| Пишет Хаос Мира Зеркал. 31.05.11
*** Если бы он родился и вырос в Стеллиаде, наверное, он бы постоянно вспоминал, как ребёнком съезжал по широким перилам парадной лестницы в холл, как охотился с луком на голубей, как воспитывал гончих и объезжал лошадей, как помогал отцу строить дом, как прятался от гувернёра за шторой в классе.
Леди Глэдис была человеком уравновешенным, спокойным и мягким. Она никогда не поднимала голоса на прислугу, не торговалась до хрипоты и драки с соседскими фермерами, которые привозили в поместье мясо, молоко, овощи. Но когда вопрос касался сохранения в неприкосновенности вещей и порядка, установленного её ушедшими родственниками, она в своей непреклонности могла бы поспорить с гранитной статуей. Поэтому класс, в котором обучалась обожаемая ею племянница, ничуть не изменился с того дня, как она в последний раз вышла из него, по обыкновению громко хлопнув дверью. Парта юной герцогини была исцарапана вдоль и поперёк стальными ученическим пером или перочинным ножиком. Помимо детских оценок преподавателя: «господин Лестин с виду как мандарин, г-жа Смит как пчела жужжит», там было несколько строк совсем неплохих стихов и пара рисунков, на одном из которых в зеркале отражался пышный букет цветов. Рядом было процарапано в полированной поверхности и залито для верности красными чернилами предложение: «Я ненавижу Правдивость». Под крышкой парты, в ящике для письменных принадлежностей лежала потрёпанная «Грамматика для юных леди и джентльменов» и пожелтевший от времени учебник по истории Мира Зеркал. Заглавие первой книжки в редакции племянницы тётушки Глэдис звучало как «Грамматика для идиотов». И с детской непосредственностью под ругательством в скобках было дописано «кроме меня». Ричард потому нисколько не удивился, обнаружив, что мелкая хулиганка не оставила ни живого места на рисунках учебника. А судя по тому, что на каждой странице словосочетание «Лорд Хаос» было зачёркнуто и исправлено на «замечательный», «чудесный» и даже «душка», можно было понять, что хозяйка книги была не робкого десятка и испытывала к хозяину мира исключительно сильные чувства. И уже не имело значения, что чувства эти были крайне отрицательными.
*** - Видимо, Нежность из мира исчезла, - тётушка Глэдис оторвалась от вязания. - Почему? – не понял Ричард. - Зеркало потускнело, - она кивнула на посеребрённое стекло, висевшее в гостиной напротив камина, - примета есть такая. Ричард с удивлением обнаружил, что цвет языков пламени был настолько приглушённым, что казался серым. - Странно, - чтобы отогнать наваждение, произнёс он вслух, - почему так? - Говорят,… - начал было тётушка, бодро защелкав спицами, но остановилась, - опять я тебя заговорю сейчас до дремоты. Милый, ты останавливай меня. У стариков ведь одна радость – сказки рассказывать. - Что Вы! Мне самому интересно. Расскажите, - он подлил ей горячего чая в изящную костяного фарфора чашечку и улыбнулся ободряюще. *** Говорят, много лет назад, когда в мире впервые отразилась Нежность, пошло трещинами одно из древнейших первых зеркал в Городской ратуше. Отражение же досталось тогда не бандиту какому-то с большой дороги, не убийце матёрому, не ростовщику лютому, а учителю простому. Который ученика наказал несправедливо. С тех пор Хозяин Мира учителей особо не жалует.
Алриус СКРОМНОСТЬ
Кэтрин Однако, она-таки обеспокоилась отсутствием Алмазика через несколько дней. Ибо так надолго он никогда не пропадал. Все ещё надеясь на то, что кот просто загулял, ошалев от столичного многообразия, она вышла из гостиницы и направилась в сторону Центральной площади. В одном из переулков взгляд её упал на неподвижный комок шерсти, который напомнил ей окрасом её Алмазика. Приблизившись к находке, она убедилась в том, что опасения её были небезосновательны: это был именно Алмазик. Его, видимо, переехала карета. Девушка погоревала, но делать было нечего, поэтому она решила закопать котика где-нибудь в тихом, тенистом садике. Выбор пал на лес, неподалеку от центра города. Её, как человека, который недавно приехал в город, не смутило нисколько то, что лес состоял из воткнутых в землю пик. Она выкопала аккуратную ямку недалеко от домика смотрителя леса и закопала несчастное погибшее животное там. ОДАРЁННОСТЬ
Алина ВОЛНЕНИЕ меняется на УМИРОТВОРЕНИЕ
Ксанф Армит сильно отличался по стилю руководства от Хассана. Как собственно «Дельфин» отличался от «Жемчужины». Если флагман капитан устроил так, чтобы команде было удобно, чтобы при этом на борту была идеальная чистота от ноков рей до киля, и при этом дисциплина держалась на взаимном уважении, то Армит управлял командой с помощью постоянных демонстраций силы и неотвратимости наказания в случае неподчинения, а корабль его соответственно больше, чем какой-либо из армады походил на пиратское судно. Ещё менее приятным пребывание на «Дельфине» делала врожденная мрачность и замкнутость его капитана. С Кейсаном, который был гораздо более открытым и дружелюбным, а потому больше нравился доктору, Ксанфу удалось встретиться только на острове черепах, куда несколько кораблей Темного флота зашли, чтобы пополнить запасы пресной воды.
На оживленной площади пиратского поселения рассеянное внимание Ксанфа поймало нечто, что вызвало в памяти тот самый судьбоносный бал, который он когда-то был вынужден посетить несколько лет назад. Он оглянулся. В толпе вновь промелькнуло «рыжий огонек». Не задумываясь ни на секунду, Ксанф последовал за ним. Чумазое по своему обыкновению отражение легко лавировало между яростно торговавшимися на площади пиратами и заезжими купцами. - Храбрость! – в отчаянии крикнул Ксанф, поняв, что не успевает за юркой и стремительной как ласточка девчонкой. Та остановилась и обернулась. - Ты как здесь? – Ксанф подошел к ней и протянул руку, чтобы поздороваться, - у купца какого-то отразилась? - Нееее, – Храбрость вытерла мордочку кулаком, - у будущей королевы острова!
РАВНОДУШИЕ меняется на САМОУНИЧИЖЕНИЕ
Сильвия НЕДОВОЛЬСТВО меняется на РЕБЯЧЕСТВО
***
Мир Хаоса не терпел пустоты. Любое свободное пространство в столице истерично-торопливо-стыдливо прикрывалось лотками торговцев, зонтиками уличных кафе, зеркальными тумбами, гипсовыми скульптурами, фонтанами, прудиками, садиками, клумбами… да чем угодно! И даже странно, что никто не обращал внимания на то, что Главные Башенные часы Мира уже много веков высокомерно-кичливо-дерзко щеголяли восьмью пустыми нишами по бокам от циферблатов по периметру Башни. Загадкой для всех оставалось и то, как выглядит изнутри механизм и где прячутся колокола, которые с неизменной точностью отсчитывали часы и минуты в Мире Зеркал. Вход в Башню был строго запрещён всем, кроме смотрителя Часов. Каждые 60 лет в столице появлялся очередной сумасшедший, который пытался проникнуть в тайну часов. Заканчивались эти попытки печально, но запоминались надолго. До появления следующего поколения, которое вновь задавалось вопросом: «Что происходит в Часовой Башне?». Допытываться у смотрителя, как выглядят часы изнутри, было бессмысленно, потому что все они принимали на себя обет молчания, получив из рук своего отца золотой ключ от механизма.
***
Пишет Никта. 14.06.11 Она бы никогда не оказалась на острове черепах, если бы не Тас. В который уже раз она поймала себя на мысли о том, что никогда раньше не делала столько ради кого-то. А здесь: стоило услышать знакомое имя в одном из приморских кабаков, и она уже сходит на берег пиратского острова, где губернатор Артемьев правит уже скоро год. Наверное, стоило задуматься, не приняла ли она желаемое за действительное, когда впервые услышала эпитет «жестокий», употребленный одним из островитян по отношению к губернатору, но слишком уж велико было желание найти Таса. Остров Черепах неприятно поражал чистотой на улицах и в домах. Даже в самой захудалой лачуге было чисто как в эйзоптросской ратуше. - Что за пиратское логово, если даже ни одного пьяного на улице не валяется?! - направляясь в сторону губернаторского дома, бормотала Никта себе под нос, - и охраны острова никакой. И прибывающих не проверяют. «Бывшие санитары все-таки не могут управлять государством», - процитировала она известную фразу одного из древних правителей Дакии, прочитанную когда-то в детстве в учебнике истории. Разведя совсем уж неприличную демократию в том, что касалось обороноспособности острова, губернатор, к её досаде, оказался почти мифологическим деспотом в том, что касалось обеспечения его собственной безопасности и неприкосновенности частной жизни. Попасть к нему на прием было «положительно невозможно», как выразился один из охранников у ворот виллы Артемьева. Поэтому Никте пришлось сделать тактическое отступление в сторону ближайшей чистенькой до отвращения и уютной до тошноты гостиницы, чтобы обдумать дальнейший план штурма губернаторской резиденции. Вечером, сидя в столовом зале на первом этаже гостиницы, ковыряя вилкой в тарелке с овощным рагу, она краем уха услышала разговор за соседним столиком о том, что губернатор собирается в ближайшие дни провести конкурс красоты, победительница которого получит из рук губернатора золотую корону, пять сотен эйзонов и право управлять островом на неделю.
- Как тебе перспектива стать отражением королевы, чумазая? – Никта взъерошила волосы Храбрости, зная наверняка, что девчонку этот жест разозлит и обидит. - Так же как тебе - стать королевой отражений! – фыркнула Храбрость, показав ей язык через отражение в зеркале. Никта закусила губу до боли: глупый каламбур отражения прозвучал пугающе и абсурдно одновременно.
Пишет Сильвия. 14.06.11 Кристо встретил Сильвию у крыльца здания университетской библиотеки, к реставрации главного зала которой супруга приступила несколько дней назад. - У меня есть для тебя сюрприз, - загадочно улыбнулся он и галантно предложил ей руку, чтобы проводить до ожидающей их кареты. - Ты не перестаешь меня удивлять, - Сильвия с радостью приняла приглашение мужа и села вместе с ним в карету. Ей нравилось, когда Кристобаль играл загадками. - Можно узнать, куда мы едем? - Нет, конечно, - улыбнулся он, - ты не против, если я тебе ещё и глаза завяжу? - Как же я могу тебе в этом отказать, - Сильвия послушно дала надеть повязку себе на лицо. Она надеялась, что ткань будет прозрачной и можно будет подсмотреть, но Кристо заранее обо всем побеспокоился. Вокруг нее была темнота, и только по отдельным звукам и мерному покачиванию кареты Сильвия понимала, что они все еще едут. - Ты не слишком рано завязал мне глаза? - Нет, - его шепот раздался совсем близко. Она почувствовала его горячее дыхание на своих губах, - по мне, так очень вовремя. - Милый, мы же не дома, - Сильвия попыталась образумить своего страстного мужа. - Уже дома, - карета остановилась, Кристобаль открыл дверцу и помог Сильвии выйти. Легким движением снял с её глаз повязку, - добро пожаловать. Они стояли на подъездной дорожке, аккуратно посыпанной мелкими камешками, перед огромным по сравнению с их домом особняком из серого камня. - Какая красота! - Сильвия не могла оторвать глаз от идеально подстриженного газона и клумб с красными, неизвестными ей цветами. - Но что это все значит? - Мы теперь живем здесь, - Гато подхватил её на руки, поднялся на крылечко, открыл дверь плечом аккуратно и перенес супругу через порог в освещенный просторный холл. Сильвии часто приходилось видеть богато отделанные дома, но этот дом по своей красоте во много раз превосходил все остальные. Сильвия стояла посреди холла и не могла произнести ни слова - настолько велико было впечатление. Наконец, разум подсказал ей первый вопрос: - Как же так получилось? Неужели это теперь все наше? Он обнял её, одновременно бросив взгляд на зеркало в холле с грустной усмешкой: разве может раб сказать «мой», «наш»? - Получилось, - сказал он вслух, - я, кстати, и кошку твою привёз, чтобы счастье принесла нашему дому. Ты не против? - Конечно, нет. Я бы ни за что не оставила ее в том доме. - Сильвия поймала взгляд супруга в зеркале. - Мы ведь уже можем здесь жить? Чтобы больше не возвращаться туда? - Боюсь, мы в любом случае уже не сможем туда вернуться, даже если захотим, - рассмеялся Кристобаль, - во-первых, я перевёз сегодня все наши вещи сюда, а во-вторых, как только я вынес из дома последнее ценное имущество – зеркало, стены сложились как карточный домик, и дом рухнул.
Пишет Алина. 15.06.11 Запасы старых газет стремительно подходили к концу. Нужно было срочно на что-то отвлечься. Поменять работу. Заняться рисованием. Прогулять биологию. Работы в городе не было. На уроки рисования не хватало денег. Прогуливать годовые контрольные было самоубийством.
На доске объявлений висела новая бумага. Мальчишки со всей школы стояли вокруг, что-то бурно обсуждая. - Да ты даже камнем в лягушку попасть не можешь! - А вот мы на тебя посмотрим, когда арбалет заряжать будешь! - Снайпер нашелся! - Ну-ка пропустите настоящего стрелка, - какой-то старшеклассник растолкал малышей, вынул из бокового кармана карандаш и вписал свое имя в графу участников чемпионата. – Если кто и выиграет городское первенство, так только я! Алина тоже подошла к доске объявлений. Чемпионат по стрельбе из арбалета на расстоянии тридцати и пятидесяти шагов. Победитель участвует в соревнованиях на городском уровне. Алина попыталась пройти сквозь толпу. - Девчонкам тут не место! – закричал какой-то пятиклашка, преграждая ей путь. - Ты хоть знаешь, как арбалет выглядит? – потенциальный победитель ухмыльнулся неприятно. Алина сверкнула глазами, но ничего не ответила. Молча отодвинула малолеток в сторону, подошла к доске объявлений и вписала свое имя, мельком увидев собственное отражение в полированной раме. - Спорим на 3 аргента, я выиграю? – взглянула на самовлюбленного старшеклассника вызывающе. - Так уверена в своей победе? - Так жалко монеток? - Иди ты к Хаосу, - он отвернулся, отошел от толпы и направился дальше по коридору.
Начало чемпионата было назначено на субботу. Участников было около тридцати, по несколько человек от каждой параллели. На расстоянии тридцати шагов Алина с легкостью поражала все мишени. Старшеклассник тоже. В финале предлагалось поразить цель с пятидесяти шагов. Старшеклассник стрелял первым. Он целился очень быстро и, перезаряжая свой арбалет, весело подмигивал одноклассницам. Шесть из десяти. Вся школа приветствовала его одобрительными криками. Победить ей хотелось ужасно. И вообще, что она тогда может в этой жизни, если даже выиграть школьный чемпионат не в состоянии. Алина, глубоко вздохнув, подняла арбалет. Как учили. Встать устойчиво. Мысли прочь. Руки в камень. Восемь из десяти.
Пишет Эретри. 15.06.11 - Рин-Рин-Ринн. - Что? - Твоё имя звенит. - У тебя просто голос детский. - Мне же 16. Или ещё меньше. Я подросток. На границе между «да» и «нет». - Малютка Эри стояла у двери… - А глупый Ринн… Ринн… Не могу придумать рифму дальше… - «Кретин». - Не годится, там уже есть «глупый», нужно теперь что-нибудь менее прозрачное. - Тогда «графин». - С мутной водой? - С апельсиновым соком, безмозглая маленькая Эри. Не брыкайся. - Ай! - А вот когда ты вырастешь… - А вот если я когда-нибудь вырасту и стану очень умной, твердой, как камень… - Тогда я… - Тогда ты назовешь меня другим именем. - Каким, например? - Ну, не знаю… Например, Ритой. Первое имя, пришедшее вдруг на ум.
………………….
Эретри проснулась, потянулась сонно. Утреннее солнце пробивалось сквозь занавески, беззаботно кружилось по комнате редкими пылинками. Всё обещало теплый день: даже так, по эту сторону штор, было ясно, что на небе – ни тучки. Только странно было, что никто не обнимал, не улыбался рядом. Эр вскочила с кровати, накинула халат, выбежала из спальни, завязывая пояс на ходу. - Ринн! – голос чуть хриплый спросонья, она зашла на кухню, налила себе воды. Раздражение что-то проворчал недовольно, сидя за столом и раскатывая хлебные крошки. Но Эр не обратила на это внимания. Всё так же беспечно: - Ринн, ты где?.. Тонкой тенью скользнула в гостиную, подкралась на цыпочках к дивану. - Попался!.. Легкая подушка выскользнула из рук. Тревожней застучало в груди, Эр обежала весь маленький дом. Вернулась на кухню. - Не видел… Ринна? Он выходил из дома? Сказал, куда? Раздражение нехотя поднял взгляд . Она стояла в дверном проеме, сложив руки под подбородком. Испуганные, широко распахнутые глаза – точь-в-точь Слабость, только без черной повязки. Он ответил ей: - Ну, видел. Слышал, точнее. У зеркала стоял. - Зеркало?.. – руки упали безвольно. Она закусила губу. - Чего переспрашиваешь? – глаза Раздражительности вспыхнули черным огнем. – С Ним разговаривал. Страшно бесил… Человеческие ужимки!.. Человек, тоже мне! Человек!.. Только теперь Эретри заметила ярко-красные пятна на запястьях отражения: Раздражительность раздирал себе кожу, лишь бы не сорваться на злой крик. - После зеркала… куда он ушел? Он сказал, куда? Сказал? - Замолчи! – в окне кухни задребезжало стекло. Отражение бросилось вон, грубо оттолкнув Эретри. В темном коридоре остановилось, трясясь, точно в лихорадке. – Отстаньте от меня! Вы… С тяжелым топотом оно исчезло в глубине дома. Эретри вытерла слезы. Зашла в ванную, зачерпнула воды, умылась. Несколько секунд постояла, не отнимая полотенца от лица В коридоре зеркало равнодушно и тускло блеснуло ей навстречу. - Здравствуйте, - голос был ровным, она сама удивилась ему. – Это я, Эретри. Молчание. - Как вы? - почему-то ей показалось, что там, за зеркалом страшно холодно. Он даже ведь не видел, каким ярким было утреннее небо. - Мне очень нужно с вами поговорить. Молчание. Бесполезно. Ей не растопить этот лед. От отчаяния потемнело в глазах. Она коснулась осторожно зеркальной глади, потом смелее приложила чистую ладонь. - Холодно у вас. А вы видели солнце? Рыжее, как Храбрость... Если б видели, я могла бы каждый день говорить вам: "Доброе утро". Вместо отражений. Так ведь было бы лучше... Молчание. Было бы... Но - нет. Она ушла в свою комнату. На левом запястье - ярко-красные пятна. Через десять минут была на улице, спрашивала у мастеровых - из тех, кто рано начинал работу. Кто-то видел, как Ринн выходил из дома, но толком ничего сказать не мог. С трудом ей удалось выяснить хотя бы приблизительное направление. Побежала, почти не разбирая пути. Скоро остановилась, уставшая, прислонилась к стене дома. Нет. Так - впустую. Нужно вернуться и расспросить получше. Вернуться... Она заслонилась рукой от солнца и быстро, испугавшись, опустила её, когда ладонь блеснула на свету. Когда подходила к дому, увидела, что дверь раскрыта нараспашку. Точнее, выбита изнутри. Раздражение, хрипя в бессильной ярости, сидел у порога. Кусал кулаки. - Эй, девочка, - крикнули с другой стороны улицы. – Утихомирь уже своё отражение. Вопит, как ушибленное. Эретри подошла, положила руку ему на плечо. - Ненавижу… - сдавленный шепот, будто из глубины колодца. – Ненавижу… Больно… Отстань, отстань!.. Он дернулся, занес угрожающе руку. Хотя нет, он совсем не угрожал. Просто закрывал свое искаженное злобой лицо, словно стыдился. Эретри отступила, не зная, что сказать. - Ненавижу… больно. Почему он теперь сделал так, что у тебя отражаться – больно?! Замолчи, замолчи, каждое твое слово… это осколки, осколки! Не смей! Прохожие с неприязнью косились в их сторону, проходя мимо. Молча Эр зашла в дом. Ей хотелось спросить у зеркала: «Зачем?». Но страдания отражения забирали из груди все слова. Она просто стояла, оцепенев. Вопросительно вглядываясь в жестокий стеклянный мрак.
Пишет Ксанф. 15.06.11 - Ух как! – Ксанф улыбнулся и присел перед отражением, - Что ж ты одна бродишь, маленькая? Или по поручениям королевы? - Думаешь, Храбрость одна боится гулять???? – девчонка сощурилась и кулаком почесала нос. Доктор помнил этот жест. И вечно чумазый нос. Забавно. Отражение, грозно сопя, все еще ждало ответа. - Разве я мог? Ну что ты! - Смотри! А то я тебе покажу! Каааак дам по зубам, чтоб Храбрости чепуху всякую не приписывал! Ксанф чуть улыбнулся, рыженькая говорила еще что-то, но он не вслушивался. «Я выбила зуб лакею. Они обозвали меня. Храбрость – отражение раба.» - Эй, слышишь ты или нет? – девчушка дергала его за рубашку. - Да, солнце. Слышу. – Он чуть пригладил ее растрепавшиеся волосы. – Держи, это тебе. - Ксанф достал апельсин и протянул отражению. – Для самых храбрых. -Спасибо, - она решительно взяла подарок, и, махнув рукой на прощание, окунулась в толпу. « Как же ты без храбрости? Что же за мужчина без храбрости?» - металлический голос стоял в ушах. А рисунок каменного пола бальной залы – перед глазами. Потом теплая рука Алдары, слезы в ее глазах, и Ксанф инстинктивно прижал кулак к груди. - Ну что, доктор, все нашел, что искал? Снимаемся скоро, пора возвращаться на корабль. – Откуда-то сбоку подошел матрос с "Дельфина". *** «Вернуть Хаосу отражение – смело», - сказала тогда Никта. Вернуть Храбрость. Как глупо. Ксанф перед зеркалом обрабатывал раствором операционные инструменты. Прошло уже два дня с тех пор, как они покинули остров, а доктор все не мог выкинуть из головы Храбрость и вытравить воспоминания с бала. Что-то опять болело внутри. Скрипело. Ныло.
Пишет Алриус. 15.06.11 Стучат! Стук громкий, тревожный, напористый. Сердце сжалось в камень, вдох, выдох- никак. Но идти мог. Пошёл открывать. С порога нависли два амбала: - Что ж, дружок, счет не ведешь? – оскалился один- Сколько ты здесь уже? Плата была за пятнадцать суток... - Я заплачу, заплачу! Заработаю и обязательно заплачу! Я помню!- унизительно пытался выкарабкаться Алриус. Мельком он бросил взгяд на Адекватность. Тот плавно наклонил голову в одну сторону, в другую, и вот уже совсем быстро закачал ею как болванчик. Губы растянулись в неестественно широкой жуткой улыбке... И лицо! Лицо не его, но это точно Адекватность. Один миг - холодный пот. Стук не смолкал! В дверь барака настойчиво барабанили. Не успев отвязаться от кошмарного сна, Алриус, спотыкаясь, поспешил открывать. - Твоё отражение? Убери с дороги. Мешается здесь. Лес грузим, а она стесня-я-яется войти,- это «стесняется» помощник мастера передразнил не смешно,пошло.-Хм.- и сплюнул. Это было удивительное отражение. Она была молода и красива: белая кожа, чистые голубые глаза, русые прямые волосы. Платье простое спокойного зеленого оттенка. Украшений не было, и они были бы излишни, это было не её. Он узнал, что девушку зовут Скромность, про себя же решил называть её Литель. Он показал ей барак, где жили все работники мастерской и их отражения. Барак был местом тусклым и в единственном зеркале Алриус увидел свое отражение: посеревшее лицо, худые руки, усилившаяся сутулость. Несмотря на всю убогость обстановки Алриусу было светло, потому что пришла Литель, ее красота дарила ощущение счастья, ее образ будто светился изнутри чистотой. Другое было неладно. Госзаказ выполнили, работяг из мастерской рассчитывали и отпускали. Большинство из них нашли пристанище и заработок на виноградниках. Звали и Алриуса, но он отказался, хотя своих планов и не имел. В последний вечер решили расположиться во дворе, выпить вина, поиграть в карты, просто поговорить. Что-то в душе Алриуса отозвалось печалью, отразилось грустью в усталых глазах. Когда он закончил подметать барак – сегодня была его смена – он вышел в ночь к остальным. Вся компания расположилась у костра за картами, проигравший выполнял желание. Желания рождались как на подбор нелепые, сумасбродные, не всегда безобидные, условно смешные. Слышались и шутки, и весёлый гвалт, но Алриус продолжал стоять в стороне, думал о чем-то своём. - А ты, Труш, вон того сморчка хватай, - разгоряченно вытращил глаза победитель,- Жизнь или кошелёк! - полоснул пальцем поперёк горла. - Точно, пусть струхнёт! – подхватил другой. Труш молчал, смотрел на жертву, и уже жалел, что сел играть. Телосложение крупное, но добродушное лицо подсказывало, что в серьёзность его разбойничьих намерений сложно было поверить. Тем временем по переулку продолжал шагать ночной прохожий, силуэт стройный, в руке – зонт-трость. Навстречу выдвинулся наш Труш, вроде, и схватил несильно, и сказал негрозно, но прохожий от испуга согнулся в спине, в коленях, в локтях. Он, словно, и духом сразу сломался, растерялся, запаниковал, затараторил: -Забирайте всё, что есть! Здесь всё, что у меня есть. Ради всего ...не убивайте! То ли в роль вжился, то ли хмель зло пошутил, но Труш его не отпускал, так и держал за грудки, прижав к стене. Алриус решил прекратить спектакль: - Труш, да оставь ты его! Чего вцепился-то?! Скрюченный залепетал: -Сударь, прошу, помогите мне. Что хотите взамен! Помогите! Голос какой-то знакомый и интонация... Алриус вгляделся в темноту, но лицо разглядеть не получалось. «Хм, и швец, и жнец, и на дуде игрец»,- колко отозвалось в его голове. Ему было так странно смотреть на этот «бюррократический препон», загнавший его чуть ли не на самое дно столицы. В жизни всё меняется. Отвращение сменяется жалостью, жалость опустошением, уходит злость, досада, горечь, страх. Пустота наполняет силами, иногда со временем, иногда благодаря обстоятельстам. -Труш, отпусти! На него же смотреть жалко,- повторил Алриус. Клерк дёрнулся из послабевших Трушиных кистей, а потом суетливо, в тоже время украдкой, засеменил прочь из темного переулка в свой тёплый дом.
***
Лека Быть часовщиком в мире хаоса непросто, а иногда и опасно. Тем более опасно быть смотрителем Главных Башенных часов Мира. Её всегда завораживало движение времени, то, как стекало оно по механизму, стрелкам, циферблату. Золотые винтики, тонкие как паутина пружинки, зубчатые колёсики, сладкое позвякивание спускового регулятора с анкером.
Никому кроме смотрителя не было разрешено подниматься в часовую башню. Поэтому никто не знал о том, что Главные часы Эйзоптроса хранят странную тайну. Никому не приходило в голову спросить, почему древний архитектор решил расположить ниши по периметру Башни. Мир Хаоса не допускал пустоты, а здесь совершенно безнаказанно, на виду у всей столицы, красовались 8 пустых ниш. ***
Итак, ремесло часового мастера в мире хаоса никак нельзя было назвать синекурой. Но, как и у сапожников, пирожников, трубочистов, тюремщиков, у часовщиков время от времени появлялись рабочие династии. Росли эти династии как деревца на севере: не благодаря, а вопреки. Потому и мало кто из мастеров мог похвастаться, что в роду его четыре и более поколений часовщиков. Исключение составляло лишь одно семейство – хранители Главных Башенных часов Мира. За долголетие эта династия платила затворническим образом жизни и обетом молчания, который снимался с часовщика только после его смерти. Это порождало множество самых разнообразных жутких слухов. Одни говорили, что часовщики семейства, когда приходило их время, исчезали за зеркалами. Другие – что из костей часовых мастеров делали новые детали к Башенным часам. Третьи утверждали с уверенностью, что время стачивало часовщиков в пыль.
Пишет Хаос Мира Зеркал. 28.06.11 Ксанф АПАТИЯ меняется на РАЗДОР
Эретри ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ меняется на ВЗДОРНОСТЬ
Сильвия АГРЕССИЯ меняется на УНЫНИЕ
Никта БРЕЗГЛИВОСТЬ меняется на ИСКРЕННОСТЬ
Алина СОБРАННОСТЬ меняется на БЕЗВОЛИЕ
Алриус ЭНЕРГИЧНОСТЬ
Пишет Ксанф. 12.07.11
Утро выдалось солнечное. Ксанф чувствовал это даже с закрытыми глазами. Он чуть потянулся, хрустнул пальцами ног и повернулся на бок. И в этот момент его атаковали: пуховая подушка попала прямо в голову. - Вставай, соня! – она звонко засмеялась. - Нууууууу, - Ксанф прижал подушку рукой и не пошевелился. Как и ожидала Алдара, предупредительный выстрел нисколько не подействовал. Поскольку стрелять на поражение было нечем, пришлось переходить к дипломатии. - Ты обещал, что мне приснится лесная поляна с ягодами и цветами, а что вышло? - Приснилась кактусовая чаща? – буркнули из-под подушки. На секунду девушка замерла: - А такое бывает? – Алдара откинула с лица волосы, чтобы хотя бы немного лучше видеть поле боя. На стороне противника, использовавшего подушку в качестве укрытия, было явное преимущество: ей солнечные лучи по-прежнему лезли в глаза. Под подушкой хрюкнули. - Ну раз тебе приснилось… "Ах, ты!" - подумала Алдара и тихонько подошла к комоду, на котором стоял графин с водой. Настороженный молчанием жены, Ксанф на всякий случай сказал: - Только попробуй! Но девушка лишь озорно улыбнулась и, взяв графин, на цыпочках двинулась к кровати. Она была в двух шагах от цели, когда юноша быстро перевернулся и запустил подушкой в супругу. - Эге-гей! Получай! Ксанф явно недооценивал влияние службы на Алдару: та увернулась ловко от подушки, не расплескав ни капли воды из графина, и торжествующе продолжила наступление. Ему оставалось только вскочить с кровати. Ксанф крепко схватил Дар за талию и потянул к себе; не сумев удержать равновесия, девушка упала на кровать, увлекая за собой мужа и пролив большую часть воды на себя. Тем не менее в графине осталось достаточно воды для того, чтобы полить макушку супруга. - У тебя на голове, - удовлетворенно сказала Алдара, - кактусовая роща. - Все! Все! Сдаюсь! Только не лей больше! – и, схватив остававшуюся на кровати подушку, Ксанф спрятался за ней. – Так что тебе приснилось? - Если бы мне снились кактусы, - Дар села и поставила графин на тумбочку у кровати. - Мне приснилось, что у нас родились близнецы, и ты решил назвать их Бин и Бон. - Ну уж нет! - отозвалась подушка. - Я назвал бы их Супинаций и Пронаций! - Если подумать, - вынуждена была признать Алдара, - Бин и Бон меня пугают уже не так сильно. Босыми ступнями она чувствовала тепло успевшего нагреться пола. Солнце светило ей прямо в лицо, и Алдара чихнула. - Не надейся, - пробормотал доктор из-под подушки; казалось, что он и не подскакивал с кровати только что. - Ни за что не поверю, что ты срочно нуждаешься в медицинской помощи. Алдара взяла мужа за руку. - В помощи, может, и не нуждаюсь, а вот в одном любимом враче - точно. - В зубном? - Мне сходить за водой? – Алдара пощекотала ладонь Ксанфа. - Шучу! Шучу! – Он отложил подушку свободной рукой и посмотрел на жену. – А как бы ты назвала близнецов? - Не знаю. Надо подумать, – Дар с серьезным видом устраивалась на плече мужа. - В конце концов, их нужно сначала представить, - рассудительно сказала она. - Отличная идея! Закрывай глаза! – Ксанф бережно обнял Алдару и уткнулся носом в ее волосы. – Давай помечтаем вместе. «Во сне». - Подумал он про себя и тут же задремал. Солнечный луч снова прыгнул на лицо юноши. «Нет, это невозможно просто! Не дадут поспать в единственный выходной день!» Ксанф повернулся и открыл глаза. Затекшая нога неприятно ныла. - Выходной, доктор? Мечтать не вредно! Тебя капитан зовет. – Перед ним стоял толстый пират и улыбался во весь рот. В блестящих пуговицах его подвязки отражалось сонное лицо врача.
Пишет Алина. 12.07.11 Карминовый песок Арены шелестел под ногами едва слышно. Из-за яркого света июльского солнца все вокруг казалось слишком цветным и четким. Трибуны были полупустыми. Арбалетный турнир, учрежденный бургомистром Ритой Эквус совсем недавно, еще не успел стать таким же популярным, как старинные Карминовые скачки. Но даже небольшое количество зрителей заметно смущало некоторых участников, особенно тех, кто был на Арене впервые. Алина тоже ощущала, как неприятно потели ладони. На победу она не рассчитывала. Хотя, зачем скрывать, Алина уже несколько раз представляла, как ей вручают первый приз. Городской чемпионат по стрельбе из арбалета проходил в три тура. Первый был просто разминкой. Шестьдесят пять шагов. После многодневных тренировок на школьном стрельбище Алина легко выбивала три из трех на такой дистанции. Второй тур оказался сложнее: выбирали трех финалистов. Восемьдесят шагов. Только бы не промахнуться. Мысли прочь, руки в камень. Мишень расплывалась перед глазами. Мрак. Так, еще раз. Мысли прочь, руки в камень. Выстрел. Одни есть. Два. И третий тоже. Есть. В финал также вышли студент и еще один участник, стрелявший по мишеням, не целясь. По слухам, это был црушник: говорили, что такие меткие стрелки водились только в Цехе. Дистанция сто десять шагов. Было около двух часов дня. Воздух подрагивал над красным песком. Мишень будто извивалась впереди, стараясь увернуться от арбалетных стрел. Первым стрелял студент. Дважды он промахнулся. Алина была вторая. Со ста шагов она стреляла только однажды, на спор с братьями. Помнится, тогда ей удалось попасть в цель, и они целый месяц выполняли за нее всю домашнюю работу. Три выстрела в танцующую мишень. Почти как игра в «выбивного». Когда объявляли результат, от волнения она так и не услышала, то ли три из трех, то ли три промаха. Третий участник с легкостью поразил все цели. Итоги городского арбалетного турнира должны были огласить через несколько минут. Алина сидела прямо на песке, рассматривая свой арбалет. Плечи, стремя, крестовина. В стальной пружине что-то мелькнуло. Присмотревшись, Алина поняла, что это было ее отражение, разорванное витками пружины на несколько частей.
Пишет Хаос Мира Зеркал Алина СОБРАННОСТЬ меняется на БЕССИЛИЕ
Пишет Алриус.07.08.11 Здравствуй, дед! Это я, Алриус. Как быть, дед? Я совсем один. Я стал никем, провалился. Ты так многому меня учил, и что? Как добрался, в Банк устроиться не получилось. Сначала работал в мастерской, теперь вот ставлю забор у чужой бабки, живу здесь же. Ты спросишь, что за бабка? Вообще, она очень хорошая, и уже не в первый раз выручает меня. Правда, немного странная и грубоватая, но это не страшно. А мое новое Отражение, дед…тебе стало бы стыдно за меня. Это определенно бывший физрук. По крайней мере, так выглядит и ведет себя. Только не в этом дело. Разве я учился, работал, чтобы потом плотничать? Разве для этого ты столько вкладывал в меня? Мне совестно, я подвел тебя. Недавно появились седые волосы, но похож на тебя от этого я вовсе не стал. Вот смотрю сейчас на свое отражение и вижу слабого, бестолкового мальчишку. А мне всегда так хотелось обрести твое спокойствие, добиться, как и ты, многого. Столица встретила меня неприветливо, колко и с издевкой, да и девушек красивых здесь мало… Я все думаю, где взять сил? Должен же я найти их, чтобы выкарабкаться. Ты говорил, что силы дают. А мне не дают. Наоборот. Интересно, куда бы ты подался, будь на моем месте? Что предпринял бы? Я здесь один, а так нужен совет. Да что я раскис, самому противно! Хорошо, что ты не прочтешь эту бессмысленную и жалкую писанину. Плохо, что тебя нет.
Пишет Хаос Мира Зеркал Ксанф АПАТИЯ меняется на НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ
Пишет Эретри. 11.08.11 Потом она улыбнулась. И улыбка не выражала ничего. Ни странной радости, ни удивления, ни страха, ни волнения. Зеркало дрогнуло, болезненно прогнулось в раме, словно в приступе тошноты. Уродливое отражение шагнуло вперед: капризно изогнутые губы, недобрые черные глаза. Увидев Эретри, оно едва не поскользнулось на полу, отшатнулось, закрыв лицо, точно в ожидании удара. Сдавленный крик застрял в горле, безобразно искривились черты. Потрясенная, Эр сначала не знала, что и делать. Потом она хотела было подойти к отражению, помочь… Но тут оно выпрямилось и засмеялось громко, как ни в чем не бывало . Смеялся при этом только рот, глаза пристально смотрели на девушку, замершую в полушаге. - Хорошая байка. Зазеркальная. Про мороку, в тебе отразившуюся. И ты снова поверила! Во второй раз! Так стало черно вокруг – Эретри вспомнились пустые, донные глаза Безнадеги. Только теперь ещё казалось, что обступившая чернота звучит, жужжит тысячей мушиных крыльев, пульсирует больно. Она занесла руку. - Ты не ударишь меня. Она кивнула. «Ударю». Прошла мимо отражения, будто сквозь, и ударила ладонью его кривую тень, замершую на стене. Пощечина. И вся боль – ударившей руке. Вздорность поморщился горько. Как ребенок, потянувшийся к игрушке на витрине, но так и не получивший её. Будто титульный талант переломился, отражение сгорбилось, засунув руки в карманы мятых брюк. Черты лица сгладились, перестали казаться отталкивающими. Вздорность был разбит. И был похож теперь на человека. Несмело он приблизился к Эр, по-прежнему стоявшей неподвижно. Кончиками пальцев коснулся плеча. - Эй, – спросил. – Эй, ты что? Плачешь? - Нет, - она покачала головой, будто жалела об этом. Опомнившись, повернулась и прошептала тихо-тихо отражению на ухо. – Мне нельзя говорить. Раздражению плохо. - Понятно, - зачем-то прошептал Вздорность в ответ. Он словно ещё не пришел в себя. Фальшивый удар выбил у обоих почву из-под ног, связав отражение и хозяйку общим потрясением от случившейся маленькой катастрофы. Обманутые ожидания… А казалось бы, какой пустяк. Эретри даже показалось, что отражение сочувствует ей – так по-человечески устало прозвучало его короткое слово. Возможно, конечно, Эр всего лишь хотелось увидеть это сочувствие. Но некогда было разбираться. Они зашли в небольшую комнату и, подойдя к письменному столу, девушка взяла чистый лист. Кривые, пляшущие буквы вытянулись в короткую строку. «Ринн исчез. Поможешь мне?» Вздорность взял из её рук перо, подчеркнул имя и поставил рядом с ним ещё один знак вопроса. Карандашный грифель сломался, покатился по бумаге. Дрожащие пальцы успели его поймать, неровно обвести им четыре буквы, указать стрелкой на поля и написать там новое слово: «Морок». Прочитав, отражение хмыкнуло виновато, а затем переспросило глупо: - Исчез? «Ушел…» Многоточие оборвалось зияющей кляксой. «Нет, подожди» Оставив бумагу, Эретри бросилась в спальню. Вернулась оттуда, поникшая. Вздорность наклонил голову набок: «И записку не оставил?» «Да» - Эр кивнула слабо. По бумаге черкнула криво: «Помоги» «Как?» «Я пойду к Безымянному. Не знаю, знаешь ли… Дверь Раздражение выбил. Нужно, чтобы ты побыл здесь… пожалуйста». Удивительно, но теперь все слова выходили ровными из-под пера. Чужая рука и страх чужой. Как будто не её. И от этого ещё холоднее сжималось сердце.
…………….
Уличные зеркала Эр чуть не ослепили – казалось, они нарочно отражали в её сторону солнце. Она бесконечно долго шла к Гранитному корпусу. И, подойдя, долго не решалась постучать в дверь.
Пишет Сильвия. 21.08.11 Сильвии нравилось в новом доме: это была абсолютно иная обстановка, вокруг жили совершенно другие люди, с которыми можно было запросто поговорить на любую тему. Они как будто начинали жизнь заново, с чистого листа. По вечерам она с Кристо прогуливалась по парку, иногда они сидели в своем садике и долго смотрели на ночное небо, усыпанное звездами. Им хотелось, чтобы такие вечера длились бесконечно, но все же наступало утро, и каждый из них должен был идти по своим делам, чтобы вечером снова быть вдвоем. Иногда Сильвия спрашивала у Кристобаля:
- Милый, я не хочу ничего менять. Пусть все будет так, как есть. Чтобы никто не вмешивался в наше счастье.
- Я бы тоже не хотел ничего менять, но... - глаза Кристобаля затуманивались каждый раз, когда речь заходила об их будущем.
- Но что? - переспросила Сильвия. - У тебя часто в разговоре проскальзывает это "но". Я знаю, нельзя быть уверенным в своем будущем на сто процентов, и все же должны же быть какие-то идеалы, стремления, мечты, в конце концов. Иначе не будет смысла жить дальше.
- Каждый раз благодарю судьбу, что ты рядом, - он обнял её сзади и поцеловал в макушку, - ты такая у меня сильная. А мне, видимо, порой сил не хватает.
- Не говори так. Ты сильный, смелый; ты настоящий мужчина. С тобой я чувствую себя в безопасности.
- Значит, всё не зря, - улыбнулся он, - как продвигается твоя работа?
- У меня сейчас не так много работы, - вздохнула Сильвия. - Думаю над интерьером двух кафешек, расположенных где-то на окраине города. Одно кафе - для молодежи, с ним у меня больше всего проблем. Хозяин постоянно отвергает мои идеи либо находит какие-нибудь недостатки. Я уже не знаю, что ему предложить. А другое кафе я почти закончила, оно будет оформлено в духе античности.
Сильвии хотелось поговорить с Кристобалем о его жизни до их знакомства. Конечно, многое она давно знала, но все же для нее оставалось много белых пятен. И ей хотелось заполнить эту пустоту. Она посмотрела в зеркальную гладь небольшого прудика и, увидев там свое нечеткое отражение, спросила:
- Расскажи лучше о себе что-нибудь интересное. Какой-нибудь забавный случай из детства или важное, запоминающееся событие. Мне все интересно.
- Случай из детства? - Кристо поправил Сильвии прядь волос, упавшую ей на лицо, - в детстве я был отчаянным хулиганом, ни в одной школе долго не задерживался.
- Вот и не верю, - засмеялась Сильвия. - Ты не похож на хулигана.
Кристобаль рассмеялся в ответ:
- А расскажи мне, каким было мое детство по-твоему?
- Ты не был отличником, это точно. Учился хорошо, иногда мог подраться с мальчишками из-за какой-нибудь ерунды, но сам никогда не затевал ссоры. Любил авантюрные затеи, сам мог быть их инициатором и заводилой. Учителя тебя любили, но могли и поругать. Мне кажется, у тебя было интересное детство, есть, что вспомнить. А теперь твоя очередь: каким, на твой взгляд, было мое детство?
- Ты, конечно же, была примерной девочкой в детстве. И самым страшным твоим поступком было утянуть варенье и съесть его тайком, испортив так аппетит перед обедом.
- А вот и не угадал! Да, я была примерной, но никогда не ела варенье перед обедом. Всегда оставляла его "на потом", чтобы продлить удовольствие.
- Хм... - он усмехнулся хитро, - сладкоежка.
- Не уходи от разговора! Ты, между прочим, так и не сказал, угадала ли я про тебя.
- Прости, жена, но ты вышла замуж за драчуна и хулигана, - вздохнув притворно и смиренно потупив взор ответил Рейес.
- Но это нисколько не умаляет моей любви к тебе, - Сильвия обняла мужа. - Сейчас я вижу в тебе благородного, смелого человека. А от бывшего хулигана не осталось и следа!
- Почему же не осталось? - он пощекотал ей шею поцелуем, - могу доказать, что ты ошибаешься...
- Ах ты хулиган мой! - Сильвия не могла не ответить на поцелуи. - Тогда пошли в дом, а то еще что соседи подумают! Мне не хочется упасть в их глазах.
Он с готовностью подхватил её на руки, и они уединились в их уютном семейном гнездышке.
Пишет Рита. 24.08.11
Невысокое пламя костра освещало квадрат из врытых в землю бревен. Тени на земле вздрагивали каждый раз, когда женщина подкидывала что-то в огонь. Звук разрываемой бумаги казался ужасно громким – и таким неуместным тут, в ночном лесу. Иногда странная женщина шептала или тихонько смеялась чему-то своему, словно только ей слышной шутке. Привычка, присущая тем, кто много времени провел в одиночестве. Она перелистнула страницу. Самое начало. Рита прикрыла глаза и снова покачала головой, беззвучно шевеля губами: «Нет, начало было раньше, гораздо раньше». Еще одна страничка полетела в костер. * * * Когда на Белом озере Дамир появился с опозданием в три дня, Рита уже знала причину. Вельта ушла. Как будто в утреннем тумане растворилась - как гонец сказал. Ее искали. Но если разведчица хочет замести следы, найти даже направление будет не так-то просто. - Как вы ее упустили? - Рита смотрела на Дамира в упор, но злости в голосе не было. Нельзя удержать кого-либо силком на этом свете, если тот стремится вслед за возлюбленным. В том, что Вельта не переживет Кая надолго, теперь Рита не сомневалась, хоть и была удивлена такому сильному чувству у простой атлатонской девицы. - Нянек нет, следить за ней. Решила, ушла, - Дамиру явно был неприятен этот разговор. - Так какого мрака ты тогда три дня круги нарезал вокруг деревни? Если бы ты был здесь нужен? Нас теперь меньше вчетверо! - выговор был скорее для порядка. На Белоозере нашлись не ордэры, а так, недоразумение одно. - Было значит, какого мрака, если нарезал, - отрезал Дамир, а потом добавил после паузы примирительно, - не бушуй, мать. Обошлось ведь. Она оглядела сотника внимательно. Видно было, что оставила вся эта история шрам в его сердце: Вельта ему как дочь была. Или как младшая сестра. - Считай, что повезло. Знаешь уже? Полсотни какого-то сброда нерденского. Беженцы: бабы, дети, старики. Даже дозоров не выставили. - Да, сказали, - Дамир отвел взгляд, - хорошо, что так. Если точно так. - Конечно, нет, - Рита усмехнулась. - Они же шли куда-то. Вот там все и поймем. Так все и вышло в скором времени. Долго ждать не пришлось. * * * Она почти по слогам разбирала округлые буквы тайнописи – читать было куда тяжелее, чем писать. И почти интересно. Как не с ней все происходило. Если бы.. Вспомнила свои мысли тогда. Нет, не записанные в дневник, стоило прочесть о событиях тех дней, как те же мысли приходили, будто перенося почти на год назад. Вельта. Единственная.. кто? Подруга? Да ну к мраку, что у них может быть общего! Девочка, которую она не уберегла. Последняя нитка к Каю, свидетельница ее точки невозврата. Рита погляделась в зеркало. «Кому ты принесла хоть что-то хорошее», - прошептала чуть слышно. «Так стоит ли удивляться», - безжалостным эхом в продолжение. * * * Лагерь на озере они окружили в пять минут. Собрали всех на поляне между походными шатрами. Сопротивления их отряд не встретил, да и оружия у этой разношерстной компании почти не было. В основном, женщины, старухи, девчонки, дети совсем маленькие. Несколько мужчин с глазами, как у загнанного зверя. Спокойных всего двое: седой, но крепкий еще старик и мальчик лет одиннадцати. В ответ на вопрос "кто главный" старик не стал скрываться и тут же встал. Его отвели в палатку и стали расспрашивать. Не струсил, хоть по виду ритиных людей было ясно, шутить они не станут. - Кто такие, куда идете? - Рита задала вопросы, примерно зная на них ответ. - Беженцы, - ответил старик, - ищем новый дом. - Откуда вы, из каких мест? И бежите от кого? Пока это была беседа, не допрос. Пожалуй, единственное, что хотела бы понять Рита - почему Эретри называла их ордэрами. Потому что больше ни одного ордэра в Мире не осталось. Теперь она знала точно. Шкурой чувствовала. - С юга, - осторожно ответил старик, - бежим от нужды. - Это не ответ. - Рита нахмурилась. Для проформы нужно было как следует его допросить. Не могла же она заявить своему отряду, что Лорд Хаос подарил ей безошибочный радар на присутствие ордэров в этом мире, который заодно стал ее проклятием и силой, помогающей удержать власть. - Послушай, как там тебя, Гэлард, ты и остальные "беженцы" сейчас полностью в нашей власти. От правдивости твоих ответов зависит, уйдете ли вы с миром или будете поставлены перед выбором: клятва или смерть. Так что начинай рассказывать все с самого начала. А мы уже решим, что можно пропустить в этой истории. -Не понимаю, чего хотите. - Говори, старик! Где жил, что делал. Ну, давай! Или нам надо убить кого-нибудь из баб, чтоб у тебя язык развязался? - Атэна начала терять терпение. Гэлард побледнел, но промолчал в ответ. Только головой покачал неодобрительно. Атэна вопросительно посмотрела на Риту, мол, привести ли сюда кого-нибудь из беженок. Та жестом показала «не время» и заговорила спокойным тоном: - Гэлард, мы не хотим причинять никому зла. Но пойми, нам нужно убедиться, что вы не разбойники, не пособники шакалов, не фальшивомонетчики. Расскажи, кто вы, и этим ты защитишь своих людей. - Мы простые люди. И никому зла не чинили. Я всю жизнь честно трудился, не покладая рук. И за тех, кто со мной, могу тоже поручиться. - Отлично. Это мы проверим скоро. Откуда идете? Харпит? Нерден? Форты? Раз с юга. - Нерден. «Quod erat demonstradum», - баронесса еле удержалась от того, чтобы произнести это вслух. - Ордэры? Книги с собой есть? Верлий? - Нет. Нет. Нет, - ответил он на каждый из её вопросов, - из-за ордэров нам и пришлось покинуть наш дом, будь они прокляты на вечное скитание за наши муки. - Ордэров больше нет. Во всяком случае, в Нердене и его окрестностях. Об этом мы позаботились. А куда идете? Я ведь не ошибусь, если предположу, что основная часть беженцев уже разместилась где-то западнее? - Куда глаза глядят. Тебе не все ли равно? Осядем где-нибудь подальше от лихих людей. - Не все равно. Расскажешь, куда ушли остальные. И дорогу показать придется. Если там ордэров не будет, мы вас больше не потревожим. Даже сможем помочь. Вам отстроиться надо - зима не за горами. - Не знаю, о ком говоришь. За помощь, что обещаешь, спасибо. Отстроиться бы до зимы было совсем не лишним. Мы-то люди привычные, а детишек жалко. Рита лукаво прищурилась: - Зачем врешь, старик? Мы же все знаем. Думаешь, случайно тут оказались? Никто от вас не уходил в последнее время? – она не могла себе отказать в том, чтобы раскрыть Гэларду, кто сдал их. Все ответы можно было прочесть в том, как менялось его лицо. Как Гэлард ни старался совладать с внезапно обрушившимися на него новостями. Понял. Конечно, все понял. * * * Когда-то давно, в детстве Рита читала книжку про волшебную страну, совсем непохожую на их Мир. Там волшебные существа использовали свой особый язык, и на форзаце книги приводился их алфавит. Вроде простой, но с секретом. Никто из тех, кто не читал книжку, не мог его расшифровать. Впрочем, профессиональных криптографов среди них не было. С тех пор Рита частенько пользовалась этой придуманной тайнописью, особенно когда было лень писать на амалийском. И сейчас страницы дневника пестрели непривычными чужому глазу символами и точками. Она вырвала следующий лист. «Потом они построили всех мужчин, спрашивали профессию и заставляли продемонстрировать свое мастерство. Особенный хохот у бойцов вызвал учитель геометрии..» В огонь. Так, а это уже Западные горы. Почти пять страниц записей – очень много ее убористым почерком. * * * В горах оказалось еще сотни полторы беженцев. Нашлись не сразу, а Гэлард и не думал помогать. Лощина была выбрана очень удачно с точки зрения безопасности, но совсем не годилась для тех, кому нужна свобода передвижений. Отряд остался помочь с постройкой зимних домов, и с первым же снегом тропы завалило. Впрочем, никто не рвался обратно, пара месяцев отдыха была не лишней. Не голодали: кругом водилось достаточно сайгаков, а осенью бабы насобирали грибов и ягод. Разведчицы настреляли лис - на шубы. Дамир ходил в одиночку на медведя. В пещерах недалеко от «тайника» обнаружились кварцевые щетки - аметист, цитрин, - не даром пол-Кориотты кормилось с поделок из камня. * * * Пламя отразилось в желто-фиолетовой отполированной до блеска брошке, удерживающей вместе лямки дорожной сумки. Рита подняла голову – небо еще было темным, но скоро начнет светать. Осталось совсем немного листков, все меньше букв – только обведенные кружками цифры, импровизированный календарь. Зима, весна, лето. * * * Сначала она обрадовалась. Свобода. Убивать не хотелось, сайгаки не в счет. Почувствовав на Белом озере, что нет больше той сладкой тяги искупать клинок в чужой крови – до дрожи в руках, Рита не могла поверить. Неужели все позади? Потом пришло осознание. Значит она убила всех. «Сколько их было, я не вспомню, - писала она. – Но явно меньше, чем жертв V. Изящно, милорд, не правда ли? Наигрались ли? Сломали ли игрушку? У меня на эти вопросы точно нет ответов (зачеркнуто)». Не было в дневнике одного вопроса – что дальше? Сперва было достаточно бродить по снежникам, прислушиваться к себе, бормотать стихи известного аквилонского поэта, казавшиеся столь близкими сейчас. «Я входил вместо дикого зверя в клетку..» Строки, как бинт, наматывались на сердце, позволяли почти ничего не чувствовать. «С высоты ледника я озирал полмира, трижды тонул, дважды бывал распорот. Сторону бросил, что меня вскормила. Из забывших меня можно составить город..» Мысли о прошлом проходили по касательной, не задевая. Будто это была чья-то чужая жизнь.
С оттепелями они ушли. Нерденские беженцы и не особо их удерживали: скоро весна, сами прокормятся. А от ритиного отряда так и веяло опасностью. У кориоттской развилки они повернули в разные стороны: Рита на юго-запад, к Харпиту, а остальные – через Алциону, к побережью. Так странно. Один всадник – и целый отряд. Договорились встретиться через полгода, на том же месте. Если кто-то окажется рядом с развилкой. Ну, вдруг. Если будет желание. Если не появится внезапного заказа на поимку шакалов. Хотя почти все могли себе позволить забыть про шакалов года на два. В общем, мысленно Рита попрощалась с ними навсегда. Но все-таки приехала. * * * Ветки елей проступали все четче в предрассветной дымке. Костер почти погас, но это было не страшно – осталась одна страничка. Рита пробежала глазами по строфам, восстановленным по памяти. «Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя, жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. Позволял своим связкам все звуки, помимо воя; перешел на шепот. Теперь мне сорок..» Рядом с последним словом в скобках стояли две цифры, по значению сильно не отличающиеся от числа в оригинале. «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь ..» Пламя послушно съело написанное на бумаге. Вокруг было совсем светло. Надо идти. Пора.
Пишет Алина. 29.08.11 Ура! За третье место ей вручили мешочек аргентов, тяжелую бронзовую медаль и наговорили кучу самых приятных слов. Сначала было обидно, что место не первое. Но потом, пересчитав монеты в мешочке, она перестала жалеть о чем бы то ни было. На призовые деньги Алина решила скупить все, что есть в эйзоптросских лавочках и магазинах. Маме посуду. Она обожает тончайшие фарфоровые чашки и глиняные кувшины. Алина шла по улице, следя смеющимися глазами за своими отражениями в витринах. Отец любил голубей и орехи, но тщательно скрывал это от всех. У него даже была своя голубятня в горах, рядом с Гранатовым гротом. Совсем недалеко от дома, но про эту голубятню, кроме Алины, никто не знал. Или все делали вид, что не знали. Отец всегда хотел черного голубя. Но передать его из Эйзоптроса домой было невозможно. Поэтому она купила небольшую картину тушью с изображением голубя и целый килограмм орехов. Братьям? Обойдутся. Ну, ладно, так и быть. Охотничий нож, костяные шахматы, игрушки. И арбалет для Тира. Его старая мечта. Алина широко улыбнулась, представив лицо Тира, когда он узнает, что его уроки стрельбы не прошли даром. Посылка получилась большая. Алина написала короткое письмо, вложила в коробку и запечатала.
До осени оставалось всего несколько дней. До последнего года в школе тоже. Всего несколько дней. До сих пор она не знала, какой выбрать факультет в Универе. Кем она хочет быть в будущем. Философом? Хирургом? Физиком? Кем? Зачем? Почему? Пыталась разобраться по порядку. Что нравится больше всего из школьных предметов? Все понемножку. Что получается лучше всего? Все одинаково. Что принесет больше всего радости? Ничего. Да-м. Эти диалоги повторялись с завидной регулярностью вот уже полгода. И никаких ответов. Ни одной идеи. Ни малейшего знака. Больше всего она боялась, что жизнь пролетит мимо, как порыв теплого ветра в начале весны. Будто ничего и не было. Поэтому зарываться в бумажки и документации – ни за что. Переливать жидкости и пересыпать порошки – никогда. Спасать людям жизнь – о нет. Настоящий врач из нее ни за что не получится. Алина улыбнулась одним уголком рта, покачала головой и с остервенением стала рисовать на листе бумаги какие-то закорючки. До осени оставалось всего несколько дней. Если верить прогнозам, на выходных будет дождь.
Лека Движение зубчатых колёс и звук работающего механизма успокаивал. Здесь, в часовом чреве, рядом с изнанкой циферблата она чувствовала себя одинокой. Ей часто хотелось стать частью часового механизма. Чтобы не нужно было возвращаться туда, где ей не было места. Вся родня её так или иначе была связана с часовым делом. Кто-то мастерил часы, кто-то их ремонтировал, кто-то изготовлял запасные части. Её семья несколько веков заботилась о том, чтобы главные часы Мира показывали верное время. Существовал особый ритуал передачи ключа от механизма отцом сыну.
*** Болваны были сделаны из дерева и раскрашены кричаще-яркими красками. Со временем дерево рассохлось, пошло трещинами, краска облупилась и поблёкла. Особенно пострадали рыцарь в красном плаще, учёный, доктор и принцесса-арфистка. От учёного остался остов с железным каркасным штырём внутри, которым болван крепился к механизму. Об авторской задумке напоминали только почти оторванная правая рука, в которой учёный держал колбу и искусно вырезанные на поясе часы с цепочкой. Фигурка рыцаря была выщерблена слева то ли топором, то ли ударом одного из зубчатых колёс и погнута. Из-за этого казалось, что рыцарь, склонился вперед влево, зажимая смертельную рану, и что часы его жизни были сочтены. У доктора кто-то оторвал нижнюю часть фиолетового галстука. Кроме того, видимо, много лет назад тело деревянного болвана треснуло слева от плеча до сердца, но тогдашний смотритель небрежно замазал трещину глиной, которая смотрелась как засохшая кровь. Изящная фигурка принцессы внешне пострадала меньше всего: нежная, очаровательная, по замыслу автора, улыбка со временем превратилась из-за потёкшей потрескавшейся краски в кривую злую ухмылку. Кроме того, у статуэтки отломилась левая кисть и несколько фаланг пальцев. Мастер-реставратор почему-то приладил её не так, как было задумано резчиком, и теперь деревянная красавица указывала в небо единственным уцелевшим средним пальцем.
Пишет Хаос Мира Зеркал. 16.09.11
Алина СОБРАННОСТЬ меняется на ПОДЛОСТЬ
Рита НЕЗАВИСИМОСТЬ меняется на ЭНЕРГИЧНОСТЬ
Сильвия МНИТЕЛЬНОСТЬ меняется на СЛАБОСТЬ
Эретри ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ меняется на ДОВЕРИЕ
Пишет Никта. 27.09.11
Наверное, больше всего ей нравилось в возвращении домой то, что можно было ворваться неожиданно в особняк, распахнув дверь так, чтобы затрещали петли и задрожали стекла в окнах, крикнуть сонной прислуге «Ну что! Не ждали?!» и, взбежав стремительно по лестнице на второй этаж, упасть в пыльной дорожной одежде на чистую постель. Приятно было слышать, как суетятся внизу слуги, как греют воду, наполняют медную ванну, звенят склянками с ароматическими солями и маслами, готовят чай, посылают за пирожными из «Маргаритиной сказки». За время её отсутствия Эйзоптрос почти не изменился. Разве что стал чуть более светлым и приветливым. Что не могло не насторожить. Хотя она уже посчиталась с городом за его излишнюю и весьма подозрительную веселость тем, что недалеко от штаба ЦРУ едва не отправила в Лабиринт прыщавую сутулую девицу, которая зазевалась не вовремя на работу установщиков уличных зеркал. Раззява схватилась за край зеркала, чтобы не упасть, когда Никта, проходившая мимо, «случайно» задела её. Незнакомка нахмурилась недовольно, сжав в кулак порезанную острой кромкой стекла руку, и показала црушнице на массивный ключ, который висел у неё на цепочке на поясе. «И что? – Никта едва удержалась от искушения довести начатое до конца, - вы же плодитесь как саранча. Тем более девка, даже на часовые запчасти кости твои не пойдут. Аллигаторам скинут, да сгинешь, как не было». Часовщица побледнела и поджала губы от обиды. Црушница попала в точку и, поняв это, расхохоталась зло. Легко запрыгнув в седло, она свистнула по-рабойничьи черному орлу, который парил в пронзительно синем небе над столицей, и, хлестнув стеком, пустила лошадь в бешеный галоп.
***
Несмотря на то, что она смогла хорошо отдохнуть и выспаться после дороги, горячка бешеной гонки и по-прежнему будоражила её кровь. Она буквально чувствовала на языке вкус опасности и риска. Но решение было принято.
Дом был закрыт. Никта постучала ещё несколько раз, чтобы удостовериться, что хозяев нет дома. «Они в Коладольском лесу, - сосед, облокотившись на изгородь, с интересом рассматривал девушку, - каждый день там». «Спасибо», - сквозь зубы процедила Никта и, развернувшись на каблуках, быстро зашагала прочь. «Аккуратнее с ними, - крикнул ей в след сосед, - Мария совсем с горя почернела и в уме повредилась. Может наброситься. Она тут почтальона чуть поленом насмерть не зашибла». «Болтай меньше», - кинула ему через плечо Никта с такой угрозой, что сосед нырнул за изгородь и больше не издал ни звука.
Она увидела их издалека и сразу крикнула: «Простите!» Пожилая пара остановилась. Они только вышли из сторожки смотрителя леса. Женщина рыдала, зарывшись лицом в большой белый платок. Мужчина крепился изо всех сил: играл желваками, хмурил брови и сжимал в нитку губы. «Кто Вы? – голос главы семьи был хриплым и срывался то и дело, - зачем?» «Я убила вашего сына», - Никта усмехнулась холодно. Хооды превратились в мраморные статуи на несколько необычайно долгих секунд. «Аааааааа, - с бешенным криком ярости, ненависти и боли, бросилась на неё женщина, - тыыыыыыыыыыыыыыыыыы! Умрииииииииииииии!» Никта не сдвинулась с места. И, если бы не появившийся из ниоткуда Смотритель, она погибла бы от руки матери Хоода. «Зачем остановил, - не вопрос. Скорее сожаление, - я так хорошо придумала». «Обойдешься,- Смотритель плюнул в сторону презрительно, - кровью за кровь только честные платить могут». Никта усмехнулась криво.
***
«Прямо день визитов официальных сегодня», - пробормотала она себе под нос, постучав в черную массивную дверь Гранитного. Ей открыли. У КПП рядом с главной лестницей остановили: «С какой целью Вы пришли в Гранитный, Ваша Светлость?» – с рафинированной вежливостью поинтересовался вахтенный. «Хочу поговорить с вашим хозяином», - с вызовом ответила Никта. «Позвольте посоветовать Вам воспользоваться для разговора с Лордом Хаосом уличным зеркалом, мадам», - предложил гвардеец. «Позвольте послать вас к Мраку, - нахамила по обыкновению Никта, - доложите ему, что я здесь». Старший кивнул ему: мол, выполняй. Через несколько минут она была в фехтовальной зале. Перед огромным черным зеркалом. «Теперь мы можем наконец поговорить?» - спросила она у своего отражения. «Вообще-то стоило ещё заставить тебя извиниться перед моим часовщиком, - высветилось на чернильной поверхности кроваво-красным, - ну да ладно. Я не мстителен». «Хм… Это очевидно, - Никта села на высокий табурет, который принесли для неё гвардейцы, - совсем не мстителен». «Так чего ты хотела? – поинтересовался хозяин мира, - только, чур, про Рейес не заговаривать даже». «Я это уже поняла, - Никта покачала головой, - речь не о них. О Ларсе». «Чур, об этом тоже не говорить, - написалось на зеркале, - Сэт – подарок. Я не меняю его ни на что». «Это не связано с Сэтом, - Никта смутилась, - спасибо за него, кстати». «Пожалуйста», - кляксой высветилось на зеркальной поверхности. «Вы хотели, чтобы он жил, - сказала Никта, - я тоже хочу. Чтобы он жил. Какой бы ни была цена». «Поздно, - красный стал бордовым, - слишком долго думали». «Для Вас не бывает поздно, милорд, - Никта сжала руку в кулак, - никогда». «Правильно, - слово подпрыгнуло на поверхности, словно хозяин его рассмеялся, - не бывает». «И? – разговор был весьма неприятным, как Никта и ожидала, Хаос пользовался любой возможностью поиграть ей на нервах, - он будет жить?» «Он жив», - девушке показалось, что хозяин смутился: настолько быстро исчезла фраза. «Надо же, - она сделала вид, что удивлена, - решили не дожидаться помощи? Или просто терпения не хватило?» «Я оставлю этот вопрос без ответа, пожалуй», - ответил Хаос. «Но… Если он жив… - сердце вдруг будто опустили в ледяную воду, - почему он не вернулся домой до сих пор?» Ответом ей была темнота. «Я несу за него такую же ответственность, что и Вы, милорд, - спокойно и очень медленно произнесла она, - более того, я убила его. Поэтому я хочу знать, что с ним». В залу вошел молодой худощавый темноволосый человек в белом медицинском халате, он вел за руку другого. В сером костюме то ли гвардейца, то ли црушника. Никта вздрогнула, увидев, что стало с бывшим сотрудником бригады инквизиторов: волосы были безжизненно пепельного цвета, лицо исчертили глубокие серые морщины. «Ларс?» – позвала она его, не особо надеясь на то, что он откликнется или узнает её. Црушник её не разочаровал. «Простите, - Никта подошла к зеркалу и прикоснулась к нему рукой, - я не должна была мучить Вас. Вы ведь совсем не умеете терпеть боль. И слишком поспешно принимаете решение, чтобы избавиться от неё. Мне нужно было это предвидеть. Я все ещё могу что-то сделать для него?» - она кивнула в сторону Ларса. «Конечно, - красный резкий росчерк пересек зеркало по диагонали, - верните. Сделайте так, чтобы он был как прежде». «Хорошо, - согласила Никта, - он будет. Обещаю».
Пишет Алина. 27.09.11 Березовый листок запутался в волосах. Алина аккуратно высвободила его и пустила по ветру. Никогда не поверит, что есть что-то лучше осени. Когда по вечерам все вокруг сливается с закатом, и холодный ветер кружит горящие листья, серые здания отливают желтым, оранжевым, красным. Когда идешь по тротуару, вслушиваясь в хруст золотых листьев под ногами, чувствуя, как они рассыпаются в пыль. Когда так приятно сунуть руки в карманы кофты и вдохнуть полной грудью. Когда воздух пахнет дымом, спелыми яблоками и ветром. Когда небо бледнеет, и на его фоне черные птицы видны особенно отчетливо. Еще осенью всегда невыносимо хочется гранатов, яблок и винограда. И греться возле большого костра в темноте. Сейчас дома как раз Праздник урожая. Стоп. Лучше вслушаться в хруст листьев под ногами, сунуть руки в карманы и купить винограда на рынке.
Была только середина сентября, а в классе уже говорили о предстоящем весной выпускном бале. Девчонки решали, у кого какого цвета будет платье, чтобы не дай Свет никто не повторился. - А ты какой цвет выберешь? - Еще не знаю, - Алине был неприятен этот разговор. Никакого платья ей вообще не хотелось и не могло хотеться, потому что в кошельке не было ни одного свободного никса. - Сейчас все красивые цвета разберут, останется тебе один черный. - А ей черный бы пошел, между прочим. - Это же бал. О каком черном мы говорим? – одна из одноклассниц посмотрела на оставшиеся разноцветные ленточки, которые держала в руках. Остались только оранжевая, нежно-зеленая, бежевая и бледно-голубая. – Вот, выбирай. - Лучше голубую, смотри какой цвет! Очень красиво будет. - А, по-моему, зеленая благороднее смотрится. Бежевая слишком бесцветная, а оранжевая, наоборот, слишком яркая, тебя за ней видно не будет. Но выбирать тебе, конечно. Алина взяла оранжевую ленточку, сложила ее в несколько раз и спрятала между страницами учебника. Потом снова стала что-то писать. - Опасный цвет, - не отходили девчонки. – И макияж трудно сделать правильно. Алина не реагировала. - А ты сделала алгебру? - Да. - Дашь? Мне посмотреть только, свериться. - Нет. - Почему? Мне, правда, только свериться надо. - Если бы я потратила на алгебру не так много сил вчера, - Алина подняла глаза и очаровательно улыбнулась, - то сегодня дала бы даже списать. - Ну, понятно, - одноклассница с ленточками в руках состроила кислую мину и ушла просить алгебру у других.
Алина зажгла две новые свечи и поставила их по обе стороны от большого зеркала в прихожей. Потом достала из учебника оранжевую ленточку и приложила к лицу. Не ошиблась. Ей по-прежнему идет яркий оранжевый цвет. В огромных глазах с восточным разрезом, из-за которого они иногда казались узкими, появлялись шаловливые искорки, кожа казалась еще белее, полные губы - ярче. Тонкий нос, высокие скулы, красиво очерченный подбородок. Только взгляд странный. Как ломаная прямая. Мрак, какие глупости. Да, ей по-прежнему очень идет оранжевый цвет. Алина заколола волосы высоко на затылке, открыв тонкую длинную шею. Нет, не то. Лучше будет завить локоны, чтоб обрамляли лицо. Волосы такого же цвета, как и глаза, будет красиво. Алина приподнялась на носочки и медленно повернулась перед зеркалом. У нее никогда не было настоящего бального платья. Из атласа, шелка, парчи или что они там еще носят. Сережек с большими камнями, дорогого колье, перчаток. Никогда не было маленьких аккуратных туфелек, тонкого золотого колечка, подаренного родителями на шестнадцатилетие, доставшейся от бабушки короткой цепочки с рубиновым кулончиком. «Стоп. Еще есть время. Я сошью себе платье из оранжевого атласа. И куплю себе крохотные туфельки, и, может, даже цепочку-шнурок. Только бы не думать о том, что дома сейчас Праздник урожая. Куда же я поставила вазу с виноградом?».
Утром она обнаружила в двери письмо. Это было предложение о работе в один из городских арбалетных залов. Приглашали инструктором, зарплата - почти в два раза больше, чем ей платили в кафе. А почему бы и нет. С радостью.
Перепутать этот стук с другим было невозможно. Внутри вскипела черная злоба. Алина положила гранат обратно в вазу, подошла к входной двери и, почти касаясь ее губами, отрывисто спросила: - Чего вам? - Открой. - Не хочу. Ломайте. - Открой. Мрак. Она распахнула дверь и ушла в комнату. Села в кресло, положила тарелку с гранатом себе на колени и начала открывать его ножом. Услышала, как прошелестели в прихожей шаги и скрипнула половица в гостиной. Он взял стул и сел напротив нее. - Слышал, ты работу собираешься менять. - А Вам что за дело? – она сделала аккуратные надрезы, напоминавшие меридианы на глобусе. Потом вонзила нож в вершину и резко повернула его. Гранат хрустнул и распался на пять долек. - Ты будешь работать там, где нам нужно. - Там уже все спокойно. - Не тебе это решать. - Спокойно там или нет? - И где тебя Хоод такую нашел? Алина взглянула црушнику в лицо. - А почему не он со мной работает? - Ты не знаешь? – он непроизвольно понизил голос. - Нет, - она красиво разложила дольки граната на тарелке и поставила ее на стол. - Нет? – переспросил црушник. – Мраку душу отдал. - Давно это случилось? - После твоего побега. Мрак. Да что же это такое. Мрак-мрак-мрак. Алина попыталась сжечь црушника взглядом. - Я все-таки уйду с работы. - Безопасность твоей семье никто не гарантировал. - А не пошли бы Вы к Мраку все. Он усмехнулся и сложил руки на груди. - Ладно. Я все поняла. Прощайте.
- Милорд, расскажите, пожалуйста, как погиб Хоод. - Зачем это Вам? – высветилось кроваво-красным на гладкой поверхности зеркала. - Пожалуйста. - Думал, что Ваших спасает от своих. - Как это? Что он сделал? - Погиб. - Не понимаю. - Что здесь непонятно? - нетерпеливо, - предал своих, чтобы спасти ваших. ЦРУ предательства не прощает. Все остальное детали. Они Вам нужны? - Да. - Кто много знает, живет мало. - Как он мог предать Цех? - Обратившись ко мне, например. - Но Вы не могли помочь ему спасти моих. Вы же знали, что они живы. - Он не знал. - Но это подлость. - Почему? Я дал ему то, что он хотел. - Вы продали ему воздух! - Я подарил ему красивую смерть за красивую идею. Как в опере.
Мрак. Почему за всю свою жизнь, она выучила только одно это слово, которым можно ругаться. Мрак. В голове просто не укладывалось. Хоод? Этот мраков цеховик, который виновен в смерти студентов, ссылке родителей, истории с Германом? Он... просил? Нет, такого просто не может быть. Почему не может? Она вспомнила холодную усмешку его прозрачных глаз, ледяной тон, тихий голос. Нет, это невозможно. Алина вдруг усмехнулась. Ведь все можно повернуть и по-другому. Это она виновна в смерти студентов, ссылке родителей, истории с Германом. И еще она виновна в смерти Хоода. Блестяще. И все-таки. Неужели это правда? Зачем? Зачем ему было это нужно? Какая разница теперь. И вообще, это глупый вопрос. А ведь казалось, что уже все успокоилось. Можно было жить с сознанием своей вины в смерти Стефана, студентов, Ноэля. О мрак, сколько же их уже. Теперь еще и Хоод. Она опустилась в кресло, подтянула колени к груди и сделала глубокий вдох, пытаясь избавиться от тяжелого комка в горле. Смерть Стефана была случайностью. Студенты, Ноэль – тогда не было выбора. Но Хоод. В его смерти она одна была виновата. Если бы не сбежала. Глупая. Алина прижала ледяные пальцы к вискам. Взглянула на алые дольки граната. В свете осеннего солнца зернышки были похожи на крохотные рубиновые кулончики.
Пишет Сильвия. 27.09.11 Осень постепенно сменяла лето: желтели деревья за окном, на газоне появились опавшие листья, стало меньше солнечных дней, на замену которым пришли пасмурные и дождливые серые будни. Но в доме Сильвии не чувствовалось осеннего настроения и хандры. Все последнее время она занималась тем, что обустраивала новый дом в свободное от работы время. В середине сентября она сдала оба своих проекта: молодежное кафе, правда, пришлось доработать, но конечный результат все-таки удовлетворил заказчика. Теперь Сильвия ждала новых заказов: работодатель обещал в ближайшее время поручить ей оформление еще одного кафе. У нее было много свободного времени, которое она проводила в обществе Кристобаля, а когда он был на работе Сильвия навещала родителей, помогала им по дому. Ее уже знали во всех городских мебельных магазинах – столько всего она накупила для нового дома, и в этом ей больше всего помогали Откровенность и Радость: обе девушки в силу своих титульных талантов старались разделить вместе с хозяйкой радость и счастье по поводу новоселья.
Когда внутри дом был полностью отделан и обустроен, Сильвия решила заняться территорией вокруг дома. К моменту их переезда здесь был только зеленый, аккуратно подстриженный газон, росло много деревьев, создававших летом прохладную тень, перед домом было несколько клумб с незнакомыми для Сильвии цветами, а за домом был небольшой прудик. Где-то среди деревьев, около самого забора, приютился небольшой сарайчик с садовым инвентарем и колодец. Для Сильвии, которая в силу своей работы видела множество красивых ландшафтов, эти двор и сад казались слишком скучными. Она первым делом привела в порядок дорожку, ведущую от калитки к парадному входу, установила на калитке задвижку с внутренней стороны и звонок – с внешней, чтобы незваные гости не смогли беспрепятственно попасть во двор. С садом оказалось посложнее: была уже середина сентября, поэтому основные работы пришлось перенести на весну, но кое-какие цветы Сильвия все-таки решила посадить осенью. Одной ей было тяжело, и поэтому на помощь пришли отражения. Каждый, однако, помогал в меру своих титульных возможностей. От Уныния и Ребячества было мало пользы. Первая практически ничего не делала, только смотрела грустным взглядом в одну точку. Ребячество же любое поручение воспринимал как игру. Стоило Сильвии отвлечься, как он тут же что-нибудь вытворял.
- Ребячество, пожалуйста, отнеси эти луковицы вот к той аллее, я их там буду сажать, - говорила Сильвия. Через минуту она уже ругалась:
- Нет, Ребячество! Зачем ты кидаешь в птиц луковицами?! Прекрати сейчас же!!!
Вот так отражения помогали своей хозяйке. Самое последнее из них – Слабость, несмотря на свое искреннее желание помочь, так и не смогла ничего сделать. Она была настолько слаба физически, что не могла даже держать перо в руках. К тому же повязка, которой были закрыты ее глаза, не позволяла ей видеть в полной мере окружающее.
Сильвия решила посадить вдоль парадного крыльца и дорожки, ведущей от калитки, тюльпаны, нарциссы и гиацинты. Эти весенние цветы раньше всех должны были радовать глаз будущей весной. Оставшиеся луковицы Сильвия вместе с Радостью и Мечтательностью посадила за домом вокруг прудика и перед запасным выходом из дома – чтобы везде чувствовалось весеннее настроение. У Сильвии были еще лилии, но их она решила посадить подальше от дорожек, поскольку ей нравились эти цветы, но не нравился их запах. Еще она планировала создать альпийскую горку на открытом участке прямо перед крыльцом, но решила оставить эти работы на весну, поскольку для создания даже небольшой альпийской горки требовалась мужская сила, а Кристобаль сейчас был занят.
Обычно после целого дня, проведенного на открытом воздухе, Сильвия любила час-другой подремать у себя в комнате. Эта привычка выработалась у нее, как только она стала проводить больше времени дома. Но в один такой вечер Радость и Щедрость не позволили Сильвии бесцельно лежать на диване. Радость схватила в свои крепкие объятия кошку, пригревшуюся у Сильвии на плече, а та начала громко мяукать, выражая тем самым недовольство за потревоженный сон.
- Что случилось? – от громкого мяуканья Сильвия резко вскочила с дивана. – Радость, я же просила меня не будить.
- Мы помним, - отвечала Щедрость. – Но нам захотелось, чтобы ты с нами прогулялась. Сегодня такой прекрасный осенний день! Столько людей на улице!
- Конечно, я понимаю, что Вам хочется погулять. Вы ведь не копали, не сажали весь день. Вот ты, Щедрость, почему вместо того, чтобы сажать семена, раскидывала их птицам в кормушки? А ты, Радость, беззаботно смеялась над выходками Ребячества?
- Но мы ведь не специально, - пыталась оправдаться Радость. – Это он нас такими сделал, - и она указала на зеркало. Сильвия тоже посмотрела в зеркало, увидев там лишь свое немного измученное отражение.
- С другой стороны, - продолжала Щедрость, - мы хотим тебя развеселить.
Через час Сильвия в компании двух отражений гуляла по Центральной площади. Погода действительно стояла чудесная, так что домой возвращаться вовсе не хотелось. Вокруг было много таких же веселых, беззаботных лиц, всюду пестрели разноцветные афиши. Сильвия подошла к одной из них.
- Вероятно, постановка будет просто великолепной. Такой состав! – услышала Сильвия у себя за спиной. Она обернулась, и увидела женщину лет сорока, одетую богато и элегантно. Очевидно, она обращалась именно к Сильвии, поскольку, кроме отражений, рядом больше никого не было.
- Извините, какую постановку вы имеете в виду? – Сильвия теперь только заметила, что остановилась около афиши Оперного театра, которая извещала о начале театрального сезона.
- Так вот же: «Премьера сезона: балет в двух действиях «Девушка и Призрак». Главную партию танцует Камилла Пирст, замечательная балерина, на мой взгляд, лучшая в Мире.
- Я так давно не ходила на балет… - Сильвия первый раз слышала про Камиллу Пирст, поэтому не хотела, чтобы незнакомка об этом догадалась.
- О, ну как же так! Обязательно сходите, вы не пожалеете. Кстати, мне кажется, я вас где-то видела? Не вы ли случайно переехали в особняк на улице Рошель?
- Да, мы с мужем уже месяц, как переехали.
- В таком случае мы с Вами соседи. Меня зовут Диана Ричардс, мой дом почти напротив вашего.
- Я Сильвия Рейес. А это, как вы уже догадались, мои отражения – Радость и Щедрость.
- Приятно было познакомиться с вами, Сильвия. Мы с супругом как раз собирались пойти на балет «Девушка и Призрак», не хотите с мужем составить нам компанию? Как раз поближе познакомимся.
- Я бы с удовольствием, но не уверена, сможет ли мой муж пойти.
- О, это не проблема, - ответила Диана. - В крайнем случае возьмете отражение. Раз место оплачено, не все ли равно, кто на нем сидит: человек или отражение?
Домой Сильвия вернулась вместе с отражениями и парой билетов на премьеру в кармане. Кроме всего прочего, ей пришлось раздать практически всю мелочь бедным, иначе бы Щедрость не успокоилась.
Пишет Хаос Мира Зеркал. 11.10.11 Алина АККУРАТНОСТЬ меняется на ТЩЕСЛАВИЕ
Сильвия РАДОСТЬ меняется на БЕСПОКОЙСТВО
Никта БРЕЗГЛИВОСТЬ меняется на ЭГОИЗМ
Пишет Ксанф. 20.10.11 Разговор с капитаном был недолгим: доктор не имел нареканий по работе, но и помощи его на корабле больше не требовалось, поэтому можно было возвращаться домой, тем более, что Ксанф уже неоднократно просил об этом капитана. Действительно, все тяжелые больные благополучно пережили кризисную стадию и быстро шли на поправку, перевязки тоже уже не требовались, бывшие пациенты шутили над своим здоровьем, рассказывали забавные истории и под любым предлогом старались избегать врачебных указаний Ксанфа, а о соблюдении режима, доктор уже и не заикался. Через два дня, когда была запланирована очередная остановка для пополнения запасов питьевой воды, юноша мог сойти на берег. В последнее свое утро на корабле доктор проснулся от того, что кто-то щелкал его по носу. -Что за.. Хлоп. Нечто мягкое и мохнатое снова щелкнуло его по щеке. Ксанф открыл глаза: рядом с подушкой лежал огромный черный кот и недовольно бил хвостом, попадая как раз по лицу доктора. От неожиданности юноша резко сел на кровати, животное при этом ни капли не испугалось и продолжало укоризненно и недовольно смотреть на хозяина. -Ты кто? – Кот глубоко вздохнул в ответ и принялся вылизывать переднюю лапу. Через несколько минут в каюту заглянул старпом: - Проснулись? А то через два часа будем на месте. Кэп сказал, что вы нас покидаете. - Да, я возвращаюсь в столицу. – Ксанф уже встал и теперь брился перед зеркалом. - Отличный котяра, доктор! Как назовете? – пират махнул рукой в сторону кровати. - Откуда он? Старпом ухмыльнулся: -Не знаете, откуда берутся посредники? Ксанф уставился на кота, а старпом продолжил: - Я думал, вы уже давно соседствуете. Несколько раз видел, как он у вас на груди спит. Вот так. Несколько раз. Отлично. Доктор вытер лицо и, опустившись на корточки, стал гладить кота, зверь сразу громко заурчал от удовольствия и прикрыл глаза. – На груди, значит, спишь? Будешь тогда Медальоном, а? Почти в полдень Ксанф сошел на берег. Расписав в отдельной тетради все лекарства, дозы, объемы и отдельно описав случаи, при которых их нужно принимать, доктор оставил ее на корабле вместе со всей своей аптечкой, и теперь в пустом рюкзаке вместо бинтов и склянок удобно устроился Медальон.
Пишет Сильвия. 25.10.11 Дома Сильвия постаралась чем-нибудь занять отражения, чтобы они не помешали им с Кристобалем приятно провести вечер. Но Ребячество никак не мог успокоиться, ему хотелось поиграть в гостиной в прятки, и поэтому он старался вовлечь в игру все отражения. Сильвия с трудом смогла направить его шалости в другое русло - указав на играющих во дворе мальчишек.
Как только все успокоилось, Сильвия приготовила ужин и, изучая свое отражение в зеркале, стала ждать мужа. Вот послышались тихие шаги в прихожей, легкое шуршание - Кристобаль повесил в шкаф куртку, и в следующий момент он вошел в комнату. Он пришел в обычное время, но Сильвии показалось, что выглядел он уставшим.
- Добрый вечер.
- Здравствуй, милая...
- Как прошел день? Мне кажется, ты чем-то расстроен. Или устал? - Сильвия хотела сразу рассказать мужу о купленных в театр билетах, но подумала, что это может быть не к месту. Она подала ему тарелку с ужином, налила две чашки горячего чая - ей самой очень хотелось пить. Еще теплая булочка вместе с чаем составляли весь ее ужин.
- Устал немного, - Кристобаль с благодарностью улыбнулся супруге и приступил к ужину.
Когда они сидели в гостинной у камина, он спросил:
- Что у тебя нового?
- Сегодня с отражениями занималась садом, цветы посадила. А еще купила билеты в театр на балет, и заодно познакомилась с нашей соседкой Дианой Ричардс. Это она уговорила меня пойти в театр вместе с ней и ее супругом. Как тебе такая идея?
- Балет? - Кристо зарылся лицом в волосы жены, - не самая лучшая идея, по-моему.
- Но почему? Говорят, там танцует одна из лучших балерин Мира. И название интригует - "Девушка и Призрак", - Сильвия почувствовала, что, скорее всего, ей придется идти с кем-то из отражений. - Я не хочу идти с отражениями. Да и в театр я опасаюсь одна ходить после некоторых событий, с ним связанных.
- А может мы останемся дома? - с надеждой спросил он.
- Нет, я уже обещала Диане, что составлю им компанию. Мне не хочется показаться невежливой. Ну вот скажи, чем тебе не нравится балет?
- Ну раз обещала, - пожал плечами Кристо, - только можешь пообещать и мне кое-что на будущее?
- Не решать за тебя заранее? Обещаю, больше такого не будет! - Сильвия постаралась придать этим словам беззаботный характер, но в душе она немного расстроилась, что не угадала с сюрпризом для мужа.
- Спасибо, Сильви, - он поцеловал её в кончик носа, - ты уже купила себе платье для выхода в свет?
- Нет, еще не успела. Я же только вечером купила билеты, но до спектакля еще целая неделя, купить успею.
***
Сильвия всю неделю занималась то работой, то домом, и поэтому не успела приобрести новое платье для выхода в свет. Хорошо, что в запасе у нее было одно платье, которое она одевала всего один раз. Платье светло-бежевого цвета, с кружевом на груди очень ей шло. К нему несложно было подобрать туфли и сумочку и завершить образ красивыми бриллиантовыми сережками. Сильвия смотрела на свое отражение в зеркале и не могла не отметить, что она очень даже красива и хороша собой. Но надо было торопиться: вот-вот подъедет карета, а она еще не знала, готов ли Кристобаль.
Спускаться по лестнице на высоких каблуках было непривычно и не очень удобно. Проходя мимо окна, Сильвия заметила, что карета уже их ждет. Надо было торопиться.
- Милый, ты готов?
- Конечно, - он вышел к ней и подал руку, чтобы проводить до кареты.
Сильвия немного удивилась: обычно муж всегда делал ей комплименты, а теперь как будто не заметил этого чудесного платья и того, как оно на ней сидит. Хотя Сильвия быстро нашла причину этого невнимания - скорее всего, сказывалась усталость. По дороге она заметила:
- Будь любезен с нашими соседями. Мне кажется, они замечательные люди. И не показывай того, что ты скучаешь! - она попыталась пошутить.
- Конечно, - согласился он с готовностью.
- Да что с тобой, Кристо? - Сильвия не могла понять этого апатичного настроения мужа. - Я не узнаю тебя.
- Устал немного, - он улыбнулся, - не обращай внимания. Всё хорошо. Ты сегодня прекрасно выглядишь.
- Спасибо, - она улыбнулась. - Постарайся сегодня расслабиться и хорошо отдохнуть. Вот мы и приехали, - добавила она.
Около театра уже собралось много людей, все с нетерпением ждали начала балета и старались побыстрее войти в театр и занять свои места. На улице было холодно, и Сильвия с Кристобалем тоже поспешили к входу. Они заняли свою ложу и стали наблюдать за входящими в зал. Сильвия не увидела никого из своих знакомых. Их соседи - супруги Ричардс - еще не пришли. Сильвия старалась не смотреть на ложу Хаоса, хотя в ней никого не было.
- Неужели ты не встретил никого из своих знакомых? - обратилась она к мужу.
- Мои нынешние знакомые балету предпочитают другие развлечения. Скачки, к примеру, - он перехватил её взгляд в сторону ложи Лорда Хаоса, но она этого не заметила, - а где твои знакомые, благодаря которым мы сегодня здесь оказались?
В этот момент дверь сзади них открылась и вошли супруги Ричардс.
- Сильвия, добрый вечер, - начала Диана, - вы так прекрасно выглядите сегодня! Познакомьтесь - это мой супруг Генрих.
- Приятно познакомиться, - ответил он.
- Взаимно. Позвольте представить вам моего супруга - Кристобаль. Кристобаль, это супруги Ричардс, наши соседи.
- Рад познакомиться, - он кивнул, улыбнулся приветливо Генриху и галантно поцеловал руку Дианы, - видимо, именно благодаря Вам я оказался здесь сегодня.
- Вам очень понравится балет, - ответила Диана. - Вот увидите, вы не пожалеете о том, что потратили на него вечер. Камилла Пирст лауреат конкурса...
Генрих Ричардс, видя, что его супруга начала немного увлекаться любимой темой, и боясь, что это немного утомит гостей, постарался направить разговор в более нейтральное русло:
- Конечно, Камилла очень талантливая балерина, но, возможно, наши соседи имеют свое собственное мнение по этому поводу?
- Мы редко ходим в театр, - ответила Сильвия, - и, честно говоря, я никогда не видела, как она танцует.
Казалось, что такой ответ произвел впечатление на Диану, которая никак не ожидала, что кто-то мог не видеть, как танцует ее любимица. Воспользовавшись возникшей паузой в разговоре, Генрих обратился к Кристобалю:
- Я слышал, вы руководите берейторами? Непростая, должно быть работа...
- Я давно работаю... Поэтому не сложно. А Вы чем занимаетесь?
- Работаю адвокатом, а жена занимается домом и детьми.
В этот момент раздался последний, третий, звонок и публика поспешила занять свои места в зрительном зале. Свет потушили, и освещенной осталась лишь одна сцена. Заиграл оркестр, открылся занавес и началось первое действие.
Пишет Алина. 25.10.11 Стало холоднее. Небо все время было затянуто тяжелыми тучами, лил дождь, некогда золотые листья превратились в склизкое бурое месиво. Тополя все еще стояли зеленые. Клены уже совсем облетели. Приближались каникулы. Началась череда зачетов. Алина решила сходить в оперу. Вдруг потянуло. Купила билет на субботнюю премьеру и перешила старое платье.
В опере было теплее, чем обычно. То ли просто показалось: обычно ее всегда знобило. А в остальном ничего не изменилось. Та же лепнина, люди, кресла партера. В этот раз Алина получила сказочное удовольствие от представления. Музыка и голоса завораживали, кружили, уносили в далекий и совершенно чужой мир, не имеющий ничего общего с реальностью. Было странно, что во время антракта к ней никто не подошел и не спросил со смесью светской небрежности и црушной снисходительности в голосе: «Есть что-нибудь интересное?». По привычке она оглядывалась вокруг, долго стояла возле большого окна в фойе и половину антракта провела в полумраке партера. Потом поднялась этажом выше, в коридоры, ведущие к ложам. На некоторых дверях были золотые таблички с известными фамилиями. Из-за этих дверей с ручками из слоновой кости слышались тихие разговоры и смех. Были и безымянные двери. На одной из них вместо таблички висело зеркальце. Проходя мимо, Алина увидела, как скользнуло по его холодной поверхности ее отражение. На следующей двери – вдруг табличка с фамилией Ларса. Алина остановилась перед дверью из черного дерева. Такие таблички всегда снимают после смерти владельца ложи.
Пишет Никта. 25.10.11 Они пришли в оперу за час до начала представления. Чтобы не столкнуться ни с кем из её или его знакомых. Организовать это для начальника ЦРУ было не сложно. С новым Ларсом было тяжело. Он почти ни на что не реагировал, его приходилось водить за собой за руку, как ребёнка, и объяснять каждое своё действие, чтобы он вёл себя предсказуемо. «Садись, - ей явно не хватало терпения. Настолько, что время от времени она срывалась в крик. Поэтому она приняла решение: прежде, чем сказать что-то, считать до десяти про себя, - садись, Ларс». Ей пришлось чуть надавить ему на плечо, чтобы вынудить выполнить её требование. «Хочешь чего-нибудь? - она подошла к столику, на котором уже были сервированы сладости и стояло ведёрко со льдом и бутылкой шампанского, - хочешь чего-нибудь, Ларс?» Он никак не ответил. Она подошла к нему, погладила по голове и прошептала: «Прости меня». За пять минут до начала спектакля она закрыла ложу на ключ. «Ты все оперы знаешь, Ларс? – Никта села рядом с ним и вложила ему в руки либретто инкватро в зелёной бархатной обложке, - твои сослуживцы говорят, что ты был операманом. Это так?» Ларс открыл либретто и безучастно пробежался глазами по напечатанным старинным шрифтом строчкам. «Сегодня у нас «Коварство и любовь», - Никта налила в бокал шампанское и сделала маленький глоток, - о чём она?» Ларс посмотрел на неё рассеянно и ничего не ответил. «Главная героиня - Мария. Прекрасная золотошвейка. Она влюбляется в молодого аристократа Лео, который однажды приходит в их ателье, чтобы заказать подарок на день рождения своей матери: расшитый золотом платок. Они вместе выбирали узор и обсуждали работу, - Ларс прошептал что-то. - И девушка сама не заметила, как влюбилась в юношу. Он видел, что происходит с девушкой, но сам оставался к ней равнодушным, потому что должен был жениться на богатой наследнице по договору родителей», - Никта склонилась к Ларсу и прочитала начало либретто, отмечая строчки краем веера. Уловка удалась. Она услышала, что именно он шепчет: «Как быть сердцу, сгорающему от любви?» В этот момент свет в зале погас, и началось представление. Он выпрямился в кресле, когда действие на сцене добралось до исполнения упомянутой им арии. Никта улыбнулась торжествующе.
И вот Лео приходит к Марии и рассказывает, что его обвиняют в убийстве, которого он, конечно же, не совершал. И теперь ему грозит смертная казнь через Лабиринт за это. Она утешает его, обещая, что возьмет всю вину на себя. «Не печалься, родной мой» Она сдается в руки эйзоптросского правосудия. Уже находясь в тюрьме, она узнает от сокамерницы, о том, что преступление это на самом деле совершил ростовщик Кроу, который когда-то сватался к Марии безуспешно и затаил зло на неё. В этой же камере оказывается и один из друзей Лео, которого посадили в долговую яму за мотовство. И он рассказывает Марии, что Лео задолжал Кроу большую сумму денег, и тот грозил упечь юного аристократа в тюрьму за это. Третий сокамерник рассказывает о том, что оказался в тюрьме за то, что пригрозил Кроу отомстить за своего брата, которого ростовщик заставил взять вину за чужое преступление на себя. Мария понимает, что Лео предал её. «О, коварство! О, беспредельная бездна отчаяния!» Во время суда она пытается оправдаться, объяснить, что её обманом вынудили оболгать себя. Её приговаривают к смерти через Лабиринт. Находясь в одиночной камере в ночь перед казнью, она делится своей печалью с часовым, который настолько проникается её историей, что соглашается помочь ей бежать. Ночью он оставляет двери темницы открытой, девушка сбегает, но сталкивается с Лео, который, раскаявшись в содеянном, пришел к зданию тюрьмы, чтобы попытаться попросить прощение у Марии. Но Мария отвергает его извинения, они ссорятся и в ссоре Лео случайно убивает её. Затем, услышав шум борьбы и крики, появляется часовой, освободивший девушку, и убивает юношу. Часового награждают, думая, что он раскрыл заговор и предотвратил побег опасной преступницы. После торжественной церемонии он возвращается в сторожевую башню, но не в состоянии пережить потерю девушки, в которую он влюбился, он бросается в ров. «Невозможно мне быть без тебя». Когда, через час после окончания спектакля, они выходили из оперного театра, она поймала в отражении зеркальной таблички на ложе Хаоса взгляд Ларса, вспыхнувший на мгновение жизнью.
Лека Обычно она пробиралась в одну из пустующих ниш рядом с циферблатом, раскладывала на узком парапете рядом с собой купленные в кафе на Да Винчи горячие круассаны, располагала рядом розетку с клубничным джемом, небольшой глиняный кувшин с южным ароматным кофе и приступала к завтраку. Часовая Башня была самым высоким зданием в городе. Отсюда, сверху, город выглядел совсем иначе. Уличные зеркала, отражая друг друга, превращали дома в мираж. Казалось, что крыши парят над мостовой, связанные друг с другом ажурным кружевом мостов. Она жмурилась довольно, отхлёбывая кофе.
***
Ей нравилось сидеть на парапете, свесив ноги в пустоту, и наблюдать за городом. Тем более, что каждый день можно было любоваться новой частью города, но ей больше всего был интересен юг. С дорогими домами, ухоженными улицами, начищенными до блеска зеркалами. Мало кто задумывался над тем, кто поддерживает уличные зеркала Эйзоптроса в порядке. Они просто были чистыми и блестели на солнце. Всегда. Она же знала точно, скольких усилий это стоило и кому.
Чем хороша была работа часовщика, так это тем, что наблюдать за изменением мира вокруг крайне удобно. Ход механизма и бой часов оставались неизменным, каменные стены и тысяча ступеней в башне не менялись, даже рабочая рутина часовщика осталась такой же, что и несколько веков назад, А мир вокруг каждый день придумывал новый способ её удивить. Она часто задавала вопросы, которые никому не приходили в голову. Как так вышло, что зеркала на улицах не отражают радугу? Откуда в мире инвалиды, если Лорд Хаос мог решить любую проблему, стоило только попросить? Для чего в ателье зеркала делали такими узкими, что рассмотреть в них свой новый наряд было невозможно? Зачем нужно отворачиваться или закрывать глаза при встрече с Любовью? Что было нарисовано на облицовке Лабиринта? И почему мойщики зеркал, все без исключения, слепы? Наблюдение за жизнью уличных зеркал превратилось в хобби. Работа часовщика начиналась в 7 часов утра. Работа мойщиков зеркал – в 5. Она выходила из дома без четверти пять, через пятнадцать минут была уже на Центральной площади, садилась на скамейку у фонтана и ждала, когда мойщики, работающие бригадами по параллельным друг другу улицам, доберутся с окраин до площади. Она уже изучила все одиннадцать бригад и каждой из них придумала прозвище. Часовая башня в течение многих веков оставалась единственным зданием, в котором не было ни одного зеркала. Часовщица, болтая ногами над бездной, отломила кусочек круассана и легким движением забросила его в рот. Механизм часов закряхтел по-стариковски, минутная стрелка с сухим металлическим щелчком перескочила с тринадцатого на четырнадцатое деление. Ещё минута - и придется возвращаться к работе. Потому что часы будут бить четверть, и нужно внимательно следить за древним механизмом. Она стряхнула вниз хлебные крошки, чтобы птицы не разрушали и без того хлипкий парапет, и скользнула внутрь Башни. Зубчатые железные колёса, щедро смазанные маслом, вращались почти бесшумно. Только вилка маятника, стопорившая движение главной оси, с намотанной на неё многокилограммовой цепью, гулко и сочно клацала, отмеряя минуты.
Она не могла отказать себе в удовольствии наблюдать за мойщиками зеркал беззастенчиво и безнаказанно. Она получала странное, приятное до отвращения, удовлетворение, разглядывая белесые бельма, сшитые суровыми черными нитками веки, покрытые шрамами или ожогами пустые глазницы. Её не замечали, она будто не существовала, растворялась в окружающем мире. Это было почти так же хорошо и комфортно, как в Башне, где её дыхание растворялось в работе часового механизма, где её не могли коснуться, даже взглядом, другие люди или не-люди. «Чего ты хочешь?» - старик перехватил её руку, когда она осмелела настолько, что захотела коснуться его седых грязных спутанных лохм. Она попыталась вырваться, но мойщик зеркал оказался сильнее, чем ей представлялось. Их плотным кольцом окружили другие мойщики. Она запаниковала, ударила старика по лицу, вцепилась зубами в руку, чтобы освободиться. Но её снова поймали. И теперь держали крепко, заломив руки за спину. «Кто ты?» - спросил старик. «Я – часовщик. Слежу за Главными Башенными Часами», - сдерживая слёзы от боли в вывернутых руках, сквозь зубы ответила она. Её тут же отпустили: связываться с Хозяином мира никому не хотелось. «Чего ты хочешь, часовщица?» - пожилой мойщик специально изменил форму слова, чтобы уязвить её сильнее. Она отряхнула одежду и поправила выбившуюся прядь волос, одновременно показав собеседнику оскорбительный жест: «Я просто смотрела, как вы работаете». «Заняться нечем?» - она отметила про себя, что вопросы ей задавали бесцветно: никаких эмоций. «Нечем, - она пожала плечами и при этом вновь поймала себя на мысли о том, что её жеста никто не оценит, - мне нужно быть в Башне к семи часам. Сейчас 5.30. Так что пока я свободна делать то, что хочу». «Свободна, - даже хмыкали мойщики бесцветно, - ну-ну». «Что?» - возмутилась она. «Если свободна, почему цепью к ключу прикована?» - спросил спокойно старик.
Когда в детстве у тебя вместо игрушек крошечные золотые винтики, зубчатые колёсики и пружинки, сложно воспринимать жизнь как живой организм, а не точно отлаженный бездушный механизм.
«Как это «добровольно»? Зачем?» - в её картине мира вдруг возникла огромная и страшная в своей сокрушительной абсурдности прореха. «Здесь либо ум, либо зрение», - равнодушно ответил мойщик. «Но ведь все каждый день в зеркала смотрятся. И не раз. От этого никто с ума не сходит. «Одно дело быстрый взгляд, другое – когда случайно в зеркало засмотрелся и заглянул на ту сторону. Тогда всё. Пиши – пропало». «Сказки всё это, - скривила она рот, - про нас тоже говорят: тот, кто со временем часто встречается, в пыль превращается. Не превратилась ведь. Хотя с часами с детства.
Пишет Хаос Мира Зеркал. 27.10.11
Никта ХРАБРОСТЬ меняется на НАИВНОСТЬ
Рита, Никта - Милорд, я не думаю, что парень сможет справиться с этим заданием. - Полностью с Вами согласен, капитан. - Зачем тогда? - Чтобы он принял решение: под силу ему быть гвардейцем или нет? - Но ведь это опасно. - Я буду рядом. - Хорошо.
- Я хочу быть в Гранитном. И если для этого нужно принести Вам клятву верности, я сделаю это. Он, очевидно, долго думал над тем, как сформулировать предложение, что Хаос отметил хихикающими кровавыми кляксами. - Не стоит Ваше желание таких жертв, герцог. - То есть Ваш ответ нет? – смутился Монти. - Верно. Мой ответ - нет. - Но я хочу быть в Гранитном, - маска равнодушия была сброшена, - пожалуйста. Это моё. Я точно знаю. - Ваше ли? – проступило на поверхности зеркала. - Да! Я никогда в жизни не был ни в чём так уверен, как в этом! - Мне нужно доказательство. - Всё, что угодно! - Щедрая молодость…
*** - Так что мне сделать? – повисшая в воздухе на несколько минут тишина заставила его понервничать. - Убить человека.
Монти уставился в зеркало, ошеломленный и растерянный.
Прошло несколько дней прежде, чем он нашел в себе смелость продолжить разговор. - Кто этот человек? - Преступник. В прошлом он сделал не так много плохого. И деяния его можно было бы оставить без внимания, если бы не то, что он сделает в будущем. - Это неправильно – наказывать за то, что он ещё не сделал, - вспыхнул от возмущения Монти. - Если дело касается предстоящей самоволки с целью купить сладкое, соглашусь. Монти покраснел до корней волос и откашлялся несколько нервно. - Всё равно это несправедливо. - Я не настаиваю. - Я слышал от других, что гвардейцами Хаоса становятся только честные и благородные люди. - Верно. - Теперь я в этом сомневаюсь. - Тогда, видимо, Вам придется пересмотреть свои жизненные планы. - Зачем так? Почему? В зеркале появилось отражение юного герцога, которое с горящими глазами произнесло: «Всё, что угодно!»
Монти в злости на себя и Лорда топнул ногой совсем по-детски и выбежал из комнаты, не в силах вынести отчаяние и стыд.
*** - Я должен просто поверить Вам, - на ещё один разговор он решился только через неделю. - Так ведь? – не получив ответа на первый вопрос, он задал ещё один. Зеркало вновь промолчало. - Кто он? Кого я должен убить? – сделав паузу и осторожно выдохнув воздух сквозь сжатые зубы, спросил он. Зеркало осталось безучастным.
*** Прошла ещё неделя, которая далась ему совсем не просто. Гранитный как будто решил посмеяться над ним: в казарме то и дело возникали разговоры о смелых спасательных операциях, о восстановлении справедливости и о чудесном, не иначе, влиянии серого мундира на дам. Юный герцог Монтероне в силу своего возраста и особого положения в разговорах других кандидатов на звание гвардейцев и тем более самих гвардейцев участия не принимал. Порой он очень страдал от одиночества в толпе. Теперь же пытка изоляцией стала почти невыносимой: ведь перед ним вдруг открылась возможность, о которой мечтали все в Учебном корпусе Гранитного и которая для большинства их них так и должна была остаться мечтой до конца жизни. Монти даже стало сниться, как он входит в Гранитный в сером мундире с зеркальными знаками отличия, как сокурсники замирают с отвисшими от удивления и зависти нижними челюстями, как затем бросаются поздравлять его, как подкидывают к потолку с радостными криками. - Имя. Назовите мне имя, - Монти вновь оказался перед зеркалом. - Кай Алкарин. Сейчас он в Стеллиаде. И если Вы не поторопитесь, могут пострадать невинные, - высветилось на поверхности. - Кай. Алкарин. Стеллиад, - повторил шёпотом Монти и стремительно вышел из комнаты.
Теперь ему нравилось в Гранитном. Если бы его попросили описать отношение к Корпусу, он выбрал бы слово «комфортно». И «Спокойно», пожалуй. Его самолюбию льстило и то, что он учился со взрослыми уже юношами и помимо классического образования получал серьезную военную подготовку. Положение физически гораздо более слабого, взятого в группу в виде исключения кадета-юнца изолировало его от однокашников, которые поступили в Учебный корпус Гранитного самостоятельно, выдержав суровый конкурс. Но в итоге получилось так, что он больше общался с преподавателями и гвардейцами, которым, судя по всему, был дан чёткий приказ «помогать сироте и ограждать его от любых невзгод», а потому свободы ему предоставляли гораздо больше, чем остальным.
Классические предметы давались ему легко, а вот спецподготовка шла не так гладко: он прекрасно держался в седле, фехтовал, но в рукопашном бою и стрельбе значительно уступал однокурсникам. Тем не менее, поразительное упорство и трудолюбие юного герцога в итоге принесли свои плоды. Он научился компенсировать недостаток силы ловкостью и хитростью, а потому с лёгкостью справлялся с противниками выше и тяжелее его.
***
- Он всё равно не наш, милорд. - Я знаю. Но он должен сам принять решение о том, что нужно уйти. - Не опасно ли это? - Теперь нет. Мы можем его отпустить. - Хорошо.
***
Иногда ему снился Аквилон. Отец. Мать. И каждый раз это был мучительный кошмар о наводнении. Он видел утопленников, медленно, но верно поднимающуюся темную мёртвую воду, ощущал во рту запах и вкус гнили и плесени. Он просыпался в слезах и ненавидел себя за эти слёзы. Иногда ему снилась та странная погоня, попытка убить. И тогда он просыпался с яростным желанием и решимостью отомстить за свой страх и защитить себя того, маленького, напуганного и растерянного, от зла.
Он тосковал по Аквилону, тосковал по родителям и друзьям. Но при мысли о возвращении в северную столицу его охватывала такая паника и ужас, что он едва был в состоянии сделать вдох. Иногда ему казалось, что пока он не вернётся в Аквилон, у него будет надежда на то, что родители живы, дом на месте, и всё по-прежнему хорошо. В сером высокомерном столичном Эйзоптросе он чувствовал себя не к месту. Поэтому когда его отпускали в увольнительную, он оправлялся в юго-восточную часть города, в небольшой парк, где росло несколько аквилонских яблонь. Здесь он чувствовал себя ближе к дому. Здесь ему было хорошо. Притчей во языцех было то, что аквилонцы ревностно следили за тем, чтобы ни одно яблоневое деревце не было вывезено за пределы города. Но кому-то из эйзоптросцев каким-то образом удалось нарушить это правило. Перед отъездом Монти тоже заглянул в парк. Страха перед предстоящим опасным путешествием не было. Грустно немного было, но не более. Он сорвал с ветки позднее золотое аквилонское яблоко, сунул его в карман, коснулся рукой коры ближайшей яблони, окинул в последний раз взглядом парк и отправился в путь.
Его взгляд поймал солнечный зайчик, отскочивший от начищенных до блеска пуговиц на сером мундире. Всадник на высокой скорости приближался к Стеллиаду. Ричард наклонился вперед, чтобы разглядеть нежданного гостя. «Именем Гранитного откройте!» - пришелец вёл себя вызывающе грубо: он не ограничился ударами в ворота кулаком и активно помогал заявить о себе энергичными пинками по двери. «Мастер Ричард! – к нему навстречу выбежал один из слуг, - чужак… Пускать ли?» Ричард отослал его прочь знаком: «Я сам разберусь».
Он открыл дверь и столкнулся нос к носу с сопливым мальчишкой в сером сюртуке без каких-либо знаков отличия. «Что Вам угодно, сударь?» - холодно спросил Ричард, встав в проеме двери, чтобы не пустить незнакомца во внутренний двор. Я должен задержать опасного преступника. Есть сведения, что он укрывается в этом замке», - ответил юноша. «Здесь нет чужих», - Ричард по-прежнему не позволял ему перешагнуть порог. «Я должен проверить, - сказал гость, - это в ваших же интересах. Преступник, которого я ищу крайне опасен». «А имя есть у этого преступника?» - спросил Ричард. «А у Вас имя есть?» - спросил его тот в ответ. «Есть. Меня зовут Ричард Эрклиг», - кивнул молодой человек. «Вы родственник хозяйки Стэллиада?» - удивился гость. «Можно и так сказать. Как Ваше имя, позвольте узнать?» - поинтересовался Ричард. «меня зовут Алессандро Монтеро», - ответил тот. «И кого Вы ищете?» - спросил Ричард. «Мне нужен человек по имени Кай Алкарин», - ответил Монти.
Как длинная ледяная игла имя «Кай» пронзило сердце Ричарда. В глазах потемнело. Он покачнулся опасно и едва успел схватиться за косяк двери, чтобы не упасть. Монти мог бы заметить и даже, скорее всего, правильно бы истолковать эту реакцию, но, к сожалению, в тени главных замковых ворот было темно, а он сам все ещё стоял снаружи. «Здесь нет никого с таким именем, - голос Ричарда стал глухим, - может быть Вам сообщили ложную информацию?» «Это исключено, - ответил Монти, - послушайте, даже если его здесь нет, Вы могли бы позволить мне переночевать в Стеллиаде. Я едва держась на ногах». «Сейчас время неспокойное. Хотите остаться, придется согласиться на то, что ночевать будете в погребе, запертом на замок, - ответил Ричард. «Не очень-то гостеприимно с Вашей стороны, - Монти был сбит с толку этим заявлением, - я из Гранитного». «Но не из Гвардии», - уточнил Ричард. «Ну и что?» - возмутился Монти, потеряв на мгновение самообладание. «Никто не принуждает Вас выполнять наши требования. Можете переночевать в посёлке, здесь недалеко, пара миль к югу от Стеллиада, - спокойно объяснил Эрклиг.
*** «Что там произошло, Ричард?» - леди Глэдис окликнула его, когда он вернувшись от ворот, отдавал распоряжения слугам. «Из Гранитного приехали, - спокойно ответил тот, - ищут какого-то опасного преступника». «Свет ты мой! – всплеснула леди Глэдис руками, - что за времена такие настали?! Где же нам его устроить?» «Он решил переночевать в деревне», - улыбнулся Ричард её энтузиазму. «Ну зачем же? – огорчилась леди Глэдис, - надо его вернуть, Ричард». «Боюсь, что это невозможно, - молодой человек покачал головой, - я предлагал ему, но он отказался наотрез. Но мы договорились, что я помогу ему завтра. В поисках», - продолжил Ричард. «Ох, не нравится мне все это, - леди Глэдис неодобрительно нахмурилась, - будь осторожнее, милый. Мало ли, за каким преступником Гранитный охотиться может! А вдруг убийца страшный, как Келпи? До сих пор слухи о его зверствах народ будоражат». «Всё обойдется», - Ричард подошел к тетушке и наклонился, чтобы поцеловать ей руку. «Береги себя, милый мой мальчик, - она поцеловала его в макушку, - не заставляй меня бояться за тебя, как я боюсь за Нитти».
Ему было плохо. Адреналин из крови ушел, и теперь он в полной мере ощущал последствия наказания. Обезболивающего у лекаря банды под рукой не нашлось, да и в голову никому не пришло как-то помочь, потому что он так ни разу и не пожаловался на боль. Кистей рук, связанных за спиной веревкой, он почти уже не чувствовал. Лежать он не мог: боль в груди, слева, выбрасывала из ума. Сидеть же был в состоянии, только склонившись влево. Дышать было больно. После того, как его свалил на несколько мучительно длинных минут приступ кашля, он почувствовал вкус крови на губах.
Он пришел в себя после кошмара. И некоторое время ещё лежал на спине, пытаясь отогнать видение двух склонившихся над ним врагов. Губы были искусаны в кровь. Ричард в приступе паники задрал рубашку и схватился за левый бок. К счастью, ужасающей по размеру гематомы там уже не было. Осталось несколько шрамов. Он откинулся на подушки.
- Поднимайся, парень, - лекарь помог ему принять полусидячее положение, подложив под спину и шею походные мешки с одеялами, - так-то легче будет. - Левое плечо, - облизнул он сгоревшие губы. - Что? - Боль, - он коснулся верхней части живота слева. - Отдает в плечо. - И в лопатку? – насторожился врач. Он кивнул. - Стой, - приказал лекарь вознице, - Ханна, срочно! Крайним скажи, что мы дальше не едем, - он бросил на неё тревожный взгляд. - Не довезём парня. Ханна выскочила из повозки. Он вновь выглянул из кибитки: - Найди пару-другую гибких веток. Скорее, - бросил вознице.
«Ты скоро вернёшься? – тётушка Глэдис, несмотря на все его заверения в том, что поисковая операция представителя Гранитного - пустяковое дело, всерьёз была обеспокоена, - это их дело. Они профессионалы. Пусть сами душегубцев ловят». «Всё будет хорошо, - успокоил её Ричард улыбкой, - мы проедемся по соседним поселкам, посмотрим, что к чему. Наверняка, их преступник уже далеко отсюда. Но проверить надо, чтобы не пострадал кто-нибудь случайно». «Не опаздывай к ужину, милый, ладно?» - леди Глэдис погрозила ему веером. «Конечно», - он поцеловал ей руку и, поклонившись, вышел из комнаты.
- Где ты такое видел-то уже? – спросил жестко лекарь: страха будто и не было, стоило им остаться одним без свидетелей. Он промолчал, поморщился недовольно: дышать было больно. - Колись, - усмехнулся лекарь, - или сдам тебя им, - он кивнул в сторону выхода, - давай. - Не понимаю, о чем Вы, - он закусил нижнюю губу. - Подтвержу твой диагноз-то, они просто тебя убьют. Из милосердия. Опять не понимаешь? - Это так благородно с их стороны, - заметил он ледяным тоном. - Что с тобой, парень? – доктор решил все-таки поговорить с ним по душам, - ты ведь не был таким раньше-то. Что произошло? Откуда столько злости? Он промолчал, лишь наклонился чуть вперед и влево и застонал от боли.
Надо же было так глупо попасться. Поверить тому, кому верить было никак нельзя. Монти оказался связанным по рукам и ногам в один миг. Он не заметил, как во время разговора Ричард, пообещавший ему помощь в поисках, оказался у него за спиной, продолжая что-то благожелательно говорить, и нанес сокрушительный удар по голове. «Ну вот. Ты нашел меня, Монтеро, - он, скрестив руки на груди, стоял перед пленником, - что дальше? Каков был изначальный план?» «Убить тебя», - это было ещё более глупым поступком, но Монти не смог удержаться. Ричард усмехнулся зло: «А план «Б» у тебя был? - и, не дожидаясь ответа, ответил сам, - видимо, нет. Как и поддержки Гранитного». «И что ты намерен делать теперь?» - во рту у Монти пересохло: человек, представившийся Ричардом Эрклигом, был прав. Его никто не стал бы искать и спасать. Это была операция для того, чтобы потешить собственное самолюбие и тщеславие. Поэтому он, конечно же, никому ничего не сказал. А в Гранитном силком никого не держали: время от времени кадеты сбегали от трудностей, и их никогда не искали. «Я намерен добиться того, чего не смог добиться в первый раз, - пожал плечами Ричард, - и ты мне в этом поможешь».
- Кай, - док впервые обратился к нему по имени, - не убивай себя. Это не выход. Тот рассмеялся горько: - Я не могу так жить. Я не хочу видеть смерть тех, кто мне дорог. Неужели непонятно? Вы убиваете людей, за которых я несу ответственность. Вы таскаете меня за собой как наживку, чтобы другие попытались освободить. Что Вам то того, как я сдохну? И когда? - Был бы твоим отцом, выдрал бы как хаосову козу.
Он подошел, взял сопротивляющегося Монти за связанные кисти рук, зацепил их за крюк для туш, прикрепленный к потолку в заброшенной скотобойне. Юноше пришлось встать на цыпочки, чтобы не потерять равновесие и не повиснуть на руках. «До первого крика, - предупредил его Ричард, взяв в руку кнут, оставленный пастухом на гвозде у выхода, - не геройствуй. Мне, в отличие от тебя, твоя смерть не нужна. Пока».
Ричард совсем не гордился тем, что в своё время научился пользоваться кнутом не только для того, чтобы подгонять скот, но и для того, чтобы убить одним ударом в бою и чтобы добыть важную информацию. К счастью, ему ни разу не приходилось делать последнее. Он присутствовал на пытках, знал, как и что делать, если нужно было заставить человека говорить, но сам никогда не пытал. Стоя так, чтобы Монти его не видел, Ричард размахнулся несколько раз и ударил воздух, заставив крекер щелкнуть неприятно. «Часто трёх ударов достаточно, чтобы убить, - предупредил он жертву и вновь повторил, - не геройствуй». Юного герцога никогда так не били. Он едва не потерял сознание от первого удара. Второй удар последовал только через несколько минут. Ричард не вкладывал в удар много силы. И всё-таки умудрился рассечь Монти кожу на спине до крови. Тот вскрикнул и втянул судорожно воздух сквозь сжатые зубы. Ричард поднес к его глазам небольшое в серебряной оправе с вензелем Эрклигов зеркальце, которое он позаимствовал в комнате племянницы леди Глэдис. На серебреную поверхность упала слеза. «Молодец, - Ричард похлопал его по плечу, - отдыхай».
Он перехватил под локоть спешившую к новому хозяину Нежность у входа в скотобойню. Подвел её с учтивостью к бухте. И всё тем же зеркальцем, серебряное обрамление которого было заточено юной Эрклиг как бритва, перерезал отражению горло. Сунул ей что-то в рот, за волосы подтащил к большому зеркалу, заранее принесенному сюда же и положенному на пол бухты для забоя скота, и толкнул внутрь. «Раз, - он посмотрел в зеркало, по которому стекала жидкая кровь отражения, - надеюсь, что теперь Вы ответите мне». Но зеркало осталось безучастным.
***
Ричард вернулся в Стэллиад. Он был спокоен и вёл себя, как будто ничего не случилось. А когда тётушка Глэдис поинтересовалась у него, как идёт расследование, он улыбнулся: «Прекрасно. Как я и думал, преступник не стал дожидаться, пока за ним приедут из столицы, и отправилась на юг». «А человек из Гранитного?» - спросила леди Глэдис. «Он отправился в погоню, конечно же», - умиротворённо зачерпнув серебряной ложечкой из хрустальной креманки домашнее ванильное мороженое, на голубом глазу солгал Ричард.
- А не пошли бы Вы куда подальше, господин фельдшер? - Ладно. Пусть по-твоему, - вздохнул устало Раф. Он в изумлении уставился на него, не веря своим ушам. - У тебя ведь разрыв селезенки. Несколько часов – и получишь то, что так хотел. Он побледнел, хотя это казалось невозможным: - Скажите об этом Вашей предводительнице. - Боли боишься? – спросил лекарь. Он отвел взгляд в сторону.
Он плеснул ведро воды в лицо спящему. Монти захлебнувшись, закашлялся, попытался сесть, но ему помешали верёвки, намертво приковавшие руки и ноги к металлической решётке немного наклоненной вниз там, где была его голова. «Сегодня мне нужен страх, понял меня?» - Ричард, схватив его за волосы, заставил его посмотреть себе в глаза. Потом намеренно медленно поднял над ним ведро и начал поливать водой ему лицо. Монти пытался вырваться, отвернуться. Но ему это не удалось. Вода заливалась в нос и рот, юноша запаниковал: ему показалось, что он тонет, что ещё чуть-чуть, и он умрёт. Ричард сделал перерыв в пытке. Потом все началось заново. И теперь паника была гораздо сильнее. Ричард вновь, как в первый раз, поднес к его лицу зеркало и вышел, чтобы дождаться очередное отражение. Вскоре рядом с входом на скотобойню появилась Храбрость. Он схватил её за огненные вихры, подтащил к входу в бухту, так же как Нежности перерезал горло, засунул в рот что-то и толкнул в зеркало. «Два, - он вытер руки клочком сена и посмотрел на собственное отражение, - ответьте».
***
«Где ты пропадаешь, Ричард?» – леди Глэдис не могла не обратить внимание на то, что после отъезда человека из Гранитного, её любимчик тоже стал исчезать надолго, чего раньше за ним не замечалось. «Объезжаю с дружинниками соседние посёлки. Вдруг тот преступник решит вернуться в нашу округу», - Ричард по-прежнему выглядел благожелательно и добродушно. «Ты не воин. Ты художник. Таким как ты лучше заниматься созиданием, а не разрушением и убийством», - покачала головой неодобрительно тётушка. «Ну, слава Свету, до этого пока не дошло, - рассмеялся искренне Ричард, - да и не дойдёт, надеюсь. Но мне спокойнее, когда я знаю, что Вам ничего не угрожает».
Лекарь достал из-за пояса небольшую металлическую пробирку, закупоренную сургучом: - Я дам тебе пару часов, - сказал Раф, внимательно следя за реакцией пленника, - вдруг ты передумаешь в последний-то момент… Он отрицательно мотнул головой упрямо. - Через два часа это, – он продемонстрировал пробирку, - будет твоим. - Яд? - Яд, - подтвердил лекарь. - Спасибо. - Не за что, - усмехнулся в усы Раф.
«И ещё один день, - Кай бросил рядом со старым креслом, к которому был на этот раз привязан Монти, четыре деревянные дощечки, скрепленные между собой верёвкой, - знаешь, что такое мавританский сапог?» Монти отрицательно покачал головой. «Сейчас я тебе это продемонстрирую. Вот это, - он взял в руки дощечки, - надевается на каждую твою ногу с двух сторон, - он закрепил деревянные шины верёвкой, - затем надо взять клин и начать вбивать его между двумя досками, что оказались на внутренней стороне ноги. Доски будут постепенно сдавливать ноги по всей длине: сначала они раздавят твои мышцы, а затем раздробят кости. И ходить ты больше нормально не сможешь». Кай взял в руки железный клин и молоток. Он не слишком сильно ударил по клину в первый раз: Монти даже не поморщился от боли. Но второй удар заставил его вздрогнуть всем телом. Третий вырвал из груди крик: «Я ненавижу тебя!» «Молодец», - Кай успел поймать отражение его взгляда в своё карманное зеркальце. Последнее отражение-жертва было очень красивой, но слепой девушкой. Поэтому ему не составило труда отвести её в бухту и убить, как прежде он убил двух других. «Три, - он снова в ожидании посмотрел в зеркало, где только что исчезла Любовь. И вновь ответа не было, - хорошо. Раз отражения не значат для Вас ничего, завтра я начну убивать людей в Стеллиаде. И начну с леди Глэдис».
*** «Я же говорила тебе, нет у меня таланта рисовальщика», - леди Глэдис критическим взглядом окинула карандашный набросок натюрморта на мольберте. «Почему? – Кай подошел к ней и встал рядом, чуть позади, чтобы лучше рассмотреть картину, - мне думается, если исправить вот эту линию, - он взял у неё карандаш и провел более четкую и уверенную линию поверх первоначальной, - то изображение приобретёт удивительную реалистичность, - грифель вдруг сломался от чрезмерного усилия, - ну вот. Какой я сегодня неуклюжий, однако». Кай взял с полочки под мольбертом скальпель и, вернувшись на наблюдательный пункт слева и чуть позади леди Глэдис, принялся затачивать карандаш. Тётушка была настолько поглощена собственной работой, что не заметила движение в зеркале напротив мольберта: Кай поднёс к её горлу скальпель и был готов нанести удар. Зеркальце в кармане обожгло его. Он аккуратно убрал скальпель. «Могу я отлучиться на минутку?» - спросил он у хозяйки замка. «Конечно, милый», - она, обернувшись, улыбнулась ему благожелательно.
Он решил не затягивать с разговором, поэтому проскользнул в первую попавшуюся комнату. Это была спальня юной герцогини Эрклиг по странному стечению обстоятельств. «Чего ты хочешь?» - написалось алым как артериальная кровь на зеркале. «Уничтожить Вас, милорд», - ответил Кай. «А мне можно поторговаться за свою жизнь? Как патриархам ордэров разрешается традицией,» – проступили на зеркальной поверхности буквы. «Попробуйте», - предложил Кай. «Хорошо. В таком случае условие следующее: не получится меня убить, отправитесь в Эйзоптрос, где будете казнены публично через Лабиринт. За убийство отражений и покушение на меня», - предложил Хаос. «У меня тоже есть условие, - Кай усмехнулся, поигрывая скальпелем в руке, - я доеду до Эйзоптроса свободным человеком и сдамся Гвардии сам, когда посчитаю нужным». «Договорились», - слишком уж поспешно согласился Хаос. «Нет, стоп. Я ещё не закончил, - остановил его Кай, - и доеду я до столицы без приключений. Никаких нападений, никаких неприятностей». «Только если возьмете с собой юношу, над которым Вы так бесчеловечно издевались, и довезёте его живым до столицы», - дополнил условие Хаос. «Хорошо, - согласился Кай, - и никаких костюмов с Вашей стороны. Вы просто дадите мне себя убить». «Пожалуйста», - рукописные буквы вдруг стали печатными. «А пройти за зеркала не поможете?» - вежливо поинтересовался Кай. «Нет, конечно», - вежливо ответил Хаос. «Ну что же, - Кай, пожав плечами и положив под язык соцветие верлия, сделал шаг в зеркало, - обойдусь». Он тут же сплюнул серую кашицу в сторону, чтобы зеркала не успели схватить его. Перед ним стоял тёмный силуэт. - Можно вопрос перед тем, как ты убьёшь меня? - голос Хаоса был тихим и холодным. - Да, - кивнул Кай. - Как им удавалось так долго скрывать твоё существование от меня? - Ты сам не воспринимал нас всерьёз. Это значительно облегчило задачу. - Зачем так с отражениями? - Это вопрос, не требующий ответа. Знаешь. - Хорошо. Я жду удар, - темнота развела руки в стороны.
***
Он вылетел из зеркала спиной вперёд, запнувшись за край ковра, упал, растянувшись на полу. С уголка рта стекала лениво струйка крови. Он вытер её рукавом. Поднялся на ноги и вновь подошел к зеркалу. «Поздравляю, ты выиграл поездку в Лабиринт», - было написано на его поверхности. Кай улыбнулся довольно. Подошел поближе, поправил рубашку, стер след крови на щеке и вышел из комнаты, как будто ничего не случилось.
«Что-то долго тебя не было. Всё ли в порядке?» - тётушка была не на шутку встревожена. «Да, - Кай улыбнулся добро, - помните, Вы говорили, что, если я почувствую, что мне пора уйти, Вы не будете расстраиваться и отпустите меня с Светом». Леди Глэдис опустилась в кресло: «Как же так?» «Я очень Вам благодарен за всё, что Вы сделали для меня, - он опустился перед ней на колени, - но мне нужно уйти. Не держите. Пожалуйста». «Конечно, - она поцеловала его в макушку, - поезжай, милый. Надо, так надо». «Спасибо», - он улыбнулся ей искренне и честно на этот раз.
«Верхом ехать сможешь?» - Кай накормил и напоил своего пленника, прежде, чем отвязать от решётки. Монти кивнул. «А дойти сейчас до выхода?» - Кай помог ему подняться на ноги. Юноша со стоном упал ему на руки. «Очевидно, нет, - хмыкнул Кай, - ладно. Придётся тебя донести до лошади». Ордэр связал пленнику руки спереди и приторочил их к луке седла. «Я обещал Лорду Хаосу, что доставлю тебя в столицу в сохранности, - объяснил он Монти, - поэтому не делай глупостей, ладно?» Тот кивнул, сжав губы плотно. У них не было проблем во время путешествия. У них даже не было проблем с тем, чтобы попасть в город через Главные ворота. Древняя сила, сторожившая мир уже много столетий, оберегала их лучше любой Гвардии. «Куда тебя отвезти?» - Монти выглядел измотанным. Он едва держался в седле. «В Гранитный», - почти прошептал он, заваливаясь в сторону. Кай схватил его за шиворот, чтобы не дать упасть: «В Гранитный, так в Гранитный». Там их уже ждали. Стоило ему дотронуться до дверного молотка, как дверь открылась. К ним вышли трое гвардейцев. Кай поднял руки: «Я привез пацана, как мы договаривались с вашим хозяином». «Вы должны пройти с нами», - старшего из них явно покоробило слово «хозяин». «Нет, не должен, - дерзко ответил Кай, - я приду тогда, когда сам посчитаю нужным». И его никто не стал удерживать силой. Ему позволили уйти. *** Новая заря освобождения в столице Мира Зеркал. Никто из его соратников не мог бы себе представить этого даже в самых смелых мечтах. Он успел заглянуть в несколько лавок, заказать себе новую одежду и купить другие нужные приговорённому к смерти мелочи. По дороге в гостиницу он увидел знакомого, которого и не надеялся больше встретить никогда. Притаившись в переулке, он, когда она проходила мимо, резко дернул её за руку, увлекая в тень. Она оказалась прижатой к кирпичной стене, так близко, что он чувствовал её теплое легкое дыхание на собственных губах: «Поможешь мне? Пожалуйста». Если бы не знакомая фраза и голос, она проткнула бы его кинжалом, выскользнувшим из рукава платья, и приставленном теперь к его груди слева. «Привет, милый, - она перестала сопротивляться, и он смог отпустить её, - какими судьбами здесь, в городе Хаоса?» «Решил сделать политическое заявление», - отшутился Кай. «Ааа, - протянула девушка, - ну, удачи». «Поможешь мне? По старой дружбе?» - спросил Кай. Никта усмехнулась криво и показала ему здоровую левую руку. Он отшатнулся от неё. Но потом вновь сделал шаг навстречу: «У меня в любом случае нет другого выбора. Поможешь?» Она неопределенно пожала плечами. «Где мы сможем поговорить без свидетелей?» - спросил он. … ***
«Быть не может. Ты серьёзно?» - Никта скрыла усмешку за переплетенными пальцами рук. «Смертельно серьёзно», - вернул ей усмешку Кай. «И когда?» - спросила она, разглядывая украдкой проходящим мимо витрины кафе людей. «Как только всё организую», - просто ответил он. «Я хочу на это посмотреть, - улыбнулась она, - когда я пыталась убить Лорда Хаоса, мне пришлось стать его рабыней, чтобы не отправиться в Лабиринт». «Я думаю, это будет публичная церемония, - сказал Кай, - поэтому у тебя есть шанс оценить альтернативу рабству». «Ну-ну», - хмыкнула Никта, отпивая кофе из крошечной фарфоровой чашки. «Слушай, - Кай откинулся на спинку кресла, - а можно я попрошу тебя о небольшом одолжении?» «Нет, - усмехнулась она, - тебе одалживать бессмысленно. Всё равно не отдашь». «Тогда просто попрошу», - рассмеялся он её ответу. «Попробуй», - это прозвучало как угроза. «Подари мне один день», - попросил он. «В каком смысле?» - не поняла Никта. «Хочется мира напоследок, - он вздохнул устало, - понимаешь? 1440 минут. Без войны. Без предательства. Без страха». «А я как в этот план на день вписываюсь?» - нахмурилась Никта. «Ты не подумай ничего плохого только, - он улыбнулся искренне, - просто ты - единственная, кого я в этом городе знаю. Послезавтра для меня всё закончится. Мне не хочется быть одному в оставшиеся часы». «Интересно, когда ты так к девушкам в Нердене клеился, у скольких хватило духа тебе отказать?» - рассмеялась Никта. «За всё это время? – уточнил Кай и, получив утвердительный ответ, сделал вид, что считает про себя, - ни у одной». «Мо-ло-дец, - по слогам произнесла Никта, - не буду в таком случае портить тебе статистику отказом».
***
«Привет, Кай», - Никта пожала ему руку. «Здравствуйте, герцогиня Эрклиг», - он улыбнулся озорно. «Откуда?» - она была ошеломлена тем, что он знает её титул и имя. «Спасибо за верлий, - он снова улыбнулся широко, - хорошее чувство юмора у тебя. В девичьем альбоме с гербарием хранить красную сирень». «Что?!» - Никта была окончательно сбита с толку. «И за домашнюю лабораторию», - он рассмеялся. «Какого?!» – Никта замахнулась, чтобы ударить его и заставить замолчать. «А господин Лестин правда был похож на мандарин или ты просто рифму к фамилии подбирала?» – он перехватил её руку со смехом. «Ты был у меня дома? – тон её стал ледяным, а ярость исчезла без следа, - зачем?» «Так получилось, - он примиряющее поднял руки, - от меня это мало зависело. И, кстати, твоя тётушка считает, что мы были бы прекрасной парой». «Это уже все границы переходит. Даже ордэрские, - её глаза сузились от злости, - буду ходатайствовать перед Лордом Хаосом, чтобы тебя четвертовали прежде, чем в Лабиринт отправить». «Моё имя, между прочим, в Эрклиг-свиток нужно добавить, а ты мне второй смертной казнью грозишь», - обиделся Кай притворно. «С чего бы это?» - изумилась его наглости Никта. «Я Стеллиад достроил», - не без гордости ответил Кай. «Ну, всё! – Никта нервно сжала руки в кулаки, чтобы не вцепиться молодому человеку в горло, - я Лорду Хаосу свою свободу готова продать за то, чтобы лично тебя казнить, наглец!» «Великодушия, Никта, прошу великодушия, - усмехнулся Кай и в ответ на её удивлённый взгляд продолжил, - это единственное, что останется здесь после меня». «И чем бы ты хотел заняться в последний день своей жизни?» – поинтересовалась Никта. «Боюсь, ты дашь мне пощёчину, если я отвечу честно, - улыбнулся с невинным видом Кай, - кстати, а где твой возлюбленный?» «Уехал», - ответила Никта, покачав головой неодобрительно по поводу комментария молодого человека. «Везёт как висельнику!» – восхитился Кай искренне.
-Так что будем делать? - Я был в Эйзоптросе один раз, и то проездом. Если мы просто посмотрим город, будет здорово. - Что за радость смотреть город того, кого ты пытался убить? - Это лучше, чем просто в четырёх стенах сидеть и смерти дожидаться. - Хорошо.
Их путешествие началось с севера, с Безымянного переулка. Столько зеркал даже в Эйзоптросе Кай ещё не видел. Собственно говоря весь переулок представлял собой две параллельных друг другу зеркальных стены. Зеркалами были покрыты двери жилых домов, зеркалами обшиты ставни на окнах. Рассветное солнце превратило переулок в алый пылающий коридор. - Возьми её, - Никта хитро улыбнулась, кивнув Каю на оловянную кружку, стоявшую прямо на брусчатке около одного из уличных фонарей. - Здесь есть какой-то подвох? – Кай не мог не заметить хулиганский блеск в глазах девушки, - если прикоснусь, меня настигнет проклятье или ждёт долгая и мучительная смерть? - Даже если так, что тебе терять? – пожала плечами Никта, - всё равно в ближайшее время того… - она высунула язык набок и сложила руки на груди. - Знаешь, приятнее, когда на твоём памятнике написано «Опасный преступник. Казнён через Лабиринт», чем «Умёр от оловянной кружки», - пожал плечами Кай. - Не дрейфь. Никто твою славу извращенца, убившего триаду Хаоса, отнимать не собирается, - фыркнула презрительно Никта. Кай поднял кружку, заглянул в неё. Пустая. Ничего необычного. Кружка как кружка. Тёплое дыхание коснулось его щеки, и это было настолько странное ощущение, что он инстинктивно отшатнулся. - Что-то почувствовал? – спросила наблюдавшая за ним внимательно Никта. - Да. Жуть. Аж мороз по коже, - Кай содрогнулся внутренне. После того, как Никта рассказала ему легенду о Безымянной, он, нахмурившись неодобрительно, дотронулся до щеки, которой коснулось дыхание несчастной. - Ты теперь, пользуясь тем, что меня казнят в ближайшее время, все жуткие легенды Эйзоптроса намереваешься на мне проверить? – он был обижен и раздосадован таким отношением. - Хотела использовать представившуюся возможность на всю катушку, - невинно хлопнула ресницами Никта, - не сердись. - Это сложно, - недовольно буркнул Кай, - я всё-таки не лабораторная крыса. Никта вздрогнула: когда-то она сама произнесла эту фразу при обстоятельствах, которые очень хотела бы забыть: - Извини. Я не хотела тебя обидеть. Честное слово. - Ладно. Так уж и быть. Я готов участвовать в твоих экспериментах, если ты будешь каждый раз за них меня поощрять, - со вздохом согласился Кай. Он не мог не заметить то, как изменилась в лице Никта, поэтому решил свести тяжёлый разговор к шутке. Которая-таки закончилась для него оплеухой.
***
- Чувство юмора у тебя явно не девичье, - заметил Кай, когда Никта сказала ему, как называлась вторая достопримечательность, которую она посчитала необходимым ему показать. - Ты не к тому человеку обратился, если хотел просто прогуляться по паркам столицы и посидеть в кафе на Да Винчи, - она подтолкнула его к отполированному до зеркального блеска чёрному мраморному квадрату, - иди. - Бестия и есть бестия, - Кай ступил на плиты площади. Сначала у него закружилась голова: под ногами проплывало серое небо Эйзоптроса, облака цеплялись за носки его сапог. Потом он услышал легкий шёпот: ни с ветром, ни шумом деревьев он не мог бы перепутать отчётливо произносимые прямо в ухо слова на странном языке. Он прислушался: необычные слова рассыпались на слоги, а затем уже превратились в знакомые и понятные фразы. Он обернулся к Никте, чтобы рассказать о своём открытии, и обнаружил, что девушка стоит у ограды и кричит ему что-то. Ни её крика, ни шума города, ни птичьего щебетания, ни собственного дыхания он не слышал. Зато шёпот стал громче и проникал в его сознание с лёгкостью. Он сделал шаг назад, чтобы сойти с отполированной поверхности площади, но воздух сопротивлялся его движениям. Он всем телом навалился на воздух и выпал за ограду, поранив руки об острую кромку бордюра. - Что там случилось? С кем ты разговаривал? – Никта помогла ему встать и протянула платок, чтобы перевязать руку. - Ни с кем, - Кай посмотрел на неё удивлённо, - я слышал голос. Мне сказали, что… - он озадаченно замолчал: стоило только покинуть Мёртвую, память растворила в себе без остатка услышанное там, - не помню. - Эх, а ещё Новая Заря, - разочаровано махнула рукой Никта, - толку от тебя!
*** Они шли по Зеркальной улице, если верить табличке на одном из домов. Кай с любопытством рассматривал палисадники, заглядывал в витрины дорогих магазинчиков и кафе. «В Нердене такого бы не увидел, - подумала про себя Никта. Город фанатиков и до разрушения не отличался тягой к роскоши и недешёвым развлечениям. Она поймала его отражение в одном из уличных зеркал, заключённом в самую старую потемневшую раму, - Жаль. Красивый. Молодой. И должен умереть». Кай ответил ей улыбкой и одними губами произнёс, глядя на её отражение в зеркале: - Оно того стоит. Поверь.
***
Привычная рутина взорвалась от громкого бесцеремонного стука в дверь. Впервые за всю её жизнь часовой механизм реальности дал сбой. Она спустилась из Башни к двери, всё ещё надеясь на то, что странный звук был игрой её же воображения. - Открывай давай! – голос был женский, но при этом неприятно грубый. Как будто дамочка за дверью привыкла орать на окружающих. - Что нужно? – часовщицу хамство не смущало и не пугало. Башня надежно защищала её от внешнего дурного мира. - Открой, - снова тот же неприятный голос. - Прекрати, нельзя так с людьми, - послышался приятный спокойный мужской голос, - откройте нам, пожалуйста. Мы не причиним зла. Этому голосу она могла бы довериться. На пороге стояла та самая хамка, из-за которой часовщица порезалась о зеркало, и красивый молодой человек, одетый не по-столичному, с печальными глазами, несмотря на широкую улыбку. Первым порывом было закрыть дверь перед этой странной парочкой. Но наглая девица поставила ногу между порогом и дверью. - День добрый, - по всему было видно, что незнакомка тоже узнала её, - у нас есть к те.. - Вам, - поправил её молодой человек. - К Вам, - нехотя согласилась высокомерная красавица, - просьба. Хотелось бы взглянуть на Башенные часы изнутри. - Это невозможно, - прервала её часовщица, - и вы наверняка это прекрасно знаете. Никто, попавший в Башню не по праву, не выживал после этого. - Не проблема, - вступил в разговор молодой человек, - я могу один пойти. Пустите? - Не поняла, - он несколько сбил её с толку. - Она, - молодой человек кивнул на свою спутницу, - останется здесь, а Вы покажете мне Башню. - А Вам жить надоело? – забыв о правилах вежливости, брякнула часовщица. - Нет, не надоело, - рассмеялся парень, - но часы моей жизни, к сожалению, уже сочтены. Так что тайна Башни умрёт вместе со мной. Буквально в ближайшие два дня. Если захотите, сможете проверить, сказал ли я правду. Казнь через Лабиринт. Думаю, что с площадки Башни всё будет прекрасно видно. Глаза часовщицы расширились, в душе пронеслась буря удивления, страха и восхищения одновременно: - Заходите. Огромным удовольствием для неё стало – захлопнуть дверь перед носом нахалки.
- Красиво у вас здесь, - Кай с интересом рассматривал площадку с часовым механизмом. - Идите сюда, - часовщица поманила его за собой наверх. Он оказался в одной из пустующих обычно ниш. Вид на город был такой, что дух захватывало. Зачем-то она выбрала для него ту, что выходила на северо-западную часть города. Кай увидел Гранитный, Коладольский лес и… серое безжизненное пятно - Лабиринт. - Красиво, - повторил молодой человек. - Это его место, - вдруг сказала часовщица, внимательно наблюдая за его реакцией, - мне кажется, что Вы здесь именно для того, чтобы увидеть его. Ваши слова…
Кай обернулся, скользнул вниз. Часовщица стояла рядом с деревянной статуей рыцаря. Фигурка рыцаря была выщерблена слева то ли топором, то ли ударом одного из зубчатых колёс и погнута. Из-за этого казалось, что рыцарь, склонился вперед влево, зажимая смертельную рану, и что часы его жизни были сочтены. Он подошёл ближе. Коснулся рассохшегося дерева. Замер в немом оцепенении. - Мне лучше уйти, - внезапно очнувшись от своих невесёлых мыслей, заключил он.
------- - Что с тобой? – Никта не могла не заметить, что Кай изменился в лице и настроении после экскурсии в Башню. Он побледнел, осунулся, постарел на несколько лет, и печаль в глазах стала теперь очевидной для любого, кто заглянул бы в них. - Ничего, - солгал он. - Как будто убитое отражение увидел, - Никта споткнулась о привычную поговорку. Здесь она явно была неуместна. - Хуже, давай уйдём отсюда, - Кай обернулся к часовщице, что всё ещё стояла на пороге, - спасибо за экскурсию. И очень приятно было познакомиться, милая девушка. Никта потянула его в сторону передвижного рынка недалеко от Центральной площади. Часовщица улыбнулась ему на прощание и помахала рукой: - Прощайте, рыцарь…
***
- У вас и мавританские гранаты есть?! – Кай воскликнул удивлённо, заметив на одном из прилавков аккуратную пирамиду из крупных кроваво-красных плодов с короной на макушке. - В столице всё есть, - усмехнулась его энтузиазму Никта, - надо только знать, где искать. - Я возьму один, вот этот, - Кай взял красивый спелый гранат размером с небольшую тыкву и кинул продавцу серебряную монетку, - сдачи не надо. Глаза продавца выскочили из орбит от щедрости незнакомца. Он быстро кивнул и скрылся в лавке, чтобы покупатель не передумал. Никта неодобрительно покачала головой на этот «аттракцион невиданной щедрости», но она знала, что на её замечание он только улыбнётся и напомнит о Лабиринте. - Знаешь южную легенду про гранат? – спросил Кай. - Нет, конечно. Но что-то мне подсказывает, что ты сейчас меня просветишь, - глубокомысленно заметила Никта. - Правильно, - Кай сделал несколько шагов вперед вдоль прилавков к выходу с рынка, Никте пришлось последовать за ним, - Когда-то много лет назад жили на свете юноша и девушка. Очень они любили друг друга… - Но родители их были против этой любви, - вмешалась в рассказ Никта. - Нет, почему же? – хмыкнул Кай, - родители одобрили их выбор. - Ну, тогда во время помолвки выяснилось, что они не могут быть вместе, потому что в свадебном зеркале у невесты отразилась Страсть. - Зачем же так мрачно на жизнь смотреть? – удивился Кай, - обручение состоялось, и молодые отправились в путешествие. - Странная у тебя легенда. Неправильная, - прокомментировала Никта, - уже столько времени прошло, а ещё никто не умер. - Странное у тебя представление о легендах. Неправильное, - ответил ей Кай, продолжая идти по улице и подкидывая в воздух гранат. – Итак, ехали они, ехали. И вдруг налетел на них вихрь и унёс их далеко от родных мест, на запад. - Наконец-то! – Никта перехватила гранат в воздухе, - интересное начинается. - Оказались они в пустыне каменной. Долго шли, пытаясь найти дорогу к родному дому, но тщетно. Обессиленная девушка уснула, и парень смежил веки и увидел то ли сон, то ли явь - предстал перед ним кто-то… - В сером, - вставила свой никс Никта. - Видимо, ибо сказал он: «Вдвоём вам не спастись, убей её, и я выведу тебя из заколдованного места». - Вот-вот, об этом я и говорила, - подкинув гранат в воздух, сказала Никта. Кай улыбнулся, перехватив фрукт: - Но юноша решил, что если выжить суждено одному из них, то пусть живёт любимая, пронзил он своё сердце кинжалом, - рассказчик проткнул стилетом гранат. Никта схватилась за рукав своего платья: догадка была правильной, Кай умудрился стянуть у неё кинжал. Он не сопротивлялся, когда она попыталась отобрать у него своё оружие: - И, умирая, прошептал: «Будь счастлива, выходи замуж и роди много детей». - Это уже не легенда, это небылица, - прокомментировала Никта, указав кинжалом на Кая, - Хаос бы не позволил. - Легенда. Если бы у тебя было больше терпения, то уже узнала бы, что юноша не умер, а превратился в гранатовое дерево. И как только девушка сорвала гранат, чары рассеялись, и она смогла вернуться домой, - Кай разломил гранатовый плод пополам, несколько алых зёрнышек упали на землю. – Она вышла замуж, родила много детей и жила потом так долго, что дождалась праправнуков и всем наказала растить гранатовые деревья.
- А про мосты есть легенда? Не может ведь быть, чтобы не было? – он вдохнул полной грудью воздух вечернего Эйзоптроса, теплый, пропахший солнцем, с тонкими нотками закатной прохлады. Никта прислонилась виском к ажурным металлическим перилам: - Есть, конечно, - она забросила в рот очередное зёрнышко граната, который лежал на белоснежном платке, на мосту, - есть про все мосты, а есть именно про этот. - Расскажешь? – Кай глянул вниз, на улицу под ними. Было забавно сидеть так, свесив ноги между перил вниз, и наблюдать за столичными жителями, занятыми своими обычными делами. - Какую из? – Никта посмотрела на него странно. Было непонятно, какой ответ она хотела от него услышать. И хотела ли вообще. - Ну, раз ты привела меня сюда, чтобы посмотреть на закат в последний раз в моей жизни, - он тоже угостился гранатом, - расскажи про этот.
***
Мосты над городом многим не давали покоя: люди стремились вверх, к серому эйзоптросскому небу по разным причинам, но с одинаковой страстью. Кто-то пытался сбежать от тесного пространства неестественно прямых коротких улочек северо-запада, кто-то задыхался от многолюдности основных площадей столицы, кто-то… В Эйзоптросе любовь редко выживала. И не зеркала с отражениями были тому причиной. Их часто обвиняли в разрушении судеб, но то было скорее просто проявлением слабости человеческой натуры, чем правдой. Они жили в домах напротив друг друга. Окна их комнат на третьем этаже смотрели друг на друга около двадцати лет. Но прошло пять лет прежде, чем хозяева этих комнат впервые увидели друг друга. Ему было пятнадцать, ей – тринадцать. У него отражалось вечно что-то неприлично хорошее, она страдала от своих дурных отражений. Он редко бывал дома подолгу, обычно приходил в свою комнату только переночевать, да и то, когда других вариантов просто не было. Она почти все свое время проводила у окна за вышивкой. Когда он заглядывал в свою комнату, краем глаза он, конечно же, замечал девушку в окне напротив, но ни разу не остановился, чтобы приглядеться внимательнее. Слишком много дел в Эйзоптросе у мальчишки тринадцати лет: охранять Заповедник, небольшой парк на севере города, совершать набеги на воровскую слободу на северо-западе, драться с университетскими дылдами и «сизяками»-школьниками, плескаться в фонтанах на центральной площади, экспериментировать с памятником Призраку и, конечно же, непременно ночью, в самую глухую пору гулять по опушке Коладольского леса. Но этой истории бы не было, если бы однажды, спустя пять упомянутых уже ранее лет он не остановился и не посмотрел в окно напротив. Сначала это было просто молчание. Они присматривались друг к другу. Она украдкой бросала на него смущенные, но полные любопытства взгляды, он – рассматривал её с беспардонностью пацана, искренне считающего девочку «недомальчишкой». Некоторое время спустя он с удивлением для самого себя обнаружил, что ему уже недостаточно просто смотреть на неё. - Привет, - голос слушался плохо, был хриплым и срывающимся в сипоту, будто простуженным. Молчание. Только игла остановилась над вышивкой. - Как тебя зовут? Молчание. Игла нырнула в ткань. - Вот меня зовут Кайн. А тебя? – он слукавил, назвав ей свою дворовую кличку. Молчание. - Подумаешь фифа?! – вспылил он и поклялся себе больше никогда не заговаривать с ней. Прошло три дня. - Так как тебя зовут? Снова молчание. - Ты не умеешь говорить? – он сел на подоконник, опасно наклонившись вперед. Кривой стежок. - Умею. Сердце мальчишки словно бусинку бисера пронзила игла острой, но сладкой боли. - Почему тогда не скажешь, как тебя зовут? - Я тебя не знаю, - её голос тоже рвался неуклюжими паузами, - мои родители не разрешают мне разговаривать с незнакомыми людьми. - Но ведь ты знаешь мое имя уже, - рассмеялся он с облегчением, поняв, что причина не в том, что ей он неприятен, - какой же я незнакомец?! - Знать имя не значит знать человека, - заметила она совсем тихо. Он озадаченно почесал макушку: - Хм… Может ты и права. А есть какой-нибудь способ стать для тебя знакомцем? Исправленный стежок лег ровно, завершив сложный одноцветный орнамент по краю платка. - Ну, ладно, ты подумай пока, а я пойду, - вновь не выдержал он. Впервые его друзья заметили, что он изменился. Стал тихим и задумчивым. Сначала они думали, что это связано с их последней выходкой: за пренебрежительное отношение к зеркалам наказание следовало незамедлительно, а что может быть более пренебрежительным, чем надпись «порядок» на облицовочном зеркале крепостной стены под самым носом городской стражи? - Так как тебя звать? – голос его теперь звучал вкрадчиво и почти нежно, настолько смутило его это, что взлохматил волосы руками. Она произнесла что-то беззвучно. - Что? – он высунулся из окна по пояс, рискуя свалиться вниз. Она отпрянула, выронив вышивку. - Скажи… - он снова сел на подоконник, изо всех сил делая вид, что ничего не произошло.
И снова были победы, были драки с Северными Псами, были жестокие розыгрыши, опасные игры у городского рва с аллигаторами. Но теперь все эти забавы не приносили ему того отчаянного счастья, что раньше. Он все чаще оставался по вечерам дома. И все больше времени проводил у окна. Глядя на тонкий нежный силуэт девушки, склонившейся над вышивкой, в окне напротив. И чем дольше он смотрел на этот далекий, но столь притягательный в своей таинственной молчаливости силуэт, тем сильнее щемило сердце от странной тоски, желания приблизиться к этому божеству с серебряной иголкой, дотронуться, хотя бы иметь возможность говорить.
- Ида… Он уже развернулся, чтобы уйти навсегда. Остановился, обернулся. - Ты что-то сказала? - Ида. Меня зовут Ида. - А меня… - он понял, что не сможет сказать ей свое настоящее имя, что она не примет его таким, какой он был. Хулиган, дерзкий и грубый мальчишка, - потом скажу. Ида согласно кивнула. - Подождешь? – с надеждой спросил он. Она вновь кивнула: - Да, конечно. Столько, сколько тебе потребуется. - Покажи, что ты делаешь? Она положила на подоконник угол вышитой по краю скатерти. Розы, словно живые, обвивались вокруг тонкого серебряного кружева ткани. - Так не бывает синих роз, - брякнул он, не подумав. Ида вздрогнула. - А какие бывают? – спросила почти беззвучно. - Ну, красные там, - немного растерялся он, - какие ещё? Желтые, наверное, - спохватился, парень ведь, - это вообще-то ваши, девчачьи заботы, какие цветочки бывают. Подружек спроси. - У меня нет подружек, - печально проронила едва слышно Ида, - я из дома не выхожу… - Почему? – с детской непосредственной жестокостью прямо спросил он. - Не могу, - вздохнула она печально.
На рынке он увидел, как цветочница плетет гирлянды из цветов. Красных, желтых, чайных, бордовых, фиолетовых роз. - Научи! – беспардонно, дерзко, грубо, - за поцелуй. Девчонка заалела от смущения и желания. Научила.
И теперь каждый вечер он садился на подоконник напротив окна Иды и плел для неё гирлянды из цветов. Так появился первый мостик. За ним другой, и ещё, и ещё. Каждый был особенный, каждый говорил ей то, что не могли передать никакие слова. Теперь между ними была широкая дорога из прекрасных цветов. И однажды он увидел, как она улыбнулась, коснувшись белой розы, склонившей головку на её разноцветную теперь вышивку.
Настало время, когда ему перестало хватать этих разговоров без слов. И он решил рискнуть перейти по мосту к той, которая стала для него богиней. Но тонкие цветочные стебли не выдержали, и он едва не разбился насмерть. Ида не появлялась у окна после этого случая целую неделю. А когда он вновь увидел её, она все ещё была бледна и как будто больна тяжело. Но, заметив его взгляд, она улыбнулась робко. И сердце его наполнилось счастьем. Они продолжали говорить. И мост из слов оказался гораздо прочнее моста из роз, но и он не выдержал напора влюбленного. - Просто впусти меня в дом, - говорил он, сначала несмело, потом требовательно, потом с обидой, потом с отчаянием. Но она лишь качала головой отрицательно и плакала. Он злился, ругался, бил в собственном доме посуду и мебель, но ничего не менялось от этого. - Ты должен мне верить. Просто верить, понимаешь? – говорила она, вышивая серебряные шипы, - надо подождать. - Чего? – это сводило его с ума, - зачем ждать? - Нужно подождать, - упрямо насупившись, повторяла она. Он хлопал ставнями, разбивал вдребезги стекла, но потом возвращался. И обещал быть рядом столько, сколько потребуется. Обещал ждать, когда она сможет ответить на его вопрос. Потом была весна. Опьяняющий дурман цветущих яблонь. Сумасшедший вихрь чувств и впечатлений. Мост из цветов расцвел, мост из слов, истончившийся и прорванный в нескольких местах ссорами, они укрепили новыми обещаниями и словами любви. Потом был построен мост из смеха, серебряный и легкий. Потом из грусти, которую оба они, каждый со своей стороны, облицевали нежностью и сочувствием, так что и не осталось и следа от её унылого серого цвета. А потом он ушел. Буквально на день. Она ждала. И он вернулся. Но другим. От слов его сгорел мост из роз, совсем прохудился мост из слов, и рухнул мост смеха. Остался только последний мост, с которого как осенняя листва постепенно слетела вся облицовка. Он вновь принес цветы, но гирлянды, хотя и были такими же богатыми, как прежде, падали вниз на мостовую. Они смеялись, делились новостями и мыслями, но вместо мостов между их окнами повисали призрачные нити. И однажды случилось то, что, она знала, случится рано или поздно. - Я ухожу. Я нашел то, что искал. Мне хорошо теперь. Ида кивнула. - Я буду счастлив с ней. У нас с тобой все равно бы ничего не получилось. Ты не доверяешь мне. А там я, правда, чувствую себя счастливым. Он отвернулся, чтобы скрыть лихорадочный блеск в глазах. А она даже не могла окликнуть его, потому что обещала ждать, когда он сам назовет себя. Когда между ними не останется ничего не сказанного. Она хотела нарушить свое обещание ждать, не напоминать о том их уговоре. Иголка больно кольнула указательный палец. На белую вышивку упала капля алой крови. Нельзя. Он просил. - Ты так и не скажешь, почему? – спросил он. Но теперь этот ответ почти ничего не значил для него. Расставить точки над i. Не больше. - Ты не дождался, - беззвучно произнесла она, - не дождался. Будь счастлив. Ещё одна капелька крови упала на серебряный узор. - Буду, - радостно улыбнулся он, - ты не представляешь, каково это – знать, что тебя любят. Она побледнела. Закусила губу, но промолчала. Только слезы катились по щекам. И он увидел, что от богини не осталось и следа. Напротив него, с вышивкой на коленях сидела обычная девчонка, растерянная и несчастная. - Я никогда не был так счастлив, - повторил он с улыбкой, стараясь не замечать, что Ида тает из обычной девчонки в смутное воспоминание, - наверное, и не буду. Но я должен попробовать, а вдруг это мое? Едва различимый силуэт вновь кивнул согласно. - Будь счастлив, - донеслось до него, когда он закрывал окно.
Ида ждала несколько дней, откроется ли окно напротив, ловила каждое движение в его комнате. Но он закрыл ставни и до неё долетали лишь отголоски его разговоров, полных счастливого смеха и радости. Она вздохнула тяжело. Взяла в руки отрез белой атласной ткани, вдела в серебряную иголку белую нить и приступила к работе. Вышивку почти не видно было на ткани. Но достаточно было коснуться атласа, чтобы почувствовать то, что чувствовала мастерица. Каждую слезинку Ида нанизала на серебряную иголку, каждый вздох вплетала в узор. И узор становился все тяжелее и плотнее. Край полотна сполз по водостоку на крышу соседнего дома пониже, затем на противоположную сторону улицы. Ида ножницами аккуратно срезала ткань, так что остался один узор, превратившийся в ажурный блестящий от слез мост. Ида окинула прощальным взглядом комнату, в которой провела все это время, улыбнулась закрытому теперь для неё навсегда окну и поднялась на подоконник. Мост ответил ей печальным звоном. Она коснулась белых перил и осторожно сделала первый шажок. Мост выдержал. Она сделала ещё один шаг. Мост ответил печальным хрустальным звоном. Ещё шаг. Ещё. Уже на другой стороне она в последний раз обернулась, но не было никого, кто бы окликнул её…
На следующее утро он проснулся от шума. Выбежал на улицу. У соседей происходило что-то нехорошее. Он вбежал в дом, в который и не надеялся попасть, да и не стремился попасть уже теперь. В комнате Иды, пустой и темной, увидел на подоконнике сердце. Почти настоящее из алой и жаркой парчи. Почти законченное. Подошел. Взял в руки. Трепещущее. Живое. Ещё пульсирующее. Взгляд упал на подоконник. Записка. Неровным, усталым почерком: «Извини, не успела. Не хватило времени».
*** В воздухе повисла долгая пауза. Оба были смущены и оба вдруг почувствовали с непереносимой остротой, что и им «не хватило времени». - Поможешь? – спросил Кай. - Да, - кивнула Никта. - Надо потренироваться, с одного раза обычно не получается, - Кай посмотрел на неё серьёзно и закинул в рот очередное зёрнышко граната. - Ещё один безотказный приём? – усмехнулась Никта. Он пожал плечами и улыбнулся невинно. |