Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

ЭЙЗОПТРОС-архив5
 

Пишет Анастасиус. 14.12.06


Всё оставалось таким же - жарким, пыльным и душным. Дорога уходила вдаль скучной серой полосой. Беспорядочный стук колёс, к которому Анастасиус уже успел привыкнуть, тишина, накалённая солнцем, такая напряжённая, что, кажется, скоро не выдержит и разорвётся, превратится в знойный шум... У Таса болела голова от этой тишины. И от попыток разобраться с собой. Тор дремал рядом, Здрава, изредка взглядывая на хозяина и тихо улыбаясь, молчала. Оливия ... Он обернулся на отражения... Нет её. Опередила, уехала. Как-то глупо получилось. Нелепо... Приехал домой, по которому так скучал в столице, на один день всего... И возвращается из-за Его приказа. На какое-то время Анастасиус забыл, кто он для Него, что они вообще друг друга знают, что Он может ему напомнить о Себе, может вернуть, может всё... Теперь осознание рабства вернулось со всей чёткостью и болью, которая, однако, уже не жгла ни сердце, ни руку... Всю жизнь он думал, что без свободы нельзя...
Оказалось наоборот. Это чувство рабства, которое Хаос не стёр вместе с клеймом, гадко впиталось во все мысли, в душу. И слово "Советник", и то, что Хаос легко вернул ему пресловутую свободу ничего не меняли... Он примирился. Нет, не тошно ему от своего ничтожества, от воспоминания о той страшной клятве, от предательства себя же самого, не противно и умереть не хочется. Он лицемерно со своим поступком согласился, ведь он теперь вещь. Вещь свободная. Но для отца он тот же сын, теперь, правда, больной. Для Оливии тот же жених, теперь, правда, не любящий. Для себя тот же юноша, одурманенный благородными мечтами, теперь, правда, низкий и падший. Ничего не изменилось...

Подъезжая к зеркальному городу, Анастасиус подумал, где сейчас Оливия. Он её, конечно, не любил, ведь зеркала сказали, что нет у него теперь больше любви. Не будет же он спорить с зеркалами? Ведь он счастлив и так. Ведь у него Скорбь - всего лишь отражение, он Советник и едет спасать человека. Кому доверили умирающего? Анастасиусу. Человеку без любви и чести.

Карета остановилась на Площади. Напротив уже достроенного здания Детского центра. Отражения разбрелись смотреть помещение, а Тас с Тором спустились в подвал. Посредник шёл сзади, аккуратно ступая по лестнице, со спокойным видом, словно всё ему, огромному белому псу, уже давно известно, и все движения Анастасиуса изучены, и знал он, что сейчас будет сидеть здесь один и ждать возвращения хозяина, любимого, доброго, грустного хозяина.

Анастасиус подошел к запылившемуся зеркалу. В его голосе были ясно различимы отчаяние и... тщетно скрываемая надежда.
- Хозяин, я приехал.


Пишет Алдара. 14.12.06

Алдара вздрогнула.
- Что ты говоришь?
Мнительность повел сухим плечом, нервно отвел опасливый взгляд.
- Что-что… чего только не бывает. Со всеми что-то случается.
Девушка подошла к отражению быстро, попыталась взять за руку.
- Ты что-то знаешь о ней? – спросила она осторожно. Тревога за Никту поднялась холодной волной.
Мнительность отскочил к стене и хрипло и нечленораздельно что-то пробурчал, косясь настороженно.
Алдара вздохнула глубоко и отошла к окну. Села на подоконник, прижавшись к холодной стене спиной. Материальность. Хотя бы такой щит.
Хотя она предпочла бы чьи-то ладони.
Сгустившаяся ночь пахла горьковатым сомнением. Расколотая облаком луна отвернулась, искоса наблюдая за растерянностью девушки.
Звезды не сосчитать – рассыпаются, разбегаются, не стоят на месте. Минута, другая – все больше и больше. Небо растянулось мягким шуршащим шелком, слепящим глаза бесчисленными блестками, вспыхнуло.
Алдара спряталась от бестактного света, закрыв глаза.
Ночь плескалась нежно, убаюкивающе рассказывая молчанием сказку. Шептался со звездами воздух, касаясь стен и стекла, просился внутрь.
«Пора возвращаться в казарму», - нежданным гостем ворвалась в пустоту мысль.
Звезд стало меньше – в глазах больше не двоилось.
Алдара спрыгнула с подоконника, встретилась с собой в зеркале и отправилась собирать по больнице отражения.
***
На улице ночь оказалась холоднее, чем из окна. С Ксанфом она не попрощалась – не хотелось говорить «до свидания». Лучше только здороваться.
Алдара отшагала несколько биений сердца.
И врезалась в голоса - замерла на месте, услышав слово «Цех».
- Да цеховое это заведение – что я, не знаю? – звук был едва различим.
- Хорошо, - слишком слышный шепот многими тонами мягче мог принадлежать только девушке или ребенку.
- Слушай, Лия, одумайся лучше. И брата не вытащишь, и сама погибнешь, - Мужской голос, хрипловатый. Алдара попыталась понять, где находятся говорящие – похоже, за углом.
- Можешь мне не помогать, но я его там не оставлю!
- Как ты не понимаешь, он за самим следил. Цех из-под земли его достанет, - мужчина, словно испугавшись своих слов, перешел на громкий шепот.
- Да знаю я, все знаю, - в голосе девочки послышались слезы. - И что готов был к такому исходу, и что не заставлял его никто на хозяйку работать. Но брату же там даже умереть не дадут по-человечески.
- Ай, чтоб у тебя Плаксивость отразилась, - недовольно пробурчал ее собеседник. Внезапно рядом с Алдарой зашевелилась Подлость. «А ведь и выдать может!» - испугалась Алдара, но мужчина уступчиво продолжил. - Ладно, соберем завтра в ночь ребят, аккуратно сработаем. А пока валим отсюда, заметят еще.
Алдара безуспешно продолжала вслушиваться в темноту. Потом махнула рукой и отправилась почти бегом в казарму, обдумывая на ходу услышанное.



Пишет Теодор Эквус-Монтероне. 14.12.06

Он вошёл в гостиную и замер. Посреди комнаты стояла Никта. Она смотрела в другую сторону, но это точно была она – после всего случившегося Тео узнал бы её из миллиона женщин.
– Никта! – он подошёл к ней, едва сдерживаясь, чтобы не бежать. Она обернулась.
– Никта?
У неё не может быть таких глаз. И такой улыбки. Только не у неё.
– Счастье. Ваше новое отражение, – её улыбка померкла, когда их взгляды встретились. – У вас горе... Не печальтесь. Если вы хотите увидеть радугу, стоит попасть под дождь...
– Нет!
Он не выдержал. Отвернулся. Сначала Миролюбие, а теперь Счастье... Что будет следующим? Любовь?
– Если ты не против, я буду звать тебя Фелиция. Это имя означает «счастливая».
Не дожидаясь её ответа, он повернулся и пошёл к выходу. Он почувствовал, что новое отражение улыбалось ему в спину. На миг ему показалось, что другое его отражение – в зеркале на стене – тоже улыбнулось.

* * *
Стук в дверь отвлек Теодора от реторты, но процесс требовал всего его внимания.
– Войдите, – произнес он, не оборачиваясь.
Тихий скрип открывающейся двери и почти неслышные шаги. Рита стояла на пороге, не в силах вымолвить ни слова. Она не могла заставить себя придти домой к Тео –в тот дом, который он делил со своей женой. Погибшей женой. И хоть еще час назад, сидя в своем кабинете, придумала с десяток вариантов фраз, как она сообщит ему об этом, сейчас все слова казались фальшивыми.
– Тео... – прошептала она.
Её голос... Он обернулся так стремительно, что задел рукой колбу с экстрактом папоротника. Но теперь это было неважно. Теперь всё было неважно. Она вернулась.
Треск ломающихся осколков под ногами, пока он шёл к ней, но его глаза были прикованы к её лицу, на котором виднелись царапины. Свежие.
Рита была уверена, что ее наполненные слезами глаза скажут все сами, но губы уже произносили ужасные вести.
– Тео, Лючия... ее больше нет. Она погибла в плену у мавров. Я только что вернулась оттуда. Я не смогла её спасти...
– Лючия была в плену? Но как, ради света, она там оказалась? Она ведь ехала в Аквилон – c отцом и Никтой...
Он смотрел на шершавые плиты пола. Она взяла его руку в свои, но он не чувствовал тепла.
– Отец Лючии погиб...
– Я знаю.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Никта исчезла. И у меня теперь её отражение...
– Никта? Герцогиня... – вспомнила Рита. – Значит, погибла вместе с губернатором. Теперь ты правитель Аквилона.
Голос словно бесцветный. Только факты. Остальное отдавалось болью в сердце – даже мысли, непроизнесенные вслух. "Ты никогда ее не забудешь". "Теперь ты свободен".
– Нет. Пока губернаторские обязанности исполняет бургомистр. Но мне нужно будет предложить кандидатуру нового губернатора. Раз я живу в Эйзоптросе, то не могу управлять Аквилоном.
– Герцог-губернатор Аквилона – наследственный титул. Можно менять только бургомистра. Как ты мог не знать этого, так много времени проведя в Аквилоне? –она улыбнулась сквозь слезы. – Тео, только наука способна тебя увлечь.
И тут – как удар молнии – мысль: "Бургомистру Эйзоптроса нельзя покидать город, за самоотвод грозит Лабиринт, а какие-то события могут заставить Тео надолго уехать в Аквилон, и она будет прикована к столице. Мрак".
– Мы поговорим об этом позже, ладно? – только бы Тео не заметил тень страха в ее глазах.
– Титул?.. Но тогда мне придётся поселиться в Аквилоне. Управлять...

Говорить. О чём угодно. Только не думать о Лючии. О её смерти. В которой
виноват он сам. Ведь её можно было спасти...
– Нет!
Ритин кошмар становился реальным.
Этот крик словно разбудил Тео. По эту сторону зеркал ещё оставались люди, которым он дорог. Которые дороги ему. Лучшее, что может сделать командир – позаботиться о живых. Так он читал. В это он теперь поверил.
– Ты права, поговорим об этом позже. – В его голосе появилась спокойная уверенность человека, знающего, что ему следует делать. Спокойствие Рита увидела и в его глазах. – Главное – то, что ты вернулась. Что ты собираешься делать дальше? Что мы собираемся делать?
– Я хочу жить дальше, видеть тебя каждый день, радоваться этому. Смерть так близко подошла ко мне – там, на юге. Я думала, мы больше никогда не встретимся в этом мире.
Её слова были слишком созвучны его мыслям. Его спокойствие не было напускным – скорее, следствием пережитого потрясения. И он инстинктивно запретил себе думать о смерти.
– Нет. – Его пальцы коснулись её губ. Почувствовали неровность недавно рассечённой кожи. – Больше никогда не говори так. Я не смогу удержать тебя, я знаю, – её рот приоткрылся, но он сильнее прижал пальцы к её губам. – Но если ты умрёшь, мне больше незачем будет оставаться на этом свете.
Этот головокружительный контраст: теплая волна при слове "мы" и лед бездны, в которую она заглянула, услышав "никогда". Как же ей хотелось потерять сознание, а очнуться уже в объятиях Тео. Мрак, почему она привыкла быть такой сильной?
Но сейчас ее хватило лишь на еле слышный шепот:
– Только не уезжай...




Пишет Форсана. 14.12.06

Вечер шёлковой лентой вплетал в чувства Форсаны предвкушение. Воровка запрокинула голову, улыбаясь сгущающемуся небу. Золотой огонёк горящей строчкой вывел во взгляде: «Поспорим?». Поспорим.
Тюремщик распахнул двери кареты. Друг у друга на плече там спали отражения. Затаив дыхание, воровка присела напротив. Эта девушка, по-видимому, её первое отражение. Простота обладала особенной, притягивающей красотой. Точно также тянет коснуться только что выструганной деревянной игрушки. На последнюю, впрочем, Простота и походила больше всего. Девушка дышала свежестью берёзы, или, может быть, тополя.
Ровный пробор, убегая, оборачивается косой. Чистое, открытое лицо. Красивые, но уставшие руки. Светло-голубое платьице с белым передником.
Оказавшись рядом, девушки смотрелись как сёстры. Увы, это обман. Какая-то чёрточка, движение, роднило с Простотой каждого, кто оказывался поблизости.
Вцепившись в рукав девушки, безмятежно улыбался во сне Нетерпение. Эта улыбка напоминала все известные Форсане сказки разом. Вечерняя мгла запуталась кудряшках мальчика, словно в паутине.
Фрося жадно разглядывала ночь сквозь преувеличительное стекло. Тюремщик слишком спокойно улыбался, маршрут казался излишне извилистым, даже отражения выглядели чересчур спящими. Нетерпение неслышно хихикнул, получив от Простоты незаметный подзатыльник.
Вскоре после очередного поворота колёса недовольно вздрогнули и замерли. Тюремщик пощёчиной привёл в чувство Простоту, Фрося щёлкнула по носу Нетерпение.
За порогом очередного дома Тюремщика с воровкой уже поджидали.
Фрося недовольно перебирала воспоминания. Память услужливо предоставила немногочисленные сведения: в доме за розовой, с изумрудными инициалами, дверью обитала мисс Эва Рупор. Дородная дама плохо усваиваемого возраста. Вроде как профессионально занимается парфюмерией, разводит крыс. Но на жизнь зарабатывает всё-таки первым.
Но точно воровка могла сказать только одно – представить Тюремщика и мисс Эву связанными одной тайной Фрося так и не смогла. Прежде, чем захлопнулась дверь за последним отражением, девушка успела отразиться в зеркальном узоре кареты.



Пишет Ксанф. 14.12.06

С минуту Ксанф нагло смотрел в глаза главному, изучая его реакцию изнутри.
- Каковы будут Ваши первые указания? С кем именно я должен работать?
- Для начала займитесь новенькими. Где у нас последняя партия? – он чуть перегнулся через стол, - на втором этаже, 204. Идите. И помните: меньше больных – меньше проблем.

Через пару минут пожилая медсестра с большим кривым носом, каркая, словно ворона, выдала юноше желтый, замасленный в нескольких местах халат, шапочку и ключ от ящика с инструментами.
- А препараты? Где взять их?
- На этаже есть стеллажи. Остальное спросите у медсестер. Перчатки для трупной жидкости возьмете у них же. Двести восьмая прямо по коридору и налево.
На этом разговор, видимо, был окончен.
Комната, куда он попал, напоминала скорее скотный двор, чем палату в больнице. Здесь сразу находилось около десяти человек: кто-то лежал, отвернувшись к стене, двое курили у настежь открытого окна, бычки от сигарет валялись там же, чуть дальше, на кровати, лежал молодой парень с синим, почти черным лицом и неотрывно смотрел в потолок, старик у входа заходился кашлем. Мутные от грязи и боли окна не пропускали свет, отражая лица, деревянные, когда-то лакированные полы позеленели. Две сестры с каменными лицами сновали по палате, третья внесла капельницу-стойку.
- Вы с ума сошли? – взвился Ксанф,- В таком блеске вы собираетесь в вену колоть?!
Даже не удостоив его взглядом, женщина прошествовала мимо, буркнув под нос что-то возмущенное.
«Ну это уже никуда не годится!» - врач вылетел из комнаты и тут же нос к носу столкнулся с ЦРУшником.
- Вы считаете это нормально?! Это само собой?! – почти кричал Ксанф.
- Что именно Вас не устраивает?
- Все!
- Ну знаете, в жизни иногда бывают неровности, но не стоит так расстраиваться…
- Значит, местные условия кажутся Вам нормальными? – как можно сдержаннее спросил он.
Ланс огляделся по сторонам рассеянно:
-Вполне, – и пожал плечами в искреннем недоумении.
-Такая среда хороша только для покойников! Или Вы тоже на тот свет собрались?
-Почему я собрался? – искренне удивился ЦРУшник.
Пальцы сами собой сжались в кулаки. Витим сделал вид, что не заметил, голос почти не изменился:
- Вас приняли на должность врача, правильно? Вот и займитесь своими прямыми обязанностями. Разве главврач не объяснил Вам задачу? Я думал, мы прекрасно друг друга поняли. И вряд ли Ваш покровитель Вам здесь свои порядки наводить позволит. Хотел бы, давно бы откорректировал нашу политику по отношению к пациентам, - он чуть поклонился и зашагал дальше по коридору.
Бессилие. Это слово Ксанф ненавидел.
Ничего нельзя сделать.
Нельзя даже поспорить.
Но надо бороться до крови. Как будто лезешь в гору – чуть-чуть расслабишься, чуть сдашься и сразу сорвешься к основанию. Тогда придется начинать все сначала, строить заново.
За всеми событиями Ксанф не заметил своего нового отражения – Самоуверенности – того, чего ему действительно сейчас не хватало.
-Уйдите, - бросил юноша своим отражениям и вернулся в палату.
Старик у двери уже перешел на хрип, руки судорожно сжимали полотенце – он задыхался.
-Сестра, вы что, не видите? Ему плохо! Принесите скорее шприцы, вентилятор и бронхорасширяющее!
- Думаете, многим здесь хорошо? – прогнусавила медсестра, но за лекарством все же пошла.
- Прекратите курить! – Ксанф развернулся к парочке у окна.
- А нам уже не вредно! – сплюнул тот, что постарше.
- Но старик задыхается!
- А ему тем более все равно, - и оба мужчины хрипло засмеялись. Чтобы не повысить голос, Ксанф прислонился лбом к холодному стеклу – вгляделся в собственное отражение: «Возьми себя в руки. Криком ты все равно ничего не добьешься.»
В это время вернулась сестра с ампулами и спиртом. После укола старичку стало немного легче.
- Где его история болезни?
- Всей бухгалтерией занимается господин Ланс.
-Но ведь он же не врач!
- Нас не касается, за что пациент попал именно в нашу лечебницу. А причина заболевания обычно кроется именно в этом.
- И как Вы собираетесь лечить, если даже не знаете…
- Главный знает. Он и назначает лечение.
- А я по-вашему, должен работать вслепую?
- Для того, чтобы помочь умереть, много знать не надо.
- А как насчет того, чтобы помочь выжить?
Сестра ничего не ответила.
Осмотрев молодого человека, соседа старика, Ксанф дал кое-какие указания и отправился на поиски Ланса. Так оставлять это дело он не собирался.


Пишет Хаос Мира Зеркал. 24.12.06
Совместно с Анастасиусом, Никтой и Ритой

Анастасиус

Знакомый холод окутал Анастасиуса, и он ещё раз почувствовал эту жуткую привычность. Привычность рабства, привычность равнодушия, теперь - привычность зеркального прикосновения. Он до конца не понимал, зачем опять идёт к Нему. И даже не знал, идёт ли к Нему или к кому-то другому.
Не хотел встречи, как не хотят больные встречи с врачом. Потому что уверены в его бессилии или нежелании. А зачем исцеляться, когда боль уже притерпелась и прижилась?
Когда оказался перед знакомой стеной, подумал, что какой всё-таки бред - делать из Хаоса врача. Это не он решает его, Анастасиуса, судьбу. Даже Любовь не Он забрал, а зеркала. Вот кто настоящий властелин этого Мира - Зеркало.
Так ему казалось в следующую секунду. Потом - глухая стена. И больше не думаешь.

- Добрый день, Советник. Спасибо, что пришли. Нужна Ваша помощь.
Анастасиус вспомнил, как он с Коксом ходил к другому чиновнику устраиваться на работу. "Рабочая неделя началась", - подумал он.
- Здравствуйте, Хозяин. Какая помощь Вам нужна?
- Хозяин?...Хм... - тьма замерла, - пусть. Потом, - приблизилась к Анастасиусу, - она умирает... - пауза, - я... Она попросила, чтобы Вы пришли. Это была не моя идея. Побудете с ней?
-Да, побуду. Кто она?
Почему Ему так трудно говорить о ней? Анастасиус почувствовал что-то человеческое в Его голосе.
- Никта Эрклиг, - Лорд вдруг замолчал, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы продолжить, - помните такую?
"Да. Она была в Рубиновой и..." - не захотелось продолжать. Зачем опять воспоминания? Они не принесут ничего нового.
Он чувствовал Его тяжёлый голос, и ему становилось плохо от этой темноты вокруг, от жуткой тишины, от непонятности своей жизни.
Но пора было уже начинать.
"Почему она умирает? Сколько ей осталось? И... что именно мне делать?" - как-то цинично всё было. Хотя грустно было обоим, но всё равно циничный разговор получался.
Говорят о смерти, о больном человеке... Опять вспомнилась Рубиновая
- Я не знаю, - ответила тьма, потом зарычала на себя зло, - ЗНАЮ! Не хочу признавать. Не хочу думать об этом. Просто побудьте с ней!
Он не удивился этой хаосовской самоборьбе.
Всё стало понятным, но он хотел уяснить свою роль.
- Я не могу просто так сидеть с человеком и знать, что он умирает. Как её можно спасти? Не думаю, что Вы вызвали меня как врача. Тем более, врач я плохой.
- Я делаю все, что от меня зависит, Советник. Но она отворачивается от жизни. Заставьте её вернуться… - он запнулся внезапно, - попросите её вернуться.
Он улыбнулся этой хаосовской запинке. Кто она для Него, если заставляет Его делать такие оговорки? Перевернула сознание Властелина.
Ему захотелось её увидеть.
И ещё он подумал, что разговор нужен не только Никте, но и самому Хозяину.
-Лорд, я постараюсь. Не ... - трудно было подобрать слово, но это уже не было важно - печальтесь. Как мне к ней пройти?
- Здесь, - он указал тьмой на зеркальный угол, - я уйду. Она запретила мне подходить к ней.

Никта
Когда Анастасиус исчез за зеркальной стеной, Лорд ещё некоторое время стоял в зеркальном углу, прислушиваясь к тому, что происходило в комнате Никты. Ему не нужно было прилагать особых усилий к этому. Но почему-то, к его собственному «изумлению» и ярости, он не смог подслушивать. Ушел. Пытать отражения.

Измученный взгляд, и по-детски трогательный, и по-взрослому усталый. Первым, что хотелось сделать, глядя на эту слабую, непокорно тихую девушку, это погладить её по голове и помолчать вместе с ней. Что-то родное чувствовалось в ней. Подойдя поближе, он увидел, как изуродована была она внешне. Он смотрел на её лицо, но не испытывал отвращения или неприязни. Да, это было странно, но он благоговейно смотрел на неё и при мысли, что он будет с ней некоторое время, и, может быть, даже сможет ей помочь, ему стало легко и радостно.
Он наконец-то сможет забыть о себе и своих проблемах, и будет теперь для другого человека. Будет прежним.
- Здравствуйте, - тихий, хриплый голос. Совсем не резкий, не сильный, совсем без насмешки. Не тот, что он помнил по Рубиновой, - так вот чья это Любовь... А я смотрю, на Вашу даму похожа, ту, что на балу была. Подумала бред от жара.
- Какая Любовь? Где?
Он нахмурился и погрустнел.
Нужно было разговаривать с ней о её болезни, а разговор получался не о том.
Может, оно и к лучшему.
- Да отражения его, - устало объяснила Никта, здоровой рукой указав на край кровати, - бродят здесь, заглядывают иногда. В последнее время рыжая зачастила. Видели на балу, наверное. Девчонка.
- Да. Помню - неуверенно произнёс он.
Слушая её, он понимал, что уже давно просто не разговаривал. Теперь рядом человек, который знает всё о той новогодней ночи. Не всё, впрочем, но многое. И с которым легко об этом говорить. Но, наверно, не нужно.
- А Ваши отражения?... Заходят?
Он хотел спросить, больно ли ей, страдает ли она сейчас, в эту секунду. И зачем он ей? Неужели нет тех, кто ей нужнее?
Хотел спросить, но что-то остановило.
- Нет, мои не заходят… - Никта вздохнула, - и хорошо… Не хотелось бы мне сейчас со своим счастьем увидеться, - она помолчала, но потом решилась сказать то, о чем нужно было сказать сразу, - ничего, что я попросила Его привести Вас?
- Нет, мне давно сюда надо было. Я Вам благодарен...
Но почему именно я? Вы меня запомнили, мне это странно...
Анастасиус всё сильнее чувствовал искренность, открытость разговора. И ему становилось легче. Интересно, как ей?
- Мне подумалось, что никто не поймет меня лучше того, кто побывал в Рубиновой, - честно ответила она, - и… того, кто связан с Ним. Нельзя сюда простого человека. Не выпустят, - она кивнула в сторону зеркал.
- Да, Вы правы, - грустно улыбнулся он.
- Ну, и, кроме того, у нас с Вами одинаковая реакция души на лордову метку, - усмехнулась Никта одним уголком рта, - оба пытались избавиться, - она подняла покалеченную руку.
- И как Вам кажется, можно ли от этого избавиться?
Она улыбнулась озорно и продемонстрировала ему правую ладонь: печать Лорда красовалась на ней.
- Глупо было рассчитывать, что все так просто. Ничего. Смерть все узы порвет. Я буду свободна. Скоро.
- Нет. Не надо так. Смерть не может делать свободным.
Анастасиуса поразила эта бравада "Я буду свободна". Не поверил.

Рита

НЕПРЕКЛОННОСТЬ меняется на БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ

Странное солнце в Эйзоптросе.
Холодное.
Яркое.
Но холодное.
Не Солнце, а отражение солнца.
Баронесса ускорила шаг, чтобы не чувствовать холода.
Бульвар Да Винчи с его знаменитыми стеклянными ажурными оградами казался застывшим на морозе дождем.
Слишком холодно для прогулок.
Ни одного горожанина на улице.
Лордов день. Все отдыхают.
Кроме бургомистра. Рита нахмурилась. Ни дня без какого-нибудь кризиса.
Но он ведь не обещал, что все будет просто, когда вручал бургомистерскую печать.

Проходя мимо очередной зеркальной колонны, Рита отвернулась, чтобы не видеть свое лицо.
- Добрый день, баронесса, - удар бесшумной волны. Ей пришлось остановиться, чтобы успокоить взбесившееся от удара сердце, - с возвращением. И первой победой на политической арене.
Воздух вибрировал. Волна шла от одного из зеркал на ближайшей колонне.
- Благодарю, милорд. Только о какой победе Вы говорите?
Ритин тон был не теплее морозного воздуха.
- Вы избавили нас от южной угрозы, баронесса, - объяснил Лорд, - разве это не победа?
- Я? - Рита искренне рассмеялась. А потом резко посерьезнела. - Это сделал мой отец. И еще один человек. Вы все прекрасно знаете, милорд. Так зачем говорить пустые слова?
- Хорошо. Тогда без лишних слов, - сухо сказал ЛХ, - у меня есть для Вас дело. Чрезвычайной важности.
- Это касается города?
- Эээээ. Да. В некотором роде. Мне нужно, чтобы Вы установили 100 зеркал по городу. На юге, на севере, на западе и на востоке. Сделать это надо как можно скорее. Скажем так, я хочу, чтобы зеркала были установлены за три дня. Включая сегодняшний.
- Зачем, милорд? В Эйзоптросе и так они на каждом шагу. Куда ни пойдешь, обязательно натыкаешься на собственное отражение.
Поняв, что получилась весьма двусмысленная фраза, Рита огляделась по сторонам, чтобы проверить, не бродят ли ее собственные отражения неподалеку. И увидела молодую особу, с блаженной улыбкой поедающую на морозе большую порцию мороженого. Сама БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ.
- Не задавайте вопросы, баронесса. Просто сделайте, - в воздухе повисла долгая пауза, - пожалуйста.
"Пожалуйста? это что-то новенькое", - подумала она.
- Если Вы и дальше не собираетесь ничего объяснять бургомистру столицы своего мира, милорд, то прошу Вас избавить меня от этой должности.
- Как же сложно с Вами, - Лорд явно улыбался, - хотя, должен признать, мы в этом похожи. Обязательно нужно дойти до края, чтобы понять, что делать этого не следовало. Мне нужно, чтобы зеркала были установлены. Для чего, почему, я сказать не могу. Пока. Возможно, когда Вы станете по-настоящему работать на меня, я открою Вам причину. В любом случае не сейчас. Просто сделайте. Пожалуйста.
- Хорошо. - "Можно подумать, он просит". - Она смотрела в зеркало, ожидая, когда же их разговор закончится, раз объяснений все равно не будет.
- Спасибо.
Рита только пожала плечами, мол, рано благодарить еще. Вежливость Хаоса очень ее настораживала.
- Видимо, и это не ко двору будет, - он верно оценил этот её жест, в волне теперь слышалась металлическая жесткость, - но храбрость должна вознаграждаться. Вы уж извините.
Из зеркала выпрыгнула крупная белая собака. С мощным мускулистым телом, сильными лапами и широкой головой, по обе стороны которой торчали треугольными клинышками обрезанные уши.
- Назовите, как хотите, - терпкая печаль в очередной волне, - или прогоните.

Сильвия
ЦИНИЗМ меняется на КРОТОСТЬ

Пишет Хаос Мира Зеркал. 27.12.06

Эретри

В зазеркалье темнота отвернулась от стекла, за которым застыла, сжимая в руке камень, Эретри.
Перед мраком стояла Храбрость.
Задрав голову, по-ребячески раскрыв рот, доверчиво смотрела на Лорда. Ожидая ЕГО решения.
Он подошел к ней и погладил по голове.
- Она тебя любит, - волосы Храбрости вновь стали огненно рыжими, - настолько, что даже готова требовать от меня обещания.
Храбрость зажмурилась от удовольствия и выгнула спину, как кошка.
- Рабыня, - усмехнулся зло Хаос, - требует…
Храбрость вдруг развернулась резко и вцепилась зубами в «руку» тьмы.
Хаос легко отбросил её в сторону, так что она ударилась о зеркальную стену.
- Не буду её больше поминать при тебе, - рассмеялся он, - глядишь, пойдет так, придется договариваться с ней и о тебе.
- Она уйдет! – зашипела Храбрость, - тебе до неё не добраться будет!
- Чем дальше она уходит, тем хуже тебе, глупая, - безжалостно объяснил Хаос, - она-то не заметит, у неё ниточка к руке привязана, а вот у тебя к «сердцу». Привязала, - презрительно фыркнул он, - насмерть. Распустится твое сердце в ниточку, выскользнет она из груди, и исчезнешь навсегда.
- Мне не страшно, - Храбрость вскинула гордо голову, но видно было, как задрожала у неё нижняя губа, как заблестели от слез глаза.
- Конечно, - тьма прошла мимо, - не страшно. Ты же Храбрость.
Она осталась одна.
Посидела немножко у зеркала, за которым по-прежнему стояла Эретри.
Поплакала тихо.
Потом, вздохнув печально, совсем как взрослая, встала, помахала Эретри на прощание и пошла за Хаосом.
И только зеркала услышали: «Нитка».

***

- Ты боишься крови, Храбрость? – он прислушивался к тому, что происходило за стеной, но, тем не менее, почувствовал её присутствие моментально.
- Нет! – возмутилась Храбрость со свойственной ей горячностью.
- Тогда сходи туда, - он кивнул в сторону комнаты, - посиди с Ней.
Храбрость проскользнула у него под «рукой» в комнату.
Склонив голову набок, с любопытством некоторое время она стояла на пороге, рассматривая лежащую на стеклянной кровати девушку.
- Кто это тебя так? – она подошла к девушке, - Лорд?
Никта нехотя открыла глаза: «Огонь. Какая ты яркая».
- Лорд? – повторила настойчиво Храбрость, - ты плохо себя вела?
- Очень, - холодно улыбнулась Никта.
Храбрость склонилась к её уху и прошептала по секрету:
- Я – тоже.
- Он тебя послал ко мне? – спросила Никта.
- Да, - просто ответила Храбрость.
- Зачем?
- Хочет показать мне, что со мной случится скоро, - Храбрость вновь на миг из ребенка превратилась в маленькую старушку.
- Ты не человек, - Никту не тронуло нисколько это откровение, - с тобой такого случиться не может.
- Я пойду. Я… - Храбрость, не в силах закончить фразу, выбежала из комнаты стремительно.

Вещи были собраны и упакованы для долгого путешествия.
Трусость, новое отражение, то и дело висла у неё на руке, умоляя уехать поскорее из столицы.

Но Эретри почему-то медлила.
Ей казалось, что она слышит, как кричит от пыток Храбрость, как плачет и просит спасти её, забрать с собой.
Несколько раз, она готова была в этом поклясться, маленькие пальчики царапали стекло с той стороны.
«Темно, Зодчий»…
Что-то странное было в словах Советника по зеркалам.
Дающее надежду.
Но что именно?




Алдара

ВОСТОРГ меняется на КОВАРСТВО

Через несколько дней в больницу были доставлены новые пациенты.
Алдара по долгу службы должна была принять документы на них, оформить бумаги и написать отчет для Ланса.
Привез новеньких Эрл. И, судя по тому, что он ни разу за время разговора не поднял на неё глаза, можно было сделать вывод, что он в этом деле сыграл не последнюю роль.
- ТЫ их пытал? – в последнее время Алдаре почему-то было безумно тяжело мириться с обычными для ЦРУ в разговоре недомолвками, вот и спросила напрямик.
Он кивнул утвердительно и покраснел в миг до корней волос.
В сердце девушки шевельнулось отвращение.
Она демонстративно углубилась в изучение бумаг, чтобы случайно не встретиться с Эрлом взглядом.
«Лия» - знакомое имя заставило её вздрогнуть. Неужели?... Фамилия подтвердила её опасения. Ланс не зря заставил её начать работу с изучения личных дел пациентов.
Она поспешила найти того самого человека на следующее утро после того, как подслушала разговор. К сожалению, брат Лии не дожил до встречи с сестрой. Умер от ран.
Алдара с сожалением покачала головой: она хотела найти этих людей раньше, чтобы предупредить, что рисковать своей свободой и жизнью ради него уже бессмысленно.

- Как их взяли? – она изо всех сил старалась, что бы голос её звучал уверенно и бесстрастно.
- Твое отражение навело, - Эрл был удивлен тем, что она этого не знала, - Подлость проследила за этой Лией, у них там целая преступная группировка была. Всех взяли. Как раз, когда на «дело» пошли. И Коварство помог. Каподимпреза наверняка тебя наградит. Может опять в бригаду Никты переведет. А может Лорд подарит тебе посредника!

Теодор Эквус-Монтероне

Разве слово может удержать?
Одно слово.
Нет, два.
«Не уезжай».
Уже на следующее утро Теодор Эквус-Монтероне, герцог-губернатор Аквилона вынужден был выехать в Аквилон, дабы решить вопрос об управлении вторым в Мире по значимости и размеру городом.
С ним увязалась Фелиция. От остальных зазеркальных дам ему удалось отделаться.
Было странно сидеть в карете напротив улыбающейся красавицы и чувствовать себя при этом самым несчастным человеком на свете.
Никта. Бал. Перчатки. Шрамы. Горящие лихорадочно глаза. Улыбка. Язвительные замечания. Рубиновая. Смертельная бледность. Погасший взгляд. Ярость. Резкость в движениях и словах. Все что угодно. Только не счастье.
Чуток счастья и вот она какая могла бы быть.
Синеокая темноволосая красавица, женственная, нежная, добрая.
Счастье.
Тео запретил себе думать о том, что ИМЕННО случилось с Никтой. Погибла.
Этого было достаточно.
Лючия…
Погибла.
Не сейчас.
Потом.
Тесть.
Слишком много для одного человека.
Но, оказалось, что это было ещё не все, что приготовила ему судьба.
В Аквилоне ему объяснили, что передать кому-либо полномочия губернатора он сможет только через пять лет.
И только когда он пригрозил саботировать работу в течение этих пяти лет, ему нехотя предложили альтернативу – обратиться к Лорду Хаосу с просьбой решить судьбу места губернатора.
БЛАГОРАЗУМИЕ, которая, к удивлению Теодора, ждала его в Аквилоне, настойчиво советовала ему обратиться к Хозяину Мира.


Форсана
РАЗДОР

Ксанф
РАДОСТЬ меняется на БРЕЗГЛИВОСТЬ


Пишет Сильвия. 12.01.07
Совместно с Ритой Эквус


Путь был долгий, целый день всадники ехали по северному тракту и почти не отдыхали. С каждым днём становилось всё холоднее, резкие порывы ветра с невероятной силой ударяли в лицо. Однако всадники продолжали путь. Сильвия чувствовала жуткую усталость - она не привыкла столько времени проводить в седле. С каждым днём она осознавала, что это путешествие - не просто прогулка, как ей казалось раньше. Это целое испытание на прочность духа, силу воли и физическую подготовку. Однажды утром она спросила Кристобаля:
- Как долго нам ещё ехать?
- Сегодня необходимо добраться засветло до Эстреля. Здесь гораздо опасней, чем в окрестностях Аквилона, можно нарваться на шакалов, - Гато, не подозревая о том, что однажды Сильвия уже была в плену одного из них, поклялся себе, что скорее пожертвует жизнью, чем позволит шакалам добраться до девушки. - В городе отдохнем денек. Я покажу Вам знаменитые резные
чертоги Эстреля.
- А что это за чертоги?
Сильвия решила не говорить Кристобалю, что уже была в плену у шакалов. Тем более ей самой не хотелось заново вспоминать это не столь приятное приключение.
- Увидите. Вам как дизайнеру это должно быть чертовски интересно, - подмигнул Гато. - а пока - в путь.
С чуть виноватой улыбкой, будто бы оправдываясь за то, что приходится подвергать Сильвию таким тяготам северного пути, Гато придержал под уздцы коня, пока она забиралась в седло.

Несколько часов казались вечностью. Путь проходил по пустынной местности, по заснеженным полям, и на горизонте не показывалось никакого намека на приближающийся город. Лишь изредка в небе пролетал орел, тщательно выискивая добычу. Чтобы избавиться от скуки и хоть как-то забыть про жуткую усталость, Сильвия следила за полетом птицы. Орел то взмывал в небо, то круто пикировал вниз. Было что-то красивое, заманчивое в этом полете, что способствовало душевному подъему, желанию полететь, быть свободной. Внезапно птица пронеслась прямо над головами всадников.
- Красивая птица, - произнесла Сильвия. - Ничего ей не страшно.
- Это значит, что птица привыкла к людям.
Кристобаль встревоженно огляделся по сторонам. Но ожидать засады не приходилось: идеально-ровное заснеженное плато - берег реки Линду не могло никого скрыть от их глаз.
- Действительно, вон уже дома видны! - воскликнула Сильвия. – Мы подъезжаем к Эстрелю!
Вдалеке появились небольшие крепости, а за ними виднелись крыши домов. Казалось, что опасность встретить шакалов миновала, но надо было ещё добраться до города. Это был лишь визуальный обман, что Эстрель близко. На самом деле езды до него около часа, а то и больше.
Орел, обгоняя лошадей, полетел к городу, словно хотел предупредить об их приближении.
- Поехали быстрей! - произнесла Сильвия. - Скоро мы сможем отдохнуть!
И она, натянув поводья, подняла коня на дыбы, а затем выслала его в галоп и поскакала впереди других всадников.
Гато поспешил нагнать девушку. Две их лошади, прижимая уши в соревновательном раже, мчались по утрамбованному снегу тракта наперегонки. Поравнявшись с Сильвией, Кристобаль бросил повод и протянул ей руку.
- Представьте, что мы летим! - крикнул он.
Сплетя пальцы и подставив лица ветру, они скакали среди бескрайне-белого поля, жмурились от карминового зарева зимнего заката, и казалось, что в целом мире нет никого, кроме них двоих.

К городским воротам всадники подъехали уже в темноте. Они были закрыты и поэтому пришлось достаточно долго стучать по железному затвору.
Ответом на их настойчивый стук был глухой голос привратника:
- После заката ворота Эстреля закрыты для путников. Приходите утром.
- Откройте именем бургомистра Эйзоптроса!
- Да хоть бургомистра, хоть герцога, хоть дакского царя. – ворчал привратник. На севере столица была не указ. До бургомистра далеко, до Лорда высоко.
Гато нахмурился. Ночевать посреди снежной пустыни, под стенами города совсем не входило в его планы. Надо было что-то придумать.
Он прошептал несколько слов Сильвии и добавил уже вслух:
- Ваша матушка - актриса, а теперь, кажется, пришло время и для Вашего дебюта.
Предложение Кристобаля сначала ужаснуло Сильвию. Она не могла, нет, просто не имела права так поступать. А если скоро обнаружится обман? В первую очередь достанется ей самой... Но Гато очень уговаривал Сильвию, заверил её, что если это обнаружат, то ответственность он возьмет на себя. В конце концов, она согласилась...
Во второй раз покой привратника потревожил требовательный женский голос.
- Откройте немедленно! Именем Цеха...

Ворота пришли в движение и через минуту всадники уже въехали в вечерний Эстрель. Полумрак на улицах рассеивался лишь светом в окнах домов, а редкие прохожие очень спешили, стараясь поменьше времени провести на морозе. Сильвия про себя отметила, что жители Эстреля не похожи на жителей её родного Эйзоптроса. Было какое-то различие, но Сильвия точно не могла назвать его. Откровенность рядом с ней приветливо улыбалась всем встречным, а с некоторыми даже здоровалась. Тут только Сильвия заметила рядом с ней новое отражение - Кротость. Это была скромная девушка со светло-русыми волосами и серыми глазами. Почувствовав, что её заметили, Кротость посмотрела в глаза Сильвии и тут же уткнулась взглядом в гриву лошади. Сильвия не стала её ни о чём спрашивать и принялась рассматривать город. Случайно она отразилась в большом зеркале, висевшем на стене дома. Увидев себя, она отметила, что выглядит очень даже неплохо для такого путешествия.
- Куда мы сейчас едем? - спросила она у Кристобаля.
- В гостиницу на главной площади. Уже почти приехали. Сейчас будет очень красиво.
По мере их продвижения в центр города, улицы освещались все лучше. И вот: Выехав из-за угла на площадь, всадники застыли в изумлении. Их взорам предстал дворец, сделанный изо льда. Украшенный тонкой резьбой, огромный, эклектичный и все же изящный, он светился изнутри разноцветными огнями, переливаясь за счет зеркал, замороженных внутри ледяных глыб.
- Каждую зиму мастера Эстреля почти месяц трудятся, создавая чертоги, - Кристобаль улыбнулся, увидев восторженное выражение лица Сильвии, - вырезают украшения на каждой колонне, на потолке и стенах каждой комнаты внутри. А весной полгорода собирается здесь, чтобы ловить зеркала, когда тает лед. Еще ни одно не разбилось.
- Какое чудо! Я первый раз слышу про эти чертоги! Почему о них не известно в Эйзоптросе?
- Слишком далеко от столицы. Здесь вокруг только шакалы и рудники.

Гато многое знал про Эстрель: за время своей службы у баронессы он объехал почти все известные земли. Рассказал Сильвии про северных ювелиров и оружейников, про городские обычаи. Здесь было мало зеркал, куда меньше, чем в столице, и поэтому на Главную площадь, к чертогам ходили <отражаться> - как за советом. Новобрачные обязательно смотрелись в зеркало в одной из ледяных комнат дворца. И если предсказание было счастливым, то есть отражение хуже некуда - Ненависть, Неверность, Раздражительность, то оставляли <в подарок зеркалам> самоцвет. Вмораживали его у зеркала. Поэтому и сверкали разноцветными огнями чертоги.
- Настоящие самоцветы? - удивилась Сильвия.
- Да. В этих краях очень мало цветов, зато, словно чтобы восполнить эту оплошность, горы щедры на драгоценные камни. Упоминание о горах неизбежно заставило Сильвию вспомнить о рудниках, на которых, возможно, до сих пор трудится её отец. Блеск в её глазах, вызванный столь необычными архитектурными сооружениями, потускнел, и на лице отразилась тень печали.
- Так когда мы поедем на рудники в поисках отца? - сменив тему, спросила
она.
- Нужно хотя бы день провести в Эстреле, передохнуть. Севернее такой возможности не представится. Еще в городе мы найдем проводника на дальние платиновые рудники. Дальше пойдут места незнакомые и совсем дикие.
-Я не вытерплю и дня... - Сильвия понуро опустила голову. - Чем меньше миль нас с отцом отделяет друг от друга, тем большее волнение меня охватывает. Она встала с кресла, прошлась несколько раз по комнате и остановилась у окна. На улице по-прежнему играла с детьми Откровенность. Видно было, как маленькие снежинки медленно опускаются на землю. Где-то там, на Севере, её отец, возможно, точно также смотрит на падающий снег, думает о жизни, которая так жестоко с ним поступила...
Сильвия оторвала взгляд от однообразной картины во дворе. Она устала. Её глаза скользнули по лицу Кристобаля, говоря об этом.
- Поверьте, я отдал бы все, чтобы Вы могли прямо сейчас встретиться с отцом.
Мы совсем близко, и тем обиднее было бы не доехать. Потерять силы, почти достигнув цели.
- Неужели так велика опасность того, что мы можем не вернуться?
- Да, велика. Север не прощает легкомыслия. - "и юг тоже" – мысленно произнес про себя Гато.

На рассвете Эстрель выглядит очень красиво: заря отражается в зеркальных стеклах домов, освещает потайные переулки окраин города, в её лучах особенно ярко и блистательно сверкают чертоги. Только немногие жители Эстреля видели такое великолепие, так как время ещё было раннее. Несмотря на это, в конце переулка показались две фигуры - мужчины и женщины. Они шли в сторону городского рынка, иногда перебрасываясь парой слов. Это были Сильвия и Кристобаль. Хотя Гато настаивал на том, чтобы девушка подольше поспала утром, Сильвия вскочила до рассвета и вместе с ним отправилась на поиски проводника. Они позавтракали на скорую руку, и вышли из гостиницы. Сильвия предложила спросить про проводника у сотрудников гостиницы, но Кристобаль только покачал головой.
Теперь они проходили по городскому рынку, который в такое раннее время уже был полон народу. На прилавках чего только не было: мясо, рыба, ягоды, сушеные грибы, какие-то неизвестные Сильвии блюда и пряности. Про себя она отметила, как мало лотков с фруктами и зеленью. Но вот продуктовые ряды остались позади, и теперь путники шли по торговым лавкам с мехами и самоцветами. Здесь Кристобаль начал расспрашивать торговцев насчет проводника. Однако долгое время им не везло. Многие только руками разводили, мол, какой безумец по своей воле на платиновые рудники поедет. Но один согласился.
- А вот коней сменить придется, - заметил он. Смуглокожий и темноволосый, явно уроженец северных земель, он говорил с легким акцентом.
- Зачем? Мы уже дали им отдых.
- Туда на конях не проедешь. Собак нужно. Упряжки две, - проводник кивнул на бродивших неподалеку Откровенность и Кротость. Сильвия сильно удивилась, увидев свои отражения. Когда они выходили из гостиницы, девушки тихо и мирно спали. Быстро, однако, они их нашли! Сильвия подошла к Кротости:
- Как вы узнали, что мы здесь?
- Возможно, мы просто не спали, а затем шли за вами по пятам. Интересно было, куда направляетесь! - вмешалась Откровенность. Кротость лишь кивнула в ответ.
- Вот вы проказницы! - пригрозила им Сильвия.
- Мне не нравится вон тот тип, - внезапно произнесла Откровенность. Она указывала как раз на нового проводника. Сильвия решила никак не реагировать на это высказывание - мало ли что может показаться отражению, но все же для себя она запомнила это.
Тем временем Кристобаль договорился с проводником и теперь звал к себе Сильвию и отражения. Они поспешно подошли.
- Ну что, договорились? - тут же спросила Сильвия.
- Договорились, - Гато улыбнулся. Он был доволен собой. - А теперь пойдемте выбирать самых лучших собак.
- С самым лучшим человеком на свете! - продолжила Сильвия.
- Все смеетесь надо мной, а я готов жизнь отдать по одному взмаху Ваших ресниц, - Гато напустил на себя притворно-обиженный вид.
- Почему Вы думаете, что я смеюсь над Вами? - вполне серьёзно спросила Сильвия.
- А разве нет? - лукаво улыбнулся Кристобаль. - Будем считать, что об этом мне шепнула Ваша Откровенность.
- Но я действительно откровенна. И дело тут вовсе не в отражении. Сильвии стало очень досадно, что её не понимают. И зачем она произнесла эти слова?! Сама даже не заметила, как это у неё вырвалось.
- Конечно, не в отражении. Кажется, я расстроил Вас, - Гато опустился перед девушкой на одно колено, - чем я могу искупить вину, моя госпожа?
- Давайте забудем этот разговор, иначе мы можем зайти слишком далеко, а обратного пути не будет.
- Как скажете, - он надеялся, что в голосе прозвучала только учтивость, а печаль осталась внутри, и перевел разговор на собак и будущий отъезд.

Пишет Рита. 11.01.07

- Сто зеркал… - задумчиво произнесла баронесса.
Белая собака внимательно смотрела на нее, наклонив набок голову, словно могла что-то понять.
- Знаешь, что это такое? – обратилась к ней Рита. – Это сто потенциальных смертей, если кто-то зеркала по неосторожности разобьет.
Прекрасный подарочек горожанам на Лордов день. И ее же, ритиными руками… Мрак.
- Вот ты бы что на моем месте сделала? – можно подумать, хаосова собака стала бы отвечать на этот вопрос. Даже если бы умела говорить.
У Риты была черта, совсем не свойственная дамам из высшего общества – она привыкла беседовать с животными: с лошадьми, с собаками. И более того, любила говорить с ними больше, чем с людьми. Злые языки сказали бы, это оттого, что животные не опровергали ритиных слов, не спорили с ней, не возражали ее доводам. Наивные предположили бы, что так сложилось потому, что ни кони, ни собаки никогда не лгали ей. Это не так. Животные подчас не хуже людей умеют притворяться.
Баронесса еще раз оглядела собаку. Она знала таких – породу называли харпитский бультерьер в честь города, в окрестностях которого разводили этих псов для отлова быков и охоты на крупного зверя. Обычно они были черными, серыми, рыжими, даже тигровыми, но не белыми. Белых щенков считали племенным браком и уничтожали еще до того, как глазки откроются. Значит, Хаос одного такого выбракованного щенка забрал за зеркала и там выкормил. Абсурдная мысль, но не из зеркальной же пыли материализовалась эта собака.
- И каково на вкус зазеркальное молоко? - вспомнив одну сказку, спросила Рита.
Она присела на корточки, все еще настороженно глядя на собаку. Та подошла, положила голову на руки баронессе и заглянула в глаза – без злобы и заискивания, а просто с интересом.
- А это, видимо, чтобы подчеркнуть, что ты непростая собака, - Рита осторожно коснулась шипов строгого ошейника. На металлической пластинке было выгравировано «вл. Рита Эквус», а там, где должна бы быть кличка – нетронутый металл. Она сняла ошейник с мускулистой собачьей шеи и повертела его в руках.
- Заводчика написать забыли. – грустная усмешка в голосе. – «Заводчик – Лорд Хаос». И имя. У любого живого существа должно быть имя. Я буду звать тебя Рэйс. Интересно, какое это уже по счету из твоих имен? А вот ошейник – это лишнее. Сама выбирай, со мной остаться или вернуться за зеркала.
Рита бросила ошейник на тротуар и пошла по бульвару к Главной площади. Собака хитро скосила глаза на зеркало, потом аккуратно, стараясь не задеть шипов, подобрала ошейник. Через минуту она с ошейником в зубах шла у левой ноги баронессы, словно бы улыбаясь чему-то своему, только ей известному.
Если бы Рита взглянула на ошейник сейчас, то сильно бы удивилась – рядом с именем владельца были выгравированы буквы R-A-C-E очень красивым каллиграфическим почерком.

В зеркальной мастерской за голову схватились, когда услышали о бургомистерском приказе: сто зеркал, за три дня, да еще и прочными их сделать нужно, чтоб не бились с первого удара, и даже трещин на них не появлялось бы.
Поняв, что в ближайшее время на отмену Черного кодекса глупо надеяться, Рита решила хотя бы таким способом минимизировать опасность от увеличения зеркал на улицах столицы.
- Есть у нас одно такое зеркало. Крепкое, но если пытаться нарочно его разбить, - глава артели зеркальщиков при мысли о таком перешел на испуганный шепот, - наверно, не выдержит.
Баронесса взглянула на зеркало и постучала по нему костяшками пальцев, точно могла таким образом проверить прочность.
- Хорошо. Установим его сегодня же на Главной площади, напротив Магистрата. Но постарайтесь изготовить остальные 99 зеркал еще прочней. А на будущее мне нужно, чтоб вы создали такое зеркало, которое в принципе разбить невозможно, разве что со скалы в пропасть сбросить.
- Как же мы на практике это проверим? Ведь пока не создадим такое…
Глава артели был близок к потере сознания.
- Да… тоже верно, – задумалась Рита. – Ну, попробуйте обойтись без экспериментов.

И так очень неплохо зная столицу, за эти три дня Рита изучила Эйзоптрос лучше, чем за предыдущие годы. Она обошла все улицы, сначала выбирая места установки зеркал, затем отслеживая их монтаж, и все это время рядом находилась белая собака. Баронесса не замечала, что в присутствии Рэйс Раздражение и Самодовольство как-то притихли, Бесшабашность прекратил свои безумные выходки и даже причесался, да и остальные отражения совсем не докучали ей.
Только один случай заставил ее задуматься. В переулке недалеко от Северной площади стояла женщина, почти старуха, и пела. На мостовой перед ней лежала косынка и ни одной монеты – безлюдный переулок в бедном районе не лучшее место для такого заработка. Рита собиралась бросить ей эйзон и пойти дальше, но что-то не давало просто пройти мимо.
- Почему Вы поете на улице, где никого нет?
- Так я ж не вижу ничего, дочка. Ослепла с горя. Вот и боюсь, что если на центральные улицы пойду, не найду потом обратной дороги.
- А что же дети Ваши, почему не заботятся о своей матери?
- Погибли они оба, и сын, и доченька моя, - женщина заплакала. – осталась я одна на белом свете. Даже отражений нет. Совсем одна.
- Мне очень жаль. Обязательно выделим Вам персональную пенсию и уход назначим, - вспомнив, что та ее не видит, баронесса добавила, - Я бургомистр Рита Эквус.
- Ну, зачем ты меня обманываешь, дочка, чтоб бургомистр, да пешком по нашим трущобам ходил, где ж это видано.
Рита только вздохнула. Как бы она хотела успокоить эту женщину, дать ей надежду… Надежда! Она обернулась к отражению – тот разглядывал пуговицы на своем мундире смотрителя зеркал.
- Побудешь здесь, пока я сделаю необходимые распоряжения. Задача тяжелая, но ты постарайся утешить хоть немного.
К ритиному удивлению, отражение послушалось ее. Он что-то шептал несчастной матери, вытирая ее слезы, и даже Рэйс, всегда такая молчаливая, не залаявшая ни разу, тихонько заскулила, как будто и она могла сказать что-то в утешение.

Сотрудники магистрата быстро привыкли к новому ритиному сопровождающему, и не удивлялись белой собаке в коридорах ратуши.
Пройдя по коридорам, Рита остановилась перед кабинетом начцеха. Пора. Вместе с Рэйс и одним из своих отражений, Совестью, она зашла вовнутрь.
- Давно нам нужно было поговорить, - Рита смотрела прямо в глаза начальнику ЦРУ, - да только Вы совсем как отражения: не слышите, пока посредник не появится. Пока не будет кого-то, кто придаст силу моим словам.
Совесть подошла к начцеха и положила ему руку на плечо.
- Так больше продолжаться не может. Я ищу компромат на Цех, вы – на меня. Я знаю про ваше участие в перевороте на Юге и спецбольницу в городе. Вы – про то, что я следила за Вами. Давайте начистоту. Я могла бы добиться упразднения Цеха, но коней на переправе не меняют. Цех нужен городу, но не в том виде, в каком он существует сейчас. Пытки, казни без суда, незаконные аресты – прошло то время. И еще.. неужели Вас никогда не мучает совесть?


Пишет Анастасиус. 11.01.07
Пишет Никта. 11.01.07

Совместно с Лордом Хаосом

- Извините, - совсем тихо.
- Что Вы! Просто я не могу слышать, когда люди так легко встречают смерть. Даже с радостью... Я после этого думаю, что и мне так думать можно. Но так же нельзя на самом деле.
Анастасиус хотел сказать несколько ободряющих слов, но передумал. Это было бы слишком искусственно и цинично с его стороны.
- Может, присядете все-таки, - предложила Никта, - неудобно так разговаривать. Здесь чисто. Не испачкаетесь.
Он осторожно, чтобы не потревожить её, сел на край кровати.
- Вы давно уже здесь?
Никта нахмурилась, вспоминая:
- Наверное, не очень. Сложно сказать. Здесь время странно себя ведет. Мне кажется даже, что Лорд его скручивает, разворачивает. Чтобы остановить. Не дать мне умереть. Тело хочет покоя. Душа устала от боли. Жизнь – пытка. Благодаря ему, бесконечная.
Он грустно посмотрел на неё, потому что не знал, как облегчить её боль.
- Я не знаю, что с Вами случилось, но я очень хотел бы помочь. Пока не знаю как...
Он понял, что меньше всего сейчас хочет её мучений и, не дай мрак подумать, смерти.
- То, что вы рядом, уже помощь, - заверила его Никта, - если Вы ещё сможете держать Хозяина от меня подальше, я буду безмерно Вам за это благодарна. И ещё… Можно просьбу?
- Да, можно.
Какие странные у них отношения с Хаосом!
Он вспомнил Его голос и подумал, что Хаос не сможет быть далеко от Никты. Но она этого просит, значит, Анастасиус сделает так.
- Спросите его про планы. Насчет меня, пожалуйста.
- Да. Сейчас?
- Нет. Когда он придёт за Вами.
- Он Вас мучает?
- Он? – Никта даже улыбнулась, - нет, что Вы! Если и причиняет боль, то теперь ненамеренно. Он мне даже «костюм» подходящий подыскивает. Этот, - она указала на себя покалеченной рукой, - его почему-то больше не радует.
- Но Вы всё равно не хотите его видеть… Какой костюм? Он ищет живого человека?
- Да. Ищет. Уже попытался втиснуть меня в Илону. Королеву бала, помните?
-Да-да, помню. Что значит - пытался?
Разговор становился всё интересней.
- Если бы получилось, я была бы за много миль отсюда. На Севере. Илона там успела человека в рабство продать.
- Почему не получилось? Вы не захотели?
Какой глупый вопрос всё-таки. Конечно, она не могла хотеть забраться в тело другого человека.
- Не захотела.
- Он будет подбирать костюмы, пока Вы не согласитесь? Вы же на это не пойдёте... Он насильно Вас спасти не может, верно?
Анастасиус уже невольно стал перебирать в памяти лица людей. Невольно.
- Анастасиус, - Никта рассмеялась, несмотря на боль, - он не может НЕ насильно спасти. У него ВСЕ насильно. И титулы, и должности, и спасение.
- Да, Вы правы - он широко улыбнулся.
Как верно она подметила...
- А в каком случае Вы бы согласились спастись, если бы он решил сделать это ненасильно?
- Тас…- она смутилась, - можно так?
Он кивнул.
- Вы же знаете ответ. В каком случае согласилась бы. Зачем спрашиваете? – улыбнулась, - чего я могу ещё желать?
- Просто я сильно сомневаюсь, что Вы когда-нибудь согласитесь принять чужое тело... Но есть ли другой выход?
Он заметил, как она часто улыбается. Хорошо.
- Конечно, есть. Для Хаоса он может быть и не очевиден, но для Вас-то…
- Если бы он дал Вам свободу?
Никта промолчала. Но Тас заметил, как она закусила губу и сжала здоровую руку в кулак.
- Что? Вы в это не верите?
Он испугался, что не поверит. Тогда... всё намного сложнее.
- В то, что он добровольно даст мне свободу? – Никта ухмыльнулась криво, - он – Хаос. Распоряжается по своему усмотрению. Кто его знает, что ему в Мрак взбредет?
- Мне дал. Добровольно. После единственного вопроса.
Анастасиус помолчал немного.
- У меня тогда от надежды было очень мало. Но получилось.
- Поздравляю! – Никта была, похоже, искренне рада этой новости, - это же здорово. Ну и как? Есть жизнь после рабства?
Он на секунду отвёл взгляд от Никты, потом посмотрел на неё и сказал:
"Если я сейчас здесь, значит, есть". Улыбнулся, сделав вид, что ему понравилась его шутка...
- Да, конечно, есть. Я съездил к отцу, мне стало легче...
Замолчал, потому что неудобно было говорить это ей. Могла не поверить.
- А вот сейчас, если бы мы были там, - она кивнула на зеркала, - у Вас отразилась бы Правдивость.
Он смутился.
- Нет, может, я вру самому себе, но не Вам. Это выход, потому что быть рабом хуже, чем чувствовать себя им... Нет печати - нет внешних обязательств. От этого чувствуешь себя свободнее, чем раньше.
- Вы чувствуете себя рабом?
- Нет, рабом я себя не чувствую.
Это не была ложь. Анастасиусу было тошно от того, что он тогда сказал слова клятвы. И он осознавал, что он свободен. Хотя ему порой становилось так жутко и плохо, что нельзя было уже понять - раб он в душе или нет...
Сказать Никте это казалось ему невозможным, поэтому он просто повторил: "Нет".
А зачем её было это знать? Она давала свою клятву при других обстоятельствах. У каждого свой путь к рабству и от него.
Она видела, что ему трудно говорить на эту тему. Понимала, что каждый вопрос ранит все сильнее и сильнее. Но инстинкт охотника приказывал ей продолжать. Умение задавать вопросы и получать на них правдивые ответы в ЦРУ ценилось на вес золота.
Особенно в её бригаде. Допросное ремесло ею было превращено в искусство.
Она наслаждалась контролем над ситуацией. Упивалась своей властью.
Но здесь…
Мир вокруг стал на мгновение тошнотворно реальным.
Ей показалось, что она видит мельчайшие частицы серебряной пыли на стеклянной поверхности, одежда Таса превратилась в множество переплетенных друг с другом скрученных нитей, капающая с культи кровь рассыпалась на крошечные круглые шарики.
- Стоп! – она выкрикнула в полный голос, - нет! НЕТ! НЕТ! – и забилась в истерике.
- Никта! - вскочил Анастасиус. Он попытался схватить её руку, но безуспешно.
Пришлось просто ждать, когда она сама успокоится. Это было сложно: находиться рядом и бездействовать. Но, почему-то именно это казалось ему правильным решением.
Вскоре она затихла.
Мгновение смотрел на неё, потом помрачнел и сел назад.
- Я понимаю, каково это слушать со стороны то, что я говорю. Но я не могу объяснить Вам то, что мне самому непонятно, что постоянно от меня ускользает... Может быть, именно Вы дадите своим освобождением мне ответ.
- Может быть, - она посмотрела ему в глаза, но отчего-то поспешно отвела взгляд, - мне нужно отдохнуть.
Почему-то вырвалось: "Простите".
Он встал с кровати.
- Я буду рядом, если что. Спокойного отдыха.
- ВЫ простите меня, пожалуйста, - Никта вздохнула тяжело, - и, Тас… Не говорите Ему ничего про мое желание стать свободной. Я не хочу, чтобы Он знал, что мне то-то нужно от Него. Обещаете?
- Да, обещаю... Вы станете свободной, я в это верю. До свидания.
Дождавшись ответного прощания, он тихо вышел из комнаты.

Если есть в Мире Зеркал плохая примета, так это зеркалотрясение.
В душе девушки неприятно шевельнулась тревога, когда она заметила, что по зеркалам прошла ударная волна, заставившая их опасно зазвенеть.
Она хотела встать, чтобы посмотреть, в чем дело, но разговор с Анастасиусом и истерика вымотали её окончательно.
Некоторое время она настороженно прислушивалась: не зазвенят ли стекла вновь. Но в зазеркалье воцарилась обычная мертвая тишина.
Никта перевернулась на бок, натянула одеяло до самого подбородка и положила здоровую руку под щеку: с самого детства она больше всего не любила ждать, терпеть не могла ситуаций, когда от неё ничего не зависело.
В голову лезли всякие идиотские мысли: Как Хаос притащил в зазеркалье одеяло, подушку, матрас? Из чего они сделаны? Почему не пахнут ничем? Почему здесь все время полумрак, откуда идет свет? От зеркал отражается? Тогда где его источник? Почему совсем не хочется есть, хотя она здесь очень давно по её ощущениям? Куда исчезает кровь, капающая на пол и постельное белье, ни пятнышка ведь? И что за дурацкий звук?
Как будто кто-то натирает паркет в специальной обутке. Так слуги в Стеллиаде делали. Не работа – развлечение. Разгонялись и катились из одного конца огромного бального зала в другой.
Никта нахмурилась.
Звук стих совсем рядом с её комнатой.
Бесшумно отворилась скрытая в зеркальной стене дверь, и в комнату проник запах горячего шоколада с ванилью.
- Ты не спишь ещё? – холодный бесстрастный голос.
- Нет, Хозяин, - она не обернулась.
- Я принес тебе кое-что, - Хаос приблизился к кровати и протянул Никте чашку с горячим шоколадом, - твоя тетушка сказала, что это единственное, что может тебя утешить, когда тебе плохо.
- Вам не надоело ещё? – зло процедила Никта сквозь зубы, - на одной струне играть?
- Зря ты так, - стальной голос прозвучал чуть выше, чем обычно, - я искренне хотел сделать тебе приятное.
- Я просила оставить меня, Хозяин, - холодно ответила Никта, - это единственное «приятное», что Вы можете для меня сделать.
Хаос развернулся медленно и запустил чашкой в стену прямо над изголовьем кровати.
Горячие брызги и острые фарфоровые осколки обрушились на Никту.
- Полегчало? – насмешливо поинтересовалась девушка, стерев с лица обжигающие капли.
- Вполне, - усмехнулся в ответ Хаос, - тебе, как я вижу, тоже.
И ушел.
А после его ухода зеркала вновь начали звенеть опасно. Глухие, тяжелые удары, расходились по зеркальной поверхности, как круги по воде. И сердце Никты вторило им.



Пишет Теодор Эквус-Монтероне. 12.01.07

История любит повторяться.
Хотя обычно колесо времени вращается не так быстро.
Совсем недавно он так же ехал в карете. Так же смотрел в окно. И точно так же старался не слушать болтовню двух сопровождавших его женщин.
Тео казалось странным, что София – его новое отражение – одобрила его решение обратиться с прошением к Лорду. Нет, не одобрила – настаивала на том, чтобы он принял именно такое решение. Этого он мог ожидать от Глупости, но от Благоразумия?.. Нет, за этим явно что-то крылось. Или кто-то…
Что-то было не так. Тихо. Слишком тихо. Он повернулся. С противоположного сиденья на него смотрели две пары глаз. Изумруд и сапфир. Он вспомнил, как удивился, впервые увидев Софию: её талант явно не относился к манере одеваться. Её синее платье больше подошло бы Никте… нет, Фелиции. Свет, как они похожи! Даже сейчас он не мог заставить себя взглянуть в эти глаза. Хотя как раз глаза никак не могли принадлежать Никте. София склонила голову и что-то прошептала на ухо Фелиции. Девушка улыбнулась. Ну вот, теперь и отражения что-то замышляют. Знать бы только, на чьей они стороне…

* * *
Он отправил карету с отражениями домой, а сам направился в Университет. Кабинет давно стал его вторым домом, – пожалуй, даже более любимым, чем тот, в котором они жили с Лючией. Может быть, именно поэтому. Перед тем как плотно закрыть дверь кабинета, Тео выглянул в коридор. Ему показалось, что в дальнем его конце мелькнула тень. Да, наверное, показалось. В выходные дни отдыхают даже учёные, а те, кто всё же приходит в Университет, работают, а не шатаются без дела. А на этом этаже даже лабораторий нет, только несколько кабинетов да конференц-зал.
Он долго сидел за столом, откинувшись в кресле и глядя на причудливый узор лепнины. Потом встал, медленно, облокотившись обеими реками о стол, подошёл к большому, в рост зеркалу на стене и пристально всмотрелся в своё отражение.
Неужели у него такие глаза?

Никто не говорил ему, как это происходит.
Но ему казалось, он знал это всегда.
– Вы ведь знаете, зачем я здесь, Лорд Хаос? Вы освободите меня от обязанностей губернатора Аквилона? Освободите?
Он сам поразился, насколько слаба была в его словах вопросительная интонация.


Пишет Ксанф. 12.01.07

Толстый холодный коридор тюремной больницы давил со всех сторон. Даже совершенно здоровый человек почувствовал бы здесь себя погребенным заживо больным. Желтые облупившиеся стены, щели на полу, сквозь которые проглядывала тьма, и полное отсутствие зеркал, что сперва удивляло. Юноша остановился перед кабинетом црушника и решительно постучал.
- Войдите, - Ланс поднял голову. Через секунду в дверях показался Ксанф. Не самый чистый халат сидел на нем как влитой, глаза яростно сверкали.
- Разрешите? Мне нужно поговорить с вами
-Что Вы хотели? - Ланс рассеянно переводил взгляд со свитка на свиток, тщетно пытаясь вспомнить, что хотел сделать до того, как доктор ворвался в его кабинет.
- Мне необходимы истории больных. Я не могу лечить людей не зная причины заболевания.
-Это невозможно, - Ланс покачал головой, - совершенно невозможно.
- Я не могу обойтись без этого.
- Придется, - црушник пожал плечами, - таковы правила.
- Вы смеетесь?
- Почему смеюсь? - искренне удивился Ланс, - совсем не смеюсь. Врачи здесь обходятся без историй болезни. Здесь, если уж точно формулировать, больных нет. Есть умирающие. Вы же понимаете разницу?
Ксанф отлично все понимал, но осознать - было выше его сил. Человека нужно спасать, даже когда остается совсем крошечная надежда, даже тогда, когда и она улетучивается - вот здесь разницы нет.
- Вы хотите сказать, что я должен спокойно смотреть на то, как они умирают?
- Более того, Вы должны помочь им умереть.
-Неужели вы сами не понимаете, что это бесчеловечно?
-Согласитесь, эти люди не просто так попали нашу больницу.
Ксанф не нашел, что возразить.
- Занимайтесь своими прямыми обязанностями, раз уж Вас приняли на работу.
Ланс неопределенно повел плечом. Разговор был закончен.
***
Ксанф вышел в коридор и сжал зубы до боли, до ломоты в челюстях. В который раз он услышал одну и ту же фразу - тюремная больница - это место, где помогают умереть. Благотворительностью они тут занимаются! Некоторое время юноша потратил на то, чтобы успокоится. Сгоряча можно было наделать много глупостей. В конце концов, его наняли врачом, Ланс прав, нужно заниматься своими прямыми обязанностями. Помощников Ксанф рассчитывал найти в лице своих отражений, к сожалению, новый подарок Хаоса- Брезгливость- явно не разделяла задумок своего хозяина, зато Агрессия с радостью взялся за работу - приблизить палаты к более-менее "санитарной" обстановке, остальные отражения тоже были не против.
Врач же решил тем временем осмотреть доверенных ему больных, но уже на пороге первой палаты остановился в нерешительности. Сколько раз ему приходилось смотреть на одно и тоже: стонущие, скованные судорогой тела, неподвижные, угасшие тени, как какой-то клубок мучений и боли, нескончаемая цепь страданий, пыток, страха, покорности судьбе, отчаяния, надежды, нужды - неужели это и есть жизнь? Неужели с этим можно мириться? В который раз юноша призывал себя к борьбе. Жизнь, на самом деле, очень странная штука. Порой смертельно больной, приговоренный человек мог пережить здорового, и с этим надо мириться.
Самой страшной проблемой, с которой ему пришлось столкнуться, он считал нежелание пациента жить, стремиться выздороветь. Здесь же его принуждали своими руками морально и физически готовить людей к смерти.
Сбросив с себя навязчивый водопад одних и тех же мыслей, Ксанф приступил к обходу.
То, с чем ему пришлось столкнуться, не укладывалось ни в одни рамки морали: старик- туберкулезник запущенной стадии, совсем молодой парнишка с эпилепсией, сошедшая с ума женщина с мертвым младенцем, несколько человек с разного рода гниющими ранами, слепая старуха с выжженными глазницами, еще несколько человек с пневмонией…Судя по состоянию больных, лечить их никто и не начинал. Около четырех-пяти часов ушло на составление подробного курса терапии для каждого: списка препаратов, доз и просто народных рецептов для облегчения боли. Врач прекрасно понимал, что многим из них помочь уже не удастся. Медперсонал довольно скептично смотрел на метания Ксанфа, но ни мешать ему, ни, тем более, помогать ему они не порывались.
Последними ожидали осмотра вновь прибывшие. С ужасающей скоростью ЦРУ штамповало пациентов. Алдара резанула глаза – видеть ее среди больных было слишком неестественно - Ксанф замер на пороге.
Молчание. Прерываемое чуть-чуть сильнее слышным, чем у здорового человека дыханием.
- Лия, - умоляюще.
- Воды дайте, - настороженно-измученно.
Нескоро удастся привести больницу в порядок - отношение к пациентам со стороны персонала было безразличным до холода. Алдара протянула бутылку девушке.
Тихие шаги закрались в палату. Алдара почувствовала - Ксанф. Встала, оставив яблоки на тумбочке.
Кивнула, пройдя мимо. Не хотелось срывающимся голосом резать почти умиротворяющую тишину палаты - почти все больные спали.

***
Этот изматывающий день закончился за столом, в старом кабинете с запахом нафталина. Часы пробили полночь. Луна в окне неподвижно смотрела своим желтым глазом на Ксанфа.
- Ну что молчишь? И у тебя слов нет? - Луна не ответила.
Врач медленно поднялся, снял халат – еще нужно отражения найти – из кармана выпал подарок Алдары - шуршащая обложка сползла сама собой.
Фиолетового цвета шелковый, матово блестящий, почти даже не помявшийся в свертке, галстук привел с собой воспоминания о новогоднем бале. Ксанф завязал аккуратный узел и подошел к зеркалу: сил хватило только на то, чтобы улыбнуться – отличный подарок.

Пишет Алдара. 12.01.07

- Посмотрим, - бесцветно ответила она Эрлу, не заметив, что он уже ушел.
Темно. Стало слишком темно.
Слишком быстро.
Она попыталась схватиться рукой за стену, но она была где-то недосягаемо далеко.
Привалилась спиной, не в силах пошевелиться. Нет.
Не может быть. Не может.
Нет.
Пол проваливался под ногами.
Почему?
По ее вине сейчас может оборваться жизнь. И не одна.
Бесполезно заламывать руки. Надо что-то делать.
***
В каморке она улыбнулась бегло – на подоконнике лежала коробка конфет с запиской от Ксанфа. Тепло.
Коварство то ли бегало от хозяйки, то ли что-то замышляло. И Подлости не видно...
***
Девушка спала, неглубоко, прерывисто дыша; тонкие пальцы сжимали край бумажного на вид одеяла. Алдара не шевелилась, ощущая в воздухе дрожащее биение жизни в этом почти ребенке – Лия действительно была ее ровесницей на вид.
Алдара оставила ее и вернулась через пару часов с бутылкой воды и яблоками. В кармане грелся новогодний подарок Ксанфу, ради которого пришлось опять потревожить ставшего почти близким и родным портного.
Лия уже не спала. Взгляд в потолок переметнулся. Глаза встретили ненавистный цеховой мундир.
- Уйди, - прозрачный шепот.
- Можно, я останусь? Лия, пожалуйста.
Алдара опустилась на колени рядом с постелью.
- Хочешь яблок? Или воды?
- Чего вам еще надо? – устало. По-взрослому. Бесслезно.
- Я не знаю ничего о тебе. Кроме имени. Кроме того, что у тебя есть брат, - Алдара замолчала. - Был.
- Убили-таки? – чересчур безразлично.
- Не я.
Молчание. Прерываемое чуть-чуть сильнее слышным, чем у здорового человека, дыханием.
- Лия, - умоляюще.
- Воды дайте, - настороженно-измученно.
Нескоро удастся привести больницу в порядок – отношение к пациентам со стороны персонала было безразличным до холода. Алдара протянула бутылку девушке.
Тихие шаги закрались в палату. Алдара почувствовала – Ксанф.
***
Алдара ждала, пока Ксанф выйдет из палаты, в коридоре. Вглядывалась в зеркало напротив, читая на своем лице растерянность. Странные они, зеркала. Точно без задней стенки. Как будто за ними – свет.
Минуты растворялись в наступающем будущем.
- Что это за девушка? – Ксанф еще говорил шепотом – голос забрал с собой частичку тишины палаты, - зовут Лия, я посмотрел. Ты ее знаешь?
Алдара вкратце рассказала то, что ей было известно о девушке.
- Я знаю, что ты одинаково относишься ко всем пациентам, но… с ней не должно ничего случиться. У нее здесь брат… умер, - замолчала.
-С ней все будет хорошо. Обещаю, - юноша чуть сжал ее руку.
Алдара вздохнула, улыбнулась ассиметрично одним уголком рта:
- С новым годом. Пусть и через столько дней. Прощаешь?
Она осторожно достала из кармана небольшой сверток.
- Посмотришь… - их разговор прервали довольно резко: медсестра с серыми угасшими глазами, без всяких эмоций на лице даже не попыталась отозвать Ксанфа в сторону:
- Из седьмой мальчонка помер. Надо бы оформить быстренько и начальству доложить, - она облокотилась о дверной косяк и глубоко вздохнула, - никаких сил уже не осталось - умоталась совсем за сегодня.
За считанные секунды юноша скрылся за поворотом коридора - даже не попрощался. Алдара осталась одна.


Пишет Форсана. 15.01.07

Гостей провели в Розовую гостиную- тесную комнатушку, заваленную подушками. Её стены были затянуты в розовый шёлк, как в корсет, а по углам раскиданы позолоченные колонны разной высоты и упитанности.

Дворецкий в походном костюме, стилизованном под солдатский, предложил садиться. После чего дребезжащим старческим голосом «гаспадам гастям» по слогам было объявлено, что Эва Рупор вскоре к ним спустится и все вместе станут пить розовый чай. Слуга, хромая, вышел из комнаты, оставив Форсану теряться в догадках: станет ли бесцветный старик пить чай со всеми или останется хромать за дверью в одиночестве.

Тюремщик опустился на шёлковую подушку, привязанная девушка шумно приземлилась рядом. Подобрав под себя ноги, Форсана внимательно следила за тюремщиком. он резко поворачивал голову, переводя взгляд из стороны в сторону. Тюремщик спрятал левую руку в карман, поправляя время от времени складки костюма.

В гостиную проник сладковатый душок, после чего образовалась и сама мисс Рупор. Розовые стены тотчас стали жать, а оригинальные колонны, казалось, подобрались ближе к Форсане ещё на пару шагов. Тюремщик замер, почтительно склонив голову.

Дородная тётка кряхтя разместилась на подушках.

-Это и есть твоя плата? Занятно. Спасибо за шарф, голубчик, он очень идёт к моим глазам.

Тётка прищурилась, пытаясь поймать смеющийся взгляд девушки.


-Это… - начал было Тюремщик, но Эва его перебила.
-Какое мне дело до того, кто это? Хоть воровка, хоть фокусница-прохиндейка. Мне-то всё равно. Это твоя дальняя родственница из Алмы? Да-да, определённо, это какая-нибудь кузина.

Слова побежали весёлым ручейком, не встречая препятствий. Тюремщик так и не шелохнулся, застыв в странном полупоклоне. Сквозь одеревеневший взгляд просвечивали мечтательные нотки. Молодой человек явно думал «о лампе», без оглядки убежав в страну мечтаний.

-Знаешь, милый мальчик, - Не в силах сдержать усмешки, Фрося уткнулась в плечо Тюремщика, - она мне нравится. Миловидная такая, тоненькая. Вон как по-детски в жилетку тебе хнычет. Видать, нрав у неё кроткий. Да-да, определённо, послушный ребёнок. Нехорошо, мальчик мой, бросать детей на половине пути. Она захотела повидать столицу? Да, конечно же, не иначе.
Жестоко это с твоей стороны, но что поделаешь? Испугалась, голубушка?
Ну-ну, не пугайся, милая. Меня нечего стесняться Я беру её. Можешь забрать свою Лиличку у порога. Стой, куда побежал? Не бросай кузину, вон как за руку трепетно цепляется…

Ненависть Тюремщика кошачьим когтем прошлась по щеке девушки.

-Сядь, я сказала! Так-то лучше. А теперь мы будем пить чай. Эй, старикашка! Тащи сюда чашки, старый халтурщик.

Появился давешний слуга. Немилосердно дрожащими руками он наполнил три фарфоровые чашки. Несмотря на то, что заморозка уже прошла, к чаю Форсана не притронулась.
---

Наговорившись вдоволь, гостеприимная хозяйка перевернула чашку донышком вверх и поставила на блюдце. Посмаковав последние капли, Эва выпалила: «я на минуточку» и исчезла из комнаты. Тюремщик вынырнул из сладкой дрёмы и принялся ковырять верёвки карманным ножиком. Форсана инстинктивно дёрнулась при виде стали, тут же получив заслуженную царапину.

-Зачем пугаться, бесценная? Сиди смирно, времени мало.

Воровка предпочла последовать дельному совету.

-Прощай, бесценная, надеюсь, больше мы с тобой не встретимся. Тётя Эва о тебе позаботится, будь уверена.

Тюремщик порвал последние верёвки и ловким движением насыпал на ладонь немного порошка. Поразмыслив, на глазок добавил ещё немного.

-Соскучился я по твоему голоску, бесценная. Я таких, как твой – ржавых – раньше не встречал. Держи.

Пока Форсана слизывала порошок с ладони юноши, воровка подложила в карман Тюремщика серебряную ложечку.

В горле тут же заскребло когтями, а голова пошла кругом. Когда девушка пришла в себя, её уже заботливо поддерживала за талию тётя Эва и вела куда-то наверх.

-Экая ты болезненная девочка. Ничего, я тебя быстро на ноги поставлю.

Девушку оставили в уютной комнатке. Единственное окно осталось без подоконника, зато ширина оконного проёма впечатляла. Вскоре Форсане принесли молоко и сладости. Девушка присела напротив зеркала.

-Ну-с, с новосельем! – воровка чокнулась со своим отражением и потянулась за сладким.

В дверь постучали, а затем её аккуратно сняли с петель. За порогом, толкаясь локтями, застыли отражения. Простота ещё не успела убрать руку.
На бок положенная дверь в объятьях мускулистого детины перекрывала коридор. Нетерпение резво поднырнул под преграду и как ошпаренный кинулся к воровке.

-Молодец, Бунтарство. Я же говорил, что ей не терпится посмотреть на новые отражения. Я молодец. Я не зря торопился.

Нетерпение весело скакал по комнате, жонглируя конфетами.
-Ну чего ты ждёшь, знакомься!

Девушка переводила взгляд с одного отражения на другое. Дядечка с дверью подпирал потолок плечами. Названный Бунтарством недобро оскалился в ответ на Фросино изумление. Угловатый господин рядом – Раздор, как представила его Простота, - недовольно сложил руки крестом. Ярко-красная рубаха, казалось, вот-вот должна была поджечь лёгкое платье девушки рядом.



Бунтарство, видимо, умаялся держать дверь на весу и поставил её на пол, придерживая, чтобы не упала. Отражения замерли, и разом стали походить на поясные изображения цирковых актёров.

- Вы что здесь делаете? Кому было велено сидеть в комнате и не досаждать девочке? – невысокая Эва грозно смотрела на расступившихся перед ней хулиганов. – Мальчишка, это твои проделки? Ну-ка быстро! Прибери за собой, и тогда, может быть, я тебе кое-что покажу…

В глазах Нетерпения загорелся дерзкий огонёк.

-А может сейчас? Зачем же ждать, ведь…
-Нет. Прибери за собой, а там видно будет, - Эва заворковала, обратившись к девушке. – Не волнуйся, голубушка, сейчас всё будет хорошо. Ты должна быть здоровой, милая.
-Чего стоите, живо!

***
Часы полетели, разбиваясь о прозрачное стекло окна в комнате. Растаяло уже несколько дней, и Форсана полюбила смеяться и плакать в пустоту, с ногами забираясь на уютную ладонь окна.Ветер подхватывал обрывки стеклянного смеха и подбивал всё выше, к облакам. Фрося вновь прикорнула в оконной прорези, и иссиня-чёрная туфелька сорвалась с ноги девушки...


Пишет Эретри. 15.01.07

«Слышится. Этого нет»
Нет голоса и за зеркалом ничего нет. Нет.
- Закройте это зеркало тканью поплотнее. Я вам советую… Неладно с ним что-то.
- Это да, точно, спрячу… В подвал велю снести. А то и вот что – продам его вовсе… - бормотала хозяйка, принимая деньги за постой. Она была уверена, что зеркало – одна из причин эретриного отъезда. И, не желая более терять выгодных постояльцев так скоро, твёрдо решила избавиться от проклятого стекла.
И даже уже не помнила, что когда-то эта девушка сама попросила комнату с зеркалом побольше… Что ж, видно, для её памяти не было слова тяжелее хотя бы никса…
Да так оно и лучше.

……….
- Так откуда у тебя кинжал?
- Я… - Трусость, болезненно бледный парень, задрожал, машинально одной рукой схватившись за рукоять стилета, висящего на поясе, другой – за воротник своей нелепой куртки, расшитой красным узором, напоминавшим львиную гриву, - Я ничего… Я взял со стола в-в комнате… эт-той. П-под бумагами лежал. Я… я нечаянно.
Отражение втянуло голову в плечи. Глаза бегали. Трусость словно искал в воздухе невидимый ответ на вопросы, главные для него: «Не нагрубил ли, не осмелился? Не дерзнул ли слишком?»
- Да ведь врёшь, - Эретри нахмурилась, - Как в комнате… откуда там кинжал? Ты просто-напросто с ним появился. И всё.
- Да, наверное, - неуверенно прошептал Трусость. И заморгал часто. Если надо так, - он поверит.
Гораздо труднее поверить было для Эретри. Смутное воспоминание билось в голове, но девушка отгоняла его. Чтобы отвлечься, она достала из кармана зеркальный медальон, подаренный Ринном, открыла. Долго смотрела и, словно не увидев своего лица, поспешно спрятала.

……….
- Эретри, конечно. Ты вольна поступать, как знаешь, - Страсть помогала прибирать в комнате. Она не опечалилась даже, когда Эр сообщила ей о своём решении: взять с собой только Верность, Упрямство, Стойкость и Трусость. Ни тени огорчения не выказало лицо Страсти, разве что стало каким-то более чётким и ярким. Будто бы очерченным углём, - К тому же нам троим всё равно скоро исчезать придется. Бери тех, кто поновее.
От таких слов Эретри чуть не выронила из рук лоскут. Она уже битый час тщетно пыталась забинтовать клейменую ладонь: не хотела, чтобы кто из родных увидел. А теперь руки и вовсе задрожали…
Страсть следила за ней с еле заметной усмешкой.
- Хорошо... что вы меня отпускаете. Спасибо, что не пришлось просить…
- Это легко, - Страсть притворно вздохнула, - Легче, чем человеку. Да и простила я тебя уже давно…
- Спасибо, - повторила Эретри. Повернувшись, она быстро вышла из комнаты. Чуть не столкнулась со Вздорностью, он, как всегда, бежал во всю прыть. За ним – Благородство.
Оба молча стали в центре комнаты, глядя исподлобья на Страсть, точно она была всему виной.
- Спокойней, отражения, спокойнее. Не люди, а мы оставляем людей, разве вы забыли?..
Беззвучно смеясь, Страсть подошла к зеркалу, поправила сползающий чехол.
- Бедная…

………
В дороге Верность вдруг стала напевать – без слов была песня, негрустная и невесёлая. Не тягучая, не живая слишком, но такая, какой и должна быть мелодия для дороги.
… И сам собой представился край, далекий от здешних земель. И снова было море, был корабль, но старый, спущенный на воду давным-давно да так и не вернувшийся к берегу. Он плыл вдоль самого горизонта, не слушал волн, и чайки молча летели позади. Неведомая песня вплеталась в паруса корабля лентами, волочила его, безвольного, за собой по морю. Корабль боялся и любил её, и хоть нить горизонта больно резала днище, всё равно шёл туда, куда вела она. А знал ведь, что исчезнет там. Что эта песня его же и будет оплакивать потом, запутывая снасти другого корабля на этом же горизонте. И что море его никогда не оплачет…
Исчезло – Верность смолкла. Видение растаяло, только воздух ещё казался солёным. И мерцающим – от близкой воды.
- Это зазеркальная песня?
- Нет, это песня людей… человека. Её пел один человек… я у него отразилась когда-то. Это вовсе не странно, Эр, что я помню. Хотя, конечно, Лорд отражения от памяти оберегает. Особенно «любимиц» своих: Страсть, Терпение, Счастье… Эти-то и вовсе не знают прошлого.
- А ты…
- А я – Верность, - отражение прикрыло ладонями щёки, словно стараясь скрыть набегающую краску, которой не было. – Я хоть и нелюбимая, но ему без меня тоже трудно. А мне – трудно… если без памяти. И вот он позволил помнить из прошлого слова… ну, а всё прочее – стирает. Это, казалось бы, смелый дар… Но Лорд не просчитался. С отражением разве кто разговаривал когда-нибудь? Что-нибудь на память сказал кто? Нет. А даже если и случалось, всё равно – пусто, не стоили такие разговоры МОЕЙ памяти. Так вот и получилось, что из всех прежних «бесед» с владельцами я помню вот только эту песню… песню неизвестного мне человека… да и ту без слов.
Замолчала. В тишине стук копыт и колес стал тоже как будто тише. Ринн коснулся руки Эретри: «Не слушай её. Отражение. Зачем тебе?»
Девушка взглянула на него, ему показалось, с недоумением. Удивляясь. Потом только Ринн заметил, что она не видит его.
- Незачем, Ринн, незачем… Я и не слушаю, Ринн, правда. Честное… слово.
Попробовала улыбнуться. Долго терла себе лоб. Поправила повязку, скрывавшую клеймо. Взглянула на Трусость: он спал, обеими руками вцепившись в рукав Стойкости, будто та могла его защитить от темноты. Темноты, которая у отражений вместо сна.

- Знаешь, Верность, это очень известная песня людей.
Эретри нащупала цепочку на шее. Как же так, вроде снимала… Или снова надела, уже не помня?
…Чересчур тихо стало. Будто что-то молча летело вслед за кебом, молча прислушивалось к их разговору. И время оглядывалось назад, качало и баюкало.
- Домой… Я возвращаюсь… Я счастлива, счастлива, счастлива… - шептала Эр себе, то ли уверяя, то ли надеясь.
А Ринн не знал, что сказать и стоит ли слушать…
Он закрывал глаза вместе с Эретри, делал это просто, чтобы быть с ней заодно.
Желал. Приноровиться, поймать дыхание и жить так, в одном ритме, не пополам... Ринн только не засыпал, когда она засыпала. Боялся заснуть. Ему не снились сны - вот чего он страшился: ведь из-за этого он был Эретри не равен.
…А дорога всё бежала и бежала вперед, и тянула за собой тени туч и деревьев.


Пишет Хаос Мира Зеркал. 26.01.07

Анастасиус, Никта
(совместно)
- Ну что? – Хаос набросился на Таса с расспросами, как только он вышел из комнаты.
- Она...ей плохо, как ещё может быть человеку при смерти? - Анастасиус недовольно поморщился.
- Я это понимаю, - от тона Хаоса в зазеркалье стало настолько холодно, что по зеркалам начала расползаться паутина инея, - что можно сделать для неё? Чтобы она захотела жить?
- Вы спрашиваете меня?! Я не знаю, что мне с собой делать, а Вы приводите меня к больной девушке, которая страдает от своей безысходной ситуации, физических мучений и Вашего присутствия, и спрашиваете меня, что делать?! - он выпалил это на одном дыхании, замолчал... Холод коснулся Таса, словно разбудил:
- Единственное, что она просила - это не видеть Вас...
- Вполне объяснимое желание, - усмехнулся Хаос, - это все?
- Для меня не всё, - Анастасиус успокоился, голос стал ровнее, - что же Вы будете делать с ней? Ей же больно. Каждую секунду, с каждым словом всё больнее. Я это так близко чувствовал...
- Все будет хорошо, - голос Хаоса стал бархатным, - теперь все будет хорошо. Нужно будет только найти донора, она потеряла много крови.
-Что значит - будет хорошо? Вы видели её состояние? И я его тоже видел.
- Вы ставите под сомнение слова Хозяина Мира, Советник? – удивился притворно Хаос.
- Мне от Вас не игра нужна, а правда. Неужели это необходимо скрывать от Советника?
- Что Вы хотите знать, Анастасиус?
- Как Вы её спасёте.
- Вы спасете. Сделаете переливание крови, и все будет хорошо, - ответил Хаос.
- Сомневаюсь, - удручённо произнёс Анастасиус. Он почувствовал усталость - сначала долгая дорога в Эйзоптрос, потом переход в Зазеркалье, разговор с Никтой, теперь с Хаосом... И от сознания своей ничтожности перед Зеркалами, судьбой, тем же Хаосом начинала болеть голова.. Вспоминая состояние Никты, Анастасиус чувствовал, как малы его мучения по сравнению с её... Но мучения от этого не прекращались, а ещё с большей силой досаждали, топтали мысли и силы.
Хаос приблизился к нему и положил руку на плечо:
- Вы здесь, - он мягко развернул Таса к зеркалам, - и это многое поменяло. Никта как будто знала…
Зеркала осветились изнутри бледным медовым сиянием. От холода не осталось и следа.
- Произнесите её имя, - предложил Лорд.
Анастасиус непонимающе посмотрел на Хаос и, отстранившись от Него, сказал: "...Никта"
- Никтааааааааа, - повторил за ним мертвый шепот.
И на золотой сияющей поверхности зеркал расцвел багряный узор, он стремительно разрастался, заполняя всю площадь зеркал.
Хаос протянул ему тонкий стилет со стеклянной рукояткой:
- А теперь кровь, - он кивнул на руку Таса, где раньше на ладони горело клеймо, - если, конечно, хотите спасти её. Хотите?
- Хочу - так и не произнёс он, поспешно надрезав себе кожу на ладони.
По указанию Хаоса Анастасиус приложил её к полу. Бережно, как к Никте... С надеждой, как и Никта смотрела на него после вопроса "А есть ли жизнь после рабства?"...
Кровь впиталась в стекло, и багряный узор расцвел алым. В зазеркалье стало тепло.
Лорд Хаос отшатнулся от Анастасиуса, замер у одной из стен, превратившись в тень.
Теперь Советник стоял в центре ярко-красного пятна, похожего на цветок.
В какой-то момент он почувствовал странную тягучую тяжесть в груди. Сердце спазматически сжалось, чтобы вытолкнуть её из себя. Тяжелая волна перетекла в сосуды. Анастасиус чувствовал, как она движется вниз по руке, к порезу.
Капли крови стали густыми и тягучими, падали медленно, будто нехотя, и разбивались об пол в кляксы красного металла.
А сердцу стало легко и счастливо.
Свобода.
- Хватит! – Хаос по-прежнему стоял в стороне. Видно было, что он хотел приблизиться, но не решался, - остановитесь. Хватит. Вы погибнете.
- Нет, - ему на самом деле становилось легко.
Последнее слово Хаоса «Зачем?» утонуло в теплой и умиротворяющей темноте.

Никта проснулась от чувства тревоги.
Комната была наполнена медным светом.
На потолке лениво сплеталась в сложное кружево багряная лента.
Это же кружево струилось вниз по стенам, по полу, опутывало ножки стеклянной кровати.
Никта попыталась встать, но к ужасу своему обнаружила, что привязана намертво к кровати красной теплой лентой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась…
- Кровь, - прошептала она, не веря своим глазам, - кровь… Чья?
- Советника моего, - раздался из единственного темного угла комнаты знакомый голос, - пожертвовал собой, чтобы спасти тебя.
- Нет! – Никта начала рвать теплые нити, - нет! Ты не должен был ему это позволять! Не ради меня! Нет! Только не это! Лючия… Теперь он! Нет. Пожалуйста, Хозяин.
- Я готов его спасти, - Хаос вышагнул в медный свет без страха, - только что мне за это будет?
- У меня не осталось ничего! – она впервые перешла на крик, - У меня ничего не осталось! - кричала от отчаяния. От боли. От внезапного осознания, что смерть отступила, - ничего. НИЧЕГО. Я НИКТО.
- Тогда просто прими то, что я хочу предложить тебе, - Лорд подошел к кровати и опустился «на колени».
- Что?
- У меня нет «сердца», поэтому предлагаю только руку, - Хаос протянул ей «руку», - ты согласна?
- Я не могу…
- Значит, все-таки что-то осталось ещё, - прошипел Лорд, - Никта не никто.
- Спаси его. Пожалуйста.
- Да не угрожает его жизни ничего! – разозлился вдруг Хаос, - жив он. И свободен. Как хотел, – встал резко и быстро направился к двери.
- А Любовь?
- Ты жестока, Никта, - покачал головой Хаос, не оборачиваясь, - как же ты жестока.
Взмахом сорвал кружево с потолка, стен, пола, скомкал его в небольшой клубок и бросил в девушку со всей силы.
Удар пришелся в самое сердце.
Никта упала на подушку без сознания.

- Советник, - позвал он.
Анастасиус открыл глаза.
- Позаботитесь о ней, ладно? – Хаос кивнул на Никту, которая лежала рядом, на полу, - там, в Эйзоптросе.
- Да, конечно, - он был немного дезориентирован и растерян, единственное, что нашелся спросить, - а рука? Не вернете ей?
- Я предлагал, - усмехнулся Хаос, - она отказалась.
Анастасиус поднял Никту на руки и шагнул к зеркалу.
На этот раз серебряная гладь была мягкой и теплой как атлас.
- Спасибо за Любовь, - ему показалось, что он услышал за спиной холодный шепот, - возвращаю одолженное.
Он вышагнул в комнату, которая явно была гостиничным номером.
На столе остались бумаги предыдущего владельца и квитанция об оплаченном счете за проживание.
Анастасиус замер от удивления, на бумаге в графе «хозяин номера» значилось «Эретри Алкарин».

Анастасиус
ХУЛИГАНСТВО меняется на ЭГОИЗМ

Никта
НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ

Теодор Эквус-Монтероне

- А что мне за это будет? – появилась надпись синим на зеркале с обратной стороны.
Тео почти не удивился. Буквам, выступившим на амальгаме. Значение - другое дело.
Неужели Хаосу что-то нужно?
Но он ведь не человек.
И вообще не живой, в общепринятом смысле.
Потому что всё живое смертно.
И всё же...
- Не знаю. Может быть, душевный покой?
- Интересное предложение, - прокомментировала новая запись его слова, - считаете, что в состоянии в Хаосе установить покой? Мания величия?
- Не я. Вы.
- Я выполню Вашу просьбу, - внезапно вернулся к обсуждению темы Хаос, - если Вы согласитесь передать город и титул тому, кого я назову Вам. Без права вернуть себе то и другое, если передумаете.
- Себе? Нет. Я только хочу, чтобы это не повредило Аквилону.
- То есть условие Вы принимаете?
- Да.
- Замечательно, Теодор Эквус. Вы свободны. Завтра в городе на Аквиле начнет править другой губернатор. Только в Аквилон Вам съездить все же придется. Дела сдать.

После того, как все дела по управлению городом официально были переданы маркизу Форису, а ныне герцогу Форису Аквилонскому, Теодор Эквус покинул Аквилон, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Теперь у него не было ни титула, ни фамилии, ни должности. Ничто не связывало его с этим городом более.
Вскоре Форис доказал, что является рачительным хозяином и опытным градоначальником, устранив многие из недостатков системы правления покойного герцога Аквилонского.
До вступления в должность он был ничем не примечательным в среде золотой молодежи, кроме неудержимых кутежей и маниакального пристрастия к карточной игре, молодым человеком.
Никто не представлял себе, что юный маркиз способен измениться в одночасье столь радикально.
Но он изменился. Это факт. Объяснение которому знали только, пожалуй, его родители, к которым накануне инаугурации пришло письмо из Эйзоптроса (выступило кровавыми буквами на зеркале в гостиной).
К сожалению, имя этого же губернатора навсегда оказалось связано и с самым страшным и разрушительным наводнением в истории Аквилона.
Ночью Аквил неожиданно разломал лед и выплеснулся на набережные города. Уровень воды поднялся до вторых этажей домов в считанные секунды. К вечеру следующего дня Аквилон перестал существовать. Видны были только крыши домов.
Закончилось наводнение так же неожиданно, как и началось.
Вода ушла, оставив после себя мертвый город.

- Вот он, Эйзоптрос, - Теодор выглянул из окна кареты, - город, которым правит его… Будущее, - он посмотрел на Фелицию: та спала, скрючившись на сидении и положив под голову бархатную подушечку. София и новое отражение, Волнение, ехали следом в отдельной карете.
История любит повторяться.

СМЯТЕНИЕ меняется на ВОЛНЕНИЕ

Алдара
Она решила побыть в ту ночь с Лией.
Своего рода искупление.
За то, что не уберегла её брата.
В полумраке палаты руки девушки, лежащие поверх одеяла, светились бледно-серым. Алдара к своему стыду и смущению никак не могла оторвать взгляд от жирных бордовых похожих на слепых червей рубцов, обвивающих тонкие кисти, предплечья. Она не могла не думать о том, кто ТАК жестоко истязал Лию. И в голове никак не укладывалось, что стеснительный, щепетильный в вопросах этикета до неуклюжести Эрл мог… Нет. Алдара тряхнула головой, пытаясь избавиться от яркой картинки, появившейся у неё перед мысленным взором. Некстати подумалось: а пытала ли Никта кого-нибудь? Алдара вспомнила её насмешливый взгляд, резкие жесты и слова. Да. Вполне возможно, что пытала.
«Что я здесь делаю? – вдруг впервые за все это время она поняла, что тогда в гостинице совершила ужасную ошибку, - не мой уровень. Не моя игра. Я не могу так. Как они. Не тяну. Не мой уровень».
Лия открыла глаза: «Пить».
В бутылке не осталось ни капли, поэтому Алдара, успокоив девушку и пообещав скоро вернуться, направилась на сестринский пост.
Здесь работа просто кипела, несмотря на поздний час.
Она увидела нескольких людей в черной униформе палачей, они разговаривали о чем-то с медсестрами, подписывали какие-то бумаги.
- Что происходит? – поинтересовалась Алдара.
- Новых пациентов привезли, - недовольно буркнула в ответ медсестра, - как всегда больше, чем мы в состоянии принять. Придется срочно освобождать кровати. Вам-то что надо? Заняты мы очень. Может, попозже подойдете?
- Там одной пациентке нехорошо, нужно немного воды.
- Сейчас, - медсестра метнулась в процедурную и вернулась с мерным стаканчиком, в котором была вода.
***
Алдара села на край кровати, помогла Лие приподнять голову и очень аккуратно напоила девушку.
Ей вдруг почудилось, что кто-то принес в палату корзинку с миндальными пирожными из «Маргаритиной сказки», лучшей кондитерской Эйзоптроса. Она даже улыбнулась этой странной иллюзии.
Тело Лии вдруг задрожало, мышцы свело судорогами, она открыла глаза широко, огромным усилием перевела взгляд полный ужаса и ярости на Алдару, захрипела страшно: ТЫ!!!!!!!!!!!!! и потеряла сознание.
Алдара бросилась к медсестрам за помощью, но те не обратили на её крики никакого внимания.
Без спешки и волнения проследовали в палату, заглянув по дороге в ординаторскую, чтобы позвать врача.
Лия к тому моменту уже была мертва, для констатации чего и понадобился врач.
Её завернули в простыню, перенесли на каталку и вывезли в подвал.

ВОСТОРГ меняется на ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ

Эретри
(совместно)

Это, казалось, дольше вечности будет так: повороты, мокрые камни, дождь… Не было разве что дорожной пыли. Капли прибили её к земле, как притоптали. Да только ничего от этого не становилось лучше: не ощущалась совсем, исчезала дорога, часы тянулись пустоголосые и уходили в никуда.
Путь домой… что ж, пускай даже и такой, пусть.
Ближе к полудню - случилась непредвиденная остановка. Колесо угодило в канаву, размытую дождём. Треснуло.
Путники выбрались из кеба и сгрудились у обочины. Небо над ними было темно. Сонные отражения развлекали себя тем, что наблюдали, как возится с неполадкой кебмен и злили его советами.
Эретри стояла ото всех поодаль, кутаясь в бесполезный плащ. Они совсем недалеко отъехали, позади всё ещё были видны очертания города, а расстояние не скрадывало тяжелого блеска крепостных стен. Тяжесть эта гнула к земле, заставляла смотреть только под ноги. Но Эретри никуда больше и не хотелось смотреть. Ей хотелось, чтобы вокруг были люди, много людей, чтобы они шумели, толпились и толкались, как на базаре. Чтобы в них утонули мысли. Как в пруду, как в ряске. Надолго. Насовсем…
Внезапно послышался скрип давно не смазанных колес. Проезжавшая мимо, по пути в город, купеческая повозка сочувственно остановилась.
- Бедолаги… Кто ж едет в такую стынь? – закричал правящий, - Хорошо бы не подморозило к вечеру, да и так-то – гибель, а не дорога! Но до города всё же недалеко, а я порожний… Не подбросить, нет?
Вопрос словно ошеломил Эретри. Несколько секунд она молчала, силилась вспомнить, что ли, как следует ответить. И что ответить… Вздрогнула потом, как будто срывая с себя наваждение. Подняла руку:
- Я забыла… ты знаешь… я забыла?.. Перстень! Да, точно, он лежал на столе в гостинице… Не взяла. Мне нужно вернуться, Ринн, это очень важно.
Ринн кивнул. Или поежился. Из-за дождя было трудно понять.
- Будьте любезны… да-да, до города, - движения Эр стали лихорадочны, она словно действительно вспомнила что-то, о чём не следовало забывать, - Ринн, ты с отражениями… дождитесь, когда починят этот кеб и отправляйтесь дальше, в Кориотту. И передайте там…
Ринн подошёл к ней и взял за руки, остановил, как больного в бреду.
«Я – только с тобой»
И чуть-чуть точно приостановился дождь.
- Хорошо, - пересохло во рту, через силу Эретри улыбнулась, - Ты – со мной. Конечно.
Одну руку она освободила, чтобы подальше в карман спрятать потяжелевший вдруг перстень…


Храбрость была в той самой комнате, где когда-то встретились Хозяин Мира и его Советник.
Она влезла на «стол» и теперь сидела, беззаботно болтая ногами и напевая считалочку, которую успела подцепить в Мире у дворовых ребятишек:
«Эни-бени, рики-браки,
Буль-буль-буль, корики-шмаки,
Энес-бенес-космодене, бац!»

Хаос тайком наблюдал за ней некоторое время, а потом вошел в комнату и, скрестив руки на груди, холодно отсчитал:
«Эни-бени, люки-паки,
Куль-буль-буль,
Каляки шмаки,
Эос, деос, кракадеос»

Храбрость вздрогнула от звука его голоса, обернулась медленно и посмотрела в темноту под капюшоном с мольбой.
- Поиграем? – он подошел к девочке и попытался погладить её по щеке.
Она отшатнулась от него, почувствовав бешеную ярость и злость, которую излучала тьма.
- Помнишь, - усмехнулся Хаос, - знаешь, зачем я здесь.
- Будет больно?
- В самом начале – да. Потом будет легко и просто.
- А если я не хочу так?
- А как хочешь?
- Экете, бекете, экете, ме,
Эки, пеки, грамотеки,
Абуль, фабуль, мине.
- Ниточка-иголочка
Ти-ти, улети,
Обратно ко мне прилети!
- Она уходит…
- Я знаю.
- Можно тогда не будем играть?
- Почему?
- Я ведь все равно… - Храбрость тряхнула головой упрямо, - зачем в стакане вода?
- За стеклом, - Хаос повел рукой, в комнате стало темно, только волосы Храбрости горели как огонь, - Летела стая, совсем небольшая. Сколько было птиц и какие?
- Семь сов.
- Умница, Готова?
- Нет, ну, пожалуйста, - Храбрость поджала ноги, обхватила коленки руками и зажмурилась, понимая, что умолять бесполезно.
Если бы попросили её в тот момент описать, что она чувствует, наверное, она бы сказала: «Ощущение такое, что из сердца какая-то злыдня вытянула жилку-ниточку и начала сматывать её в клубок, отрывая от сердца по кусочку. Медленно. Беспощадно».
Храбрость и сама сжалась в клубочек, заплакав горько.
- Прости меня, я не могу подойти сейчас, - мрачно сказал Хаос, - нельзя. Сожгу.
- Боооольно, - проплакала Храбрость.
- Я знаю, - ответил Хаос.
- Помоги мне.
- Нет, - Хаос отвернулся.
- Помоги, - прошептала она.
Хаос обернулся, завел «руки» за спину:
- Сидел Хаос на лавочке.
- Считал свои булавочки, - Храбрость встрепенулась радостно.
- Раз - два - три, - продолжил Хаос
- Королевой будешь ты! - закончила Храбрость. Она, было, ободрилась, но очередной «виток нитки, накручиваемой на клубок», заставил её заскулить обиженно от боли.
- За морями, за горами, - Хаос подался вперед, но заставил себя отступить и вновь завести руки за спину.
- За железными столбами, - продолжила Храбрость, но на этот раз с обреченностью и печалью терпкой.
- На пригорке - теремок, - продолжил Хаос.
В комнате повисло молчание.
Сердце убывало стремительно. Храбрости сложно стало продолжать.
- Говори, - приказал Хаос, - не останавливайся.
- Помоги мне, - Храбрость подняла на него заплаканные глаза.
- Не могу, - покачал он головой.
- На дверях висит замок, - она совсем смирилась со своей участью.
- Ты за ключиком иди, - настойчиво продолжал Хаос.
- И замочек отомкни, - закончила считалку Храбрость, - половинка. Осталась.
- Мы успеем ещё одну, - успокоил её Хаос, - думай только о следующей строчке.
Храбрость кивнула.
- Мы делили апельсин, - начал Хаос.
- Много нас, а он один, – продолжила Храбрость сосредоточенно.
- Эта долька - для ежа, - сказал Хаос
- Эта долька - для стрижа, - медленно, сквозь зубы ответила Храбрость.
- Эта долька - для утят, - усмехнулся Хаос.
- Эта долька - для котят.
- Эта долька - для бобра.
- А для мрака – кожура, - на этой фразе Храбрость хихикнула.
- Он сердит на нас - беда!!! – громко и грозно произнес Хаос.
- Разбегайтесь кто куда! – Храбрость спрыгнула со стола и, потянув на себя невидимую нить, прижала к груди ладонь, - перестало! – прислушавшись к себе, удивилась она.
- Правильно, - Хаос прислушался к зеркалам, - возвращается.
Храбрость подошла к нему и попыталась взять за «руку», он оттолкнул её грубо и, растворился в Мрак.
Вернулся позже. Насколько позже, сказать было невозможно.
Изменился. Очень.
Храбрость больше не ощущала нехорошего злого обжигающего холода.
Он подошел, встал на колени и обнял её.
- Огонёк, - мягко и по-доброму.
Она обняла его в ответ:
- Зло.

*******

Пытка сгладила скорбные складки на лбу, у глаз и рта. Пытка стерла воспоминания. Пытка обрезала нитку, что связывала отражение с Другом.
И в следующий раз, когда Хаос обратился к ней фразой «На златом крыльце сидели», Храбрость только улыбнулась непонимающе и потянула его с удвоенными усилиями дальше по коридору: «Ну, идем же! Ты должен его увидеть! Он зеленый и так цокает смешно».

СТРАСТЬ меняется на БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Ксанф
Ксанф только-только успел завязать полузеркальным узлом подаренный на праздник галстук (ему хотелось порадовать Алдару, в последнее время она совсем сникла), когда услышал полный отчаяния и ужаса крик девушки. Под ложечкой неприятно засосало. Он вылетел из комнаты и рванул вниз по лестнице.
В следующий миг мир погрузился в темноту.
Когда он вновь открыл глаза, над ним стояли медсестры, главврач и новое отражение – Цинизм.
- Ну, Вы в рубашке родились, Ксанф, - главврач привычным жестом перекинул на плечи стетоскоп, - если бы не вашего новое отражение, это – он показал доктору разрезанный слева у узла галстук, - Вас бы удавило насмерть.
- Как? – Ксанф закашлялся и прохрипел, - случилось?...
- Зацепился он за стойку лестницы, - объяснил врач, кивнув на металлическую трубку с железным рельефным узором и лампой на верхушке, одну их тех, что украшали лестницу, - А Вы поскользнулись и полетели вниз, - встрял в разговор Цинизм, - хорошо, что шею не сломали.

НЕУРАВНОВЕШЕННОСТЬ меняется на ЦИНИЗМ

Сильвия
ОТКРОВЕННОСТЬ меняется на ИСКРЕННОСТЬ

Рита
ХЛАДНОКРОВИЕ меняется на СОГЛАСИЕ

Форсана
СПЛИН


Пишут Анастасиус, Эретри, Никта. 09.02.07
Совместно с Лордом Хаосом

Первые минуты он молчал и просто держал Никту на руках. Смотрел на её спокойно закрытые глаза. "Красивая" - при этой мысли сердце словно вздрогнуло, он почувствовал в груди волну чего-то тёплого и ... такого светлого, хорошего, так похожего на всё, что было связано с Оливией... Любовь? Он вернул её?!...Нет, нет...Не может быть...Хотя. Как же это можно знать?
- Да хватит уже держать эту на руках! Обрати на меня внимание, в конце концов!! - низкий, противный властный голос заставил его снова вздрогнуть. Он обернулся. Женщина среднего роста, большие холодные сероватые глаза и длинные руки, непривлекательно худые. Анастасиусу меньше всего хотелось сейчас знакомиться с этим отражением, так явно читалась на её лице принадлежность к Зеркалам.
Он, не произнося ни слова, прошёл к кровати, нежно положил Никту. Захотелось увидеть её глаза. Открытые...
- Ты можешь уйти? Или спуститься вниз, попросить врача?
Отражение презрительно фыркнула и уселась в кресло напротив Никты.
- Я не привыкла оказывать услуг.
Анастасиус поморщился, как стал часто это делать в последнее время. Быстро вышел из номера, чтобы быстрее вернуться.
В голове звенело имя... Эретри Алкарин...
Никта открыла глаза. На стене лениво развалилось солнечное пятно. В широком луче света танцевали пылинки. В комнате было тепло и светло. Она приподнялась на локте.
- Очухалась, - недовольно надулась незнакомка, сидевшая в кресле напротив кровати, - из-за тебя он ушел. А должен со МНОЙ быть. Мне вот, может, тоже врач нужен. И поболе, чем тебе.
Никта проигнорировала ворчание отражения, продолжив осматривать комнату.
Гостиничный номер, не иначе. Ни одной личной вещи. Ничего, что могло бы рассказать о хозяевах.
- Да-да, заходите сюда, - послышалось из коридора.
Анастасиус вбежал в комнату, ведя за собой пожилого мужчину. На последнего был небрежно накинут белый халат, а очки сползли на кончик носа. По его встрёпанному виду было видно, что сегодня он никак не собирался врачевать. Костюм под халатом был светским, с претензией на щёгольство.
Анастасиус удивлённо взглянул на очнувшуюся Никту и улыбнулся.
Старичок недовольно пробурчал: "Стоило так нестись". Потом вздохнул и сел на кровать, прищурился: "Ну что, барышня, давно ожили?"
- Это кто? – Никта проигнорировала и вопрос врача. Казалось, что кроме Анастасиуса она решила вообще никого не замечать.
Вот и на Нерешительность, свое новое отражение, которое топталось на пороге, даже взгляда не бросила.
- Врач, - продолжал смотреть на неё и улыбаться Анастасиус, - я хотел, чтобы ты поскорее пришла в себя.
- Спасибо, - Никта улыбнулась в ответ. Совсем другой, подумалось ей. Не такой, как за зеркалами. Может это просто солнце. День? – мне не нужна помощь. Я справлюсь сама.
Поманила Таса, а когда он подошел, прошептала на ухо: «Есть хочется только. Безумно».
Счастливая улыбка не сходила с лица Анастасиуса, пока он выпроваживал продолжающего ворчать доктора и заказывал внизу сразу завтрак и обед для Никты. Он выбежал на улицу в поисках цветочного магазина, но купил букет больших ромашек у симпатичной девушки, сидящей с корзинками цветов около отеля.
Так же быстро вернулся в номер. Положил букет рядом с Никтой на кровать.
- Я не знаю, какие цветы ты любишь... Рад, что тебе лучше.
Никта подняла здоровой рукой букет, прижала его к себе другой, покалеченной и вдохнула цветочный запах:
- Это самый лучший букет из всех, что мне дарили когда-нибудь, спасибо!
Эгоизм Анастасиуса помрачнела темнее ночи.
- А ты поешь? Я разделила поровну, - Никта кивнула на стол, - поешь. Тебе тоже силы нужны.
- Нет, я не хочу пока. - Да уж, сил на вас смотреть нет, - отражение начало ёрзать на кресле, заметив ещё какую-то девчонку в дверях - потенциального отвлекателя внимания. Когда Никта принялась за еду, Тас вновь подошёл к столу, на котором лежала бумага с именем Эретри Алкарин. Он внимательно разглядывал её, словно можно было ещё что-то узнать, кроме того, что Эретри была постояльцем этого номера до их появления. - Никта, ты наверняка знаешь Эретри Алкарин? По-другому и быть не могло. Хаос не любит случайностей.
Никта побледнела.
- Да и ты её знаешь, вообще-то. Мы были вместе на балу. И в Рубиновой. А почему ты спросил?
Он поднёс ей найденный счёт.
- Совпадение, - она сама не особо поверила в то, что произнесла, - очень в Его духе совпадение, - быстрый взгляд в сторону зеркала.
- Да? Ты думаешь? - он задумчиво сел на край кровати, спиной к зеркалу, - это очень странно. Может, с ней что-то случилось? Куда она могла уехать из гостиницы?
- Куда угодно вообще-то, - Никта взяла его за руку, чтобы он посмотрел ей в глаза, - Тас, мы уже не в зазеркалье. Здесь обычный, нормальный мир. Почему сразу что-то плохое? Может, просто номер разонравился или она нашла себе квартиру. Может, замуж вышла и переехала к мужу.
Почему обязательно «что-то случилось»?
Он мало успокоился словам Никты, хоть и улыбнулся и согласился с ней вслух.
- Если хочешь, я могу попытаться найти ей по своим… - она осеклась, - МЫ можем попытаться найти её. Если тебе важно знать, что с ней.
- Не знаю, может, я на самом деле всё преувеличиваю. Это кажется странным. Зачем, зачем именно в этот номер?! Мог вообще в подвал ко мне вывести. Хотя ... там нет зеркала в полный рост.
- Лорда понять – разум потерять, - ответила Никта ему пословицей.
Эгоизм, долго ожидая момента заявить о себе, громко расхохоталась, надеясь, что Хаос этот разговор не услышит. Особенно её громкий наглый смех.
Анастасиус продолжал игнорировать поведение отражения. И опять лишь согласился с Никтой.
Дверная ручка. Эр остановилась, рука согнута в локте – в одном движении до лёгкой меди. Не то. Когда уходили, Эретри повернула ручку вверх, как это обычно делала хозяйка гостиницы, - знак оставленной, свободной комнаты. «Знак пустоты»
Теперь же она горизонтально лежала, и казалось, что это солнечные блики опустили её так, облепив со всех сторон. Было словно теплее за дверью. Уже заселился кто-то? Возможно. Но кто же, само Солнце?.. За спиной Ринн вопросительно положил ей на плечо руку.
«Ничего не случилось?» И, прежде, чем Эретри могла ответить, он шагнул к двери и постучал. Раз, два… Это как сердце забилось в старых досках. Из глубины прозвучало:
«Войдите»
Зачем-то Эр пропустила Ринна вперёд. Возможно, ей нужна была тень, чтобы свет не ослепил и позволил увидеть того человека. А возможно, и просто хотела, чтобы Ринн первый увидел.
Да всё равно ей пришлось зажмуриться, оставляя полумрак коридора.
А когда открыла глаза, то… Нет, нет, невозможно… Советник. Она могла только не верить, закрываясь ладонью от чистых лучей, льющихся из окна. Пугающее что-то, незнакомо новое было в облике Советника. То, что и манило, и жгло зрение жестоко…
Он сам смотрел удивленно, только мог сказать:
- Здравствуйте…
Потом Эретри увидела девушку, лежавшую на кровати… И медленно опустила руку.
- Здравствуйте, Никта…
- «Хаос не любит случайностей», - хмыкнула Никта, обращаясь к Анастасиусу, - не удивлюсь, если через некоторое время сюда подтянутся бургомистрша и Тео.
-Или сам Лорд, - попытался пошутить Анастасиус.
Он практически не удивился появлению Эретри и ...её спутника. Неужели, про мужа Никта не зря сказала?
Эретри же, как ни была она поражена, почти сразу обернулась к зеркалу. "Чехол снят".
- Неужели вы... вы были там?
Никта переглянулась с Анастасиусом. Взглядом попросив ответить. Сама же спрятала лицо в букете ромашек.
- Да, были, - ответил за них обоих он.
Ринн смотрел на "гостей" и, как видно, старался припомнить, где мог видеть их. Он не спрашивал Эретри, явно уверен был, что вспомнит.
Придвинув стул, Ринн сел, кивнул в знак приветствия Никте и Тасу.
Эретри, ничего больше не говоря, подошла к зеркалу.
"Славные гости были у тебя, верлонт" Она знала, что стекло услышало её мысли: красной россыпью искры выступили из темной глубины.
"Хорошо, что отпустил. А по-хорошему отпустил ли?"
Искры погасли.
С внутренней стороны стекла неумолимая, неуправляемая, темная сила нацарапала кровавым, словно шкуру содрав с зеркала:
«Не тебе оценивать, Зодчий, хорошо ли, плохо ли. Сердце темно».
- Никогда не промолчит, - прошептала Эретри, покачнувшись. Ринн уже был рядом, придержал, не дал упасть.
"Отойди" - рука сильно сдавила её запястье.
"Я буду только говорить"
"Говори со мной"
"Нет"
- Верлонт, что с Храбростью? - уже громче сказала, глядя не в зеркало - на раму.
- Моя.
- Не это. Жива?
- Выясняйте это в другом месте, оба, - вдруг вступила в "разговор" Никта, - я не хочу при этом спектакле присутствовать.
Зеркало оставалось темным. Ни искры, ни буквы.
Эретри позволила Ринну отвести её от рамы.
- Простите... Правда, простите меня. Просто потому я и возвращалась. Только за тем, чтобы знать... Глупо, конечно, но...
Она теперь как будто вдруг по-настоящему увидела Никту. Её бледное лицо. Искалеченную руку.
И видеть ТАК она не могла.
Молча кивнула Ринну и направилась к двери.
- Скажи ей. Раз для этого шла, - усмехнулась Никта, отложив в сторону букет и закрыв культю здоровой ладонью? - Хозяин, - и добавила с нескрываемым сарказмом, - пожалуйста.
Из темноты зазеркалья появилось немного усталое, но довольное лицо Храбрости. Она повернула голову в сторону и что-то сказала кому-то рядом.
Потом послушно махнула рукой тем, кто был в комнате, и вновь исчезла в темноте.
- Хорошо, - Эретри не заметила движения в зеркале, но поняла, что Хаос всё же ответил. И незлым был ответ, судя по тому, как полегчало на сердце...
- Отвезешь меня домой? – попросила Никта Анастасиуса, - Пожалуйста. Здесь больше тайн нет.
- Да, - Анастасиус вздохнул и встал с кровати.
"Только подожди немного здесь, я найду карету. Интересно, как я сумел заказать еду в номер, который никем не занят...", - и он пошел к двери скрылся за дверью.
Меньше всего ему сейчас хотелось попрощаться с Эретри, её спутником, отвести Никту домой и идти заниматься своими делами. Это значило, что он опять останется один, ни с кем ничем не связанный. И он боялся мыслей, которые могли тогда появиться.
- Не отпускаете Храбрость, отпустите её – Эретри кивнула в сторону Никты, - отпустите.
Никта покачала головой неодобрительно и усмехнулась уголком рта.
Эретри посмотрела на Анастасиуса с надеждой.
Он обернулся к находившимся в номере. "Сейчас? - подумал он про себя и сам ответил себе, - А когда ещё?".
- Да, Хозяин, отпустите её!
- Купите, - высветилась надпись, - цену Вы знаете.
Эретри достала аргент из щебня, с самого дна «кошелька» и протянула его зеркалу. Не труднее, чем покупка пары башмаков.
- Нет, не Вы, Зодчий, - злой росчерк на стекле, - я уже исполнил одно Ваше желание сегодня. Хватит.
Эретри замерла на миг: ну конечно! Рабам рабов не продают. Склонив голову, она сжала монетку в кулаке, чтоб хоть чуть-чуть согрелось серебро. Потом только, не глядя в сторону Анастасиуса, бросила её.
Он жадно подхватил монету. И бросил её в зеркало: "Продайте тогда".
- Ваша, - его чуть не сбило с ног волной холода, когда монетка нырнула в темноту зеркала, - распоряжайтесь ей по своему усмотрению.
Он с отвращением посмотрел на поверхность зеркала. Взглянул на молчавшую Никту: "Простите за монету. Вы понимаете, что это условность. Мне кажется, ради этой же условности я должен сказать, что Вы свободны. Впрочем, как и всегда ... ты оставалась свободной".
«И что изменилось? - подумала Эр, наблюдая за дрожащим ещё стеклом. – Друг от друга вы не избавились, это ясно. Где вам свобода? Только думаете о ней»

Пишет Теодор Эквус. 09.02.07

Поднимаясь по широким ступеням, Тео думал о Хеле. О том, как мало он уделил ей времени. Ведь время – всё, что может дать один человек другому. Или отражению. Не всё ли равно? В конце концов, мы всего лишь тени того, чем хотим казаться.
Но к его удивлению, у самых дверей его встретила Правдивость. Она не исчезла. Как такое возможно, Тео не знал, хотя всю следующую неделю размышлял об этом. Этому должно было быть какое-то объяснение.
Безрезультатно. Единственное, что он мог сказать определённо – что все его отражения по-прежнему были женщинами. Все семь.

В тот день он пришёл пожелать Хеле спокойной ночи. Поправляя одеяло, он вдруг спросил:
– Что там, за зеркалами?
Правдивость удивлённо посмотрела на него.
– Я не помню, я ведь уже говорила.
– Да, да… Я знаю. Спи.

* * *
Через неделю до него дошли вести об Аквилоне. Город, в котором он учился, смыло с лица земли. Случайно ли то, что наводнение случилось в ночь, когда он уехал из города? В случайности он не верил.
– Так-то вы позаботились об Аквилоне! Зачем тогда было устраивать весь этот цирк со сменой губернаторов? Зачем?!!
Он простоял у зеркала – того самого – почти час, перечисляя события, к которым – он был уверен! – приложил руку Хаос.
– Проклятье!
Слишком поздно он понял, что зеркало не выдержит такого удара, услышал, как стекло трескается под костяшками пальцев. Медленно и от того ещё более неумолимо по гладкой поверхности поползли трещины, удаляясь от того места, где его кулак встретился со своим отражением.
Медленно он опустил руку. Из зеркала на него с укором смотрели десятки его отражений.

Пишет Рита. 09.02.07
Совместно с Лордом Хаосом

Сотрудники магистрата быстро привыкли к новому ритиному сопровождающему, и не удивлялись белой собаке в коридорах ратуши.
Пройдя по коридорам, Рита остановилась перед кабинетом начцеха. Пора. Вместе с Рэйс и одним из своих отражений, Совестью, она зашла вовнутрь.
- Давно нам нужно было поговорить, - Рита смотрела прямо в глаза начальнику ЦРУ, - да только Вы совсем как отражения: не слышите, пока посредник не появится. Пока не будет кого-то, кто придаст силу моим словам.
Совесть подошла к начцеха и положила ему руку на плечо.
- Так больше продолжаться не может. Я ищу компромат на Цех, вы – на меня. Я знаю про ваше участие в перевороте на Юге и спецбольницу в городе. Вы – про то, что я следила за Вами. Давайте начистоту. Я могла бы добиться упразднения Цеха, но коней на переправе не меняют. Цех нужен городу, но не в том виде, в каком он существует сейчас. Пытки, казни без суда, незаконные аресты – прошло то время. И еще.. неужели Вас никогда не мучает совесть?
- Нет. Вас, видимо, тоже, раз отразили её, - мрачно заметил Начцеха, кивнув на Совесть, - мы все делаем во благо города. Иначе Он давно "указал нам на ошибки". Не считаете?
- Для Лорда человеческая жизнь не представляет ценности, - «обычно». Рита уже научилась в разговоре с начцеха проглатывать слова – не говорить вслух того, что так занимает ее мысли. - Ему важен результат, а нам теперь будет важна и цена, которую за него заплатили.
- По-видимому, Вы находитесь в плену обычных предрассудков по поводу Цеха и наших методов, - спокойно заметил Начцеха, - людям необходимы страшные сказки, чтобы было что рассказывать по ночам у каминов. Вот и придумывают. Кстати, не просветите, что за новая байка про спецбольницу. Ещё не слышал.
- От привычек сложно отказываться, понимаю. Но придется, - баронесса кивнула Совести, стоявшей за левым плечом начцеха.
- Не понимаю, о чем Вы?- начцеха нахмурился.
Рита очень удивилась, что присутствие отражения никак не влияет на него. Особенно вспоминая, как ей самой было тяжело в обществе Совести. Неужели есть что-то, что заглушает ее голос, делает нечувствительным к тем картинам, что она рисует как аргумент для своих слов?
- Видимо, ЦРУшникам совесть при приеме на работу удаляют, как гланды, - Рита не удержалась от шпильки в адрес начцеха.
- Да не иначе, - произнес кто-то за ритиной спиной.
Она резко повернула голову - у окна стояла невысокая сухонькая старушка с очень добрым лицом. Еще одно отражение. Согласие. Как раз то, чего Рита не могла добиться от начцеха.
- Так о чем мы говорили? О новой форме сотрудничества, по-моему, - проигнорировал её сарказм начцеха.
- Именно. И об упразднении пыточного отделения ЦРУ. Как оно там у вас называется?
- Не хотелось бы Вас разочаровывать, но подобного подразделения в штатном расписании у нас нет, - ответил ей прямым взглядом начцеха.
- Рассказывайте сказки кому-нибудь другому, - недобрая улыбка говорила о том, что баронесса начинает терять терпение. - Как Вы думаете, мне это подразделение не знакомо?
- Мы с Вами не можем упразднить то, чего официально не существует, Ваше Сиятельство, - скопировал её улыбку Начцеха.
- Постарайтесь. Если Цех не может управлять даже своими щупальцами, - Рита отбросила лишний "политес", - то для города он тем более неэффективен.
- У нас нет проблем с управлением, госпожа бургомистр, - спокойно ответил начцеха.
- Вы мне не оставили выбора. Хотя, видит Хаос, как я хотела обойтись без всех этих штучек. Плохо, когда двум людям, чтоб понять друг друга, нужна хаосова магия.
Рита обернулась к Согласию.
- Бабушка, видите, без Вас не справлюсь. Уж помогите мне убедить упрямца.
Но Согласие словно не слышала ее.
Конечно, ведь нужен посредник. Баронесса поймала взгляд собаки.
- Рр, пусть она услышит - давняя ритина привычка обращаться к своим собакам на людях первым слогом или первой буквой имени заставляла не произносить имя Рэйс целиком. Ведь тот, кто громко произнесет имя собаки, пусть на долю секунды, но замедлит ее реакцию, а подчас это может стоить жизни.
Рэйс подошла к отражению, но не коснулась ни лапой, ни зубом подола синего сарафана старушки. Просто села и склонила голову набок, а потом отрывисто подала голос.
- Итак, - Рита взяла листок бумаги и перо, - давайте составлять план...
Начцеха посмотрел на собаку: во взгляде его были уважение и любование псом. Но на какую-то долю мгновения они сменились сожалением и печалью.
- Прежде чем мы начнем это делать, Ваше Сиятельство, позвольте мне кое-что уточнить, - дождавшись позволения, он продолжил, - Вы не собирались со мной ДОГОВАРИВАТЬСЯ. Вы хотели ДОБИТЬСЯ СВОЕГО. Не подменяйте понятия. Сейчас все будет так, как решит магия. Пусть. Привычно. Может быть, именно такого бургомистра нам и не хватало. Такого как Лорд. Умеющего добиваться своего любым способом.
- В том-то и дело, что я хотела договориться с Вами, господин Каподимпреза, - покачала головой Рита, ее отражение в зеркале за спиной начцеха повторило движение. - Вспомните, сколько раз я уже беседовала с Вами об этом. Пыталась беседовать. А натыкалась на каменную стену. Оставим в стороне лирику. Начнем с инквизиторов. Кажется, так у вас специалисты по пыткам называются.
- Конечно, - хмыкнул Начцеха, - как скажете. Хотели, так хотели.
- Я считаю этих людей - инквизиторов - преступниками. И арестовала бы их без колебаний. Но они выполняли Ваши приказы. Что нам теперь делать с ними, найдут ли они свое место в жизни, есть ли среди них те, кто может остаться в Цехе и принять его новые принципы? В любом случае, бригада будет расформирована.
- Они не специалисты по пыткам, они профессиональные дознаватели, баронесса, - помрачнел Начцеха, - Вы пытаетесь, образно выражаясь, сделать операцию на неизвестном животном с невыясненным диагнозом да ещё и в абсолютной темноте. Перестраиваете то, о структуре чего точного понятия не имеете. Перекраиваете чужие судьбы по своему усмотрению.
Рейс подалась вперед.
- Бригада будет расформирована, баронесса, - согласно кивнул Начцеха.
- Так посоветуйте мне, что удалить, а что оставить. Может, я прислушаюсь к Вашему мнению опытного хирурга. Но эти Ваши "профессиональные дознаватели" что-то мало узнали о Южной угрозе. Или не хотели узнавать? Есть методы куда более эффективные, чем пытки, и гораздо гуманнее. И еще: Цех не должен иметь тюрем и других спецучреждений. Арестов больше не будет.
- Хорошо, - Начцеха словно постарел на десять лет, - ни тюрем, ни спецучреждений, ни арестов. Что до советов, здесь Вам посредник не поможет. Советы добрые магией не выспрашивают. А вот недобрый, пожалуйста. Сделайте одну бригаду людей с посредниками и узнавайте все, что необходимо без пыток. С помощью магии. Эффективно и этично. Продолжим работу, Ваше Сиятельство?
Рита взяла в руки листок и начала зачитывать то, что успела набросать во время их разговора:
- Первое. Расформирование бригады инквизиторов, уничтожение пыточного арсенала.
2. Закрытие секретного следственного изолятора ЦРУ и «спецбольницы». Только – официальная городская тюрьма и лазарет при ней.
3. Вхождение моих людей во все бригады. Если нужно, с последующим обучением.
- По третьему пункту есть уточнение, - поднял руку Начцеха. - Сколько человек и на какие позиции в бригады Вы хотите их ввести?
- Это зависит от пункта восемь, позвольте, я дочитаю.
- Как я могу не позволить, - развел руками Начцеха и кивнул согласно, показав, что готов слушать дальше.
4. Запрет на аресты без предъявления обвинения (обвинение - на основании доказательств).
5. В случае смерти подозреваемого или свидетеля проводится открытое расследование причин. В случае выявления вины сотрудника Цеха возможные санкции – арест или казнь.
6. Учреждение секретной лаборатории при Химико-Метеорологическом факультете Эйзоптросского Университета для разработок в области дознавания и дегазации, а также иных прикладных дисциплин.
7. Регулярные отчеты о работе ЦРУ – бургомистру.
8. Ревизия всей кадровой системы. В ЦРУ останутся только те, кто готов работать по новым правилам и примириться с тем, что не Цех – хозяин города.
- Видимо, у Вас много «своих людей», баронесса, - заключил Начцеха, когда баронесса закончила, - и, видимо, они достаточно квалифицированы, чтобы занять места бригадиров. Поздравляю. – Начцеха встал, - Я могу идти теперь, чтобы приступить к выполнению Вашего плана?
- То есть Вы утверждаете, что в ЦРУ работают только садисты и ретрограды, особенно на высоких должностях? Если это не так, то не вижу, в чем проблема.
- Я могу идти, Ваше Сиятельство? – вновь повторил Начцеха с каменным лицом.
- У Вас нет ни возражений, ни дополнений, ни комментариев?
- Нет, Вы вполне доступно все изложили.
- И Вы со всем согласны?
- Это имеет значение?
- Если бы не имело, я бы не спрашивала. Мне важно знать Ваше мнение.
- Если было бы важно, Вашего посредника и весьма удачного для данной ситуации отражения здесь бы не было. Я могу ТЕПЕРЬ идти?
- Раз Вам милей самообман, а не диалог, как я могу Вас задерживать.
- Спасибо, - чуть поклонившись, Начцеха вышел из кабинета.


Пишет Сильвия. 09.02.07
Совместно с Ритой Эквус

Было очень тихо этой ночью. Город погрузился во тьму, и лишь кое-где горели маленькие свечи в окнах домов. Жители отдыхали перед очередным трудовым днем. Не спалось только Сильвии. Она сначала пыталась изучить маршрут предстоящей поездки по карте, как внезапно догорел последний огарок свечи, и в комнате стало темно. Минуты потянулись мучительно. Слабый свет исходил от окон, иногда по потолку проплывали загадочные тени, изредка было слышно, как по коридору проходят постояльцы. Тишина давила, заставляла возвращаться к страницам прошлой жизни.
Сильвия так больше не могла. Надо было ложиться спать - завтра рано вставать, но ей не хотелось. Тогда она оделась и вышла в холл гостиницы, надеясь там кого-нибудь встретить.
Шорох заставил ее обернуться.
- Последняя ночь в Эстреле, - в темноте сверкнули глаза. - словно сам Лорд нашептывает, не дает уснуть. Надо пойти в чертоги, спросить предсказания у зеркал, каким будет наш путь. Путь на север, конечно.
Гато вышел из тени, чтобы не пугать девушку.
- Разве по зеркалам можно предсказывать будущее? – Сильвию не удивило столь неожиданное появление Кристобаля – как будто она знала, что встретит его.
- Здесь верят, что можно. Хотя я предпочитаю думать, что будущее не предопределено. Но давайте попробуем?
В ледяных стенах чертогов почти не было слышно эха их шагов. Ни души вокруг - только свечи отражались в зеркалах и самоцветах. Когда они оказались в самом сердце прозрачного дворца, Сильвия не удержалась от восклицания.
- Да, - Гато взял удивленную девушку за руку, - это точная копия Серебряной залы в Магистрате. Видите, даже рисунок ледяного паркета тот же. Позвольте пригласить Вас на танец.
Он открыл музыкальную шкатулку, и Сильвия услышала мелодию - такую же ледяную, как сами чертоги, но в тоже время пронзительную, словно бы материалом для льда были слезы.

- Какая прекрасная музыка… - она удивилась тому, как соответствовала эта мелодия окружающей обстановке, её настроению. Трудно было представить что-либо ещё более прекрасное. Сильвия вспомнила новогодний бал, однако то веселье и суматоха не шли в сравнение с этим вечером. Казалось, она погрузилась в сказку… И не могла не отказаться от предложения Кристобаля.
- Но чтобы танцевать на льду нам понадобится кое-что, - Гато хитро смотрел на девушку, не отводя взгляда, - коньки. Для Вас белые.
Было очевидно, что он все продумал еще днем, и встреча в холле гостиницы не была случайной.
- Я не умею кататься на коньках… - Сильвия была в растерянности.
- Тогда просто позвольте мне вести. Это так же легко, как танцевать вальс, - с этими словами Кристобаль закружил ее по зале, нежно поддерживая, не отпуская из своих рук ни на миг. Они то проносились мимо зеркал так быстро, что невозможно было разглядеть собственное отражение, то медленно-медленно вычерчивали коньками узор из пересекающихся линий.
Музыка отзвучала, и они остановились перед большим вмороженным в ледяную стену зеркалом.
- Загадайте о завтрашнем дне, - попросил Гато.
«Пусть всё будет хорошо» - не задумываясь, мысленно произнесла Сильвия. Она не могла сейчас конкретно выделить то, чего ей больше всего хотелось: найти отца, благополучно вернуться из поездки на рудники. Тем более, ей казалось, что после этой поездки её жизнь кардинально изменится вне зависимости от результата поиска. «Всё должно быть хорошо» - мысленно поправила она себя, и вслух произнесла:
- Я загадала.


На следующее утро Сильвия проснулась рано. Ей не терпелось поскорее отправиться в путь, и поэтому она решила начать сборы как можно раньше, считая, что таким образом приблизит столь желанный момент встречи. Это было ещё далеко, а Сильвия собралась так быстро, что до времени отъезда оставался один час. Тогда она пошла в комнату к отражениям. Что-то ей показалось не так. Сначала она не могла понять что именно, но потом заметила отсутствие Откровенности. Её место занимало новое отражение - Искренность. Это была девушка, чем-то напоминавшая Откровенность, но в то же время черты её лица были другими – более искренними. «Значит, она исчезла…» - подумала Сильвия про свою любимицу-Откровенность. Жаль, она так привыкла с этой непринужденной, всегда отзывчивой девушке, что теперь не знала, с кем можно будет откровенно поговорить. Чтобы не разбудить никого, Сильвия осторожно вышла из комнаты и вернулась в свои покои. Делать было нечего, все вещи были собраны и из-за этого комната выглядела пустой и неуютной. Бесполезно смотреть в окно на спешащих куда-то жителей города, на чертоги, на открывающийся из окна вид на город. Всё равно время проходит очень медленно, минута кажется часом, а секунда – минутой.
Внезапный стук в дверь нарушил повисшую тишину. Сильвия, торопясь, открыла дверь номера Кристобалю. Он уже был готов и пришел за ней и за вещами. У двери Сильвия последний раз окинула взглядом комнату, увидела своё отражение в зеркале, стоявшем в дальнем углу номера, и последовала вместе с Кристобалем к выходу. За ними не спеша шли отражения – Кротость и Искренность.
Когда они вышли на улицу, то почувствовали, что мороз усилился. Это немного осложняло путь, но всё-таки решено было отправляться. Их уже поджидали две упряжки, в каждой по двенадцать собак.
- Я немного волнуюсь, - произнесла Сильвия, - никогда не ездила на упряжках.
- Вам понравится. - Кристобаль слегка улыбнулся и стал перекладывать вещи в сани.
- На них вы поедете вдвоем вместе с отражением, - вмешался один из каюров – тот, что был проводником. Другой каюр (его помощник), говоривший с еще большим акцентом, указал на другие сани:
- А на тех поедут двое ребят из отряда, остальные не поместятся однако.

Снег пролетал так близко от глаз, что невозможно было смотреть на это сияние, не отрываясь. Санки мерно покачивались – хорошо съезженная упряжка имела очень плавный бег, и только каюры изредка подгоняли собак на незнакомом языке. Почти всю ночь не спавшие Сильвия и Кристобаль быстро задремали.
Когда Сильвия открыла глаза, снег был уже не ослепительно-белым, переливающимся на солнце, а темно-синим, с красноватыми отсветами костра. Наверно, ее не стали будить, остановившись на ночевку, - пронеслось в голове. Но Гато и его людей нигде не было видно. Как и отражений. Около костра сидели проводники: один, два, три… шестеро – Сильвия сосчитала про себя. Как? Их же было всего двое.
Сильвия тихо поднялась с саней и снова всмотрелась в присутствующих. Так и есть, она не ошиблась, - было шесть проводников. Но куда делись Кристобаль, Кротость, Искренность? Не могли они бросить её наедине с этими людьми. Что-то здесь не так... Сильвию начала пробирать дрожь, от страха подкашивались колени. С трудом переборов себя, она решила подкрасться к ним поближе и подслушать разговор.
Язык, на котором говорили проводники, был Сильвии незнаком. Но монетки в волосах тех, кто присоединился к проводникам у костра, не оставляли сомнений - перед ней были шакалы. Они даже не удосужились связать девушку, справедливо предположив, что в снежной пустыне некуда бежать. В стороне от костра сидела Кротость, а рядом с ней прямо на снегу лежали трое мужчин, связанных и явно без сознания. Собачьих упряжек прибавилось, и одна из них была не распряжена - собаки отдыхали, свернувшись калачиком, в их голубых глазах отражался огонь. Ни одна не обратила на Сильвию никакого внимания.

Она снова опустилась на сани. "Не может быть, - подумала Сильвия, - неужели всё снова повторяется?!" Конечно, ненадёжный проводник при первой же возможности сдал их шакалам. Сильвия принялась вспоминать, как она освободилась тогда от шакала. Но сравнивать было не с чем. Тогда был один шакал - сейчас шесть, тогда она была одна, несла ответственность только за себя - теперь кроме отражений был Кристобаль. И вокруг снежная пустыня, незнакомое место!
Стоп. Надо думать, думать, думать...не паниковать...
Взгляд упал на не распряженную упряжку. Да, это был единственный шанс...
Внезапно один из шакалов обернулся. Заметив, что девушка пришла в себя, он что-то встревоженно крикнул остальным на своем языке. Сильвия проследила его взгляд - недалеко от саней лежали арбалеты ребят из конного отряда. От резкого крика собаки поднялись со снега, словно по команде.
Делать было нечего, её раскрыли. Единственной, последней ниточкой спасения было притвориться ещё спящей. Укрывшись попавшимся под руку пледом, Сильвия закрыла глаза и с замиранием сердца стала ждать. Тоненькая нить надежды почти сразу оборвалась звуком приближающихся шагов. Несколько шакалов, разговаривая на своём языке, подошли к ней и отдёрнули укрывавший Сильвию плед.
- Проснулась, детка? – с сильным акцентом спросил один.
Сильвия ничего не ответила, решив не злить своих похитителей.
- Уж очень она мне Тиаса-мастера жену напоминает, - обратился один шакал к другому. - Такая же смуглая. Ты погляди только.
- Кого? Кого я вам напоминаю? – не выдержала Сильвия. – Жену Ти… Ти…Тиаса?
- Ага, с платиновых рудников. Слышь, - шакал равнодушно отвернулся от девушки, - может, ему и предложим ее за выкуп прежде, чем продать? Его работа высоко ценится.
- Ты что, - второй шакал явно не считал идею товарища удачной, - Тиас человек подневольный, вздернут его, если обнаружат пропажу. Лучше просто ее продать. Если б в Клитию отвезти, на рынок, год бы жили на эти деньги.
Сильвия слушала и не могла поверить: эти шакалы собирались продать её собственному отцу! В том, что это был её отец, Сильвия не сомневалась, но… Как же на него выйти через этих шакалов? И она решила пока ничего не говорить, иначе торговцы что-нибудь заподозрят. Вместо этого она осторожно спросила:
- А где находится Клития?
- Где-где? На Лордовой звезде, - грубо передразнил шакал, внезапно рассердившись, и ударил Сильвию наотмашь. Девушка потеряла сознание.

Очнулась она, когда снег был снова ослепительно-белым. Она лежала на санях, а рядом сидел Кристобаль, с забинтованной рукой и ласковым взглядом.
- Шакалы... - слабо прошептала она.
- Все хорошо, не волнуйтесь. Вон они связанные лежат. Одного, правда, убить пришлось.
Прочитав незаданный вопрос в глазах Сильвии, Гато продолжил:
- Я сказал тем, кто остался в Эстреле, следовать за нами на некотором отдалении. Понимал, что в Северных краях все может случиться. И к утру они нас нагнали.
- Надо же, я бы не догадалась о такой мере предосторожности. – произнесла Сильвия. И тут же добавила. – Очень сильно испугалась, когда увидела их вчера вокруг...
Внезапно всплывшие воспоминания прошлого вечера заставили Сильвию прервать начатую фразу:
- Кристобаль, они ведь говорили о моём отце, о Тиасе-мастере с рудников... Они знают его! Где эти шакалы?! Их надо немедленно допросить!
Сильвия никак не могла успокоиться и требовала, чтобы её немедленно отвели к пленным.

Шакалы рассказали все, что знали о мастере с платиновых рудников, и двое из них продолжили путь на север – им все еще были нужны проводники, а трое других вернулись с отрядом в Эстрель в качестве заложников. Гато с неудовольствием отметил про себя, как же его действия напоминают методы ЦРУ. Но цель была слишком значима и слишком близка.
На третий день дорогу путникам преградила высокая стена вокруг каторжного поселения платиновых рудников.
- Ну, вот мы и добрались до цели, - произнесла Сильвия. – Держись, папа, скоро ты будешь свободен!
Она верила в то, что говорила. Это было её единственной надеждой – верить, верить во всё хорошее.

Пишет Ксанф. 09.02.07

От одной мысли, что он вновь оказался на некоторое время пусть нелегальным, но все же пациентом тюремной больницы, Ксанфу сделалось тошно: плотный ком висел в горле и, казалось, только толстел, увеличивался в размерах. Юноша потер шею.
-Немного давит, - участливо поинтересовалась молоденькая сестра, - ну так это пройдет, Дышите глубже.
Главврач засмеялся одними глазами, отчего Ксанфу сделалось еще хуже. «Надеюсь, мне они не собираются помогать умирать!» Рука предательски дрогнула. Еще раз испытывать на себе лечебные процедуры этой больницы не хотелось.
- Ну что ж, спасибо за помощь. Действительно, не знаю чем бы могло все это кончится.., - юноша торопливо сел на койке.
-А долг платежом красен, - лучезарно улыбаясь, заметил главный и, аккуратно, но твердо вернул Ксанфа в прежнее положение, - лежите, лежите.
-А платить, желательно сразу, - добавил Цинизм. – Так проще для всех.
-Верно подмечено!
То ли намеки были не слишком прозрачными, то ли Ксанф сильно ушибся головой, но чего конкретно от него хотят, и, главное, в какую сторону ведут, понять не мог.
- Вы ведь прекрасно знаете, - продолжило начальство, - что все здесь, как одна большая семья, все варятся в одном котле, и проблемы частные сразу становятся проблемами общественными. Вот видите, сколько вы вокруг себя народу собрали, и ведь все за вас переживают, волнуются… А вы?
Ксанф сглотнул.
- А я чувствую себя уже значительно лучше. Можно не волноваться.
-Ну и правильно. Просто отлично! Все мы рады за ваше доброе самочувствие. Но и всегда рады помочь вам с состоянием здоровья.
«Да уж! Испортить его вы мне точно поможете!»
- Спасибо. Только с такой ерундой я справлюсь сам.
- А мы вам поможем добрым советом!
- Каким?
- Ну не лезьте вы не в свое дело, - все также мило улыбаясь, продолжил главврач, в то время как глазами он уже давно придушил Ксанфа. – Кому нужны проблемы? Вам нужны?
- Нет.
- А зачем вы их создаете? Запомните, проблемы у нас на всех общие, а ваша активность вам же еще и аукнется! Поверьте, я просто так ничего не говорю!
Ксанфу показалось, что галстук с него так и не сняли, мало этого, его еще и сильно затянули.
- Чего вы хотите?
- Только того, чтобы вы, наконец, успокоились. Утихомирились. Смирились, в конце концов. Привлекая внимание вышестоящих инстанций, вы создаете неблагоприятную почву для своей же дальнейшей деятельности. Разумеется и нам столь пристальный интерес ни к чему. Следите за собой, прежде всего.
Наступила гнетущая тишина. От юноши, видимо, ждали ответа.
- Я врач. И должен помогать людям.
- Здесь вы помочь можете только одним способом. Вы знаете как.
- Не всем. Я хочу забрать только тех, кто еще может на что-то надеяться. Остальным, я помогу именно так, как вы хотите.
- Молодой человек, вы не в том положении, чтобы ставить условия!
-Если вы откажетесь, я обращусь с тем же вопросом к ЦРУ.
- Не думаю, что там вам что- то позволят!
-Тем не менее. И активность моя ничуть не уменьшится, - Ксанф уже перешел в наступление. Главный буравил его взглядом, но потом вдруг рассмеялся:
- Ну хорошо. Считайте, что я дал добро. Но помните о нашем договоре: вы в своем огороде и только.Ну а мы, мы – в своем.
- А проблемы на всех общие?
-Разумеется.
После этого все беспокоящиеся за здоровье пострадавшего проворно ретировались. Ксанф поднялся с кровати, чтобы умыться: ледяная вода из под крана быстро остудила пылающие щеки. «Отлично, - подумал он, увидев свои искрящиеся глаза в зеркале, -сдвинулись с мертвой точки!»

Пишет Форсана. 09.02.07

Утро в доме Эвы Рупор началось как обычно: Фросю умыли, причесали и оставили наедине со сладким. После завтрака девушке принесли флакончик с новыми духами, которые Фрося в присутствии тёти Эвы должна была попробовать. На четвёртый день запястья уже ощутимо покалывало от новой парфюмерии, но Фрося предпочитала не замечать ожогов.
Отражения к Форсане пускали редко, и те часами маялись бездельем у Фросиной двери. Так, например, новое отражение – Сплин – полюбил заводить с караулившим воровку слугой задушевные беседы. При том глуховатый старик делал вид, что не замечает отражения, лишь изредка поглядывая на замысловатую шляпу. Сплин обладал единственной в Мире шляпой-котелком без дна, и, стоило ему оказаться на улице, как ветер-проказник забирался в цилиндр и свистел по-хулигански, заунывно вытягиваю одну-единственную ноту.
В те редкие часы, когда Форсане разрешалось гулять в саду, отражения играли в прятки. При этом Сплин меланхолично жевал травинку под ближайшим кустом, Простота неизменно водила, а Бунтарство громко выражал своё недовольство по поводу того, что его так долго ищут. Нетерпение же то ли играл чересчур профессионально, то ли пропадал где-то ещё, но за прошедшие четыре дня Фрося отражение так и не увидела.
Вечером, когда воровка спустилась в сад, отражения скучали в беседке. Они старались не разговаривать и поменьше смотреть друг на друга. Хотя Раздор порой с многозначительным видом тыкал пальцем в сторону Сплина, сидевшего спиной ко внешней стене беседки. Пустая шляпа отражения недовольно свистела, а сам Сплин в кои-то веки не вёл заунывных монологов. Словом, с отражениями явно что-то случилось.
-Добрый вечер…
Молчание.
-Что-то случилось?
Вновь молчание. Фрося недовольно постучала пальцами по зеркальным створкам беседки, в которых отражалась воровка.
-Простота, - девушка в чистеньком платье подняла на Фросю глаза, - Простота, ты мне не можешь солгать… Простота, где Нетерпение?
Простота испугано сорвалась с места, потом растеряно присела обратно:
-Хочешь, сыграем в холодно-горячо? Умеешь?
Не уметь воровка, конечно же, не могла.


Пишет Алдара. 09.02.07

- Я не понимаю, я ничего не понимаю… почему так получилось, - говорила Алдара бессвязно новому отражению, Целеустремленности. – Миндальные пирожные…
Она сидела с ногами на подоконнике в каморке, вздрагивая от звуков собственного голоса. Плечом прижималась к холодному, ледяному стеклу.
Было страшно закрывать глаза – она видела Лию, широко раскрытые глаза. Было страшно оставаться в тишине, молчать – в ушах звучал хрип умирающей, полный упрека и ужаса. Было страшно.
Девушка пыталась согреть ладони в рукавах, но рукава формы были слишком узкими.
- Что это за место…
- Не сиди на подоконнике, - заговорил неожиданно Мнительность. – Простудишься.
В углу комнаты наконец впервые за два часа пошевелилась Впечатлительность: с момента смерти Лии, которой она была свидетельницей, отражение находилось в обмороке.
Целеустремленность посмотрел на нее недоуменно: его деятельной твердой натуре претила пассивность, неприспособленность к обстоятельствам Впечатлительности. Внутренней силой выпрямленная фигура, упрямый, цепкий взгляд; резкие, быстрые движения – отражению было тесно в каморке Алдары, оно тяготилось узкими рамками пространства.
- С Ксанфом тоже что-то случилось, а он даже не говорит, что… - продолжала Алдара говорить, не обращаясь уже ни к кому – лишь бы не оставаться в тишине.
Целеустремленность не слушал ее, как и остальные отражения. Алдара закрыла лицо ладонями – только бы не зарыдать, только бы не выпустить рвущийся крик. Отняла от лица правую руку и ударила кулаком по стеклу, задрожавшему со звоном в старой, рассохшейся раме. Спрыгнула с подоконника и, пошатываясь, выбежала из больницы, не обращая внимания на недоуменные взгляды персонала.
Только на улице она заплакала, сама не зная, отчего – то ли от шока, то ли от бессмысленности смерти Лии, то ли просто усталости.
***
На следующий день она пришла в больницу с покрасневшими глазами, молчаливая, неулыбчивая. Встретив ее на первом этаже, главврач отшатнулся – бледная, отрешенная, она напоминала покойницу. Только вот покойники не ходят с ведрами воды и тряпками.
К полудню Алдара вымыла все окна на первом этаже, принесла чистое постельное белье в несколько палат. Увидев медсестру, принесшую пациентам воду, приказала отпить, зная даже, что не имеет на это права. Медсестра вылила воду на пол и вернулась вскоре с новой бутылью.
После к уборке подключился Целеустремленность – и Алдара была невыразимо благодарна ему за неожиданную поддержку. Отражение оттирало от стекол накопившуюся, похоже, не за один год грязь с таким усердием, что Впечатлительность решила последовать его примеру. Алдара не верила собственному счастью, отмывая пол – а в палате тем временем становилось все светлее и светлее. Видимо, Целеустремленности была нужна какая угодно цель – и он схватился за первую же подвернувшуюся. Мнительность в уборке участвовать отказался – боялся подцепить какую-нибудь заразу, Подлость – и того подавно.
Независимость остался в одной из палат, читая вслух спортивные новости из старой газеты – не смог отделаться от Привередливости, просившего сказку на день. Мальчишка следовал за независимостью по пятам тенью – пришлось подчиниться. Пациенты неожиданно оживились – их состояние было не самым тяжелым, а уборка для начала и такое представление в качестве продолжения не могли не радовать.
К ночи Алдара не успела завершить начатое утром – но все равно чувствовала удовлетворение от того, что совершила что-то действительно нужное.
Главное было – делать вид, что не замечаешь, как от Стервозности бегает молодой врач-практикант: помочь-то юноше она никак не могла.
Перед выходом из больницы она взглянула на себя в зеркало – ее встретило усталое, но довольное лицо.



Пишет Хаос Мира Зеркал. 23.02.07

Теодор Эквус-Монтероне

Прошел месяц после того, как Декан Метеорологического факультета был казнен через Лабиринт за то, что разбил зеркало.
Труп Теодора Эквус-Монтероне, как и положено, был вынесен из Лабиринта после того, как зеркала убили его, и прах его растаял в зеркальную пыль под надзором смотрителя Лабиринта.
Для всех в Эйзоптросе декан злополучного факультета просто пропал без вести. И только в ЦРУ и Гранитном корпусе знали наверняка, что Теодор Эквус-Монтероне умер в Лабиринте, как многие и многие преступники против Мира Зеркал.



____________________________________________

Алекс впервые за все то время, что был в Зазеркалье, плакал.

Не так часто в Мире били зеркала. Не так часто появлялись в зазеркалье отражения казненных.
Алекс изредка наблюдал за тем, какие отражения возвращались, какие уходили. Пытался представить себе, кто был владельцем того или иного отражения.
А здесь так много, целый гарем.
И все мягко сказать не в себе.
Лабиринтные.
Покалеченные, разбитые изнутри зеркалами. И даже сказать было сложно, что за титульный характер у каждого.
Но одно отражение он узнал. Не мог не узнать.
Девочка лет тринадцати, с длинными прямыми волосами золотистого цвета.
Когда-то на этих волосах был венок из одуванчиков.
Взгляд серых глаз потухший.
А ведь раньше были они голубые, как весеннее небушко.
- Правдивость… - нерешительно позвал он её.
Она задрожала словно сухой листочек на осеннем ветру.
Алекс обнял её.
- Ну-ну, чудечко, что ты?! - он погладил её по голове, - Дома уже, дома
Но его утешения имели прямо противоположный результат: ребенок зашелся в истерике.
Сквозь икоту и рыдания Алекс сумел разобрать только имя: Тео.
- Хозяин твой? – решил переменить тактику Алекс, - Тео – твой хозяин последний?
Правдивость кивнула и снова разразилась рыданиями.
- Не знал, наверное, что тебе плохо так будет, - попытался вновь утешить её Алекс. Выносить плач было невозможно физически, поэтому Алекс был готов сказать что угодно, лишь бы его первое отражение перестало биться в истерике, - не знал. Иначе бы не сделал то, что сделал.
Девочку это не успокоило. Она замолчала только тогда, когда потеряла сознание от невозможности.
И только теперь Алекс понял, что произойдет дальше. Владелец Правдивости привязал отражение настолько, она начала меняться.
В коридор проник холод.
- Не отдам. Не трогай её, - Алекс встал и закрыл собой ребенка от надвигающейся тьмы.
- Хочешь ей долгой и мучительной смерти, раб? – прошипел Хаос.
- Я знаю, что ты делаешь с теми из них, кто помнит, - Алекс нисколько не испугался угрожающего шипения Хаоса. Он намерен был защитить её, чего бы это не стоило.
- Больной умирающий ребёнок, - констатировал с нечеловеческой жестокостью Хаос, - Ладно бы просто отражение. Умрет быстро от моей руки или будет «гнить заживо» на твоих руках. Обычные лабиринтские молят о смерти. Эта – уродец. Ей вдвойне больнее. Ты хочешь мучить её бесконечно?
- Неправда! Она не умирает! – Алекс обернулся и посмотрел на Правдивость, - нет.
- Отдай мне её, - повторил Хаос, сделав ещё один шаг вперед, - просто уснет. И ничего не почувствует.
- Спаси, - тихо сказал Алекс, - пожалуйста. Спаси её. Ты все можешь.
Хаос хмыкнул неопределенно, подошел, поднял отражение за шкирку и потащил за собой, словно большую тряпичную куклу.
Алекс сполз спиной по стене и впервые за все то время, что был в Зазеркалье, заплакал горько.
________________________________


Никта
Согласовано
Никта сидела на окне в кабинете Начцеха. Как много-много времени назад. Только теперь это был её кабинет. И теперь она отвечала за жизни людей Цеха.
Последствия «реформы черной баронессы» до сих пор не давали системе заработать нормально.
Уволенные Начцехом инквизиторы не могли найти новую работу вне Цеха.
Многих убили родственники замученных в ЦРУ людей. Многие в отчаянии били зеркала, чтобы не стать жертвой мести толпы. Кто-то разбивал хрупкое стекло намеренно.
Перекроенные бригады лишились лучших профессионалов, которые посчитали ниже своего достоинства подчиняться человеку, который послужил причиной гибели их уважаемого Начцеха. Многие ушли в воровскую слободу, некоторые возглавили бандитские группировки.
Преступный мир, который всегда весьма чутко реагировал любое на изменение в ЦРУ и который время от времени проверял систему на прочность, теперь развернулся на полную мощь.
По улицам стало опасно ходить по вечерам. Стражников убивали каждую неделю. Цеховиков, которых смогли раскрыть из-за кадровых перестановок и как следствие утечек информации, отлавливали и убивали со зверской жестокостью, тех, кто по счастливой случайности выжил и был доставлен в обычную городскую клинику (за неимением собственных закрытых клиник), добивали там.

______________________
- Приветствую.
Странно прозвучало. Иномирно.
Он сидел на подоконнике. Вздрогнул от её голоса, но не обернулся.
- Я опять нарушила правила?
Он продолжал смотреть в окно.
Она подошла к нему. Слишком бледный. Слишком спокойный:
- Что-то случилось?
Он поднял на неё взгляд:
- Приветствую, бригадир.
- Извините. Я вернулась живой.
- Хорошо. Хорошо, - начцеха улыбнулся, - я думал, что потерял тебя.
- С Югом не получилось, я не справилась, - она закусила губу, - он снова нас обошел.
- Ничего, - он вздохнул тяжело, - пока он не догадывается, у нас остается шанс.
- Я пыталась связаться с Эрлом. Он на задании? – перевела тему разговора девушка.
В воздухе повисла пауза. А потом…
- Никта… - начцеха кашлянул надрывно.
- Что-то случилось?
- Да, - он кивнул на официальную бумагу с печатью бургомистра на столе.
- Но Вы же не подписались исполнять эти вздорные указания? Правильно.
- У неё теперь есть посредник.
- И?
- Бригада инквизиторов была расформирована.
- Нет, - Никта покачала головой отрицательно, - не может быть. Нельзя.
- Эрла убили, бригадира – тоже. Вчера сожгли несколько домов наших. Вместе с семьями.
- И Вы это допустили?
- Что с рукой? – он кивнул на культю.
- Плата за свободу, - криво усмехнулась она, - Вы не ответили на мой вопрос. Клятва начцеха.
- Я знаю, - начцеха помрачнел, - нет нужды напоминать.
И только теперь Никта увидела поперечную перекладину Т-образного кинжала цеховика, в груди начцеха слева.
Глаза её расширились от страха:
- Зачем? – шепотом. Пол уходит из-под ног.
- Клятва.
- Не надо, пожалуйста, - она упала перед ним на колени, - не уходите. Не уходите. Умоляю.
- Клятва, Никта, - повторил твердо начцеха, - когда ты произнесешь её, ты поймешь.
- Я?! – истеричное и громкое.
- Да, - начцеха погладил её по голове, - позови бригадиров. Сейчас. Они ждали моего решения. Теперь я готов его огласить.
Никта едва нашла в себе силы подняться на ноги.
Она потом не могла вспомнить, как вышла из комнаты, как отдала распоряжение ординарцу, как пригласила 4 бригадиров в кабинет.
Начцеха сидел за столом, теперь рукоять кинжала не было видно, её закрывала пола сюртука.
- Я ухожу.
Цеховики переглянулись. Но никто не сказал ни слова.
Решение начальника было вполне предсказуемым. После столь позорного договора с бургомистром.
Всех гораздо больше интересовала Никта. Её давно не видели в городе. Ходили упорные слухи, что она погибла на южном рубеже. А то, что она вернулась, не могло не поменять расстановку фигур на шахматной доске.
- Как Вы знаете, я имею право предложить кандидатуру нового начцеха. Я считаю, что в данной ситуации лучшим выбором будет Никта.
А вот эта фраза вызвала бурю эмоций.
Только Кассиус, который возглавил бригаду по особо важным делам после исчезновения Никты, кивнул согласно, к удивлению црушницы.
- Откуда мы можем знать, что она не перешла на сторону мавров? – спросил начальник бригады по финансовым преступлениям и коррупции. Никта давно знала этого человека и ничего кроме презрения он у неё не вызывал. Посредственность, стремящаяся сделать карьеру любым способом. Риг был единственным новым бригадиром, назначенным уже после ультиматума Эквус: прежний бригадир разбил зеркало, его заменили по распоряжению тем, «кто готов работать по новым правилам». Больше людей с гибкими моральными принципами в бригаде ФПиК не нашлось.
Никта только усмехнулась зло на это.
- Калека не может возглавлять Цех, - без тени смущения заявил, глядя в глаза начальнику цеха, старшой бригады по уголовным делам – Мстир.
Никта подалась вперед, но начцеха остановил её едва заметным жестом.
- Ты? – обратился он к Ричарду, возглавляющему бригаду по разведке и контрразведке. С Ричардом у Никты всегда возникали конфликты. Интересы пересекались. Постоянно. То он наступал её на пятки, то она ему.
- Я согласен, - Ричард улыбнулся уголком рта, - она - лучший выбор.
Голоса разделились. А это значило, что спор могла решить только двойная дуэль.
_________________________

Никта бросила взгляд на крышку стола. На ней до сих пор была заметна длинная и глубокая царапина. Зарубка на память. О той дуэли.
Она сжала руку в кулак, ощущая вновь, как звериная сила и ярость растекается огнем в крови.
Все эти хаотические минуты, часы, месяцы умирания, разговоры со смертью в темноте зеркальной клетки, она тщетно пыталась вернуть себе это ощущение, чтобы противостоять Хаосу.
Но стоило только взять в руку клинок...

_________________________
- Теперь ты – начцеха, - когда бригадиры ушли, он попросил её помочь ему и теперь вновь сидел на подоконнике, привалившись плечом к стеклу, - и теперь ты знаешь, каково это. Принести клятву.
Никта закрыла глаза.
- Не хватило храбрости, - тихо произнес он в никуда.
Никта вздрогнула при слове «храбрость».
- Не смог себя… - он не закончил фразу. Все и так было понятно, - ты…
- Я не могу, - Никта побледнела смертельно, - не заставляй меня.
- Я не заставляю, - он взял её за руку, - я прошу…
От тяжкой паузы, повисшей в воздухе, зашумело в ушах.
Хорошо, - он кашлянул надрывно, - извини, девочка. Прости меня, дурака старого.
- Не уходи, пожалуйста, - Никта села рядом с ним на подоконник и сжала руку начцеха, словно этим могла удержать его, - можно я позову врача? Ты выживешь. Я видела такие раны. Ты выживешь.
Он покачал головой отрицательно. Потом улыбнулся и погладил её по руке.
- Расскажи, как все было. Что с тобой приключилось. И не торопись.
_________________________

А теперь была пустота. Такая, которую чувствуешь. Такая, что пострашнее любой боли.
Такая, что хочется самому наносить себе раны, чтобы почувствовать, что осталось внутри живое, что способен ещё чувствовать боль.
…Нельзя спасти того, кто не хочет, чтобы его спасли…
Никта посмотрела на руку, растерла рассеянно уже несуществующую кровь подушечками пальцев.
А в дверях, солнечно улыбаясь, стояло Счастье. Только выглядело оно теперь по-другому.


Алдара

Ланс вызвал её к себе в кабинет на следующее утро.
Это случалось настолько редко, что она долгое время не могла уснуть от волнения. Как выяснилось, волновалась она не напрасно.
- Бургомистр издал новый указ. Наше подразделение расформировано. Теперь мы без работы, - он говорил это, растерянно перекладывая на столе бумаги из одной стопки в другую, - надо идти в Ратушу. К Начцеха. Узнавать, куда нас направят.
Алдара промолчала. Это был шанс уйти из Цеха. Но сказать Лансу это она не смогла. Слишком уж тот выглядел подавленным и расстроенным.
- Через полчаса. Жди на крыльце меня.
- Хорошо.

_________________________________

Уже месяц прошел, а она по-прежнему каждый день вспоминала тот момент.

- Странно все это, - пробормотал себе под нос Витим. Они уже шли по узким улочкам Эйзоптроса, то и дело сворачивая в проулки, путая по привычке следы.
- Что?
- То, что Начцеха согласился от нас избавиться, - Ланс бросил на неё рассеянный взгляд, - ты не надела мундир.
Алдара коснулась ворота медицинского халата. Она торопилась, поэтому не стала переодеваться, просто накинула на плечи пальто. Хотя, наверное, просто слишком много работала в последнее время в качестве обычной медсестры и забыла о существовании серого форменного костюма. А может просто ХОТЕЛА забыть.

_______________________
Алдара помешала серебряной ложечкой сахар в чашке чая. Эрл погиб. Ланс…
_______________________

- Смотрите-ка, цеховые крысы! – их окружили, оттеснили в темный тупик. Только бледно-желтое пятно света от уличного фонаря, отражающееся в уличном зеркале.
Алдара до сих пор помнила, как бешено колотилось о ребра сердце. Не от страха. Она точно не чувствовала страха. Ланс закрыл её собой. Голос его изменился, исчезла чиновничья сутулость и привычка щуриться. Она впервые увидела в этом молодом человеке настоящего цеховика. Воина.
Их было пятеро. Вооруженные до зубов. С садистскими отвратительными улыбочками на уродливых рожах.
- Что так долго? – один из бандитов шагнул решительно вперед, к цеховикам, поигрывая палицей в руках, - час уже ждем вас.
- Что вам нужно? – спросил Ланс. Алдара подумала, что более глупого вопроса и придумать сложно. Намерения незнакомцев были очевидны.
- Заказ выполняем, - ухмыльнулся главный, тот, что начал разговор, - Просперта помнишь?
Алдара слышала, как Ланс задержал дыхание, услышав имя, но голос его не дрогнул, когда он ответил: «Да».
- Ещё есть вопросы?
- Есть просьба, - холодно, бесстрастно.
Бандиты заржали:
- Ну, наглый!
- Её отпустите, - Ланс кивнул в сторону Алдары, - она не из ЦРУ. Она – медсестра.
- Да ваши медсестры не лучше цеховиков, - осклабился главный.
- Она не наша, - Витим нахмурился, - мы дела передаем гражданским. Знаете ведь, раз ждали.
- Тогда пойдешь с нами, «раскроешь душу», - лицо главного стало каменным, но глаза горели сумасшедшей ярости и садистского ликования.
- Слово, что позволите ей уйти живой, - не обращая внимания на то, что Алдара схватила его за рукав и дергала нервно, пытаясь привлечь к себе внимание, потребовал Ланс.
- Слово ворона, - с готовностью произнес сквозь зубы главный.
- Иди, - тихо приказал Ланс.
Она обернулась, чтобы перехватить его взгляд, но он смотрел в сторону.
Один из бандитов вскинул руки и сделал вид, что хочет напасть на неё, когда она проходила мимо. Алдара вздрогнула от неожиданности и остановилась как вкопанная.
- Иди, - сказано было тихо, но настолько серьезным тоном, что…
_________________________
Алдара сделала крошечный глоток чая.
На второй день после этого происшествия, поздно вечером в больницу привезли два тела.
Алдаре пришлось пойти на опознание.
_________________________

- Одного пытали в течение суток, - объяснил ей паталогоанатом прежде, чем откинуть белую с тошнотворно мелкими каплями крови простыню с тела на столе, - поэтому не смущайтесь, если не сможете опознать.
- А Вы не знаете, случайно, что такое «открыть душу»? – спросила она, чтобы отогнать от себя воспоминание об увиденном.
- «Раскрыть душу» Вы хотели сказать? – поправил её патологоанатом.
Алдара кивнула.
- Последствия этого Вы только что видели, - пожал плечами медик, - на воровском жаргоне это «претерпевать пытку», они заканчивают истязание тем, что… - он осекся, увидев, как девушка побледнела, - ничего хорошего, одним словом. Второго сил хватит посмотреть?
Эрла узнать было не сложно.
Оказывается, по свидетельствам очевидцев, он следил за ней и Лансом. Хотел поговорить о чем-то. Не успел.
Увидев, что их загнали в тупик, он спрятался в одной из ниш неподалеку. Когда Алдара была свободна, он напал на бандитов, чтобы отбить у них Ланса. Тот был связан и помочь никак не мог. Их было пятеро, и они были вооружены…

__________________________
В чашку упала соленая капля. Алдара снова помешала чай ложечкой.
ЗДРАВОМЫСЛИЕ, новое отражение, хмыкнуло неопределенно и вновь углубилось в изучение раздела происшествий «Новостей Эйзоптроса».


Анастасиус
ЗДРАВОМЫСЛИЕ меняется на ЗЛОБУ

Форсана
РАДОСТЬ

Рита
БЕСШАБАШНОСТЬ меняется на РАССЕЯННОСТЬ

Сильвия
РАССЕЯННОСТЬ меняется на ИМПУЛЬСИВНОСТЬ

Ксанф
ВЕСЕЛОСТЬ меняется на АПАТИЮ

Эретри
УПРЯМСТВО меняется на НЕДОУМЕНИЕ

Пишет Никта. 09.03.07

Совместно с Ритой Эквус Новый мундир со знаками отличия начцеха очень шел ей. И даже серое унылое сукно не смогло приглушить сияющий цвет сапфиро-синих глаз. Она критическим взором окинула свое отражение в зеркале. На правой руке - черная перчатка. Культя - в кожаном специальном чехле, почти не видном из-за края рукава. На черном поясе - клинок в инкрустированных ножнах. Скорее ритуальная принадлежность, чем боевое оружие. Никта поправила траурную ленту на плече. - Наследство, - горький шепот-плевок в сторону. - Так тебе и надо, - и смех нервный, - заслужила. Никта посмотрела через плечо собственного отражения в зеркале. У двери стояло Счастье. Странность этого нового отражения была в том, что оно постоянно держало себя за уголки глаз и рта пальцами, чтобы на лице не было улыбки. Скорбная гримаса, которая появлялась в итоге этих усилий, вызывала весьма неприятные чувства. Никте казалось, что она вынуждена наблюдать за разлагающимся трупом. - Прекрати это немедленно, - она знала, что отражение не отреагирует на её просьбу-приказ, но терпеть это гримасничанье молча было выше её сил. От Счастья не удалось отделаться и на время аудиенции у бургомистра. - Добрый вечер, бургомистр. - Добрый вечер! - Я слышала про Тео. Примите мои соболезнования. - И Вы примите... Немой вопрос и удивление. - По поводу смерти Начцеха. - Уже доложили? Рита не стала отвечать. Вопросы и ответы, в общем-то, были риторическими. С обеих сторон. Или даже лучше сказать ритуальными. Баронесса обратила внимание на траурную повязку на рукаве мундира. Как и Никта отметила про себя платье бургомистра Эйзоптроса. - Меня избрали новым начальником цеха, - Никта подала свиток, подписанный бригадирами, - я уже принесла клятву верности. И с этого дня все вопросы, связанные с ЦРУ Вам придется решать со мной. Герцогиня Эрклиг - глава ЦРУ. У Риты было много вопросов, которые ей хотелось бы обсудить с Никтой. Даже СЛИШКОМ много. Поэтому можно было отложить их до поры до времени. Рита взяла свиток, внимательно прочитала его и кивнула согласно. - Надеюсь, у Вас нервы крепче, чем у господина Каподимпрезы, и Вы не станете при первом же конфликте выпрыгивать из окна, - холодно заметила она, опустившись в кресло за столом, при этом не предложив своей гостье сесть. - Не стану, - пообещала Никта с ледяной вежливостью в ответ, - если Вы не вынудите меня с помощью своей волшебной зазеркальной собачки пойти против совести и чести. - Не нужно делать из меня монстра, герцогиня, - Рита погладила задумчиво Рейс по широкой мощной голове. - И в мыслях такого не было, баронесса, - холодно ответила Никта. - С Вами мы не сработаемся, - задумчиво проронила Рита. - Только от Вас зависит, - тон Никты стал ещё более холодным. - Не просто для того, чтобы вручить верительную грамоту пришли. Я правильно угадала? - Рита знаком приказала Рейс выйти из комнаты. - Угадали, - Никта чуть скривила рот в ухмылке, - я по поводу ЦРУ. - Реформы будут продолжаться, - прервала её баронесса. - Не сомневаюсь, - ухмылка стала её более очевидной, - будут. Но… На этот раз ухмыльнулась Рита. Переговоры. Уступки. Торг. Заставить ЦРУ пойти на переговоры - это многого стоит. - Но, - повторила жестко Никта, - не сейчас. Вы видите, что происходит в городе. Вы прекрасно понимаете, что Вашими силами Вы с ростом преступности не справитесь. Заменить весь цех "своими" Вам не удастся. Стражники годятся разве что на дежурства у крепостных стен и главных ворот, но никак не на борьбу с уголовниками. Гранитный корпус, как я понимаю, его Хозяин Вам одолжить не хочет. - Что Вы предлагаете? - Разделить зоны влияния, - ответила Никта. - Не вмешивайтесь в наши дела. Дайте нам самим все решить. - Это не вариант, - отрезала Рита, - такое было. Я не позволю больше Цеху действовать независимо. Цех подчиняется мне лично. И я намерена добиться этого любой ценой. - Добьетесь, - вдруг согласилась Никта, - после того, как мы урегулируем этот кризис и приведем систему в порядок. Не сейчас. Когда город находится на грани гражданской войны и преступного беспредела.

Рита молчала, угрюмо глядя на собственное отражение на полированной поверхности крышки стола. Никта оглянулась на Счастье. Та царапалась тихонечко в зеркало на стене, нашептывая что-то отражению Никты. - Покажите руку, - голос баронессы вывел её из оцепенения. Никта протянула её руку в перчатке. - Левую! - она прекрасно помнила, что произошло в Рубиновой. И это был реальный шанс ответить отказом на предложение црушницы. Никта чуть поддернула рукав вверх, продемонстрировав отсутствие кисти. Это несколько вывело бургомистршу из равновесия. Неприятный сюрприз. Рита подняла взгляд на девушку, та улыбнулась в ответ, но как, с иронией, печалью, злорадством, сказать было невозможно. - Другую руку. Никта послушно протянула её правую, в перчатке. - Снимите, - Риту разозлил этот жест. - Если Вам не сложно, помогите мне, - нейтрально вежливо попросила Никта. - Сами… - Рита оборвала себя на полуслове. Потом сдернула с руки девушки перчатку. Никта показала её ладонь. Чистую. Без следа серебра. - Удовлетворены? - поинтересовалась црушница вновь с непонятной нейтральной интонацией. - Вполне, - Рита бросила перчатку на стол, - поздравляю. - Спасибо, - вполне по-доброму ответила Никта, - теперь Ваша очередь. Рита была неприятно удивлена таким поворотом разговора. - Я хочу знать, с кем имею дело. Так же как и Вы, - пояснила очевидное Никта. - Так мы договорились? - Да. Вмешиваться пока не буду. Но отчет Вы мне предоставлять обязаны. И о своих планах на неделю и о результатах своей работы за неделю. Это ясно? - Предельно ясно. Оставите нам одну из больниц? На время. - Хорошо. Но только для сотрудников, которые пострадают во время несения службы. Под Ваше честное слово. Если узнаю, что Вы продолжаете там убивать мирных граждан и пытать, наш договор будет расторгнут. Это тоже ясно? - Конечно.

Пишет Сильвия. 09.03.07

Было невыносимо смотреть в окно. На улице ещё совсем недавно были большие сугробы снега, на крыше висели сосульки, а беззаботная детвора веселилась во дворе. Теперь же, вместо красивого, столь привычного зимнего пейзажа, на улицах поселились лужи, прошлогодняя трава и холодный пронизывающий ветер. Наступила весна. Она началась не с ослепительного, весеннего солнца, а с хмурых, пасмурных дней, когда утро постепенно и незаметно переходило в день, а день - в вечер. И не было ни птиц, ни солнца. Такая погода неизбежно отразилась на жизни горожан: все прятались по домам, почти не выходили в свет и занимались насущными делами. Казалось, что наступила осень, а не весна.

Сильвия сидела за письменным столом, тщетно пытаясь составить то ли письмо, то ли прошение, то ли ещё что-то - невозможно было понять, что именно, так как разбросанные по комнате бумаги были совершенно разного содержания и разного оформления. Она уже больше двух часов сидела, запершись, в своей комнате и пыталась составить необходимый документ. Но каждый раз, написав несколько строк, Сильвия нервно сминала листок бумаги и откидывала его в сторону, где покоились предыдущие черновики. Она никак не могла сосредоточиться. Мысли одна за другой вертелись в её голове и также быстро уходили, не оставляя ни малейшего следа. Сейчас ей надо было бы бросить все свои тщетные попытки что-либо написать и пойти развеяться, погулять, отдохнуть, в конце концов, потому, что теперь она уже ничего хорошего не напишет.

Наконец, Сильвия это осознала и бросила последний наполовину исписанный лист. Выходить из своей комнаты к отражениям ей не хотелось - уж слишком они были любопытными - но и наедине со своими мыслями оставаться тоже не хотелось. Очень многое произошло за последнее время. Этот месяц был, наверно, самым напряженным за все двадцать лет. Кажется, совсем недавно они с Кристобалем подошли к рудникам.

________________

Ворота были закрыты. Не помогли ни стук, ни крики. Отчаявшиеся путники хотели уже повернуть назад и искать другой вход, как вдруг тяжелые засовы ворот загремели, и между ставнями показалась щель. - Кто там? - проскрипел недружелюбный голос. - Здравствуйте. Нам надо: мы хотели бы увидеть одного человека: Он здесь работает. - начала рассказывать сбивчивым голосом Сильвия. -Говорите точнее - кого вам надо. Начальника?

Недружелюбный тон собеседника насторожил Сильвию. Не зная, как наилучшим образом выразить своё требование, она предпочла сразу всё сказать: - Нет, не начальника. Мы хотим увидеть Тиаса Карпатри, он работает на рудниках.

Сказав это, Сильвия тут же пожалела об этом. На лице собеседника - а это был немолодой мужчина с маленькими блестящими глазками и несколькими морщинами на лбу - выразилась крайняя степень недовольства. - Так вы рабочего хотите увидеть?! Так знайте: никто, кроме особых лиц, не может встречаться с заключенными! Тем более, чтобы попасть на территорию рудника, необходимо специальное разрешение. - А где его достать? - Вы и этого не знаете? Тогда вам здесь делать нечего! Возвращайтесь туда, откуда пришли. И там добывайте пропуск на территорию рудника.

На этом беседа завершилась, потому что собеседник со злостью захлопнул ворота. Видимо, большего здесь нельзя было добиться и после продолжительных споров и предложений путники приняли решение возвращаться назад в Эйзоптрос.

_________________

Именно этот пропуск теперь пыталась достать Сильвия. Сторож (а это, скорее всего, был именно он) точно не сказал, где и как его можно достать, поэтому Сильвия уже третий день после возвращения из поездки пыталась написать прошения в органы власти. Но определенного успеха не было. Кристобаль сразу после приезда растворился в суете городской жизни, но обещал заняться приобретением пропуска. Однако за три дня от него не было ни весточки, и Сильвия предполагала, что пока он не смог ничего добиться. Это её огорчало, и она снова впадала в размышления и воспоминания.

Дверь в комнату каким-то непостижимым образом открылась, хотя Сильвия точно помнила, что закрывала её на ключ. Однако ничего страшного не было - просто Искренность нашла второй ключ от двери и решила побеспокоить хозяйку, так как та уже очень долго сидела в своей комнате.
- Что такое, Искренность?
- С тобой все в порядке? А то мы все уже забеспокоились: ты так долго никогда не закрывалась у себя.
- У меня все хорошо. - Сильвия заметила, как отражение тревожным взглядом окинуло кучу листов на столе. - Можете не волноваться.
- Точно? - переспросила Искренность и, не дождавшись ответа, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Висевшее на двери зеркало слегка колыхнулось, и в нем Сильвия увидела свое отражение: бледное, усталое лицо.

Пишет Ксанф. 09.03.07

Несколько месяцев пролетели также стремительно, как капли дождя в ненастный день, смыв за собой все неприятные воспоминания зимы. Озорной луч солнца уже набрался сил и теперь резво скакал по стене, согревая все вокруг, даря новую жизнь. Ксанф заполнял медицинские листы на последних прибывших пациентов, в последнее время число поступающих больных стало понемногу сокращаться, и это не могло не радовать. После всех больших и маленьких реформ, проведенных бургомистром, работать стало легче. Теперь пациенты в больнице находились под строгим надзором врачей, на каждого была заведена небольшая карточка с записями о текущем состоянии здоровья, методике лечения и диагнозе при поступлении. Появилось некое подобие отделений по уровню состояния больных, разделили женские и мужские палаты. Персонала катастрофически не хватало, некоторых удавалось уговаривать работать в две смены, но таких было совсем немного. Ксанф практически жил в своем маленьком кабинете. Сейчас он больше всего мечтал о первой выписке. Такого здесь ни разу не происходило за все время работы юноши. Жесткая система контроля ЦРУ не позволяла даже думать о таком явлении. И вот теперь молодая девушка после тяжелого воспаления легких активно шла на поправку, расцветала с каждым днем, Ксанф старательно оберегал робкую надежду на выздоровление в ее больших синих глазах, надеясь в душе на свою первую значительную победу. Для него это было очень важно. Возможно, благодаря одному примеру, желание выйти из ледяных стен больницы появиться еще у нескольких людей, у тех, кому это необходимо.
Со всеми своими заботами Ксанф практически не виделся с Алдарой: недолгие разговоры в коридорах больницы быстро забывались. Весна же требовала внимания к своей персоне. Несколько последних недель юноша обдумывал совет одной из санитарок снять скромный домик неподалеку от больницы, он рассчитывал на то, что Алдара согласится помочь ему первое время с устройством, да и отражениям будет значительно лучше и веселей.
Сегодня был довольно спокойный день и Ксанф решил заняться своим жильем. Толстый плетеный забор старого дома, адрес которого указала все та же медсестра, только казался таким непрочным, на самом деле калитка открывалась с трудом и совсем не скрипела.
На громкий стук за дверью раздалось суетливое шарканье, а через пару секунд появилось старушечье лицо в вязаном платке:
- Что-то хотел, сынок?
-Мне говорили, что Вы сдаете пару комнат в доме, это правда?- Ксанф улыбнулся, обнажив два ряда белых зубов.
-Да не, не я, хозяйка моя. А ты проходи, проходи - не стесняйся.
Юноша зашел на веранду: запах вишневого варенья и сухого дерева удивительно сочетался с цветастыми половичками, создавая уют и тепло.
-Эй! Кто там? Доверчивость, кого еще ты привела на мою голову? Ух, кикимора ты старая! - грубый женский голос говорил о силе и решительности своей хозяйки, и действительно скоро в дверях появилась подтянутая женщина преклонного возраста в потертой грязно-зеленой жилетке и в очках с толстой роговой оправой, которые придавали напряженность ее и без того хмурому лицу.
- В чем дело? - увидев Ксанфа, она ничуть не смутилась.
- Я бы хотел снять у Вас комнату, это возможно?
Женщина пристально оглядела молодого человека, чуть дольше задержав взгляд на грязной обуви.
- Сколько Вам лет?
- 21год.
- Вы собираетесь жить один?
- Да, с отражениями, - на всякий случай уточнил Ксанф. Дама неопределенно кивнула головой.
- Предупреждаю сразу: никаких подозрительных компаний я у себя не потерплю!
- Не беспокойтесь, у меня почти нет времени на компании - я все время провожу на работе. Да и друзей у меня не так много.
- Кем Вы работаете?
- Врачом в больнице, - отчего-то Ксанф не захотел уточнять в какой именно.
Хозяйку, похоже его ответ полностью удовлетворил.
- Ну что ж, проходите, я покажу Вам комнаты.
Изнутри дом оказался больше, чем снаружи. Комнаты, что собирался снять юноша, были дальними угловыми, но зато очень чистыми и ухоженными, даже порванные в двух местах обои были аккуратно подклеены. На столе в центре комнаты стояла лампа с цыплячьего цвета абажуром, на окнах- занавески, а на диване, свернувшись клубком, спал полосатый кот. На дальней стене висело большое, в рост человека, старинное зеркало в посеребренной раме, отражавшее всех посетителей комнаты.
- Ну что? Вас устроит?
Ксанф быстро осмотрел спальню.
- Да, мне подойдет. О цене, я думаю, мы договоримся.
Действительно, Аделаида Молено, так звали хозяйку дома, запросила довольно приемлемые деньги и разрешила переехать уже на следующей неделе. Оставалось сообщить о переселении отражениям и найти Алдару, но время терпело, и юноша поспешил в больницу, где оставалось еще множество неоконченных дел.

Пишет Алдара. 09.03.07

Сахарница была почти пустой, только на донышке оставалось немного песка. Алдара перевернула стеклянную посудину над чашкой, и крупная белая крошка высыпалась в крепкий чай. Только вот если горечь чая можно сгладить сахаром, с горечью воспоминаний так не поступить.
Она постоянно помешивала чай, если сахара в нем не было. Стоило его положить, она тут же переставала это делать – менять вкус казалось чем-то нечестным, все равно как попытки избежать трудностей.
Ушла зима, не попрощавшись. Хотя бы поскандалила, хлопнула дверью – нет же. Незаметно покинула город, оставив на память только обрывки снежного покрывала, которым, впрочем, тоже была обещана недолгая жизнь. Время не лечит, оно только изредка предотвращает те болезни, которые может вызвать. Как яд.
Алдара поставила чашку на стол. Руки дрожали.
Она не умела прощаться с прошлым. Каждый раз говорила себе, что сможет. И каждый раз цеплялась за воспоминания. С Ирионом было проще – там она и не жила. Существовала. Готовилась к жизни.
А теперь – теперь время неумолимо вырывало из пальцев каждый прожитый день и подгоняло вперед. Предлагало шить без наметки - хотя бы белыми нитками. Алдара снова взяла чашку в руки и допила, поморщившись, чай. Дна не было видно из-за смешавшихся чаинок и подтаявшего сахара.
Встала, подошла к крохотному оконцу.
С Цехом так просто уже не могло быть. Очередной прыжок в неизвестность. Уйти было легко – сдать форму, расписаться в неразглашении служебной тайны, получить скромное выходное пособие. Дальше – пустота.
Она провела ладонью по стеклу, точно надеялась, что оно запотело темнотой, а ее можно стереть. Просто.
Не вышло.
Не один зимний вечер она так же вглядывалась в темноту из еще меньшего оконца. Снимать комнатку на чердаке было совсем не дорого. Окраинный район тоже снижал цену. Эта же самая окраина сослужила ей и недобрую службу.
Все светлое время суток Алдара проводила в поисках хоть какой-то работы, однако с каждым днем она все больше убеждалась, что деловой хваткой не обладает. Деньги таяли стремительно, а даже прислугой устроиться не удавалось: без рекомендаций, без опыта.
О том, чтобы попросить денег у Ксанфа, она не думала. Приходила несколько раз в больницу в надежде вернуться туда, но каждый раз уходила, даже не упомянув, что ей нужна работа.
В конце января она не нашла иного выхода, как заложить в ломбард колечко. Выручила немного – вес ничтожный, художественной ценности изделие не представляло. Тем не менее, незначительность суммы в кошельке не спасла ее от промышлявших на улице грабителей. Лишний раз вспоминать о встрече с ними в проулке рядом с домом не хотелось. Живая-здоровая осталась – и то хорошо.
Алдара задернула плотную занавеску.
Она и сама не знала, как ей пришло в голову обратиться к тому портному, вместе с которым шила бальное платье. Как бы то ни было – мысль оказалась более чем удачной. Алдара взяла с рабочего стола пяльцы и продолжила работу – вышивку на подоле платья. Отложила снова: свечи горели недостаточно ярко, начинали болеть глаза. Близорукость давала о себе знать.
Она работала здесь уже больше месяца, помогая со сметкой, вышивая, пришивая пуговицы. Вместе с этим она помогала по хозяйству жене портного, рассчитавшей вскоре служанку. Пару недель назад ей предложили переселиться в дом, в небольшую каморку на нежилом первом этаже, которая раньше была кладовой. Предложение девушка приняла с радостью, ибо ей нравилась и семья портного, и работа. Времени хватало и на походы в библиотеку, и на прогулки.
Часто она думала о том, что портной взял ее в подмастерья из жалости: она сильно похудела, была совсем бледной, когда пришла. В ее пользу говорили разве что отражения: Подлость, Стервозность, Привередливость… Хотя теперь она понимала, что причин жалеть о принятом решении у портного нет: появилась возможность обрабатывать большее число заказов, увеличилась скорость их выполнения. Клиентов тоже стало больше – мастер начал подумывать о том, чтобы взять позже второго ученика, если так пойдет и дальше.
Алдара же была рада возможности творить. Ей удивительно хорошо удавались эскизы, которые вместе с мастером – Джозефом Шеллом - они превращали в настоящие произведения искусства, в то же время не имевшие ничего общего с помпезными и непрактичными нарядами из магазинов на улице Летиции Эстерье. Ей нравилось расшивать диковинными узорами тонкий, полупрозрачный шелк и вышивать бисером по роскошному бархату. Подобному укладу не могло не радоваться Здравомыслие, сменившее Независимость.
Алдара подошла к небольшому круглому зеркалу на стене. Она поправилась немного с января, но не сильно изменилась.
Единственным, чего ей не хватало, были встречи с Ксанфом. Слишком редкие. Он занят, она не хотела возвращаться в больницу. Слишком о многом напоминали эти стены.
Колечко она тоже выкупила в срок. Не умела Алдара прощаться с прошлым.

Пишет Форсана. 09.03.07

Холод укутал девушку в шёлковые простыни. Ледяные искры впивались в кончики пальцев, заставляя неметь руки и ноги. Девушка что-то кричала, но звуки не могли пробиться сквозь плотный шёлк холода. Мешал дышать рой ледяных осколков под сердцем.
Изредка Форсана приходила в себя, но, так и не узнав окружающих, вновь проваливалась в ледяное марево.
--- Весенний ветер робко стучал в приоткрытые створки окна, выдувая парус из полупрозрачных занавесок. Форсана проснулась от неловкого прикосновения лучика. Открывать глаза не хотелось. Так что девушка попыталась отмахнуться от солнечного хулигана и, к своему удивлению, поймала тёплую ладошку. У кровати больной, склонив голову на плечо, сидела незнакомая девушка со смеющимся, свежим взглядом. Фрося невольно улыбнулась и поправила выбившуюся золотую прядь. Новенькая открыла окно нараспашку и забралась на подоконник. Лёгкий, весенний смех жемчужинами ударялся о стены и звонкой капелью осыпался на голову застывшей Форсаны.
-Радость? – очнулась воровка.
-Радость. – подтвердила девушка.
-А… а где остальные?
-Откуда мне знать.
Радость отвлеклась, а Форсана как можно тише пробежалась по комнате, дотронулась кончиками пальцев до своего двойника за зеркальным стеклом.
Улыбнувшись двойнику на прощанье, девушка поспешила выйти. Там, где есть Радость, необходимо было стать чуть светлее. Воровку это утомляло.
--- У входа в сад красиво скучал молодой человек. На изящном костюме ни одной лишней складки. В бледных перчатках прячутся длинные, тонкие пальцы. Молодой человек неспешно закрывал и открывал калитку, с головой погрузившись в хмурые размышления. Форсана помедлила, примиряя шаги с тактом скрипящих петлей.
Поравнявшись со Сплином, воровка коротко кивнула в знак приветствия и проскользнула в приоткрывшиеся ворота.
--- В саду хозяйничал тот же весенний ветер: разгонял дурные мысли, ставил подножки скамейкам. «Теперь бежать» - решила девушка. Обгоняя шорохи, тенью укрываясь от случайных взглядов. Напрасно Эва сняла пост у дверей захворавшей девчонки. Воровка скользила по заученной сети тропинок, избегая тех аллей, что особенно полюбились отражениям. Забирать всю эту свору с собой – бестолковое и бессмысленное занятие. Сколько их ещё будет. Раз уже попробовала позаботиться о мальчишке и хватит… Форсана застыла, как осторожная кошка, не решаясь сделать и шага из укрытия. Воровка, вжавшись спиной в каменную кладку, с замиранием сердца вслушивалась в бархатные переливы знакомого голоса за стеной.
По ту сторону Тюремщик галантно поблагодарил за приятную компанию. -Льстец. Рано отец твой помер. Хотя и он прохвост тот ещё. Был. А ты-то хорош! Чуть свободу почуял и нате! Женился. А лавочку-то отцовскую развалил…
-Если бы не Ваша помощь, Эва…
-Подхалим. Ручки мне целовать должен, за то, что я тебя через твою Лиличку жизни учу. Да при том ещё и с работой помогаю.
-Благодарю. Так может быть, вы мне всё-таки расскажете, почему не прислали новых образцов? Вы же обещали…
-Может быть расскажу… Пробу новый аромат должен был пройти несколько недель назад. Композицию, как ты знаешь, к тому времени я уже собрала. Осталось только добавить слёзы мальчишки…
-Нетерпения?
-Да, именно. Не перебивай. Тут ко мне врывается твоя кузина, кричит, требует, чтобы я вернула отражение на место. Такая забавная! Воробушек, а всё туда же… Ну так я её усадила. Благо, успокаивающий отвар в кабинете всегда под рукой. Вот выпила, голубушка, и совсем покорная стала. Молчит, только взглядом вымаливает своего мальчишку обратно. Я, конечно же, обещала помощь в поисках потеряшки. Только сначала девочка должна была оценить «зазеркальный дурман». Результат, к сожалению, не оправдал наших ожиданий. Через час, казалось, девочку было уже не спасти. Я-то думала, малышка закончит, как все предыдущие. Но тут явилась… Эта! Светленькая, чистенькая…
-Новое отражение? – прервал монолог Тюремщик, не желая выслушивать, как Эву душат многочисленные эпитеты.
-Я же просила не перебивать… Радость громко захохотала. Бант мой, видите ли, ей не понравился! Потом стала хозяйничать, забилась на подоконник и к тому же запела. Болезненная всхлипнула и… уснула. Бред отступился. А Радость устроилась у девочки в ногах и отказалась переселяться к остальным отражениям. Говорит, что там слишком темно и нет хорошего окна. Ну и шут с ней! А наша девочка медленно идёт на поправку. Изредка приходит в себя, но о выздоровлении говорить ещё рано. Как видишь, голубчик, мы зря волновались. Я с тех пор подправила композицию духов и мы скоро попробуем снова. Но, может быть, всё-таки отказаться от слёз отражений?.. Да-да, «притягательность зеркал», я помню… Ладно, пусть будет так. Ну что ж, голубчик. Засиделся ты. Пора нам прощаться…

Пишет Анастасиус. 09.03.07

В тот день, проводив Никту домой, Анастасиус вернулся на Центральную площадь, в достроенный Детский центр. Он нашёл причину остаться в Эйзоптросе. Даже три причины. Навещать Никту, следить за работой Детского центра и найти Оливию. Несмотря на то, что он ещё раз убедился в своей свободе, вернул любовь, помог Никте, глубоко в душе ему всё так же было грустно и тоскливо. От этой печали, сидевшей внутри, никуда нельзя было деться, и, пытаясь её заглушить, Анастасиус с головой ушёл в работу в Детском центре. Его торжественное открытие должно было состояться через неделю. Штат сотрудников Центра насчитывал 15 человек. Многих из них посоветовал пригласить господин Кокс, он также прислал Анастасиусу секретаря – Лондрессу Чваген, неуклюжую полненькую девушку, которая оказалась очень исполнительной и трудолюбивой, но совершенно не способной пофантазировать на тему обустройства и организации Центра. Поэтому думать о создании детских отделений и кружков приходилось одному Анастасиусу. Он обошёл несколько школ Эйзоптроса и, договариваясь с директорами, проводил небольшие исследования: школьникам раздавали чистые листы бумаги, на которых они либо рисовали, либо писали, что бы они хотели делать в свободное время в большом общем доме. Также спрашивали родителей, каким бы они хотели видеть досуг своих детей. Поиски Оливии были безуспешны. У Анастасиуса уже закралась мысль, что она осталась в Хоумтисе, и он, долго собираясь, написал её тёте. Анастасиусу было сложно думать о бывшей невесте. Стыд, попытки понять, что он сейчас к ней чувствует, нежелание полностью в себе разобраться… Он тщательно скрывал от себя, что чувствует облегчение от того, что не видится с Лив. Но в то же время этот запутанный клубок нужно было когда-нибудь распутать. Работая весь день у себя в подвале, вечером Анастасиус гулял по парку с Тором. Доносились голоса людей, песни, шум фонтанов, горели фонари, люди проходили мимо, и Анастасиус радовался своему одиночеству. Иногда он заходил в гости к Марте и Туле, но к ним уже вернулась вся семья, и дом превратился в шумное, многолюдное место. Последним убежищем для друзей был ресторан Тулы. Анастасиус часто навещал Никту, она чувствовала себя уже намного лучше. Они подолгу разговаривали, и Анастасиусу после этих бесед становилось легче. Но внутри всё равно оставалась тоска. Постоянная глухая непонятная тоска… Ещё Анастасиусу стали сниться длинные странные сны, в которых он разговаривал с седым мужчиной, и ему казалось, что это он сам…И вопросы он задавал сам себе, и отвечал сам себе…
……………………………….
- Зачем сожгли магазин?
- Всё равно его рано или поздно закрыли бы. Или, что ещё хуже, тебя бы арестовали. В этом городе лучше не связываться с зеркалами. Помогать чужим отражениям – абсурдно. А зеркала не любят бессмысленных поступков. Потому что тогда им приходится отдавать людям Мудрость.
……………………………….
- Почему я дал клятву?
- Да, это было странно и нелогично. Видимо, ты сам к этому давно шёл и не оставалось другого выхода. Что была бы твоя судьба без этой клятвы? Такие люди как ты не должны быть далеко от Хаоса. Мы ведь сами – маленькие хаосы.
……………………………….
- Кто знает, может, твою судьбу уже давно кто-то решил. И нашими жизнями, мыслями, действиями руководит кто-то другой. Даже не Хаос. Может, кто-то в ночном сумраке сидит на подоконнике, освещаемом луной, и строчит наши с тобой фразы. А мы здесь страдаем, ждём ответа или спасения. А там всё решается росчерком пера. Рука устанет писать – и мы замолчим…
……………………………….
Анастасиус просыпался среди ночи, подходил к тёмному зеркалу. Он теперь смотрелся только в тёмные зеркала, ему так было спокойнее. Еле виден силуэт, и мысли и чувства, как ему казалось, скрывались лучше.

Пишет Эретри. 09.03.07

Вот закроешь глаза, да и забудешь, что идёшь. Потому что улица тогда вспомнит, что она – тоже река и подхватит, понесет тебя, куда не пошёл бы сам. Даже если споткнешься, не будет обидно – знакомая дорога не позволит упасть. Она и камни-то помягче подбирает…
Подумать только, целый месяц . Эретри снова была в Кориотте, шла домой. Надо же. День как день. А похож очень на тот, другой. День возвращения.
………………….
Всё случилось как будто сегодня… Мама вышла на порог с Лирой на руках. Они обе смеялись, хотя не было слышно смеха. Эретри помнила, как скрипнула доска на краю ступени. И как тепло застучало в висках от этого скрипа. А ещё зажмуриться захотелось почему-то.
Хотя нет, «почему» - ясно. Известно, каждый дом смотрит глазами ребенка. Потому и невозможно долго смотреть с улицы в незанавешенные окна. Нельзя мешать такому взгляду, детскому… ДомА никогда не взрослеют.
…Наверное, с того момента Эйзоптрос вроде бы отпустил её и остался совсем далеко. Истиралась день за днем прежняя нить. Воспоминания постепенно блекли. Да и клеймо на ладони - тоже тускнело мало-помалу. Приподняв однажды повязку, Эретри увидела, что оно больше не блестит серебром. Нет, не исчезло, но скрылось под кожей, только еле заметные линии остались, легкий узор. Даже не отличишь от обычных линий, ладонных.
Всё само привелось в порядок, разложилось по полкам. Отражения жили, ни людям, ни друг другу не мешая, молчали больше. Ринну (он представлен был как старый знакомый, будто бы давно отучившийся в Аквилоне) нашли у знакомых комнату. Даже слишком просто получилось для Эретри приспособиться к старой жизни. Да только всё равно не сразу дни стали походить на прежние, но текли сначала медленно и тяжко. Как сон перед выздоровлением. Эр стала быстрее засыпать по вечерам, что раньше случалось редко. Часто она замечала в себе давящую усталость, часто через силу приходилось улыбаться в беседах.
Иногда, сама не ожидая, вдруг просила купить, привезти домой побольше зеркал. «Их мало, так мало… Почему их почти нет в нашем доме?» Однако, поскольку на это никто не обращал внимания, Эретри понимала, что ни одну из таких просьб она, слава Свету, не произнесла вслух…
Голос да, голос всё меньше хотел собой с другими делиться. И хорошо, что так… Только просыпалась странная радость, почти безумная, от этого невысказанного, словно оно щекоталось искрой в горле. Но и это не такая уж беда. Близким казалось, Эйзоптрос осветил лицо Эретри, подарил улыбкам новую легкость. И не замечали, как она вздрагивает, когда кто-нибудь другой рядом смеялся.
………………………
Девушка остановилась, прислушиваясь. Близко где-то, не в лад, голоса затянули:
Разбегаются дорогами,
Небесами рассыпаются,
А не каются, не губятся,
Пляшут полымем да полымем.
И - замолчали. Растеряли слова. Да всё равно остался ритм – стук. Тихий такой и злой, будто молодое деревце топором хватили.
Тук-тук, раз-два, кто-там? бе-да.
И опять:
А при встрече не поклонятся,
При враге да не схоронятся.
Не смотри, они-то зоркие,
Нам бы очи поберечь.
Воду пьют да обжигаются,
На полудень кувыркаются.
На пиры идут с краюхами -
Несыть злую ворожить.
Пляшут полымем да полымем…
Всё дурные, все знакомые.
Разбегаются дорогами
Да бранятся в небеса.
Ох, и зоркие же, зоркие…
Эретри поморщилась. Какие хриплые голоса! Так тянут из стены гвоздь, так не поют. Слова, не успев родится в мотиве, уже ветшали, и их прибивало к земле как будто бы тяжелой росой. Больно было думать, что шагаешь по песне, не по пыли.
«Куда делись прежние песни? Таких здесь никогда не бывало. Это уже угли, а не музыка…»
Нужная дорога уже была за спиной, далеко. Эретри не заметила, как свернула с пути.
- А, Эретри, что ты… Здравствуй. Что грустная-то такая?
Девушка подняла голову. Ах да. Кто-то из знакомых, надо бы что-то ответить.
- Песни изменились…
- Праздник на носу. А ты как туча. Что там, в Аквилоне-то, скажи.
- Жив Аквилон. На улицах, правда, тише. Из Школы вот тоже кто-то погиб… Но город жив.
Может, она слишком тихо сказала? Тяжело. Словно никто не слушал. Да и прохожий не смотрит уже на неё. Знакомый, называется. И пуговица вот тоже у него на куртке странная – точно зеркальная, а отражает размыто, как капля. Пуговицей, что ли и смотрит? Чудак…
Попрощавшись, Эретри молча побрела дальше. Никогда ещё не было так холодно весной в её родном городе. Ветра приходили будто бы не издали, а рождались у самой земли, прорастали у кочек вихрями. Ни сильные, ни слабые. Сорные.
Но даже так лучше, в Аквилоне ведь даже такие не случались.
………………..
Аквилон… Эретри уехала туда через три дня после приезда домой. Тогда она ещё не знала, что… До Кориотты новости всегда добираются поздно.
Вот и не знать бы. Но ещё у ворот города стало ясно: что-то не так. Нет, Аквилон не притих, но и не был слишком шумен. Он стал выше. Совсем на немного, на толщину ножа что ли приподнялся. Да и больно, наверное, ему было так стоять, как будто на тонком лезвии. Может быть, от того город и подался чуть вперед, будто собираясь спрыгнуть, да так застыл, не найдя на земле места.
Всё же по-прежнему он впускал гостей. Хоть и стал смотреть на них иначе. Не свысока, как Эйзоптрос, но - искоса, голодно. Запрятал за пазуху солнце-краюху, иногда только бросал под ноги крохи света, как подачку. Глупый, хитрый, бедный Аквилон.
Быстро идущих он перестал терпеть. Оброс ремонтом. Лихорадочно бегали по улицам таблички: «Осторожно!», «Стой!», «Проход закрыт». Куда меньше было людей…
А вот в Школе, как ни странно, многое осталось по-прежнему. Подумать только. Словно по чертежу жили и живут, о погибших говорят, как по указке. Надо вспомнить – вздохнут, головой покачают да и дальше себе побегут по коридору. Не человека, а разбитый кувшин помянули.
И каждый новый день катался между рассветом и закатом, словно в меду… Вязко. Только и заботы, что оглядываться на вчерашнее и загадывать себе легкое завтра. Да лишь так и можно было жить среди людей, из которых почти каждый потерял кого-то из близких. Жить вполсердца, подальше от чужого горя.
Так и прошёл месяц Эретри.
Приближался теперь весенний праздник. На пять дней всех отпустили домой...
……………… Пять дней. Эр взглянула на небо. За это время придет ли настоящая весна? Придет ли вообще? Всё-таки - песни в Кориотте. Сильно изменились.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 23.03.07

Никта

Ксанф

В принципе другого варианта и быть не могло. Эта больница подходила нуждам ЦРУ как нельзя лучше.
Никту не смущало то, что придется перевести всех пациентов оттуда в тюремные камеры.
Но когда она вошла в здание и увидела весьма существенные перемены, которые произошли здесь со времени её последнего визита, уверенности в правильности выбранного решения у неё значительно поубавилось. Однако, Никта не была бы Никтой, если бы через несколько минут она из фамильного упрямства не отбросила бы все эти сомнения в сторону.
Главврач встретил её без обычного липкого как мед гостеприимства и комплиментов. Но когда Никта объяснила цель своего визита, он заметно оживился и даже любезно предложил даме присесть.
- Все хорошо Вы рассказываете, - осклабился он, - но у нас здесь есть одна очень существенная преграда к исполнению Вами задуманного. Новый доктор.
Никта подняла недоверчиво бровь:
- С каких это пор доктора стали для Вас непреодолимым препятствием? Уберите его, если мешает.
- Не могу, - пожал плечами главврач, - он раб Лорда Хаоса.
- И что с того?
- Лорд Хаос не препятствует ему в его делах, поэтому, боюсь, и нам не стоит вставать у него на пути.
- А я не боюсь, - Никта встала резко, - где он?
- В первой терапии, - главврач откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, - удачи.
Никта бросила на него такой тяжелый и мрачный взгляд, что он поперхнулся собственной ехидной улыбочкой.
В палате было светло и чисто. Никта улыбнулась про себя: нашелся, наконец, врач, которому было не все равно, как умирают его пациенты. Раб Лорда Хаоса. Странное что-то творилось с этим миром. Хаос спасал, люди убивали и уничтожали.
Молодой человек в белом халате стоял у одной из дальних коек с медицинским планшетом в руках и что-то записывал.
В сердце неприятно кольнуло. Никта даже остановилась и схватилась за дужку кровати, чтобы не упасть.
В этот момент доктор обернулся.
Никту легко было узнать только по глазам и твердому контуру подбородка. Все остальное менялось в зависимости от момента, в котором она жила: жесты, походка, одежда.
Ксанф растерялся в первое мгновение – так необычно было увидеть Никту, опять вспомнить последнюю их встречу, но все же юноша быстро вернулся в реальность. На дне никтиных глаз он заметил металлический блеск, и отчего-то улыбнулся этому единственно знакомому сиянию.
Никта каждый раз оказывалась для Ксанфа новым незнакомым человеком, будто бы они впервые встретились и едва знакомы. Сейчас это ощущение снова появилось, и врач не знал, как ему лучше себя повести.
- Добрый день, Ксанф, - в голосе её был лёд, - так вот кто помеха. Можно было сразу догадаться.
- Здравствуйте, - Ксанф приблизился к Никте,- и я рад Вас видеть. И чему же я мешаю?
- Кому, вернее будет сказать, - усмехнулась холодно Никта, - главврачу Вашему. Он весьма расстроен Вашим поведением.
- Очень рад это услышать, - усмехнулся в ответ Ксанф, - значит, мои усилия не напрасны.
- Давайте выйдем, - предложила Никта, - Вашим пациентам не стоит присутствовать при наших разговорах.
- Несмотря на реформы бургомистра, эта больница остается нашим ведомственным учреждением, - резко сменила тему разговора Никта, - и я намерена в ближайшее время поменять её профиль. Что Вас как врача не может не радовать.
- Вы получили повышение? – удивился Ксанф, - разве дознаватели имеют полномочия менять профиль больниц по своему усмотрению?
- Я возглавляю Цех теперь, - ответила Никта. Металлический блеск в глазах и лёд в тоне вдруг исчезли. Уступив место усталости и печали, - по этому могу поступать с Цехом и его ресурсами «по своему усмотрению». Нам необходима надежная, хорошо законспирированная больница и реабилитационный центр для собственных сотрудников.
- А что с этими больными?
- Переведем их в другое место, - пожала плечами Никта.
- В какое другое? – Ксанф решил не отступать.
- Я не думаю, что это Вас касается, - холодно заметила Никта, - сегодня перевезут первую партию, через день ещё одну. И последнюю треть ещё через день. У Вас с главврачом будет три дня на то, чтобы подготовить все к прибытию новых пациентов.
- Поклянитесь, что этих больных не уничтожат, - Ксанф преградил ей дорогу.
- У меня нет охоты клясться ни в чем, - Никта оттолкнула его, - будет так, как я сказала. Не хотите работать, уходите. Обойдемся без Вас.
На следующее утро вывезли в неизвестном направлении первую партию умирающих. На вопросы Ксанфа никто не отвечал. К Никте в её кабинет в магистрате его не пустили.
Через пять дней больница опустела.
Медперсонал к удивлению Ксанфа воспринял эти перемены с энтузиазмом и радостью. Он никогда не видел ещё, чтобы медсестры так хорошо и слаженно работали, так внимательно относились к выполнению собственных обязанностей.
К концу срока, отведенного Никтой на генеральную уборку помещений, больница сияла как новенький аргент.
А уже на следующий день стали поступать первые пациенты. И Ксанф не мог не признать, что эти люди были покалечены гораздо страшнее, чем его бывшие подопечные.
ЦРУ не любили. Цеховиков не считали за людей. Чаще их называли злобными псами, машинами для убийств. И относились к ним соответственно.
С того времени, как Эйзоптрос стало лихорадить из-за крутых мер, принятых новым бургомистром, часто случалось, что мертвых црушников находили на улицах. Ни разу никто не остановился, чтобы помочь им, если их избивали на улицах банды. Ни разу им не оказали помощи. Серый мундир был знаком смертника. «Злобных собак надо уничтожать».

Никта НЕБРЕЖНОСТЬ

Ксанф АГРЕССИЯ меняется на НЕДОВОЛЬСТВО

Никта
Алдара

Никта рассеянно просматривала бумаги, накопившиеся в лотке «входящие» за время её отсутствия. Очередное прошение о пропуске на рудники.
С реорганизацией больницы было покончено. Теперь все работало в штатном режиме. Она на всякий случай усилила охрану за счет црушников из её бывшей бригады. Постепенно людей бургомистра выдавили из штата тех бригад, которые имели большое значение для выживания цеха в эти трудные времена.
Убийств стало значительно меньше. Нападений – тоже. Но, к сожалению, судебная система не справлялась с таким количеством дел, поэтому людям приходилось ждать приговора суда подолгу. Тюрьмы были переполнены, а бургомистр отказывалась открывать новые и использовать застенки ЦРУ.
С баронессой Эквус они общего языка, конечно, не нашли. Вернее нашли, но только способ не вставать друг у друга на пути.
Никта для себя решила воспринимать бургомистра, как некое стихийное бедствие, с которым она вынуждена мириться.
Рита просто выбрала способом общения официальную переписку.
И возможностей посоревноваться в остроумии и острословии у них было теперь предостаточно.
Последнее донесение, которое она отложила в сторону, чем-то привлекло её внимание. Поначалу она даже не поняла, чем именно. И только когда внимательно прочитала документ, увидела знакомое имя.
- Кто этим делом занимается? – Нитка швырнула бумагу на стол своего ординарца. Тот был несколько озадачен столь бурной реакцией шефини на обычное донесение об оперативной обстановке в городе:
- Бригада по уголовным делам, конечно.
- Ко мне бригадира. СРОЧНО!
Человек был новый (сменил погибшего на дуэли другого ставленника баронессы). Но Никте он понравился своей рассудительностью и острым умом. Один двоих из бургомистерских высококлассных профессионалов, которые смогли прижиться в ЦРУ и завоевать уважение цеховиков.
- Вы это видели? – Никта кивнула на бумагу, которая лежала на краю стола, ближнем к бригадиру.
- Да. Видел, - подтвердил бригадир, - обычное дело. Бытовое убийство.
- Мотивы?
- Ещё не выяснили, но, видимо, корысть.
- Вы досье на обвиняемого внимательно читали?
- Нет. Этим занимался один из моих людей. В мои обязанности не входит ведение обычных уголовных дел.
- Почитайте здесь тогда, - Никта кивнула на тонкую черную папку на углу стола. Бригадир нехотя взял папку, открыл её и углубился в чтение.
- Вы думаете, что невозможно, чтобы один из наших бывших совершил двойное убийство портного и его жены на бытовой почве?
- Да. Я уверена, что это невозможно. В данном случае я уверена на все 100 процентов.
- В таком случае Вы просто плохо знаете людей, - бригадир захлопнул папку, - в последнее время наши бывшие сотрудники часто нарушают законы, которые прежде с таким усердием защищали.
- Я знаю конкретно ЭТОГО человека. И знаю, что он точно никого не мог убить.
- Вот закончится следствие, увидим, кто из нас был прав.
- А сейчас?
- Пока побудет в тюрьме.
- Нет. Это исключено. Пойдете со мной.
Они вошли в здание старой городской тюрьмы.
Камеры были забиты сверх всякой меры. Людей в каждой клетке было столько, что спать им приходилось только стоя или сидя. Смрад, исходивший из жилых помещений, сбивал с ног.
В женском отделении было свободнее, но дух был такой же тяжелый.
Начцеха и бригадира сопровождал маленький юркий надзиратель, он каждый раз подобострастно улыбался и кланялся, когда Никта обращалась к нему или просто бросала на него полный презрения и отвращения взгляд.
Надзиратель подбежал суетливо к одной из клеток, зазвякал ключами нервно, пытаясь попасть в замочную скважину:
- Здесь, госпожа, здесь.
- Исчезни, - брезгливо бросила Никта ему Никта, как только он справился с замком и распахнул перед ней дверь.
- Как же? – растерялся надзиратель, - как так? Они же опасные все. Вдруг нападут. У всех на Лабиринт судьба смотрит. Ничего не боятся.
- Исчезни, - повторила Никта чуть тише.
Надзиратель бросил последний умоляющий взгляд на бригадира и, так и не получив от него поддержки, покинул блок.
Никта без страха шагнула в камеру. Заключенные поднялись на ноги и вжались в стенки клетки, глядя при этом на юную црушницу как затравленные, но все ещё полные сил для последней яростной атаки звери.
Никта прошла до противоположной стены к единственному обитателю камеры, который никак не отреагировал на её появление.
- Алдара, - позвала Никта девушку.
Та подняла плешивую голову и посмотрела на црушницу устало.
- Н-да, - протянула Никта, - действительно, профнепригодна. Поднимайся. Пойдем со мной.
На самом деле с Алдарой все было нормально. Ни синяка, ни царапины, ни раны какой-либо. Но видимо, последнее время ей пришлось несладко. Похудела, одежда штопана-перештопана.
- Куда пойдем?
- Куда-нибудь подальше отсюда, - фыркнула Никта недовольно, - или ты предпочитаешь остаться?
- Нет, - Алдара для убедительности покачала головой.
- Как тебя угораздило вляпаться в ТАКУЮ историю? – Никта без тени смущения разглядывала свою бывшую подчиненную и так же без тени смущения выдерживала её удивленный взгляд, устремленный на отсутствующую у начцеха кисть руки.
- Не знаю, - Алдара, держа кружку обеими руками, медленными глоточками пила горячий шоколад, - меня даже в доме не было, когда это произошло. Соседи сказали, что я у портного жила, подумали, что убила их и сбежала. А я просто пошла навестить… - Алдара запнулась, - друга.
- Ксанфа что ли? – усмехнулась недобро Никта, - он мне сказал, что ты недавно уволилась.

Алдара

НЕЗАВИСИМОСТЬ меняется на ОПТИМИЗМ

Никта
Анастасиус
Было странно ощущать себя обычным человеком. К которому приходят гости. Которого приглашают погулять, поесть мороженое. Который может пойти с другом в театр или покататься в открытой коляске по городу.
В её мире не принято было помогать главному герою.
В её мире ей могли только повредить.
В её мире все люди делились на тех, кому что-то было нужно от неё и тех, от кого что-то нужно было ей.
Тас очень сильно изменил её жизнь. Наверное, можно сказать, что только благодаря его присутствию ей удалось пережить печальные новости и о Цехе, и о Тео, и о Каподимпрезе.
Тем выше она ценила его присутствие. Его желание помочь.
Она даже согласилась прийти к нему в Детский центр, посмотреть, как там все обустроено.
И этот визит оказался для неё действительно серьезным испытанием, принесенным в жертву только что установившейся дружбе.
Дети её избегали. Видимо, на каком-то инстинктивном, скорее всего, уровне поняли, что она им враг, и не приближались к ней без крайней надобности.
В принципе обе стороны это устраивало.
Анастасиус же будто и не замечал этой странности: все старался сделать для того, чтобы девушка и ребятишки больше времени проводили вместе.
Единственное, что его смогло переубедить – присутствие никтиного отражения – Счастья. Она вела себя как сумасшедшая и в любой момент могла сотворить нечто отвратительное или опасное для жизни детей.
С тех пор Никта всегда соглашалась прийти в Центр, но при этом каждый раз брала с собой Счастье, чтобы не подвергаться «детячьей каторге».
Никта с особой тщательностью скрывала от Таса темную часть своей жизни, ту, что была связана с Цехом. Но после смерти Каподимпрезы и назначения её начальником цеха это стало значительно сложнее.
Тасу она сказала, что нашла себе работу в магистрате, в одном из архивных отделов. Это дало ей возможность уходить каждый день «на работу». А вечера они пока проводили порознь, разве что иногда Тас приглашал девушку в театр или на концерт. Никта выходила из дома, погруженная в мысли о том, что можно предпринять для реабилитации Алдары. И столкнулась с Анастасиусом лицом к лицу на самом пороге. И потребовалось несколько длинных мучительных мгновений, чтобы осознать, что он увидел форменный мундир офицера ЦРУ на ней.

Анастасиус
НЕЖНОСТЬ меняется на ХЛАДНОКРОВИЕ

Форсана
В тот момент Форсана была уверена, что никогда в жизни не забудет то, что произошло дальше.
Дом, где её держали все это время распух в два раза против прежнего размера, зафыркал сердито, закудахтал ставнями и рассыпался в малюсенькие чешуйки пепла. Она застыла на месте от шока. И даже появление хозяйки и Тюремщика не вывело её из ступора.
Эти двое были поражены случившимся не меньше воровки. Но столь неожиданная встреча с Фросей помогла им прийти в себя значительно раньше.
Они кинулись к ней. Причем, судя по отдельным возмущенным возгласам хозяйки, она считала, что в обрушении дома была виновата именно Форсана. Форсана взвизгнула громко и бросилась наутек.
Но погоня закончилась так же быстро, как и началась. А когда Форсана обернулась, в воздухе ещё продолжали висеть два облачка пепла.
МЕЛАНХОЛИЯ

Сильвия (будьте внимательны с Благоразумием, это бывшее отражение Тео, они все немного не в себе, следовательно и характер отражения будет проявляться по-странному)
ОПТИМИЗМ меняется на БЛАГОРАЗУМИЕ

Рита
Баронесса Рита Эквус сидела за столиком на террасе в кафе на Да Винчи. Впервые за этот месяц она могла себе позволить вот так сидеть: лениво помешивая густой ароматный кофе с ароматом шоколада и коньяка, созерцая собственную внутреннюю сущность, прислушиваясь к измочаленной в лохмотья душе.
Почему-то горечи от потери Тео она до сих пор не ощущала. Иногда на поверхность эмоций всплывал просто животный ужас перед тем днем, когда разум разрешит сердцу осознать потерю. Но усилием воли она топила этот страх в бесконечной работе. Теперь бессонные ночи были в прошлом. Не было нужды бодрствовать 24 часа в сутки, не было необходимости утешать, успокаивать, помогать решать проблемы. Весь месяц прошел в борьбе с последствиями наводнения в северной столице Мира Зеркал.
К сожалению, построить в Аквилоне надежные границы, которые помогли бы надежно отгородить живое от Хаоса, не удалось.
Пришлось вернуться к старому испытанному способу борьбы с Аквилом – традиционной для Аквилона архитектуре.
Новые дома перестали строить на эйзоптросском фундаменте, каменном, основательном, тяжелом, ибо именно такие дома пострадали больше всего при неожиданном наводнении. Моду на столичную архитектуру ввел покойный губернатор Аквилона, герцог Монтероне. К счастью, как выяснилось, вызвала она интерес только у падких на все новое и необычное (особенно со столичным лоском) состоятельных граждан, коих было не так уж и много в мастеровом городе, да у чиновников из департамента муниципального строительства.
Вот так и вышло, что самые богатые и высокие дома нобилитета и здания департаментов муниципалитета пострадали от наводнения более всех. На поверхности ледяной воды остались только крыши. Когда вода ушла, оказалось, что город смыло в буквальном смысле слова: дома, построенные на традиционных для Аквилона платформах, отнесло от города на приличное расстояние. Какие-то дома оказались а рукавах реки, и их унесло вниз по течению.
***
Баронесса выехала в Аквилон, как только узнала о трагедии.
Новый губернатор встретил её у ворот.
- У вас в городе стало меньше зеркал? – удивилась Рита, когда они проезжали по городу верхом, - это тоже последствия наводнения?
- Нет, - губернатор кивнул на одно из уличных зеркал, покосившееся, грязное, но без единой трещинки, - все его стекляшки, которые я не успел убрать ещё, по странному стечению обстоятельств уцелели.
Рита усмехнулась недоверчиво:
- Вы хотели избавиться от зеркал? Это не шутка?
- Не хотел. А начал уже избавляться. Издал указ. От бОльшей части их мы уже избавились до наводнения. Вот приведем город в порядок, вывезем и последнюю партию подальше от городской черты.
Баронесса промолчала: этот человек сделал то, что предполагала сделать она для Эйзоптроса.
Но ему-то это удалось, а вот она совсем недавно установила в собственном городе ещё сто «стекляшек Хаоса».
Этот месяц баронесса Рита Эквус провела в разъездах: из Эйзоптроса в Аквилон и обратно.
Лорд Хаос ни разу не побеспокоил её, ни разу не вмешался, не встал на пути. Поначалу её это насторожило, а потом она просто приняла это изменение, как данность и успокоилась.
Дома постепенно возвращались на прежнее место, возвращались и жители, которых унесло течением в их собственных домах. Возвращалась и жизнь в Аквилон. Рита тратила деньги из государственной казны, выделяемые ежегодно для Эйзоптроса, на восстановление Аквилона. Все запасы продовольствия, уничтоженные наводнением, были восполнены за счет запасов Эйзоптроса на случай непредвиденной ситуации. Когда окончательно, после возвращения домой многих спасенных собственными домами на традиционных плавучих платформах, подсчитали потери среди населения, выяснилось, что погибло не так много человек, как показалось сразу после наводнения, когда от целых кварталов остались пустынные покрытые лишь грязью и кусками льда площади.
К сожалению, нобилитет пострадал больше всех. Многие известные фамилии канули в Лету вслед за фамилией Монтероне.
Нужна была новая кровь.
Потому из горожан, которые проявили себя как благородные, трудолюбивые и честные люди, были выбраны лучшие – 9 семей. Губернатор Аквилона направил прощение Лорду Хаосу с просьбой даровать этим людям дворянский титул.
Запрос был удовлетворен. Хаос отклонил лишь одну кандидатуру. Без объяснения причин. Как обычно.
Аквилон выжил. Аквилон ожил. Аквилон жил.
Назло несчастью. Наперекор горю. В пику боли.
Аквилон окреп за месяц, избавился от всех уличных зеркал, вырос в высоту. В очередной свой приезд Рита заметила, что темная едкая траурная вуаль, покрывавшая город с момента катастрофы стала не такой плотной, как прежде. И теперь можно было иногда увидеть улыбки на лицах прохожих.
А на одной из площадей, видимо, совсем недавно появился памятник всем погибшим в тот день.
Намеренно или нет, но гранитные серые плиты, символизировавшие находящие друг на друга льдины, были отполированы до зеркального блеска. Среди этих «льдин» баронесса заметила бронзовое хрупкое деревце, надломленное одной из гранитных плит. На верхней ветке дрожал от малейшего дуновения ветра, мелодично звеня, одинокий листочек, покрытый зеленым лаком.
Обратно в Эйзоптрос пришлось ехать в карете. Во-первых, потому что жители Аквилона задарили её подарками в знак признательности. Во-вторых, из-за того, что губернатор Аквилона попросил её помочь в одном важном для северной столицы деле. - Он остался совсем один.
Рита посмотрела на спящего на сидении напротив мальчика лет тринадцати.
- В Аквилоне врачи не смогли ему помочь.
Карету тряхнуло жестоко, но ребенок не проснулся.
- Так и спит. Со дня наводнения. Ника не можем разбудить.
Темные волосы. Бледная кожа. Круги почти черные под глазами и на веках. Скорбная складка у губ.
- Последний из линии Монтероне.
Рита отвела взгляд в сторону.
- Седьмая вода на киселе… Но если в нем есть хотя бы капля их крови…
Баронесса сосредоточилась на созерцании пейзажа за окном кареты.
- Помогите его вернуть.
- Рейс, - окликнула она собаку. Та подняла голову от тарелки с творогом и посмотрела на хозяйку с удивлением и любопытством, - а ты тоже заметила, что за месяц он ни разу не заговорил со мной?
Рейс подтвердила её наблюдение сдержанным ворчанием.
- И что это значит? – словно она вправду надеялась на то, что собака сможет ей это объяснить, спросила баронесса.
Рейс заскулила и легла на пол, положив голову на лапы и отвернувшись от тарелки. Рита обернулась. На стене у неё за спиной висело зеркало. Отражение повторило её встревоженный взгляд. Серебро было мертво. Зеркало словно обмелело. Превратилось в искусную, но все же двухмерную картину. «Стекляшка Хаоса». И молчание. Забыл.
СОВЕСТЬ меняется на НЕЖНОСТЬ

Эретри
Пять дней пролетели незаметно. Сон – не больше. Жизнь – не дольше. И снова звала дорога. И не то чтобы дома было плохо. Просто дом – это навсегда. А дорогу поймать надо успеть.
Аквилон менялся поразительно быстро. И люди менялись. И песни.
Благодаря помощи Эйзоптроса северную столицу к концу праздников весенних восстановили практически полностью.
Эретри пришла в Академию позже обычного. Опоздала на Теорию архитектуры и решила не нервировать старого профессора Игнациуса, который и так был твердо убежден в том, что студенты сговорились свести его в могилу раньше времени своими опозданиями и недостойным поведением.
Эретри спустилась во внутренний дворик, устроилась поудобнее на одной из скамеек, достала из сумки книжку по теории архитектуры и «приступила к изучению параграфа 15».
Её внимание привлекла дождевая вода в мраморной чаше здесь же, рядом со скамейкой. По воде расходились волны, но не кругом, а многоугольником Хаоса.
БЛАГОРОДСТВО меняется на РЕБЯЧЕСТВО

Пишет Ксанф. 06.04.07
За несколько дней изменилось практически все. Людей вокруг как будто подменили. Ксанф не мог поверить, что такое возможно. Странно было, что черный цвет не поменялся на белый. Это, пожалуй, единственное, что оставалось прежним. Больных теперь привозили сдавать, как утварь в ремонт, с участием интересуясь, когда же можно будет их снова использовать, а врачи мило улыбались и были вежливыми и предупредительными. Имен больным не давали – только номера, что казалось Ксанфу верхом кощунства. Почти всем поступившим пациентам требовалась безотлагательная помощь, на которую иногда просто не хватало рук. Ксанф уже несколько раз просил главного взять дополнительных санитаров, но тот уходил от ответа. Несмотря на тяжелые случаи, каждый раз юноша старался сделать предварительный осмотр и тщательно следил за действиями медперсонала, который только с этого времени начал по-настоящему лечить. Но когда очередному црушнику с пороком сердца, для вправления вывиха пытались сделать наркоз хлороформом – парень перешел на крик. Иногда из-за таких требований Ксанфа создавались напряженные конфликтные ситуации, но пока все кончалось более-менее успешно.
Ксанф старался относиться к новым больным, как к простым пациентам, но отчего-то он ловил себя на мысли, что иногда испытывает страх перед этими людьми, способными просто так наказывать, пытать, убивать. И вот сейчас, когда они сами были под выстрелом, Ксанф видел в их глазах неподдельный ужас, боль, страдание, которое они и не пытались сдерживать. Неужели даже после пережитого, они смогут вернуться к прежней жизни, снова будут причинять жестокую боль другим. Но долго задумываться об этом не приходилось – работы хватало, чтобы укрыться с головой, а больные быстро менялись. Многие даже не долечивались до конца, и только встав на ноги, покидали больницу.
Тем не менее, люди умирали, и Ксанфа сильно задевала стандартная отговорка медсестер: «Ну что поделаешь! Мы за всеми не успеем!» Немного выпустив пар после очередной разборки с персоналом, он отправился к главному в кабинет. Начальник тюремной больницы сидел в большом кожаном кресле, как на троне, неторопливо перелистывая тонкие журналы с историями новых больных. Приход Ксанфа его, кажется, ничуть не удивил.
- Можете уделить мне несколько минут?
-Вы хотите поговорить о чем-то конкретном? – ответил вопросом на вопрос главный.
- Я уже не раз заявлял вам, что персонал не справляется с работой чисто физически, - сразу перешел в наступление Ксанф, – многим нужна замена, а Вы каждый раз делаете вид, что не слышите.
- А я уже не раз говорил Вам о том, что правильная организация рабочего процесса – Ваша прямая обязанность. Если медперсонал не справляется, виноваты в первую очередь Вы. Как руководитель, - главврач отклонился на спинку кресла, - раньше мы и с большим количеством больных справлялись. Но раз уж теперь новыми «начальниками» - он хмыкнул презрительно, - мои методы работы объявлены аморальными, сами справляйтесь. Я ничего делать не буду. По мне все и так хорошо идет.
- Но ведь в первую очередь с Вас спросят о состоянии больных. ЦРУ, как я понял, нужно, чтобы мы быстро «чинили» их людей. Они же живо заинтересуются, почему мы не справляемся с работой!
- Совсем Вы запутались, господин доктор, - главврач скрестил руки на груди, - с меня не спросят, с Вас спросят. А вот когда с Вас спросят, я смогу заставить систему работать и избавлюсь от Вас окончательно.
Золото в глазах Ксанфа превратилось в холодные слитки.
- Значит, Вы хотите, чтобы я сам решал проблемы больницы? Отлично. Тогда мои методы вас не касаются, - он немного помедлил. - Не волнуйтесь, за последствия буду отвечать я один.
«А уж вы, видно, мне поможете ответить за них сполна.»
Лакированная поверхность стола отразила напряженное лицо молодого врача.
- Не зарывайтесь, Ксанф, - предупредил его главврач с могильной мрачностью, - не проблемы больницы. Путаницу с персоналом, вопрос с распределением обязанностей Вы должны разрешить. Руководство больницей – мое дело.
- Я учту Ваши замечания. Всего хорошего, - даже не обернувшись, юноша вылетел из кабинета.
По дороге к палатам, Ксанф вспомнил все ругательства, которые он когда-либо знал, но словарный запас быстро иссяк на внутреннем монологе – нужно было вернуться к делам, и он отправился принимать очередную группу больных, предварительно отправив небольшую записку Алдаре с просьбой заглянуть на днях в больницу.

Пишет Сильвия. 06.03.07

Невозможно понять, сколько прошло времени, когда ты с нетерпением ждешь чего-то важного и решающего. Минута растягивается, превращается в час, а затем очень медленно проходит день - и опять никаких новостей. Так больше нельзя - надо что-нибудь предпринять, найти кого-нибудь, делать любое дело, лишь бы не ждать. И, главное, не терять надежду. Надежду на то, что в один долгожданный момент будет обнаружено маленькое, затерянное среди кучи бумаг прошение о выдаче пропуска на рудники. Если это случится, Сильвия готова предоставить любые документы, а затем, получив заветную бумажку, преодолеть те препятствия, которые она преодолела на пути к рудникам. Даже повторная встреча с шакалами казалась уже сущим пустяком. Однако все это было лишь в мыслях; проще говоря, в мечтах. На деле никакого продвижения не было.

Сильвия глубоко вздохнула и принялась пить остывший чай. Она сидела в кафе в центре города, куда забежала, спасаясь от внезапно начавшегося ливня.
Прошло уже полчаса, а дождь все шел. Грустно глядя в окно, Сильвия думала о последних днях, проведенных в нервном ожидании хоть какого-нибудь ответа. Несколько дней назад она все-таки написала прошение на имя начальника ЦРУ. Правильное это было решение, или нет - Сильвия не знала. Просто написала то, что считала нужным, а как к этому отнесутся другие - ей было все равно, лишь бы дали заветную бумажку:

Чай был не сладким - Сильвия забыла размешать сахар - и теперь абсолютно не хотелось его пить. Сильвия аккуратно вытащила из чашки ложку и положила её рядом на салфетку. На серебряной поверхности отразились яркие лучи. Медленно переведя взгляд в окно, Сильвия поняла, что дождь закончился и на улице сияет солнце. Расплатившись с официантом, она вышла на сверкающую от дождя мостовую. Мимо проходили веселые, улыбающиеся прохожие, иногда проезжали изысканные экипажи. В одном из них, как показалось Сильвии, ехал Кристобаль. Но карета пронеслась так быстро, что Сильвия не успела точно рассмотреть лицо. Сам же Кристобаль, казалось, совсем про неё забыл.
Видимо, она была для него очередной интрижкой, и ничего более. Всего лишь новая знакомая на балу. Вновь поднявшиеся воспоминания напомнили Сильвии о том, что Меган должна была уже вернуться в столицу. Тут же навеявшая скука заставила Сильвию повернуть в сторону дома Меган.
***

Та же горничная открыла Сильвии дверь и вежливо объяснила, что хозяйка придет через пять минут. Чтобы скоротать время, Сильвия устроилась в мягком кресле и принялась рассматривать свежие газеты. Ничего нового для себя она не прочитала - все в городе было по-прежнему непонятно и суматошно. С сожалением отбросив газеты, Сильвия начала изучать внутреннее убранство дома. Почти ничего не изменилось со времени её последнего визита, только на стене прибавилась ещё одна картина, изображавшая незнакомые морские просторы и на дальнем горизонте маленький кораблик, затерявшийся между огромными глыбами волн; и появился новый подсвечник из высококачественной бронзы.
Новые вещи гармонично вписались в шикарный интерьер. Сильвия перевела взгляд на зеркало - в нем отразилось её уставшее лицо, на котором особенно броско выглядели блестящие глаза. Сама она даже удивилась их внезапной яркости, жажды жизни. Так это не сочеталось с тем образом жизни, который Сильвия вела в последнее время!

Едва слышимый звук открывшейся двери заставил её перевести взгляд на вошедшую Меган. Сразу бросилось в глаза её осунувшееся, бледное лицо. Сильвии показалось, что её подруга постарела за месяц на несколько лет - такими заметными были произошедшие с ней изменения.
- Здравствуй, Меган. Я тебя не: Ты так изменилась. Что случилось? Вместо ответа Меган со вздохом села на диван рядом с Сильвией.
- Отец умер, - смогла выговорить она.
Сильвия ничего не ответила - просто обняла подругу, которая не смогла больше держать в душе все свои чувства и расплакалась прямо у неё на груди. В такие минуты лучше ничего не говорить, надо предоставить человеку возможность выплакаться, выплеснуть все накопившееся, если это, конечно, возможно, когда умирает близкий родственник. Так, обнявшись, они просидели несколько минут, пока их не потревожил незнакомый посетитель. Это было новое отражение Сильвии - Благоразумие. Оно бесцеремонно стало перед ними и засмеялось неизвестно чему.
- Ты кто? - спросила Сильвия.
- Благоразумие.
- Тогда почему ты смеешься? Разве это благоразумно смяться, когда другому плохо и тяжело на душе?
- В жизни многое случается и разве стоит из-за всего этого переживать?
Сказав это, Благоразумие повернулся и пошел в соседнюю комнату.
- Какой он жестокий, - произнесла Сильвия, - и странный. Что-то с ним не так.
- Не обращай внимание, - смогла произнести Меган, - отражения иногда бывают такими. Лучше расскажи о себе, - внезапно перевела она разговор. - Как у тебя продвигаются дела?

Сильвия рассказала ей все, что случилось сразу после отъезда Меган и кончая прошением, которое она написала на имя начальника ЦРУ. Внимательно выслушав Сильвию, Меган задумчиво произнесла:
- Все вроде хорошо, только это прошение: Понимаешь, мало шансов на успех.
В ЦРУ сейчас другим заняты, насколько мне известно.
- И даже начальник не сможет ничего сделать?
- Начальница, - поправила её Меган, - она тем более. Но ничего, подождем пока. Может что-нибудь и получится.
***

Пробыв у Меган около трех часов, Сильвия вернулась домой. Удивительный человек её подруга Меган. Потрясенная смертью отца (кстати, Сильвия так и смогла узнать, что явилось причиной смерти), она готова была помочь Сильвии решить её проблему. Самоотверженный человек, таких Сильвия ещё не встречала. Ей вдруг захотелось сделать для подруги что-нибудь: нет, не приятное, а: то, чего она по праву заслужила. Хотя для таких людей, как она, общепринятые меры справедливости недействительны. Меган заслуживает большего, и не ей, Сильвии, решать это. Пусть жизнь наградит её самой лучшей наградой, которая только существует.

Пишет Эретри. 06.03.07

Книга сама выскользнула из рук. Эретри отвела сначала взгляд: дыхание что-то стало слишком частым. Жди, жди. Всего лишь вдох-выдох. Теперь - спокойно. Теперь и смотри. Да, так.
- Вода, вода, - она шепнула, точно подзывая животное именем. Гладь замерла в стекло. Чуть насмешливо искривилась одна из линий, чуть «грустно» – другая. Ожидание, нет? Что же?
Эр встала, подошла к чаше. И едва заметно кивнула головой, мизинцем коснувшись левой брови. Неясно, почему именно этим жестом выразилось молчаливое внимание… Но что-то подсказывало Эретри: так можно, так было, кто-то уже приветствовал подобным образом до неё.
Линии на воде вдруг стали плавными, как ивовый прут. Разрушив печать, они соединились мягко, и Эр увидела тонкое деревце на мерцающей глади. Легкое такое. На нём уже были листья, слабые и прозрачные. Трепетавшие от прикосновенья несуществующего ветра. И – внезапно длинная быстрая черта хлестнула по ветвям – листья облетели. Ударила по стволу – надломился. Затем вцепилась в рану, стала душить линия, дерево погибало. Эретри схватила сумку, достала карандаш, её рука не отразилась в воде, когда кончик грифеля коснулся рисунка.
Эр осторожно поймала «трещину». Намотала злую линию на карандаш и отвела в сторону. В то же мгновение дерево растаяло, а вода заиграла бликами, подгоняя новые линии друг к другу.
Вот уже был дом: прямоугольник, крыша, окно – как рисуют дети. Застыл. Неуверенно эретрина рука держала теперь карандаш: сомнение говорило чересчур громко. Решилась – коснулась дома. Да неловко.
Трещина пошла по водяной стене. Чернее сажи. Не успела девушка глазом моргнуть, как дом развалился, а «обломки» разбежались пузырьками по мраморным краям. Самодовольно вспыхнули алым круги – и растаяли.
Третья загадка сложилась из старых линий. Два треугольника сомкнулись вершинами –качнулись зыбко песочные часы. Посыпался «песок» из одной половины в другую… Из нижней в верхнюю, не наоборот… Странное дело.
Рисунок быстро бледнел, норовил ускользнуть – загадка требовала скорого ответа. Но Эретри не знала, что делать. Часы явно лукавили, притворяясь, что не помнят время. С чего бы тогда им было ставить будущее выше прошлого?..
- Режь пополам! – услышала девушка вдруг звонкий голос. Сразу же тонкая ветка чиркнула по «часам». И рисунок распался надвое, треугольники потеряли песок, сами сгладились в круги – да и исчезли. На миг возникло зеркало, отразило лицо девушки. А потом и вовсе – всё, как прежде: вода спокойно и чисто легла в мрамор. Будто и не было ничего.
Изумленная, Эретри подняла взгляд: что ещё за помощник?
Стриженый коротко, светлоглазый, мальчишка смешливо кривил рот, поставив локоть на край чаши. На саму Эр он не смотрел, но внимательно следил за её отражением.
- У тебя что, зеркало над головой?
- Зеркало? – вопрос был настолько неожиданным, что Эр даже посмотрела вверх.
- Поговорку, что ли, не знаешь? Зеркало над головой. Ну, вот ловит от человека дыхание, движения там… Хватает как сердце стукает. И рассеивает, понятно? Вот и человек становится рассеянным. С улицы Ничейной! – вспомнил дразнилку, заулыбался, - Рассеянная! Ты с улицы Ничейной, ага?
Эретри покачала головой. А что тут скажешь?
- Как же тебе непонятно про треугольники? Треугольники – глупые, - началось терпеливое объяснение, - Их разрезать надо. Потому что дерутся.
- Кто дерется?
- Да что! Как петухи клювами. Вот круги – они друг друга лю-у-бят. А квадраты – през-з-зирают! А овалы…
- А как тебя зовут? – перебила Эретри Конечно, было ясно: он – Ребячество, но ведь это всё-таки не имя. Называть сама девушка уже не хотела.
- Ну… Ты слово пусти бегать, - шмыгнул мальчишка носом, прищурившись, - По кругу можно. Слово-то ты знаешь. Вот, может, и найдешь другое. Ты ж хитрая!
Эретри попробовала. Слово легко соскользнуло с губ и заплясало вокруг маленьким солнцем.
- Ребячество, Ребячество, Ребячестворебячестворе… Реб, О, Често, Створ, Твор… Твор?
- Ага, - светло рассмеялся её собеседник, - Вот и имя! Да, всё правильно. Я, наверное, буду Твор.
Казалось, теплый ветер был всегда у лица этого отражения. Во внутреннем дворике и так никогда не случалось холода, теперь же стало даже жарко. Точно все оранжевые суховеи и недушные летние вьюны ластились к исцарапанным мальчишечьим ладоням. Да он и сам был ветерок, наверное. Он мог бы лететь, не касаясь городских камней, если б сам не искал здесь, у земли, опоры. Радостно было рядом с ним. Но и неспокойно.
Будто вот-вот сомкнется невидимое звено. Будто что-то хочет вернуться. И ждёт только знакомого шага…

Пишет Рита. 06.03.07

Рейс остановилась у хрупкой большеголовой узкоплечей девушки в рогоже, обернутой вокруг тела наподобие тоги. Собака внимательно посмотрела на незнакомку и осторожно потянулась вперед, принюхиваясь. Рита подошла к девушке. Глаза как зеркала. Обмельчавшие. Пустые.
«И здесь», - пронеслось у неё в голове.
Отражение опустила голову и, обхватив себя руками, съежилась под взглядом баронессы. Словно от этого взгляда ей было больно.
Рита махнула на неё полубезнадежно-полуразраженно и пошла прочь, Рейс последовала за ней.
Нежность удивленно посмотрела ей вслед: никто раньше не оставлял её одну.
Вытерев кулачком разбитую в кровь взглядом новой хозяйки губу, она последовала за баронессой и её посредником. На расстоянии. Вздрагивая каждый раз, когда казалось, что баронесса хочет обернуться.
Нежность все время была подле Виктора. Мальчик боролся с кем-то в своем тяжелом долгом сне. На лице его застыла маска страдания и страха. Нежность гладила его по голове и шептала утешения. Но, по всей видимости, они не очень-то ему помогали в сражениях с монстрами.
Рита остановилась перед дверью в комнату, отведенную для Виктора. Узкое зеркало, вставленное в дверную створку для украшения, отразило её взгляд. Рита отшатнулась: потеря.

Пишет Форсана. 06.03.07

Погоня закончилась глухим звуком столкновения повозки и охотников. На счастье пострадавших им попался чересчур добросердечный кучер.
-Слышь, девчонка, ты этих двух знаешь что ли?
Форсана непредумышленно кивнула.
-Тьфу, напасть. Тогда придётся их в больницу везти. Помогай, чего стоишь?
Шок прошёл быстро, а страх уступил место деловитой собранности. В больнице девушке сообщили, что пострадавшие проваляются в коме ещё несколько недель. Это было Форсане только на руку.
После больницы воровка поспешила к некоему Ролсу, он должен был приютить Форсану ещё месяц назад, вряд ли откажет теперь. К сожалению, первое личное знакомство стало последним. Ролс прогнал девушку, сообщив, что Форсана(по слухам) погибла месяц назад на улице за лабиринтом. Форсана было расстроилась, но позаимствованный в торговой толчее кошелёк чуть подправил материальное и душевное состояние девушки. Говорят, невозможно смотреть человеку в глаза в двух случаях: если он читает стихи или если чувствуешь свою вину перед ним. Фросе показалось, что в Эйзоптросе сложнее всего выдержать взгляд, пропущенный сквозь призму уличных зеркал. Но соскучившаяся по людям Форсана с жадностью выпивала и эти ломанные, нечаянно отражённые взгляды.
Среди них встречались и порожние, как забытые на веранде чашки, и восхищённые, заворожённые весной и зеркалами.
Фрося остановилась у витрины магазина. Украденный кошелёк солидно похудел после приобретения номера в гостинице, и теперь девушка присматривала новую жертву. В витрине, помимо самой Форсаны, отражался кусочек площади и фонтана. Воровка выбрала скучающего молодого человека, который на радость собравшимся мальчишкам ломал никс пополам, а потом снова демонстрировал его, но уже целым.
-Хотите фокус поинтересней? - спросила у малышни подошедшая Форсана. Те усиленно закивали. Воровка шёпотом обратилась к молодому человеку:
-у Вас ещё одного никса и эйзона не найдётся?
Монеты перекочевали к воровке в ладонь, а кошелёк - в карман.
Форсана попросила одного мальчишку сжать в кулачке никс, а второму присоветовала подуть на ладошку, в которой спряталась монетка, а потом проверить карманы. После указанных манипуляций в кармане чудесным образом оказался никс, в ладошке - эйзон. Форсана собрала монетки, детвора разбежалась, а ограбленный обратился к девушке: -А эйзон, надо полагать, чудесным образом растворился?
-Очень приятно. А меня Фрося.
-Яр, - опомнился молодой человек.
Он показался Форсане повесой, с извечной мягкой улыбкой. У таких в друзьях обычно числится полгорода, а слухи сами ищут к нему дорогу.
Воровка мигом смекнула, что Яр окажется полезным. О себе пришлось рассказать подслушанную на улицах города псевдо биографию: прежде жила в Аквилоне, но потоп лишил девушку родных. Деваться было некуда, оставаться на проклятом месте не хотелось. И вот теперь она в столице.
У самых дверей гостиницы навстречу воровке вышла стройная, невесёлая женщина. Она была вытянута в тонкую, звенящую струну, еле тлеющий взгляд задерживался на людях и предметах, оставляя после себя неприятные ощущения-зацепки. Женщина остановилась напротив Форсаны. Воровка попробовала обойти отражение, но Меланхолия снова оказалась напротив.
Выцветающая женщина была лишней среди весеннего балагана, и хотелось поскорее увести её в тень, а лучше – забыть где-нибудь за серебряной поверхностью зеркал.
-Твоя? – осведомился разом сникший Яр.
-Кажется…
-Меланхолия… Пожалуй, мне пора…
Форсана попыталась отвести отражение в гостиницу, но Меланхолия диковато отшатнулась. Тогда воровка демонстративно прошла мимо, и женщина вяло поплелась следом.
В номере Форсану поджидали отражения. Заливистый смех Нетерпения раздавался где-то в районе подкроватья, откуда его пытался выкурить разъярённый Раздор. Радость что-то тихо напевала Простоте, ну а Сплин ощипывал хилые комнатные цветочки. Словом, идиллия. Меланхолия помялась на пороге и проскользнула в комнату: подальше от Радости, поближе к зеркалам.
Форсана даже не удивилась возвращению отражений. Девушка даже соскучилась: она уже успела полюбить легкую, почти невесомую улыбку Радости. Не хотелось отпускать её далеко.

Пишет Алдара. 06.03.07
Совместно с Никтой
Тепло шоколада робко пробивалось сквозь фаянс. Алдара все не могла согреть руки. Только сейчас она постепенно начала узнавать Никту. В ней что-то переломилось как будто. А может, переломилось не в Никте, а ней самой – она не знала. Просто как-то свет стал ярче, углы резче, а царапины - глубже.
Она перестала обращать внимание на обстановку – еще тогда, когда снимала помещение на чердаке. В тюремной камере это спасло ее: она нашла в себе силы не впадать в истерику. Для нее это было важнее всего. Не расходовать понапрасну силы, прятаться от сокамерников за усталостью и слабостью. Не шевелиться там, у стены.
- Ксанфа, - ответила Алдара Никте, помолчав. Девушка не удивилась, что Никта сразу догадалась: то ли потому, что нет ничего удивительного, то ли просто не было сил удивляться. – Да, я уволилась. А вы как?
- Прекрасно, - усмехнулась зло Никта, - разве по мне не видно? Что делать теперь собираешься?
- Выпутываться. Хотя, кажется, вы уже все за меня сделали. Работу надо опять искать… не знаю. Жалко мастера Джозефа, даже не знаю, за что его могли убить. Сестра у него осталась…
- Возвращайся в ЦРУ, - предложила Никта. - Нам сейчас люди нужны. А уж с уголовным прошлым – просто необходимы, - она ухмыльнулась, довольная собственной шуткой. - Неужели настолько людей не хватает? – Алдара поставила пустую чашку на стол. Никта помрачнела. Взгляд её снова упал на Счастье, которая сидела в кресле у двери и клочьями вырывала волосы из головы. На стене прямо над отражением висело зеркало, и Никта увидела себя в нем: уставшую, вымотанную бесконечными бессонными ночами, выжженную потерями последнего времени.
- Можешь идти, - она вновь посмотрела на Алдару, - иди.
Алдара сидела по-прежнему на стуле, не шевелясь. Она ожидала, что Никта снова повторит «иди», но не могла пошевелиться. Проследовав глазами за взглядом Никты, она смотрела на Счастье. Дверь в комнату отворилась внезапно, и в нее вбежало новое отражение Алдары – толстенький розовощекий дядька в шортах и рубашке с короткими рукавами, одаривший всех лучезарной улыбкой. Оптимизм.
- Мне некуда идти. Простите. Мне не следовало так говорить, - она прикусила до крови губу. - Чем я могу помочь?
- Ничего, - пожала плечами Никта, - нормально. Можешь Ксанфу помочь в больнице. Там сейчас полевой госпиталь. Наших раненых лечим. Или здесь остаться. У меня здесь тоже рук не хватает, так сказать.
Алдара взвесила услышанное.
- Наверное, больше пользы я принесу в больнице. По крайней мере, я понимаю, что мне там следует делать. В свободное время могу быть здесь, а потом, может, и в больнице я уже буду не нужна, если все наладится.
- Пусть так, - Никта достала из стола кожаный мешочек с эйзонами, подошла к Алдаре и протянула его ей, - держи. На первое время. Аванс. Твои вещи уже в казарме. Поживи пока там. Небезопасно нам у гражданских жилье снимать пока. Ладно?
- Да. Так даже удобнее, – ответила Алдара, порадовавшись, что не придется нести пожитки самостоятельно: все-таки она устала. – Когда мне прийти к вам в следующий раз?
- Как устроишься. Сходишь в больницу. Оценишь там обстановку. Потом – по обстоятельствам. Я своих людей на коротком поводке не держу. Просто будь внимательнее. Раз Ланса сумели достать… - она осеклась.
- Если бы не Ланс… - Алдара сморгнула слезу. – Вы знаете, да? Как он погиб?
- Убили уголовники. В смуту, - Никта пристально посмотрела на Алдару, - ты что-то знаешь о его смерти?
Алдара кивнула, побледнев. Снова вернулась в тот вечер.
- Я тогда с ним шла, а их пятеро было… с оружием… - сумбурно проговорила она, пристально глядя на гладкую поверхность пола, расплывавшегося из-за плохого зрения и слез. Потом собралась. – Они стали угрожать, сказали о том, что он «раскроет душу», упомянули какого-то, - она замолчала, вспоминая имя. – Просперта, - она понимала, что, вероятнее всего, выводит на бандитов, и в ее голосе позвучали жесткие нотки. - Я бы тоже не ушла живой, если бы не Ланс: он сказал, что я простая медсестра, не из Цеха. Меня позволили уйти. Я не знаю, следили ли за мной, вряд ли: им было не до этого. На помощь Лансу пытался прийти Эрл, но у него ничего не получилось, - она замолчала. – Я была на опознании.
- Просперта, говоришь, - и в одно мгновение Никта изменилась: вновь стала тем хладнокровным убийцей без страха и совести, которым была тогда, когда Алдара увидела её в первый раз, - ещё что-нибудь помнишь? Может быть, они называли себя как-то? Может, одеты были необычно?
Алдара покачала головой.
- Голоса бы я узнала, наверное. А внешность – одинаково отвратительные в своей ненависти. К тому Ланс меня, защищая, заслонял. Нет. Одежду я не запомнила, темно-серое что-то, похоже: сливалось с темнотой. Поэтому мне показалось, что они были без доспехов, - она снова замолчала, пытаясь зацепиться хоть за что-то. – Нет, подождите. Ланс взял с них обещание, что я уйду живой, и их главарь ответил странно. «Слово ворона».
- Хорошо, - по-змеиному прошипела Никта, - очень хорошо. Спасибо.
- Это говорит вам что-то, да? – хотя Алдара могла и не спрашивать. Если не говорит сейчас, скажет потом.
Никта промолчала. Только улыбнулась по-инквизиторски холодно.
- Теперь я могу идти? – спросила Алдара. – И что будет дальше с обвинением в мой адрес?
- С каким обвинением? – "искренне изумилась" Никта.
- Я не убивала мастера Джозефа. Но это сделал кто-то другой, я не знаю, кто и зачем. С целью ограбления? Смешно… Неужели можно просто закрыть дело?
- Я не говорила «закрыть», - поправила её Никта, - хочешь, сама возьми это дело. Расследуй.
- Да, - коротко ответила Алдара и вышла, утянув Оптимизм за руку и посмотревшись на прощание в зеркало: она выглядела немногим лучше Никты.

Пишет Анастасиус. 06.03.07
Совместно с Никтой
Так часто бывает - всё в жизни идёт своим чередом, размеренно и без острых ощущений, а как только втянулся и привык к рутине, как только все чувства, на которые был способен, отупевают и затягиваются словно в болото, появляется что-нибудь всё переворачивающее с ног на голову, разрушающее всю глухую стену. Это пресловутое "что-нибудь" сейчас было надето на Никте. Мрачный мундир хорошо сидел на ней и даже шёл ей. Особенно к глазам подходил.
Что надо говорить в таких ситуациях? Он почему-то почувствовал себя неловко. Нелепо подумалось, что он виноват, ведь никогда прежде не заходил к ней в такое время. И почему ему захотелось именно в этот день забежать к ней с утра, поздороваться, поболтать пять минут и отпустить по её делам?
Казалось, что прошло очень много времени с первой секунды их нечаянной встречи. Анастасиусу хотелось развернуться, уйти, забыть, ведь он уже привык забывать неприятные моменты в своей жизни. Загонишь их в самый дальний уголок памяти и оставишь. Они ведь редко сами наружу просятся, эти плохие воспоминания.
Нет, уйти просто так было невозможно. Они же взрослые умные люди. Они смогут это обсудить. Никта, конечно, найдёт объяснение этому злополучному мундиру. Да и объяснять ничего не надо. Тем более Тасу, который сам месяцы назад скрывал от любимой Оливии своё рабство.
Молчание затягивалось. Анастасиус не хотел начинать разговор по одной причине - Никта же шла на работу. А ей вряд ли можно на неё опаздывать. Но нельзя же молча разойтись?
- Что, в архивах магистрата теперь раздают мундиры ЦРУ?
Укора не получилось, одна глупая обида.
- Нет, их раздают там, где я работаю, - Никта поежилась, словно мундир вдруг стал колючим изнутри, - и работала уже давно. До нашего знакомства. Это что-то меняет для тебя?
- Меняет то, что ты мне этого не сказала. Хотя не мне тебя в обмане обвинять... Он помолчал, думая, как нелепо выглядело происходящее.
И почему он не думал никогда, где она работала раньше, до Нового года, например.
- Ты спешишь?
- Я не сказала, потому что решила уйти оттуда после того, как мы с тобой вернулись из… - Никта замолчала, но после некоторых колебаний, все же решила продолжить, - я только несколько дней назад вернулась в ЦРУ. Вынуждена была, - она села в кресло у стола, устало опустив голову на здоровую руку.
- Если не хочешь, не рассказывай. Можем встретиться вечером.
Стало грустно, и опять это чувства стыда ни за что....
Никта выглядела слишком уставшей.
- Не рассказывать чего? – усмехнувшись горько, спросила Никта, подняв взгляд на Таса.
- Можешь больше не говорить ничего... почему была вынуждена вернуться, я имею в виду.
Анастасиус подумал, что она, наверное, и не собиралась ничего больше объяснять. Это не в её стиле. Да и он никто.
Никто в этом большом городе, никто для всех, кто проходит мимо на улице. Тоска, одиночество, боль, боль, боль.
- Я пойду. Не стоит тебя задерживать.
- Я никогда не была пай-девочкой, Тас, - Никта будто не услышала его, - никогда не была такой, как Оливия. Моя жизнь до зазеркалья не та, которой может гордиться герцогиня Эрклиг. А теперь. Я – начальник Цеха. От меня зависит множество жизней. Пусть ненавистных всем црушников. Но это жизни, которые я поклялась охранять ценой собственной жизни, если это потребуется, - она снова поежилась в мундире, - я понимаю, что мне, такой, не место рядом с тобой.
- Я ничего от тебя и не требую, Никта. Сегодня этот мундир был неожиданностью. Мне нужно время, чтобы привыкнуть.... и Оливия здесь не при чём.
- Почему «требуешь»? – неприятно удивилась Никта, - я не говорила ничего подобного, - она вдруг смирилась, - ладно. Надо привыкнуть, привыкай, - плечи её опустились, руки безвольно лежали на коленях.
Он не знал, что говорить дальше. В такие тоскливые минуты хотелось исчезнуть и не показываться никому долго-долго.
Было жалко Никту. Она сидела, бледная, желающая казаться сильной. Она отвечает за жизнь других людей, она в мундире, она герцогиня Эрклиг. И просто так не подойдёшь и не обнимешь за плечи. Считает ли она его другом? Нет, раз может скрыть свою жизнь.
Ему хотелось помочь, поддержать. Но на что он способен, кроме разговоров?
Он стоял в другом конце комнаты и молча смотрел на неё, поникшую и грустную. И видел своё полутёмное отражение в зеркале, висящем рядом с креслом.
- Побудь со мной, - тихо сказала она, почти шепотом и замолкла, словно испугалась собственной просьбы.
Он в душе обрадовался этой робкой просьбе.
Подошёл к ней, осторожно обнял, начал гладить по голове.
- Никта... я рядом…я всегда буду рядом, знай.
- Спасибо, - сглотнув судорожно подступившие к горлу слезы, прошептала она, обняв его в ответ, - теперь мне не страшно.
Время уже давно перестало делиться на секунды и минуты. Стрелки на часах двигались тихо, как никогда раньше. А зеркало отражало теперь спину Анастасиуса... Он сегодня почувствовал, как нужен другому человеку. И это было так непривычно.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 20.04.07
Рита, Никта
- Госпожа бургомистр, - она обернулась на этот резкий и насмешливый оклик, конечно Начцеха, кто ещё, - это, кажется Ваше.
Никта вытолкнула вперед связанного крепко-накрепко веревкой Гато.
Тот сверкнул яростью исподлобья. Но промолчал.
- Что Вы себе позволяете, Эрклиг? – тихо и медленно произнесла по словам Рита, - что за балаган?
- Скажите спасибо, что он жив ещё, - Никту нисколько не смутила угроза, столь явно прозвучавшая в голосе бургомистра, - и за то, что я проводила инспекцию подразделений.
- Давайте в кабинете продолжим разговор, - предложила Рита, - не здесь. И не так.
- Конечно, - кивнула согласно Никта и подтолкнула Гато в сторону кабинета бургомистра.
-Развяжите его, - приказала Рита, когда двери были закрыты на замок.
- Сами, - Никта бросила ей кинжал, - пораню ещё. Не привыкла одной рукой. Рита освободила Гато.
- Что произошло?
- Не при ней, - ответил Гато, вновь взгляд его вспыхнул яростью.
- Архив пытался вскрыть наш, - усмехнулась недобро Никта, - искал что-то. Поймали на месте преступления. Будем судить? Как Вы предложили судить всех без исключения, гражданским судом за проникновение со взломом, попытку кражи и нападение на представителей органов правопорядка? За убийство одного из них? Лабиринт, наверное, заработал по совокупности преступлений.
Рита нахмурилась. Никта была права.
- Но Цех может закрыть на это дело глаза. Снять обвинения, - вкрадчивым тоном продолжила Никта.
- Я… - Гато попытался вмешаться.
- Что произошло? – спросила Рита.
- Мне нужна была информация по одному старому делу.
- Что Вы хотите? – к Никте, презрительно, не глядя в глаза.
- Ничего мне от Вас не нужно, баронесса, - усмехнулась Никта, развернулась резко на каблуках и вышла из кабинета, хлопнув дверью со всей силы.

Рита
САМОДОВОЛЬСТВО меняется на СТРАСТЬ

Никта
ГУМАННОСТЬ

Алдара
ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬ меняется на НЕРЯШЛИВОСТЬ

Ксанф
ПРАГМАТИЗМ меняется на БЕСШАБАШНОСТЬ

Эретри
ВЗДОРНОСТЬ меняется на НЕУСТРАШИМОСТЬ

Форсана
РАДОСТЬ меняется на ЯРОСТЬ

Сильвия
Сильвия долго не могла забыть тот день, когда после продолжительной разлуки она встретилась с Меган. Она прекрасно понимала подругу. Трудно осознать, что был близкий тебе человек, но в какой-то миг его не стало. И все на этом остановилось. Жизнь кажется бессмысленной, ничтожной и совсем ненужной, ведь рано или поздно она закончится.
Но нет. Это были страшные мысли, даже не столько страшные, сколько ужасные. Сильвия не могла, не должна была так думать.
Жизнь предоставила ей шанс найти своего отца после стольких лет убеждения в том, что он умер. Однако на этом все закончилось, так как до сих пор не был решен вопрос о пропуске на рудники. Но оставался ещё один близкий человек – Кристобаль, и Сильвия надеялась, что он вскоре даст о себе знать.
Гато вновь стоял на пороге её дома. В руке его был букет из желтых роз.
Он уже несколько раз касался холодного металла дверной ручки, но так и не решался постучать.
На лепестках роз дрожали капли росы. В свете уличных фонарей они сияли как звезды. Гато вновь протянул руку к двери.
Уродливый шрам петлей обхватил ладонь. Память. О посещении штаб-квартиры ЦРУ. Гато усмехнулся про себя: «хорошая была драка». В глазах вспыхнули озорные огоньки. «Будут знать, как нападать вдесятером на одного».
Он взял букет в правую руку и постучал в дверь.
Стук в дверь…. Такой внезапный, неожиданный, что не хотелось открывать. Однако Сильвия подошла к двери. Какое-то странное предчувствие охватило её – неужели это он? Перед глазами все потемнело, земля ушла из-под ног, и Сильвия едва смогла удержать равновесие. Стук в дверь снова повторился. Тогда она, чтобы больше не теряться в догадках, быстро подошла к двери и, не спросив, кто там, сдвинула железный засов.
На пороге стоял Гато. Он ничуть не изменился с момента их последней встречи, и все же Сильвия уловила в его взгляде нечто новое, неизвестное, как будто что-то произошло за время их разлуки.
Гато протянул ей букет: «Опять неудача», - вздохнул он притворно, кивнув на цветы. «Не суждено найти мне цветы, которые не померкнут перед Вашей красотой», - ответил он на немой вопрос девушки.
«Вы, как всегда, неотразимы со своими комплиментами, Кристобаль» - произнесла Сильвия. – И умеете поднять настроение грустной барышне! Проходите в дом, не стойте на пороге. А цветы действительно великолепны!» Слова, казалось, шли нескончаемым потоком, и Сильвия давала себе волю говорить все, о чем она думала. Молодой человек последовал за хозяйкой в гостиную.
Он уже несколько раз попытался начать разговор, но каждый раз останавливался, не произнеся и слова. Слишком все было серьезно теперь.
«Не хотите чаю? Я только что свежий заварила.» - Сильвии хотелось предложить Гато всего самого лучшего, что у нее было в доме. Однако её собеседник почему-то стал задумчив и не было и тени прежней веселости.
«Что-то не так?» - спросила Сильвия.
Принимая из её рук чашку с чаем, он улыбнулся, но глаза его оставались серьезно-грустными: «Спасибо, - он помолчал, внутренне борясь с собой, начать разговор или нет, и все-таки произнес то, что мучило его, - Вы простите меня, - Гато отвел взгляд, - я исчез так внезапно. Когда Вам нужна была поддержка…»
«Не просите прощения, я прекрасно понимаю, что Вы не хотели, чтобы так все получилось. Я не виню Вас ни в чем, но вижу, что что-то случилось и Вам тяжело об этом говорить» - Сильвия решила сразу спросить обо всем, не растягивая разговор. Сердце её стало биться сильнее, предчувствуя неладное.
«Я был в ЦРУ, - Гато улыбнулся, - решал нашу проблему с пропуском в рудники. Оказалось, что без подписи начцеха теперь ни одна бумага недействительна. А до начцеха добраться сложно. Даже мне».
«Я уже писала начцеха прошение, но ответа так и не получила. Видимо, надо идти туда лично, может, так что-нибудь получится добиться»
«Боюсь, это не вариант, - Гато нахмурился, достал из-за рукава лист, сложенный вчетверо, подал его Сильвии. На листе было выведено «Временно ЦРУ прием граждан не ведет. Надеемся на Ваше понимание», - нужно придумать что-то другое. Может у Вас есть знакомые, которые работают в Ратуше?»
«Нет, у меня нет там знакомых, иначе я бы сразу к ним обратилась. Что же теперь делать?»
«Вам? – Гато посмотрел на неё так, что у Сильвии перехватило дыхание, - ничего. Я сделаю все сам. Ради Вас мне перевернуть Эйзоптрос вверх дном – пустяк. Только нужно будет немного подождать. Подождете?»
«Подожду, - тут же ответила Сильвия, и, помедлив, добавила: Только обещайте, что будете держать меня в курсе событий. Хорошо?»
«Конечно, - Кристобаль улыбнулся, - а завтра может быть окажете мне честь и согласитесь пойти со мной?» – он вынул из-за манжета два билета на премьеру оперы. «С удовольствием», - ответила Сильвия. Она уже так давно не была в опере, и сейчас с радостью приняла предложение Кристобаля. Все равно сама она в деле с отцом уже ничего не может сделать, так что хотя бы сходит в театр с прекрасным молодым человеком и проведет это время в новой обстановке, возможно, даже без отражений.
«Вы простите мне мою дерзость?» – Гато вскочил, сияя от счастья, и, получив снисходительный кивок девушки, выскользнул из комнаты.
Сильвия услышала, как хлопнула входная дверь, потом ещё раз.
Гато вернулся с большой синей коробкой, перевязанной атласной голубой лентой: «Надеюсь, что понравится, - он положил коробку на стол, поклонился, - а теперь позвольте откланяться. Ваш сон – драгоценность. Его нужно беречь».
«Тогда до завтра. Увидимся вечером в театре» Сильвия проводила Гато, еще раз попрощалась с ним и закрыла дверь. Удивительный был день! Еще утром она не знала, куда себя деть от тоски и ощущения полной безысходности, а теперь все её мысли были заняты предстоящим походом в театр вместе с Кристобалем. Тут её взгляд упал на коробку, которую принес Гато. Атласная голубая лента была снята, и через минуту Сильвия примеряла на себе роскошное вечернее платье цвета морской волны. Кристобаль, конечно же, угадал и цветом, и с фасоном. Платье необыкновенно шло Сильвии, и это обстоятельство еще быстрее развеяло все неприятные мысли.

ЭНЕРГИЧНОСТЬ меняется на ОТЧАЯНИЕ

Анастасиус
САМОУНИЧИЖЕНИЕ меняется на МИРОЛЮБИЕ

Пишет Сильвия. 04.05.07
Совместно с Никтой

Весь следующий день прошел в предвечерней суматохе и волнении. Сильвия несколько раз надевала новое платье, подбирала под него обувь и украшения, и никак не могла остановить свой выбор на чем-то определенном. Вместе с Кротостью они отправились в магазин и купили новые туфли и красивое ожерелье под цвет платья. Во всей этой беготне она чуть не опоздала в парикмахерскую, чем вызвала недовольство мастера - своего старого знакомого. Сильвия очень долго выбирала по каталогу прическу, и остановила свой выбор на скромной, сдержанной укладке. В конце работы мастер поставил перед ней зеркало:

- Как красиво! Просто великолепно! Я знала, что ты сможешь сделать отличную прическу, Никсон. Спасибо большое.

- Не стоит благодарить, Сильвия. Это моя работа.

Последние штрихи: немного припудрить щеки, нос: И вот все готово. Осталось ждать, когда приедет Кристобаль. Он, как всегда, оказался галантен и приехал в точно обещанное время. Увидев Сильвию, Гато склонился в почтенном поклоне, и, не отрывая глаз от нее, восхищенно произнес:

- Рад видеть Вас, Сильвия. Вы как нераспустившийся подснежник столь нежны и прекрасны, и мне очень приятно любоваться Вашей естественной красотой.

- Я тоже рада видеть Вас. И Вы, как всегда, безукоризненны в своих комплиментах.

- В таком случае разрешите пригласить Вас в карету?

***

В этот вечер в театре была трагедия.

Девушка из бедной семьи безответно любила юношу из аристократического рода. Он, его семья презирали их, и из-за этого девушка очень сильно страдала. Она пыталась всеми способами обратить на себя внимание юноши, но все попытки заканчивались неудачно.

Сильвия с замиранием сердца следила за развитием событий, также переживала за судьбу главной героини, как будто это была её собственная судьба. Сидевший рядом Кристобаль, как казалось Сильвии, с не меньшим вниманием следил за развитием событий и наслаждался игрой актеров. И когда занавес опустился и начался антракт ,они оба немного расстроились.

Находясь под впечатлением от постановки, Сильвия и Кристобаль вышли из Зала и очутились в многолюдном коридоре театра. Гато вдруг сжал её пальцы, чуть сильнее, чтобы привлечь внимание и глазами показал на пару, остановившуюся рядом с ними. Их лица показались смутно знакомыми Сильвии. Что-то связанное с балом Лорда Хаоса.

Девушка в чёрном закрытом платье и шикарном изумрудном гарнитуре, состоявшем из колье, сережек, двух браслетов и изящной диадемы, обернулась, словно почувствовала взгляд Сильвии. Бровь её изогнулась в удивлении, когда она заметила Гато.

Спутник дамы в черном, высокий молодой человек с добрым открытым лицом, дотронулся до её руки в черной перчатке и одним взглядом спросил всё ли в порядке. Она кивнула.

- Добрый вечер, госпожа Эрклиг, - чуть поклонился Гато, улыбнувшись сладко, - Рад Вас видеть сегодня в театре. Как Вам представление?

- Вечер добрый, - усмехнулась девушка в черном, - мир становится тесным для нас двоих, как я посмотрю. Анастасиус, познакомьтесь, это Кристобаль Рейес. Вы наверняка встречались. Помощник нашего замечательного бургомистра. Господин Рейес, это Анастасиус Артемьев.

Мужчины пожали друг другу руки.

- Герцогиня Эрклиг, господин Артемьев, позвольте Вам представить Сильвию Карпатри, - представил Кристобаль девушку.

Никта чуть кивнула.

- Очень приятно познакомиться, Сильвия, - Анастастасиус был более вежливым.

- Я не верю в "счастливые совпадения", господин Рейес, - Эрклиг грубо прервала изящные выражения политеса, - что Вам нужно от меня на этот раз?

- Вообще это не Гато нужно, а мне, - вмешалась Сильвия. - Понимаете, моего отца осудили по ошибке и сослали на рудники. От меня долго скрывали, что он жив, и я совсем недавно узнала об этом. Я ездила на рудники, там подтвердили это, но к нему не пустили - сказали доставать пропуск. А я так хочу его увидеть...

- Хм...

- Никта смерила девушку взглядом, - я рудниками не занимаюсь.

Анастасиус коснулся её руки:

- Может, мы продолжим разговор в нашей ложе?

Никта кивнула:

 

- Ты прав, здесь слишком много лишних ушей, пойдемте. Они вместе вошл в ложу, молчаливые слуги принесли кресла для гостей герцогини и её спутника. Сильвия села рядом с Никтой.

- Так какое отношение я имею к рудникам, по Вашему мнению?

- Честно говоря, я очень плохо себе представляю то, чем Вы занимаетесь. Но в последнее время я очень часто слышу про Цех, про Вас как начальника Цеха. Поэтому и решила, что в Вашем ведении могут находиться и рудники. Никта улыбнулась вновь своей волчьей ухмылкой и метнула полный ярости и ненависти взгляд в Гато:

- Могу догадаться, от кого Вы могли услышать подобную чепуху. Не верьте ему. Разве может девушка возглавлять банду головорезов, каким Цех считает добрая знакомая господина Рейес, бургомистр Эквус? Однако, какие удивительные новости: Цех у нас решил заняться горнодобывающей промышленностью, - обратилась она со светской легкостью к Анастасиусу.

Тот нахмурился неодобрительно. Улыбка исчезла с лица Никты в тот же миг.

- Тогда куда же мне обращаться? Я знаю только, что отец на платиновых рудниках, у Эстреля.

Никта, побледнев, резко выпрямилась в кресле, но привычка держать эмоции под контролем вскоре вернула ей улыбку и беззаботную светскую расслабленность:

- Ах эти рудники, - Эрклиг обернулась к Гато, - понятно. - и спросила Сильвию, - Прошение писали в ЦРУ?

- Да, я писала прошение, - от волнения Сильвия с трудом смогла ответить на вопрос. Возможно, сейчас решиться её судьба и наконец-то будет сделан решающий шаг на пути освобождения её отца. Внимательно устремив взгляд на свою собеседницу, Сильвия стала ждать ответа.

- И ответа не было? - с сочувствием поинтересовалась Никта.

- Нет, не было. Правда, прошло не так много времени, - Сильвия не хотела в чем-либо упрекать Никту, тем более жаловаться ей. Чтобы та ничего не поняла, Сильвия опустила вниз глаза и стала рассматривать свою сумочку. Из открытого кармана в лицо её упал луч отраженного света, и тут же Сильвия увидела себя в маленьком зеркальце. Ника положила свою руку поверх руки Сильвии:

- Не расстраивайтесь, дорогая, - сладко произнесла она тоном светской львицы. Анастасиус вздрогнул и с ужасом посмотрел на Никту.

Гато был поражен не меньше: контраст с той Никтой, которую они знали оба был пугающе резким. Но Сильвия этого заметить не могла, конечно же, - у меня есть связи на самом верху, - она указала пальцем в потолок и подмигнула Сильвии заговорщицки, - я похлопочу за Вас. Загляните вечером в Магистрат. Наверняка, пропуск уже будет ждать Вас. А теперь давайте посмотрим спектакль, - Герцогиня раскрыла веер с зеркальными вставками для украшения. И только эти зеркала заметили в её глазах холодную усмешку.

***

После окончания спектакля Кристобаль, как истинный джентльмен, проводил Сильвию до дома. Прощаясь с ней, он убедил Сильвию в том, что вскоре все разрешится самым наилучшим образом: - Вот увидите, госпожа Эрклиг поможет получить пропуск и добиться освобождения Вашего отца. Осталось только ждать. Не волнуйтесь, все будет хорошо, я обещаю. - Я надеюсь только на её помощь. Прощайте. - Прощайте.

После ухода Гато Сильвия привела себя в порядок и прилегла на диван. Этот день оставил ей массу впечатлений, но главное событие - встреча с начцеха. И эта встреча решила, как казалось Сильвии, все её проблемы. Осталось только забрать из Магистрата пропуск, который наверняка будет готов. На следующий день Сильвия решила идти за заветной бумажкой.

С этими мыслями она стала засыпать и не заметила, как осторожно рядом с ней на диван село новое её отражение - Отчаяние.

Пишет Эретри. 04.05.07

Как будто время зажали между двух камней. Занятия, книги, слова и ответы – они так медленно сменяли друг друга и совершенно не тревожили течения. Вот уже дрожали последние секунды, а Эретри казалось, что руки лектора застыли у папки с бумагами и совсем не берут её. Раз… два… Считать – не считать? Да, что тут поделаешь – время. Только когда за спиной Эретри скрипнула дверь, а под ногами помчались ступени, - вот только тогда оно камни разбило, из речушки разлившись в реку. Так, так – стучало вокруг и звало не идти, а бежать уже. Дверь Школы захлопнулась за спиной, обрезав ступени и их бег. Улица встретила пением птиц. Твор стоял у куста сирени, обрывая листья. Мял их в руках и делал вид, что не ждет никого. Не обернулся, когда подошла девушка. - А вот этот, - он махнул рукой неопределенно, - Чего-то бубнит и, наверное, тебя ждёт. - Меня? – удивилась Эретри. Кто мог её ждать здесь да и зачем? Но, оглядевшись, она почти сразу увидела, кто. Средних лет человек, одетый немодно, вышел из тени тополя и приблизился к ним. Морщины хмурили его лоб, а глаза были – молодой блеск. - Здравствуй. Как твоё имя? - Эр, - вопрос был таким неожиданным, что девушка не успела задержать ответ. - Эр… Эретри? - Да, а кто… - Отражение, - незнакомец протянул ей руку, как для рукопожатия, но тут же, не дав коснуться, убрал. - Значит, это ты. Хорошо. Так и получилось, что «домой» они пошли втроём. Эр, Твор, Неустрашимость. …………………… В маленькой и небогатой комнате старого дома, которую снимала Эретри, было вполне уютно. Всё в ней находилось ровно на своём месте: шторы, стол, кровать, небольшой шкаф в неярком свете солнца - ни дать ни взять, семечки в мякоти арбуза. Твор недолго осматривался, скоро стал зевать и, в конце концов, отпросился выйти погулять на улицу. И часы побежали в тишине. Эретри сидела за столом, разложив книги и чертежи. Неустрашимость, кажется, тоже что-то читал или просто молчал, стараясь не мешать. По крайней мере, ни шороха с его стороны не было слышно… Бумага толкнула карандаш, и он упал на пол. Так громко, как будто был сделан из железа. Эр не стала поднимать. Она отодвинула стул и повернулась к Неустрашимости. Тот кивнул, неужели понял? - Я… - Скучаешь? - Да. - Зеркала? Дом? Эйзоптрос? Другое? - Как сказать… Я не знаю. Наверное, всё, всё вместе. Считайте, что просто скучаю, ни о чем. Мне, знаете… поговорить нужно. А буду говорить страшную чушь. Вы как, не боитесь? Ах, да… - Правильно. - Почему-то забываю, кто вы. Вы – как старый знакомый. - Хорошо. Но вот интересно про зеркала. Вижу, ты их сторонишься. И всё же: глаза у тебя блестят, когда проходишь мимо. Почему? - Это трудно… Боюсь, вам титульный талант помешает понять. - Вот те на, - Неустрашимость покачал головой укоризненно, - То забыла, кто я, то вот запомнила намертво. Нет уж, Эр, давай-ка не вешай на меня талант, ладно? Я – да, отражение. Но ведь не манекен. Вот странная беседа… - Простите… - Не важно. И всё-таки их разговор не оборвался, он умудрился как-то обойти этот острый край и слово за слово понесся дальше. Нет, на самом деле, странная получалась беседа: никто из них не запоминал и не слушал другого. Они и глаз друг друга не видели. Всё шло, как время, легко и само по себе. Так же легко разговор и окончился. ……………………….. - Улица – теплынь, - радостно сообщил Твор, когда вернулся в комнату, смеющийся, с солнечными зайчиками на щеках, - Я видел, прикатилась даже тележка – эх, мороженое берут!.. Эр, дай-ка никсов чуть-чуть пречуть-чуть, немножечко, а? Эр, слушай… Эр? Ну и надо же… Чего она, а? Твор, недоуменно моргая, смотрел, то на Эр, почему-то закрывшую лицо руками, то на Неустрашимость. Тот читал эретрин учебник, делая пометки карандашом. - Нужен дождь, - подняв взгляд, сказал он. Подмигнул и заложил карандаш за ухо. ………………. К вечеру набежали тучи. Упали первые капли, и оконное стекло жадно поймало их, истосковавшись по воде. Мягкий стук разлился по комнате. Позже – гром. От минуты к минуте становилось темнее. Через полчаса первые сильные капли уступили место осторожным редким крупинкам воды. Неустрашимость подошёл тогда к окну. - Дождь вроде бы идёт тише. Ага, почти затих. Должно быть, свежо сейчас… Эр, - повернулся к столу, - Не хочешь увидеть площадь? ……………… Шаг за шагом, улица тонула в собственной ширине. - А вы правда отражение? - Хм, что? А, ну да, разумеется. А это так важно? Я думал – нет. - Странный вы… - Опять про талант? Тут всё проще, чем кажется, Эр. Видишь ли, есть среди отражений те, которые талант проявляют по поводу и без. Есть другие, побледнее… А есть вот и такие, как я. Мне «характер» немного труднее показать. - Почему? Разве мало на свете страхов? - Да в том-то и дело, Эр, что вы, люди, очень малого боитесь. Я не перестаю этому удивляться. Очень малого… Тут не особо развернешься. Окна домов светлели, и Эретри показалось, что огни согласно подмигнули идущему рядом с ней отражению. - Хорошо, что вы у меня отразились. Улица вела всё вперед. Улица вдыхала редкие капли дождя, как пыльцу, и выдыхала в лица прохожих хвойную какую-то, почти лесную свежесть. Иногда над крышами ещё вспыхивали громовые раскаты. Эретри старалась смотреть только под ноги: всё-таки страшно немного под таким неспокойным небом… - Эр, задумалась? А мы уже на площади. Она взглянула, и полутёмное вечереющее пространство окружило её. Из него вырос памятник: пожирающие друг друга каменные корабли без парусов. Только старый уличный фонарь освещал их. И то едва, малую часть, самый низ. Две темные фигуры отразились на зеркальной поверхности. Дождь снова припустил и даже вроде бы сильнее прежнего, но Неустрашимость словно был этим только доволен. - Смотри, - он указал Эретри на бронзовое деревце, потеснившее серые глыбы. - Я уже была здесь, - она всё же послушно посмотрела на зеленую бронзу, - Это хорошая их работа. - Ты была здесь, когда не было дождя. Смотри снова. Эретри поправила капюшон. Ровные линии капель расчертили воздух вокруг бронзового деревца. Минуту с ним ничего не происходило. И вдруг… Линии слились в одно движение, чистое движение, ничейное. И листок… как будто поймал его. Он стал двигаться, но не так, как на ветру. Он стал двигаться сам. Ловил дождь и тянулся, играл с дождём. Танцевал, замирал в танце. А к свету фонаря поворачивался – как к солнцу… Чудесно живой в мертвой бронзе. Не отрывая взгляда, Эретри выдохнула: - Это работа мастера. - Да ну, Эр, ты слишком легка на слово, - усмехнулся Неустрашимость, - Те люди, что возились с этими камнями и листочком, скорее всего не думали ни о чем, кроме камней и листочка. Ну, может, ещё о том, чтобы правдиво выглядело, это да, думали, наверное… Но ты подумай, как получается-то? Дни и дни, недели работы – и вот памятник. Глыбы, деревце тут, звенящий лист. Красиво. Но не более. Но вот какой-то обычный дождишко – и что произошло, Эретри? Почему, откуда жизнь? И кто оживил? Дождь или человек, который смотрит сквозь него? Да, это… и всё что угодно ещё, но только уж точно не мастер и не мастерство. «Вы не совсем правы» - хотела сказать ему Эр, но через паузу слова превратились в другое: - Откуда вы знали про памятник? - Всё настолько просто. Что даже говорить не хочется. Они так и стояли под дождём, наблюдая за танцем неживого листка. Эретри кашлянула. В горле давно ворочалась просьба и почему-то здесь, на площади, Эр решилась: - Пожалуйста, расскажите мне… - Нет. Это ты, - Неустрашимость растер на ладони капли и впервые за целый день посмотрел Эретри в глаза, - Лучше ты расскажи мне про Храбрость.

Пишет Рита. 04.05.07 Рита теперь проводила почти все свободное время у постели Виктора. Ни один врач не смог разбудить мальчика. Никому не удалось хотя бы сдвинуть процесс с мертвой точки. Рита настолько была поглощена этой новой заботой, что даже не заметила, что Рейс стала обычной собакой. Самой простой, живой собакой. Когда это выяснилось, Рита не расстроилась: теперь они с Рейс могли стать настоящими друзьями. Между ними не стояли зеркала и непредсказуемая воля того, кто распоряжается по своему усмотрению. Как ни странно Рейс посчитала, что в её обязанности входит особая защита Нежности хозяйки. Благодаря её неусыпной заботе, Нежность чувствовала себя более или менее комфортно: синяки прошли, новые ссадины и царапины не появлялись. Рейс просто не позволяла никому к отражению приближаться. А Рита решила этому решению собаки не препятствовать. Тем более, что кроме Нежности никто из ритиных отражений не принял так близко к «сердцу» несчастье Виктора. Было около полудня, Рита задремала в кресле рядом с кроватью мальчика, разбудил её ласковый голосок отражения: - Может, стоит обратиться к Нему? – Нежность кивнула на зеркало, - он точно поможет. Ему это ничего не стоит. - Зато мне будет стоить дорого, - Рита посмотрела на свое отражение в зеркале, - слишком. Последнее время она избегала смотреть в зеркала: неприятное чувство мертвой пустоты по ту сторону посеребренного стекла никак не оставляло её. - Напрасно Вы так, - улыбка Нежности поблекла, - он никогда ещё не отказал тем, кто просил за больных. Рита вновь посмотрела в зеркало. И вновь увидела только себя. Он больше не разговаривал с ней. Ответов на свои запросы она не получала. Вернее получала, но только в виде событий. Если ему не нравилось то, что она затевала, он просто рушил все, как ни странно, избегая при этом нанесения исполнителям увечий или травм с летальным исходом. Если он был не против, то просто ничего не происходило. - Может, ты его попросишь? – спросила она у Нежности. Нежность лишь вздохнула печально. Рита вскочила на ноги и быстрым шагом вышла из комнаты. Гато, ЦРУ, больницы, суды, ТЕО, бесконечный тяжелый сон Виктора, невозможность уехать в поместье, бросить всё здесь, в Эйзоптросе. И вот. Бессилие Нежности. - Что Вы хотите получить за здоровье Виктора? – спросила она у своего отражения в зеркале, - что Вам предложить? Я хочу, чтобы он был здоров. Что Вы хотите в обмен? Но зеркало не ответило. Рита все тем же быстрым шагом вышла из дома, оседлала в конюшне лошадь и уехала из города в неизвестном направлении. Вернулась только вечером следующего дня. Встретила её Рейс, потянула в сторону комнаты Виктора. Мальчик сидел на кровати и с аппетитом завтракал. Нежность смотрела на него с умилением, прижав пальцы к губам, чтобы не спугнуть чудо словами. Рита подошла поближе: - Как это? Что случилось? Почему? Нежность только пожала плечами: - Вчера, Вы ушли, прошло несколько минут, он вдруг пошевелился. Потом открыл глаза и попросил есть. Мы искали Вас, но Вы исчезли куда-то. - Как ты себя чувствуешь? – спросила Рита мальчика, присаживаясь на край кровати. - Хорошо, спасибо, госпожа баронесса, - мальчик был немного смущен и испуган. - Ты знаешь, кто я? – спросила Рита. - Да, - жест, которым он убрал волосы со лба, заставил её сердце ёкнуть – странное узнавание, не должно было такого быть, этот человек не был Монтероне, - я все слышал во сне. И видел. Только не изнутри, все это время я будто летал над собой. Рита внимательно посмотрела на него: - А ты помнишь, как проснулся? Виктор кивнул: - Я слушал историю о Безымянной, которую мне читала Нежность, а оттуда, - он указал на зеркало, - вышел человек. Без лица, серый, плоский, как картонка какая-то. Подошел ко мне. Погладил по голове. И сказал, что у меня теперь все будет хорошо. Потом я почувствовал, как меня тянет обратно. Стало тяжело-тяжело. А в следующий момент я уже открыл глаза. Рита обернулась к зеркалу: - И что Вы хотите за чудо, милорд? Но зеркало молчало. - И, правда. Легко. Ничего не стоит. Хаос взял, Хаос отдал, - одними губами произнесла баронесса, даже чудеса у Вас корыстные, милорд. Все напрашиваетесь на благодарность.

Пишет Ксанф.04.05.07 Ксанфа срочно вызвали на пост рано утром, вырвав из привычного круговорота работы. Такое случилось впервые, поэтому, спускаясь по лестнице, он перебирал в уме возможные причины, но ничего толкового не нашел - может в госпиталь привезли слишком тяжелого пациента, и нет времени везти его наверх? Но такое решение казалось странным и бессмысленным, а поскольку все здесь имело определенный смысл, то и этот вариант пришлось отбросить. То, что на самом деле произошло, не смогло бы прийти в голову Ксанфу даже после долгих раздумий. - Ваше отражение, доктор Ксанф, - девушка на посту медленно и отчетливо произносила каждое слово, - оно бросилось с моста в реку, причем плашмя. Странно, как выловили. Просили вам сообщить, - и она подвинула к краю стола картонку с записями. "Бесшабашность" - выдернул взглядом Ксанф из всего текста одно только слово. -Где он? -Сейчас должны привезти, у нас в таких случаях доставляют к хозяину. -Он живой? Девушка неопределенно повела плечами. Действительно, через полчаса привезли отражение. Бесшабашность дышал неровно, со всхлипами и хрипом, периодически тело сводила судорога. Ни секунды не сомневаясь, юноша попросил отнести отражение на свободную кровать в одну из палат. Медперсонал явно не одобрил такого решения и даже не пытался скрыть этого. Ксанфу было плевать на общественное мнение, хотя он и понимал, что за такие действия ему просто открутят голову. Стараясь не обращать внимания на поведение окружающих, он занялся Бесшабашностью, зеркала палаты с точностью воспроизводили каждое движение врача, словно запоминали, записывали их, и только когда состояние отражения стало более-менее стабильным, Ксанф немного отвлекся. Самое время было вернуться к црушникам. В том, что о происшедшем сразу заявят начальству, он ни минуты не сомневался, оставалось только ждать, когда на него обрушится праведный гнев патронов.

Пишет Анастасиус. 04.05.07 Детский центр забирал много времени и сил. И это было хорошо, потому что за работой уходили тяжёлые мысли, исчезала тоска и душевное отторжение. Сидя в подвальном кабинете за бумагами, отдавая помощнице распоряжения, следя за работой кружков, разговаривая с детьми, организуя для них прогулки по городу, Анастасиус мог чувствовать себя нужным, полезным. После недавнего знаменательного разговора с Никтой он понял, что только осознание неодиночества спасёт его от постоянной грусти и неприятия жизни. Трудно было поверить в существование последних отражений – Миролюбия и Хладнокровия. Отражения, которые ему подкидывали зеркала, приводили в недоумение. «Нет ничего хуже, чем в молодые годы иметь безразличное отношение к окружающему тебя миру, сынок», - отец стал часто писать в последнее время. Мало рассказывая о себе, он строчил советы, наставления и упорно искал какой-то выход. Только из чего выход, сам не мог понять, поэтому часто запутывался и терялся в своих рассуждениях. Надо было вернуться к нему домой, ведь они толком и не разговаривали. А пока Анастасиус писал ответные письма, рассказывая о Центре и как будто не слыша тревоги отца. Детский центр приобретал всё большую популярность, и Анастасиус стал заниматься проектом создания его филиалов по всему городу. Господин Кокс помогал с оформлением бумаг в администрации. Он уже свыкся с мыслью, что Анастасиус так никогда и не станет чиновником, и больше не водил его протежировать к своим сослуживцам. С детскими кружками всё было легко – рисовали в студии, катались на лошади, подаренной Королевой бала, читали, слушали легенды, играли, гуляли по столице. Проблемы возникали, когда вопрос касался отражений. Хотя секретарь Лондресса говорила, что кабинет психолога будет попросту занимать площадь, которой и так мало, Тас настоял на своём и оказался прав. Судя по количеству проблем у детей с отражениями, было бы уместным создавать отдельный Центр психологической помощи юным отражающимся. И малыши, и подростки очень тяжело переносили появление каждого отражения. Когда это было плохое отражение, оно пугало и могло обидеть, когда хорошее – появлялись проблемы с родителями. За Послушание могли вспомнить и разбитую месяц назад вазу и начать усиленную слежку за состоянием сладкого в буфете. Отражения, по мнению многих взрослых, выдавая ребёнка, помогали таким образом в воспитательном процессе. Никого при этом не волновало, в какой именно момент отражался ребёнок и при каких обстоятельствах. Появлялась Любовь или Спокойствие – смотрели косо и уже считали ребёнка потерянным для семьи. Иногда при ссорах специально подводили к зеркалу, чтобы понять, что у ребёнка на душе, дожидались появления отражения и выносили наказание. По созданной Тасом статистике, самым часто появляющимся отражением у детей была Смелость и Бесстрашие. Получалось, дети, подходя к зеркалам, испытывали страх. Они, смотря на себя, начинали бояться того, кто мог появиться на следующий день или через несколько минут. Уже был поздний вечер. Анастасиус не ложился спать, сидел за столом, перебирая бумаги, накопившиеся за вечер. Когда догорела свеча, он, немного поколебавшись, зажёг ещё одну и продолжал сидеть в кресле. Сегодня пришло письмо от тёти Оливии, которая не на шутку встревожилась, узнав о пропаже племянницы. Лив не писала домой больше месяца. Теперь Тас корил себя ещё за то, что испугал бедную женщину. Анастасиус резко встал из-за стола, разбудив шумом отодвигающегося кресла Тора. Тот встрепенулся, зевнул и стал наблюдать за хозяином, бродящим по комнате. Нужно было что-то срочно делать. С детскими отражениями, с филиалами, с поисками Оливии. Тасу казалось, что всё движется очень медленно. Взгляд упал на зеркало, лежавшее на столе.

Пишет Алдара. 04.05.07 Отработав в больнице первый после увольнения день, Алдара вместе с отражениями отправилась в казарму. Новое – Неряшливость – доставило ей сегодня несколько неприятных минут, оставив грязные следы на только что вымытом полу и вытерев о занавески руки, которые, похоже, не мыло уже с месяц. Не меньше. Из волос у него то и дело сыпались сухие листья и сено (где только он нашел их ранней весной в городе? Или все это великолепие собралось в его шевелюре еще в Зазеркалье?) Голос его был столь же расхлябанным, сколь и одежда: перескакивал с ноты на ноту, с тембра на тембр без предупреждения, дрожал, точно оконное стекло, в которое попал мяч, которым играли дети. Еще большую схожесть с подобной ситуацией голосу придавал параллельный визг, раздвоенность звучания: точно дети испугались, что стекло разобьется, и закричали. В остальном же день прошел хорошо: она снова почувствовала себя полезной и нужной, радовалась, глядя на то, как много пациентов, некоторые из которых были знакомы ей по казарме, идет на поправку. Правда, Ксанфа она так и не видела толком: пару раз шла за ним в коридоре, но не поспевала за его широкими шагами. Отражения Алдара собиралась оставить в здании, чтобы не мешали в планируемом ею посещении дома портного. Ключи от черного входа, которые ей доверили, у нее никто не отобрал, как это ни странно: может быть, решили, что они не имеют никакого отношения к делу. Насколько ей было известно, сестра мастера Джозефа в доме не появлялась после похорон: слишком многое напоминало об убитом брате. Алдара не была уверена, можно ли ей вторгаться на территорию чужого дома, однако официальное уполномочивание на расследование и позднее время давали надежду, что подобный шаг не вызовет нареканий со стороны начальства. Попросив знакомую цеховичку последить за отражениями (к счастью, Бесшабашность и Остервенение, с которым управиться было бы сложнее всего, уже не были ее отражениями), Алдара отправилась в дом того человека, который спас ее от нищеты. Она примерно представляла, что ее ожидает на месте преступления благодаря изучению записей, сделанных в ходе предварительного расследования. Читать запись собственного допроса было странно, даже дико: она не помнила точных ответов, только суть. Несогласованность предложений, сбивчивость – как будто и вправду ей было что скрывать, неудивительно, что следователь остановился на ее персоне, не предпринимая дальнейших поисков. «До чего же холодно», - подумала Алдара, вылавливая ключи из кармана озябшими пальцами. Главное – чтобы сестра портного не закрыла черную дверь на засов. Ключ повернулся в замке легко, беззвучно: жена мастера Джозефа прекрасно следила за домом. Алдара оказалась в кухне и закрыла зачем-то за собой дверь. Наверное, по привычке. Она замерла в темноте, прислушиваясь. Ночью дом должен сонно дышать, едва слышно поскрипывая, постукивая – так было всегда, когда Алдара жила в доме. Теперь же привычных звуков слышно не было: дом умер вместе с хозяевами, его убили в тот же момент, когда на голову мастера Джозефа обрушился удар. Девушка сделала осторожный шаг по направлению к выходу из комнаты. Она успела выучить расположение мебели наизусть: помогая жене портного по дому, она провела не один час здесь. Еще один шаг, еще один. «Точно воровка», - поморщилась Алдара, остановившись перед дверью. Толкнув дверь, она выглянула в коридор. Темно. Ничего не видно. Свечу зажигать не хотелось, точно это могло потревожить покой уже похороненных хозяина и его жены. Да и не знала Алдара, что она хочет увидеть в доме и зачем она пришла: сестра Шелла наверняка уже прибрала в гостиной, где произошло убийство, да и все улики были собраны следователем. Ее смущало то, что не был отмечен факт ограбления: в доме ничего не пропало, если верить сестре. Сама она не была в доме: ее остановили на пороге, даже не дав войти, и тут же отвели в участок. Алдаре же подобные действия показались странными: если ее подозревали еще по показаниям соседей, надо было дать ей войти, понаблюдать за реакцией… Вообще – странно все это. Стражник проходил мимо дома, патрулируя улицу, когда услышал крик в доме. Еще даже не было полуночи, хотя уже стемнело. Он решил постучать в дверь, чтобы узнать, все ли в порядке, но ему никто не ответил. Тогда он взломал дверь и нашел в доме два тела - ни преступников, ни орудия преступления он не обнаружил. Вскоре место прибыл следователь, опросил соседей, которые и сказали, что портной не так давно нанял девушку, которая обычно возвращалась в дом до темноты: это подтвердила женщина, чей дом был через улицу. Перебирая в памяти факты, Алдара не почувствовала даже, как дом снова задышал – теперь уже тревожно, хрипло, как тяжело больной человек. Шуршащие шаги. Прямо за спиной. Алдара испуганно закрыла дверь и прижалась к стене. Шаги двух или трех людей, звон: опрокинули стол с кастрюлями, прямо рядом с дверью. Ладони моментально вспотели. Убийцы. В этой комнате. Времени на размышления просто не оставалось, и Алдара залезла под разделочный стол прежде, чем вошедшие люди зажгли свечу или лучину и отзвенела посуда. Девушку скрывала плотная скатерть. «Не мог еще закричать, что ли?» - сиплый шепот. Снова шаги. «Деньги»… «легавые»… «спички верни»… «Зря убивали, что ли?» Половину слов не разобрать: то ли так тихо говорят, то ли заглушает биение сердца. Вернулись-таки за деньгами, ради которых, похоже, и полезли в дом: о том, что дела у портного пошли в гору, знали все в районе. Может, и убивать не хотели: решили, что хозяева уже спать легли: Алдара знала, что свет с улицы не был виден из-за плотных портьер. Люди прошли мимо: кажется, трое. Вышли из кухни, не закрыв за собой дверь. Интересно, оставили ли они кого-нибудь охранять черный ход? Стараясь дышать тише, девушка прислушалась. Кажется, кроме ее дыхания, больше нет никаких звуков. Похоже, преступники ведут себя так же странно, как и следователи. Она тихонько выбралась из дома, не тронув дверь. «А ведь меня спасло только то, что я закрыла дверь», - поняла внезапно Алдара. - Мрак…» Вопрос в том, что теперь делать. Идти за подмогой? А вдруг убийцы уйдут? Дожидаться того, что они выйдут, и следить за ними? Аналогично – они могут уйти сразу же после того, как она отправиться на поиски стражника. Она как можно тише обошла дом. На улице – ни души. «Что же делать, что же делать!» - она едва не захрустела пальцами: неприятная привычка, позволявшая не думать вслух, когда вертится одна навязчивая мысль. Точно! Участок ведь через два дома. Именно поэтому так быстро следователь прибыл в дом! Как она могла забыть… Алдара побежала, забыв про конспирацию. Все равно в доме грабители ничего не услышат, а время можно выиграть. Постучать в дверь, объяснить суть дела, почти тянуть следователя за рукав, бояться, что не успеет. Вздохнуть с облегчением, увидев открытую дверь. Остаться на улице: «Девушка, я понимаю, что вы из Цеха, но не стоит вам заходить». *** На следующий день Алдара отправилась давать показания. Трое задержанных отрицали свою причастность к убийству, однако свое нахождение в доме мотивировать не смогли. Выходя из кабинета следователя, Алдара только мельком глянула на свое отражение в зеркале на двери: нужно было спешить в больницу.

Пишет Форсана. 04.05.07 После пропажи Радости обнаружилось много нового: пыль, скучающая Форсана в зеркале, немытые окна, хамоватый хозяин гостиницы. Простота тоже потускнела. Особенно это было заметно рядом с новым отражением – Яростью. Невысокая женщина вела себя подчёркнуто отстранённо, но без её комментария не оставалось ни одной мелочи. Форсана быстро спустилась по лестнице и пустилась бегом, ныряя в глухие проулки, спешно пересекая многолюдные улицы, навстречу к Яру. Молодой человек поджидал Форсану уже пол часа, пока та разнимала Ярость и Раздор. Для воровки юноша оказался лакомым кусочком – он знал половину города по именам, тайнам и привычкам. А главное любил со вкусом обо всём этом рассказывать, а потом и показывать главных героев своих историй. Форсане оставалось только картинно удивляться и всплёскивать руками. Сегодня Яр взялся познакомить девушку с Калаидом. Он слыл достойным сыном Аквилона, ленивым студентом и плохеньким заговорщиком. Пару лет назад он попытался организовать тайное общество против зеркал в Аквилонском университете. По неосмотрительности юного главы пускали туда кого попало, но после вступления в тайное общество ректора, кружок распался сам собой, а Калаида спешно отправили доучиваться в столицу. По словам Яра, в Эйзоптросе горе-заговорщик старых задумок не бросил. Но столичные студенты к доверительному шёпоту относились скептически и присоединяться к борьбе за благое дело отказывались. Тем не менее кружок худо-бедно функционировал и занимался мелкими пакостями: надписями по зеркала, прошениями в мэрию. Постепенно деятельность тайного общества стала излюбленным объектом шуток и пересудов. За неделю знакомства с Яром, девушка убедилась в достоверности его рассказов. В то же время воровка решила не злоупотреблять больше законопослушным поведением (денег Яра хватило почти на шесть дней беззаботного существования) и ещё ночью написала письмо господину Калаиду. Теперь оно покоилось в кармане куртки и ожидало отправки. Но сначала необходимо было попасть в дом и переговорить с прислугой, о которой так нежно отзывался Яр. Калаид, как и ожидалось, оказался прыщавым юнцом неприглядного вида с нервным тиком. Девочка-прислуга пятнадцати лет, как и ожидалось, оказалась восторженной, вечно влюблённой особой. Форсана подозвала девушку и горячим шёпотом попросила передать «вот это послание» её «удивительному господину». Дождавшись согласия, воровка потребовала чернила и надписала конверт: «возлюбленному К. Не вскрывать!».

Пишет Хаос Мира Зеркал. 18.05.07 Анастасиус - Кто это? – кивок в сторону одинокой сгорбленной фигуры, медленно движущейся от одного бархана к другому. - Чужак, - собеседник его сплюнул в сторону человека, - вторую неделю уже ходит здесь кругами. Как стервятник. - Что делает? - Осколки собирает. - Хаосово отродье. - Снять? – мавр достал из-за пояса маленький кривой кинжал. - Нет, не надо, - задумчиво жуя побег джузгуна, - сунется к нам, снимешь тогда. … - Хм, - он смотрел с любопытством на новую находку, - удивительно. Двух одинаковых не существует, - осколок подмигнул ему солнечным бликом, - красота… Он и не замечал, то за ним наблюдают. Да и крепостную стену форта, казалось, не видел. Все, что ему было нужно, - зеркальные осколки, которые то здесь, то там вспыхивали ярким солнцем в песке. Постепенно охотничий азарт увел его на север, далеко от форта… Его заинтересовал ручеек из осколков слева. Зеркало, по всей вероятности, было черным. А, может, просто обожгло его чем-то. Копоть? Он подошел поближе. Нет, не копоть. Черное зеркало. Он опустился на колени и осторожно, как великую драгоценность, взял треугольный осколок двумя пальцами за острые края. - Простите, - нежный слабый женский голосок заставил его вздрогнуть. Осколок пропорол пальцы. На песок закапала кровь. -Ох, извините, я не хотела! – рядом с ним на песок опустилась девушка, она быстро выплела из косы ленту и хотела было помочь ему перевязать порезы, но он отшатнулся от неё, когда она протянула руку к осколку, и зашипел угрожающе, - что Вы! – она оторопела от подобной реакции, - я не… зачем мне… я помочь… - Мои, - человек вновь зло зашипел на неё, когда она посмела взглянуть на россыпь черных стеклышек вокруг них. - Да мне они не нужны. Правда, - девушка подняла руки, показывая, что не собирается ничего у него отбирать, - я заблудилась. Думала, может, Вы мне поможете найти дорогу в Эйзоптрос. Человек забормотал что-то себе под нос и продолжил собирать черные осколки в небольшую кожаную сумку на поясе. Девушка вздохнула печально: - Жаль. А мне ведь так нужно было добраться до столицы. Я человека должна спасти, понимаете? Хотела пойти прямо к Лорду и попросить его вернуть прежнего Анастасиуса. Человек вздрогнул, когда она упомянула Лорда, обернулся и пристально посмотрел на неё: - Ты идешь к Лорду Хаосу? - Да, - без особой надежды на понимание ответила девушка. - Как удачно, - он улыбнулся нехорошо, продолжая при этом собирать осколки, - мне тоже бы к Лорду на аудиенцию попасть. - Так, может, вместе пойдем? – предложила девушка, - Вы знаете, в какой стороне столица? Человек кивнул нервно. - Может помочь Вам собрать стеклышки? Чтобы побыстрее пойти, а? - НЕТ! – её новый знакомый вновь зашипел зло, - я сам. - Хорошо-хорошо, - девушка поежилась от неприятного предчувствия, - я просто посижу рядом, пока Вы не соберете все осколки. Он кивнул одобрительно. - Меня Оливия зовут, - несмело представилась она, - а Вас? - Меня? – он вытер окровавленную руку об одежду, - ДанжЕр. УНЫНИЕ меняется ОТСТРАНЕННОСТЬ

Никта, Сильвия, Алдара

Первым делом утром следующего дня Никта подписала пропуск на рудники Эстреля Сильвии Карпатри.

А снизу дописала тайнописью цеха пару слов о Кристобале Гато: «Кристобаль Гато. Особо опасен.Осторожно. Закрыть. Приговор: пожизненная каторга».

Через час ей доложили, что был арестован один из клана Ворона. Еще через полчаса она добралась до следственного изолятора.

- День добрый, - к задержанному, своим – знаками: стол убрать, стулья поставить друг напротив друга, и снова арестанту, - садитесь.

Мужчина сел напротив неё, закинул ногу на ногу, демонстративно откинулся на спинку стула, наглым взглядом окинул црушницу сверху вниз и ухмыльнулся плотоядно.

Никта ответила ему таким же взглядом сверху вниз и улыбнулась по-волчьи:

- Разговаривать будем? Или Вам нужно подготовиться?

- С тобой? Нет, я и без подготовки с тобой поговорить готов, девка.

- Мне нужна информация. Где располагается Ваше воронье гнездо, малина, главная хата или как Вы её там называете?

Арестант скривился презрительно и плюнул смачно ей под ноги.

- Значит, подготовиться все-таки нужно, - пожала плечами Никта. … - Говорить будешь?

Арестант отрицательно покачал головой и выплюнул к никтиным ногам пару выбитых зубов.

- Тааак, - протянула Никта, - что Вы там ещё используете для того, чтобы заставить человека «раскрыть душу»? Вроде все уже сделали… Ах, нет! Как я могла забыть?! …

- Да, я знаю, что после этого было бесполезно его о чем-то спрашивать, но я должна была рискнуть. Нам не каждый день так везет.

- Извините.

- Нет, Вы все правильно говорите. В объективности Вашей экспертизы никто не сомневается. Но я должна была сделать все возможное. Они моих людей убили. …

- У него есть сестра.

- Привезите её сюда.

- Но ведь…

- Привезите. …

- При всем моем уважении, нельзя так, - Гуманность покачала головой неодобрительно.

- При всем моем уважении, это сработало. Теперь они знают, где вороново логово. И никто не избежит наказания, если её люди отправятся туда немедленно, - возразило новое отражение Никты ЖЕСТОКОСТЬ.

«Штабак» клана Воронов взяли в плотное кольцо окружения лучшие подразделения цеховиков. Всех, у кого была клановая татуировка, было приказано уничтожить. Трупы свезли после в Коладольский лес. В резне, устроенной Цехом, было убито 30 человек. И смерть их была настолько страшна, что весть об этом облетела преступный мир в один миг, заставив воров, убийц, мошенников искать себе срочно новое место обитания. Вне пределов Эйзоптроса.

Никта вернулась домой далеко за полночь. Сняла набрякший от крови мундир, свернула его аккуратно, убрала в кожаный мешок, чтобы выкинуть незаметно на следующий день, смыла кровь с лица, руки, волос, сняла чехол с культи, вымыла его тщательно. Переоделась в чистую сухую одежду и устроилась уютно с чашкой горячего шоколада в кресле перед камином.

- Точно, - вскочила, вновь достала испорченный мундир, залезла в карман, достала оттуда кольцо, запихнула мешок под кровать и снова комфортно устроилась в кресле. Кольцо было очень красивым. С крупным бриллиантом. Солитер. Такие дарят на помолвку обычно.

- Возьми… А? Забери! – перекошенное от страха лицо, - мы же не знали, что они из ЦРУ.

- Врешь, - вновь как там, в малине повторила она теперь, глядя на кольцо, - все знали. Не откупишься рыжьем. Мы не продаем своих.

- Это его… Одного из Ваших, - руки тряслись, слова выпрыгивали из горла с истерическим кашлем и иканием, - возьми, а? Не убивай только!!!!!

Никта заметила что-то на внутренней стороне, поднесла колечко к глазам. В свете пламени камина красный вспыхнуло «Алдара+Эрл».

- Ооооооо, - Никта сглотнула с трудом комок, подступивший к горлу, - как же нехорошо вышло… И что теперь делать с кольцом?

Сильвия ЛЕСТЬ меняется на БЕЗНАДЕГУ

Алдара ПОДЛОСТЬ меняется на НЕБРЕЖНОСТЬ

Рита

Но зеркало молчало. Она забыла об этом вскоре: слишком много забот и хлопот требовал выздоравливающий Виктор. Настало время, когда она смогла вывести его на прогулку. Потом время, когда он впервые сел на лошадь. И с этого момента выздоровление пошло гораздо быстрее. Виктор полюбил прогулки верхом. Ритина страсть к лошадям перешла к нему. Рита же сама заглядывала в конюшню все реже и реже. Рейс все больше времени проводила с молодым человеком. А Рите осталась только работа. По большей части бумажная и совершенно лишенная творчества. Благодаря усилиям цеха количество преступлений сократилось значительно. Но Рите не давала покой мысль о той, больнице, которую она отдала в распоряжение Никты и её людей. Поэтому она решила провести там неожиданную инспекцию. Оставив Виктора на попечении отражений и Рейс, она направилась в больницу.

НАДЕЖДА меняется на НАИВНОСТЬ

Ксанф

Его опасения не оправдались. Никто и слова ему не сказал. Он был удивлен таким поворотом событий, но выяснять, в чем причина такой снисходительности не захотел. Бесшабашность очень быстро пришел в себя и долго на больничной койке не задержался. На следующий день его уже видели на коньке крыши, горланящим песню про Властителя Мира. Никто не ожидал, что сама госпожа бургомистр почтит больницу своим присутствием, поэтому её появление стало настоящим шоком и для персонала и для раненых црушников. Ксанф был первым, кто столкнулся с Ритой Эквус в тот день. Она первая протянула ему руку и представилась. Хотя в этом не было необходимости. Он помнил её по Балу Лорда Хаоса. Судя по тому, как она нахмурилась неодобрительно, Рита его тоже хорошо помнила. Настроение у бургомистра ещё ухудшилось, когда она случайно увидела на руке врача клеймо раба. Ксанф заметил этот взгляд, конечно же. И реакцию на него – тоже.

ВРЕДИТЕЛЬСТВО меняется на БЕССТЫДСТВО

Форсана

Ответа не пришло ни через день, ни через два, ни через неделю. Форсана все гадала, почему такое могло произойти, и ей даже в голову не пришло, что девочка-прислуга, не распечатывая конверт, бросила его в камин. Зато случилось нечто такое, что изменило жизнь воровки значительно. Она заметила это не сразу. Сначала исчез куда-то свежее украденный кошель с аргентами. Потом растворились в карманах воровки бесследно 10 украденных никсов. Даже когда она держала украденные деньги в руках, они умудрялись таять в ничто. Тогда она попыталась попросить подаяние на Безымянной улице, но к её недоумению вместо истории о том, какое у неё было тяжелое детство, как бил её отец, как смыло их дом в Аквилоне, как она голодала тяжко, и как нужно ей хотя бы на краюху черствого хлеба пару никсов собрать, она начинала рассказывать свою настоящую историю и даже поделилась с одной особо сострадательно настроенной дамой секретом своего ремесла. Все как на духу рассказала. Женщина же рассмеялась добродушно, погрозила пальцем и пошла прочь, приговаривая: «Что за чудо, Лорд. Как хорошо придумал!» Некоторое время Форсана отсиживалась в заброшенном доме смотрителя недалеко от Коладольского леса. Но вскоре голод так крепко схватил её за горло, что пришлось ему подчиниться. Теперь она нисколько не кривила душой, выпрашивая «никсик на краюшку черствого хлебушка». После нескольких экспериментов, подчас весьма рискованных, Форсана выяснила, что говорить неправду она больше не в состоянии. Да и красть больше не получалось. Деньги украденные исчезали невесть куда.

РАЗДОР меняется на КОВАРСТВО

Эретри

Разговор на этот раз был тяжелый. Неловкий. Рвался паузами. Одна другой колючее. Взглядами не встречались, как и прежде, но теперь смотрели оба в сердце Эретри. И так глубоко смотрели, что сердце рыдало надрывно от боли. - Не твоя вина? Ты уверена? – переспросило у сердца отражение, - отвечаем за всех, кого коснулись, случайно или намеренно. Твой «круг» - легендой стал у отражений. Многое можно забыть, но не когда человек с отражением дружбу крепит. - Я…, - начала было Эретри, но принуждена была остановиться, ибо сердце заставило замолчать. - Ты знаешь, что Мороку мало осталось? – спросил Неустрашимость, - человек теперь, а завод-то у него на чуть, только на отражение. Недолго это. Не живет тот, кто не отражается. - Сколько? - Семь лет с момента оборота. - А он знает? - Да. С самого начала знал. - И согласился. - Отражения порой странно поступают, сама, поди, знаешь. Может, заморочил сам себя. На то и Морок. Может, Лорд запугал его чем-нибудь, принудил согласиться. Он – мастак ловушки придумывать. - А Вы не боитесь так… Про Него… - Эретри замолчала, увидев улыбку Неустрашимости. - А ты не боишься здесь жить? В Аквилоне? И домой на праздники и каникулы приезжать? - Я… - Эретри была несколько сбита с толку: почему она должна бояться? - В таком случае чуднО, что я у тебя отразился. Трусость бы больше подошла.

ВЕРНОСТЬ меняется на НАДЕЖДУ

Пишет Оаким. 08.06.07 Он очнулся ночью, на берегу реки. Поднявшись с земли, он понял, что это совсем не река – он стоял на краю рва, что окружал величественную крепостную стену. Стена сияла холодным светом, но вскоре стало ясно, что это бесчисленное множество зеркал, укрепленных на ней, отражали свет полной луны.

Тупая, непрерывно пульсирующая боль прочно поселилась в голове. Оаким напрягся, пытаясь понять, как попал сюда, но сознание упрямо отказывалось что-либо вспоминать. Вор огляделся. Он еще никогда не попадал в такие нелепые ситуации, но не позволил себе допускать даже доли отчаянья, ведь он был лучшим из лучших воров Гильдии. Поразмыслив, Оаким пришел к выводу, что нужно любыми путями пробраться в город – быть может там он сможет раздобыть лошадь и узнать дорогу домой.

Естественно, мост был поднят – ночь в самом разгаре, и Оаким не сомневался, что стража не захочет опускать его ради одного жалкого странника. Приглядевшись, он понял, что переплыть ров не удастся – вода кишела аллигаторами. Упрямство не дало поддаться слабой мысли о том, что лучше дождаться утра и пройти в город с каким-нибудь караваном торговцев, и ему пришла в голову лихая мысль: «А что, если просто перепрыгнуть этот ров?»

Члены его гильдии всегда славились своей изобретательностью и изворотливостью ума: именно они придумали привязать железный крюк к прочной веревке, получив простое, но чрезвычайно полезное устройство, которым Оаким и намеревался воспользоваться. Прикинув ширину рва, он решил, что веревки не хватит – придется привязывать к ней запасную, что дожидалась своего часа, лежа в заплечном мешке. Метнув крюк со всей силы, он смог зацепить его за край моста. Оакиму вспомнились годы, когда с другими «уличными» детьми он привязывал веревку к дереву и соревновался в скорости лазанья по ней, всегда выходя победителем.

Через некоторое время он уже стоял на другом краю рва. Оаким вплотную подошел к стене и невольно засмотрелся на свое отражение в одном из зеркал: что-то неуловимо изменилось в нем, и поначалу он даже не узнал самого себя. Решив обдумать это после, вор принялся за дело.

Стены были высокие, но его вновь спасло то же нехитрое приспособление. Поблагодарив Судьбу за свою предусмотрительность, вор черной кошкой полез вверх. Зеркала оказались очень скользкими, и лезть было тяжело, но крепкое тело не подвело его.

Перевалившись через край, Оаким сразу отметил, что стражи на стенах нет: «Вероятно, спят, упившись эля. Ну что ж, дело сделано, теперь нужно узнать больше об этом странном городе… ». Укрывшись в тени, вор отправился на поиски таверны.

Пишет Мари. 08.06.07 Еще в детстве отец говорил мне об этом городе, пытался его описать, но ему не хватало красноречия, чтобы передать это... Эйзотропос... Уродливые каменные стены, ров с водой. У меня была своя цель, попасть в этот город, как когда то просил отец, и найти то что он искал, вот только что, я не знаю. Про вечно поднятый для чужаков мост он мне говорил, помнится, что и было упоминание о том как попасть в этот город. Он говорил, что кричать бесполезно, сидеть молча тоже. Есть два варианта: либо дождаться едущих в город и пробраться с ними, либо сделать то, что забавило бы охранников и заставило бы их опустить мост. Благодарю природу за сделанный мне подарок и ,конечно, мою маму... Мне всегда везло с голосом, пела я неплохо, другим нравилось: дети засыпали, если я пела колыбельную, матросы пускались в пляс, если я им пела танцевальную... С помощью голоса мне удавалось договориться со всеми и обо всем. Мои лохмотья вполне напоминали костюм бродячей певички, оставлось только спеть. "Город Эйзотропос, ты моя мечта Город Эйзотропос к тебе взываю я Ты воспитал народ свой Отца, сестру и мать Впусти ты и меня же Хочу такой же стать Как люди и дома,что за твоей стеной Сказка Эйзотропоса стань ты мне родной" Я не успела допеть свою песенку до конца, как мост опустился, до сих пор не могу поверить что я здесь... Шумные пыльные улицы, люди с серыми лицами и этот вечный холодный блеск зеркал. Я остановилась, посмотрела в зеркало, и меня озаботила одна мысль....

Пишет Анастасиус. 01.07.07 Странно, что отражения, которые стали появляться у Анастасиуса, не были противоположными его настроению. Ему так показалось, когда в коридорах Детского центра его задел сгорбленный юноша с пустыми глазами, напоминавший рыбу, которую выбросило на берег. "Отстранённость", - твёрдым безучастным голосом произнёс он, уставившись в какую-то точку на стене и даже не взглянув на хозяина. "К нему, наверное, лучше приходить и жаловаться на жизнь. Таким, равнодушным и отчуждённым, проще всего выслушать. Как об стену свои мысли", - Тас побрёл дальше, решив не продолжать разговора. Дела с Детским центром всё шли в гору. Места для детей в городе, о котором ходят жутковатые легенды - не сумасшествие ли это? Но ведь и здесь живут дети, такие же дети, как и в любом другом городе Мира, которые любят сказки, мороженое, фонтан на Центральной площади и лошадок. Им ещё не знаком весь Эйзоптрос. Город с отражениями, которые полноправно существуют рядом с тобой, независимо от того, бьют ли они посуду или её моют. Вся палитра чувств - Радость или Уныние, Разочарование и Надежда, Ярость и Здравомыслие - по пятам за хозяевами, появляются неожиданно и исчезают не прощаясь. И лучше не считать их близкими, чтобы не делать больно ни себе, ни им. На последней мысли Тас поравнялся с зеркалом и скорчил гримасу. Вышло не смешно, а как-то угрюмо... ++++++++++++ Оливия поёжилась. То ли от холодного ветра, то ли от взгляда этого странного человека. Он резал своим взглядом как будто осколком зеркала, который держал в руке. Но всё же Лив глаза нового знакомого показались испуганными и грустными. В них таился страх, словно в любую секунду он ждал нападения или обиды. Данжер бережно сложил все осколки в сумку. Несколько чёрных он понёс в руке, любуясь, как слабо на них играли лучи солнца. Оливия зашагала рядом. Она решила не отвлекать спутника разговорами, не к месту было её дружелюбие и открытость. - У тебя зеркало есть? От неожиданного вопроса Лив вздрогнула. Она удивлённо подняла брови. - Нет, я собиралась в Эйзоптрос в такой спешке, что о зеркале и не подумала. Данжер презрительно хмыкнул. - Люди часто забывают о зеркалах и платятся за это. В Мире без них не выжить. Посмотри на это! Данжер вдруг остановился и поднял руки с осколками к небу. Оливия внимательно следила за ним, с тоской подумав, что ещё долго не доберётся до города. Он восхищённо смотрел на остатки зеркала и зашептал: - Только глупцы пытаются общаться с зеркалами на равных, ведь это никому не позволено! Нельзя завладеть их таинственной природой, нельзя подчинить их себе и нельзя использовать их!

В следующую же секунду он успокоился, и они пошли дальше. Взгляд Данжера прояснился, и он продолжил задавать вопросы. - За кого ты, говоришь, просить идёшь? - Анастасиус. Не слышали о таком? Данжер нахмурился. - У которого был зеркальный магазин? Оливия кивнула. - Был давно. Он сгорел. - Да-да! Данжер снова сбился на нервный шепот. - Да, в природу зеркал не нужно вмешиваться. И люди слишком много стали разрешать себе. Им нужно иногда напоминать… Так сожгли магазин, говоришь? Неприятная ухмылка смутила Оливию. - Я не говорила, что сожгли. Тас не стал расследовать этот случай. - И что теперь? Он больше не будет делать из зеркал простые побрякушки для отражений? Оливия потёрла руки, пытаясь согреться. Она не ожидала такой осведомлённости какого-то бродяги о давних делах Таса. - Нет, теперь он устроил Детский Центр. - На том же месте?! - воскликнул Данжер. - Д-да. - Как же! Как же! Нет, нельзя! - От волнения Данжер уронил несколько осколков. - Там остались зеркала, понимаешь?! Сожженные зеркала! Это место нельзя просто так изменить! Там прах зеркал! Он перешёл на крик и стал трясти Оливию за плечи. Она сумела вырваться и бросилась бежать не разбирая дороги. Только когда ветка дерева ударила её по лицу, Лив остановилась. Она оказалась в лесу и значит снова заблудилась. "Хотя бы без этого сумасшедшего", - устало вздохнула девушка, присев на землю.

Пишет Сильвия. 01.07.07 Тяжело возвращаться к реальной жизни, к повседневным заботам после того, как накануне случилось событие, больше похожее на сон. Сильвия лежала на кровати и смотрела в потолок, по которому перемещались едва заметные тени и то и дело мелькали солнечные лучи. Который сейчас час? Если судить по солнцу, то приближается к полудню. Сильвия никогда так поздно не просыпалась, и это обстоятельство заставляло её поверить в то, что все-таки вчерашний вечер был не сном, а действительностью. Иначе бы она не легла так поздно. - Ты долго ещё будешь в потолок смотреть? Может познакомишься с отражениями-то? - прозвенел в тиши незнакомый голос. Сильвия от неожиданности тут же вскочила с кровати и увидела перед собой два новых отражения - Отчаяние и Безнадегу. - Я ещё вчера появилась, а ты даже не заметила меня, - Отчаяние недовольно посмотрело на Сильвию. - Поверь, было не до этого. - Конечно, Отчаяние, не до нас было вчера нашей хозяйке. Видела, во сколько она пришла? Наверно, весело время проводила, - Безнадега двусмысленно улыбнулось Сильвии. - Действительно, хорошо провела время. И нисколько об этом не жалею, - Сильвия решила взять инициативу в свои руки. - А теперь выйдите, мне надо переодеться. *** Руки машинально резали хлеб, готовили завтрак. Сильвия даже не задумывалась о том, что делает, так как в мыслях она была далеко за пределами этой маленькой кухни. Раз за разом она прокручивала в памяти весь вчерашний день, оценивала, так ли она поступила или надо было по-другому себя вести; ругала в душе свою, как ей казалось, слишком излишнюю настойчивость и в то же время считала, что была сильно скована и не смогла достойно разговаривать с Никтой. Единственное, что её устраивало - это то, что в отношении пропуска на рудники дело сдвинулось с мертвой точки. Сильвия была уверена в добропорядочности госпожи Эрклиг и нисколько не сомневалась в том, что она ей поможет. Лишь на мгновение в голове Сильвии проскользнула мысль, почему Гато и Никта почти не разговаривали, а если и перебрасывались фразами, то очень сухо и неприветливо. Но она быстро объяснила себе это тем, что не давала им возможности поговорить, навязывая свою просьбу. - Ай!

Сильвия бросила нож и принялась искать бинт, чтобы перевязать порезанный палец. - Надо бы смотреть, что делаешь, а не думать совершенно о другом, - Благоразумие незаметно прошла на кухню и всё это время наблюдала за Сильвией. - Ты права, я теперь буду внимательнее. Зови остальные отражения, завтрак уже готов. ***

Сильвия мчалась по улицам Эйзоптроса в Магистрат. Она пыталась сдержать себя, идти медленнее, но получалось так, что она буквально бежала до заветного здания. Ещё два переулка, перейти несколько улиц, вот уже центр, ещё несколько шагов и она будет в Магистрате. Здание возвышалось среди множества других домов и выглядело на их фоне величественно и отчужденно, как бы показывая тем самым свою значимость и особое положение. Вокруг него суетились люди, одни выходили, другие приходили, третьи нервно проверяли время в ожидании кого-то.

Внутри здания было намного тише и в то же время напряженнее. Проходили служащие, то и дело шуршали какие-то бумаги. Сильвия обратилась к первому встречному с вопросом о том, где ей можно забрать пропуск. В одном из коридоров стояло одинокое зеркало, в котором Сильвия успела отразиться. После непродолжительных поисков она нашла нужный ей кабинет. Несколько росписей, печатей, еще каких-то бумаг - и заветная бумажка в руках Сильвии.

Со смешанным чувством Сильвия выходила из Магистрата. Теперь в её руках пропуск на встречу с отцом, а она не знает, что ей делать дальше. Сказать все Кристобалю? Это безусловно, но как его найти, где он сейчас – Сильвия не знала. Сама она боялась одна ехать на рудники, но и с отцом хотелось побыстрее встретиться. И притом, надо было отблагодарить Никту за проявленное к ней благородство. Но сначала суждено было Сильвии встретить Меган. Та не спеша прогуливалась по городу и была очень удивлена тем, что застала Сильвию у входа в Магистрат. - Ты как здесь оказалась? - Меган, я получила пропуск на рудники, все получилось! Теперь осталось собрать вещи и отправляться. - Подожди, не так быстро. Значит, Кристобалю удалось все устроить?

Сильвия рассказала Меган в подробностях весь прошлый вечер, встречу с Никтой и сложившийся разговор. - Так ты говоришь, Никта Эрклиг сама предложила сделать тебе пропуск? - Ну, в общем-то, да, - Сильвию удивляло такое недоверие Меган к этой госпоже. - Покажи мне пропуск. - Вот, - Сильвия достала из сумки заветную бумажку.

Меган очень долго изучала написанное, хотя там было всего несколько фраз. Низ листа привлек её внимание. - Что это такое? - она обратила внимание на едва заметные иероглифы в самом низу страницы. - Понятия не имею. Наверно, их специальные шифровки от подделок. Ладно, - Сильвия забрала пропуск, - я пошла. До встречи. - До встречи, - Меган проводила взглядом подругу и долго ещё сидела на скамейке напротив здания Магистрата, что-то обдумывая и решая.

Пишут Ксанф, Никта, Рита, Алдара. 01.07.07 Солнечный луч резво скакал по кафельному полу палаты, прячась то за кроватью, то под потолком. Ксанфу казалось, что Рита отчего-то избегала наступать на золотистый круг, поэтому все время меняла положение. По выражению глаз сложно было угадать ее мысли, но явное осуждение читалось во всем. Ксанф пришел к выводу, что на это просто не стоит обращать внимание - свое состояние он оценивал как выше среднего, и даже как хорошее, а пускаться в объяснения и оправдываться ему не хотелось. Тем не менее, юноша считал необходимым поговорить с бургомистром о положении дел в больнице. Он прекрасно понимал, что Эквус и ЦРУ это антонимы на сегодняшний день, но сейчас Ксанф хватался за любой, даже самый тоненький прутик. -Я рад Вашему появлению, бургомистр, - молодой человек учтиво поклонился. Рита кивнула в ответ, но ничего не произнесла. Как расценивать такое поведение Ксанф не знал, аккуратно перебирая в уме слова, пробуя каждое на вкус, он жалел, что нет рядом Алдары - с ней было бы проще. - Госпожа Эквус, есть несколько вопросов, о которых мне хотелось бы с Вами поговорить. Было бы замечательно, если бы Вы меня выслушали. -Каких вопросов? - Глухой голос, как стук деревянных колес по булыжной мостовой. Ксанф не узнал баронессу. Видимо, удивление мелькнуло в его взгляде - горькая усмешка появилась на Ритином лице. - Относительно больницы. И больных. - А само ЦРУ уделяет мало времени своим боевым собакам? Доктор счел нужным промолчать. - Сейчас я хочу поговорить с главным врачом. Потом с вами. Рита обвела взглядом палату, несколько раз нахмурилась, но снова ничего не сказала. Резко повернулась и вышла. По стеклянным глазам медсестер, Ксанф понял, что они напуганы. Видимо, приезда бургомистра не ожидали, планов не построили, а соответственно танцевать главному сейчас придется с пустого места. Что ж, его проблемы. Врачу осталось довести обход и можно будет обдумать беседу с Ритой. Больше всего юношу занимал вопрос о больных, вернее о том, что все они были црушниками. И дело состояло не в антипатии Ксанфа, а в том, что персонал не мог оказать помощи кому-то другому. Чертова засекреченность зачастую была слишком дорога. Само же содержание пациентов было терпимым, хотя и оставляло желать лучшего, особая проблема была с размещением отражений больных. Их количество превышало все мыслимые нормы. Ну и конечно извечный вопрос о количестве и качестве персонала. Упрямство и агрессия главного сказывались, прежде всего, на уходе за больными, а этого Ксанф терпеть уже не мог. Чтобы не пропустить баронессу, молодой человек устроился за столом в комнате напротив кабинета главного и принялся сочинять речь. Отношение к рабу Лорда Хаоса у неё значительно изменилось после того, как она поговорила с главврачом больницы, от которого за версту разило Хаосом. Главврач сделал все, чтобы облить молодого врача грязью и обвинить во всех промахах персонала и руководства от ЦРУ. Поэтому когда Рита вышла от главврача и увидела, что Ксанф поджидает её в кабинете напротив, она про себя ещё раз с улыбкой отметила, что Лорд Хаос явно не умеет выбирать правильных людей на роль своих рабов. Юноша почти сразу же поднялся из-за стола и вышел в коридор: - Баронесса, уделите мне время? - Я же обещала. Ксанф улыбнулся и сделал жест рукой, приглашая Эквус в кабинет. Рита не заставила себя ждать. -Как прошел разговор с начальством? - закрывая дверь, спросил врач. В принципе, это его совершенно не интересовало, но начать как-то нужно было. - А Вам не кажется, что это не Ваше дело? - вопросом на вопрос ответила Рита. Она оглянулась в поисках зеркал, но в комнате по счастью не оказалось ни одного. -Простите. - Ксанф немного смутился. -Я хотел поговорить с Вами о больнице. О больных. Рита взглядом разрешила продолжить. -Я понимаю, что клиника узко специализирована, но мы… я не могу отказывать в поддержке другим людям. Но десятки людей могут обращаться к нам за экстренной медицинской помощью, просто как врач, я не имею права отказать им. И безопасность ЦРУ в такие моменты интересует меня меньше всего. И если сюда однажды обратится ребенок… - Юноша не стал договаривать. - По мнению начальства, наших больных мы должны ставить на первый план, и я с этим категорически не согласен. -Что именно вы хотите предложить? - Я хочу открыть пункт первой помощи с другой стороны от приемного отделения. Вновь прибывающие црушники таким образом никогда не встретятся с обычными горожанами, а первую помощь мы почти всегда, я надеюсь, сможем оказать и в одном помещении. Главное, чтобы там было все необходимое и круглосуточный персонал. Я готов сам дежурить там во внерабочее время. - Здесь? - удивилась Рита, - и не боитесь раскрыть саму больницу и поставить под угрозу жизни своих пациентов? - Уверен, что ЦРУ в состоянии обеспечить безопасность в данной ситуации, - тянул свое Ксанф, - лучшего выхода я пока не вижу. - Ловко Вы за ЦРУ решаете, доктор, - глаза Риты потухли, - не хозяина ли Вашего заказ выполняете? Это он у нас славится радикальными решениями. -Мне жаль, если Вы действительно так думаете. Других предложении у меня нет, я уже говорил это. И лучшее вряд ли можно найти. Или Вы согласны с положением дел? Если да, то скажите сразу, я не мастер играть в словесные игры. - Нет. Не согласна, - Рита пыталась просчитать возможные последствия решения, но отсутствие зеркал почему-то не облегчало ей задачу, а напротив сбивало с толку. Она мысленно выругалась про себя: необходимо было дать ответ, доктор ждал, а она никак не могла решить, как поступить. В итоге она начала рассуждать вслух, - ЦРУ нарушил договоренность, потому и я не считаю себя обязанной придерживаться её. Начинайте обустройство пункта оказания неотложной помощи. -Спасибо. - Тигриные глаза Ксанфа расплавились. - Еще один момент, баронесса. Вопрос о персонале. Я понимаю, что людей нанимает ЦРУ на свой вкус и цвет, руководствуясь исключительно вопросами безопасности своих подчиненных, а отнюдь не образованностью, но я не могу объяснить главному, что такой выбор не всегда полезен для больных. Вы можете помочь в этом? Или я слишком много прошу? -Здесь Вам придется справляться самому, - пожала плечами Рита, - два удара за раз Цех не переживет. А он нам пока нужен. Ксанф усмехнулся. - Все ясно. Спасибо за содействие. Вы действительно очень помогли.

-Не за что, - баронесса направилась к выходу и только теперь увидела небольшой треугольный осколок зеркала на полу около двери. Отражение ответило ей взглядом, полным мольбой и надеждой. Ксанф остался доволен разговором. Теперь можно было возвращаться к старым делам и заниматься новыми. Юноша резко распахнул дверь. Увидеть Никту сейчас он никак не ожидал. Никта Спала она раньше всегда хорошо: бессонницы, связанные с угрызениями совести не мучили, запытанные до смерти пленники в кошмарах не являлись, воспоминания о «рабочих моментах» не беспокоили. Но вот теперь, стоя над остывающим пеплом форменного кителя, Никта поняла, что как раньше работать не сможет. Человек, который появился в её жизни совсем недавно, смог перевернуть привычный ей порядок вещей и представления о том, что правильно, а что нет, с ног на голову. Это удивляло, смущало, сбивало с толку. Самое странное, она поняла, что не сможет утаить от него то, что произошло в «штабаке» клана Ворона. Следы были уничтожены, ничто теперь не напоминало о произошедшем кроме кольца. Никта все ещё не решила, что делать с ним. Нужно было поговорить с Алдарой. Она наверняка уже знала о произошедшем. Неприятным сюрпризом стала встреча с Ритой Эквус в больнице: то, что бургомистрша не доверяла ей, было аксиомой, но вот такое откровенное выражение этого несколько выбило Никту из колеи. Они только раскланялись друг перед другом и разошлись молча. Никта подождала, когда баронесса исчезнет из виду, и только затем вошла в здание больницы. Главврач рассказал ей об их разговоре. Судя по его заверениям, беспокоиться было не о чем. Судя по его словам, Ксанф должен был вылететь с работы менее чем через день. И эти слова и заверения заставили Никту сделать вывод о том, что все будет как раз-таки наоборот. Она отсчитала главврача с ледяной бесстрастностью и вышла из его кабинета, громко хлопнув дверью. «Если бы я была на месте Эквус, что бы я сделала после такого разговора с главврачом? - пробормотала Никта, направляясь к лестнице - я бы захотела взглянуть на монстра и идиота, которого сделал из Ксанфа человек Цеха». Дверь кабинета напротив распахнулась, и Никта столкнулась нос к носу с Ксанфом: «На ловца и зверь бежит», - промелькнуло у неё в голове. - Рита Эквус. Что Вы с ней обсуждали? – Никта шагнула вперед, вынудив Ксанфа отступить в кабинет, и закрыла за собой дверь. -Здравствуйте, госпожа Эрклиг, - Ксанф чуть поклонился, - я тоже рад Вас видеть. - Я не в настроении сейчас любезничать с Вами, раб - угрожающе тихо прошипела Никта, - о чем Вы говорили с бургомистром? Ксанф пропустил мимо ушей это обращение. -Мы говорили о проблемах больницы. И только. О том, о чем Ваши сотрудники отказываются со мной разговаривать. - И? – Никта сделала ещё один шаг вперед, вынуждая Ксанфа отступить. -Бургомистр же согласилась со мной об этом поговорить. Жаловался я ей на жизнь, - молодой человек притворно вздохнул. - Думаете, я поверю в такую чушь? – Никта начинала выходить из себя, - после того, как Вы были у нас здесь в качестве пациента? Нет. О чем Вы говорили? -Я же сказал. О больнице. Ее интересовало содержание пациентов. И меня тоже. Все. - Её интересует только одно – как уничтожить Цех. Как лишить нас зубов… - Никта хотела ещё что-то сказать, но промолчала. Стиснула зубы до боли, резко развернулась на каблуках и стремительно вышла из кабинета. Ксанф с минуту смотрел ей вслед, обдумывая, через сколько часов Никта снесет ему голову, похоже, радоваться пришлось недолго. Уже в коридоре, около зеркала, врач вспомнил обращение Никты: раб. Как быстро он привык к этому.

Алдара Очередной рабочий день в больнице прошел, как и все перед ним. Обыкновенным было все и в казарме – негромкие разговоры, привычные действия. Алдара сидела на койке, поджав ноги, и вышивала носовой платок. Каждый вечер пальцы сначала подчинялись ей неохотно, словно делая одолжение, а потом обретали привычную быстроту движений. Вышивка была тем немногим, что связывало ее сейчас с жизнью до Эйзоптроса, негромким отголоском прошлого. По белой ткани разрастались тонкие, изящные веточки. - Расчистили гнездовье. Давно пора - докаркались. Разговор соседок был традиционным звуковым сопровождением вышивания, однако сегодня он был каким-то странным: непохоже на пересказ рутинного или не очень рабочего дня. - Клан Ворона давно глаза мозолил, да повода не было с ними разобраться. Не полезли бы против Цеха – и сейчас целы бы были, - продолжала црушница. – Никого не осталось. «Слово – ворона», - вспомнила Алдара, не зная – кстати или не кстати. Алдара была уверена, что не осталось не то что никого, а ничего: Цех карал сурово. Расспрашивать подробней ей не хотелось, и девушка вскоре легла спать. Наутро Алдара совсем забыла об услышанном разговоре - ветром разорвало, разнесло по городу обрывки воспоминаний. Холодно было не по-весеннему, от выцветшего, промерзшего неба тянуло сквозняком. Новое отражение, Небрежность, о чем-то шушукалось с Неряшливостью: спелись они в последнее время. Видимо, совместными усилиями последние два отражения и повлияли на хозяйку: еще проснувшись, она поняла, что опаздывает к началу рабочего дня. У входа в больницу она неожиданно встретила Никту. Та была в той крайней степени раздражения, которую Алдара наблюдала от силы два раза за все время их совместной работы. - Я в магистрат. Составь мне компанию, - это не было просьбой, это прозвучало и было на самом деле приказом. - Как скажете, - Алдара едва не добавила «бригадир», но вовремя замолчала. Она не была уверена, насколько ей удалось не выдать своего удивления. - Новости есть какие-нибудь по твоему делу? – спросила Никта, когда они уже сидели в карете, мчащейся в сторону Ратуши. - Есть. Я была в доме мастера Шелла. По счастливой случайности – одновременно с убийцами. Просто вышедшее за границы плана ограбление, - Алдара обрывала фразы, как только чувствовала, что тембр голоса выходит из-под контроля. Тяжело было вспоминать. – Их задержали. - Она посмотрела в окно, но за непрозрачной занавеской разглядеть улицу было невозможно. - У тебя информация устарела, знаешь ли, - хмыкнула презрительно-нервно Никта. - То есть? – изумленно спросила Алдара. Теперь она не стала играть. Не хотелось. - Эти задержанные уже успели погибнуть этой ночью, - ответила Никта, отклонившись вглубь кареты так, чтобы Алдара не видела её лицо, - как и ещё пара десятков их сотоварищей по цеху. - Без суда? – нелепый и лишний вопрос. - Почему без суда? – не надо было видеть выражение лица Никты, чтобы сказать, что она была в ярости от этого вопроса, - очень даже по суду. По совести. Кровь за кровь. Что такое «душу раскрыть» знаешь? - Примерно, - сдержанно ответила Алдара, вспомнив опознание. – Но как это связано с убийством Шелла? Я слышала эти слова в связи с гибелью Ланса и Эрла. - Один из задержанных по счастливому стечению обстоятельств оказался вороном, - ответила тихо Никта. Алдара связала слова Никты с подслушанным разговором. - Слово-ворона? Гнездовье? - Что? – не поняла (или сделала вид, что не поняла) Никта. - Зачем клану Ворона связываться с простым ограблением дома? – Алдара играла втемную. Не рассчитывая, впрочем на успех. - Я не думаю, что мы сможем теперь это выяснить, - сквозь зубы процедила Никта. Было слышно, что ей почему-то не доставляет удовольствия этот разговор, - но странностей в действиях бандитов я не вижу. На то и бандиты. Совпадение хаотическое, согласна, однако для нас весьма удачное. Не находишь? - Нахожу, - Алдара не могла не согласиться. – Отомстили, - произнесла она, почувствовав неожиданно странное спокойствие. Словно ключ провернулся в замке. - Пообещай мне, что никому и никогда не скажешь о том, что услышишь сейчас, - Никта вдруг наклонилась вперед: глаза её блестели лихорадочно. Алдара только и смогла, что кивнуть. - Нет, - покачала головой Никта, - мне нужно твое слово. - Я никому и никогда не расскажу о том, что Вы мне сейчас расскажете, - четко и твердо произнесла Алдара. - Хорошо, - Никта сглотнула судорожно, - я… Мы… НЕТ! – прервала она сама себя, - Я и только Я. Я допрашивала того ворона. Нет. Не допрашивала, - было видно, что она борется сама с собой, и борьба идет не на жизнь, а насмерть, - я вынудила того ворона «раскрыть душу». Чтобы заставить его заговорить. Я… - она перевела дыхание, - пытала его сестру. Чтобы он заговорил. А потом мы уничтожили всех. В их «штабе». Но один… - она снова сделала паузу, - он попытался откупиться от меня вот этим, - она протянула вперед здоровую руку, сжатую в кулак. Не понимая даже толком, что она делает, Алдара прикоснулась осторожно к никтиному плечу. Никта вздрогнула от этого прикосновения и медленно разжала ладонь. На черной коже перчатки лежало золотое кольцо с большим чистым бриллиантом. Никта протянула его Алдаре. Еще даже не прочитав надписи на кольце, Алдара поняла, что протягивает ей Никта. Рука, которой она касалась никтиного плеча, безвольно упала на сиденье. - Эрлово, - произнесла Алдара сдавленно. – Я даже не знала, что он собирался… Кольцо продолжало лежать у Никты на ладони. - Раньше я бы посмеялась над этим, - никтина рука подрагивала, словно кольцо жгло ей ладонь через перчатку, - а теперь. Не могу. Я так запуталась. Я должна была отомстить за них. А теперь. Не знаю, что делать. Как быть. С этим… - она кивнула на кольцо, - с кровью, что теперь на мне. Алдара взяла кольцо в правую руку, а другой взяла никтину. Если бы можно было забрать боль. Если бы можно было ее хотя бы разделить. Если бы можно было. - Я не знаю, - сказала Алдара. – Я не знаю. - Ты обещала, - Никта не ответила на её рукопожатие, - никому. Ни слова. Ни кто не должен знать, что сейчас здесь произошло. - Да, - кивнула Алдара. – Никто. Никта выглянула в окно: они уже подъезжали к Ратуше. - Можешь поговорить с Ксанфом по душам? – вдруг спросила Никта, - нужно узнать, о чем они сегодня шептались с буромистром. - Я бы не хотела, - честно сказала Алдара. - Почему? – искренне удивилась Никта. - Я не знаю, о чем был разговор, но вы сказали - «шептались». Видимо, беседа была не для всех ушей. Я не думаю, что он скажет мне что-то из того, что не сказал бы вам. Я могу, конечно, попробовать узнать что-то сверх - при условии, что сама этого не расскажу, но тогда я действительно не смогу передать это вам. Мне не хотелось бы так поступать в любом случае, не только с дорогим мне человеком. Впрочем, зная Ксанфа, думаю, что он и не расскажет ничего. Попробуйте спросить его сами. Или это сделаю я, но тогда я заранее могу сказать, что не расскажу вам больше, чем сказал бы он сам. - И ты не понимаешь, - Никта сокрушенно покачала головой, - не понимаешь. И не веришь. Карета остановилась. Никта вышла из неё и приказала кучеру ехать обратно, в больницу. - Ничего не нужно, - Никта не смотрела Алдаре в глаза, когда произнесла это, - езжай. И береги себя. Раз заплачено за твою жизнь Цехом так дорого. По дороге к больнице Алдара не могла избавиться от ощущения, что она, как и сказала Никта, чего-то не поняла. Единственное, что было очевидным на сегодня – девушку не устраивало подобное положение вещей. Отражения смирно ждали Алдару у входа – маленькая радость в жизни. Девушка занялась было ежедневной уборкой, но кольцо в кошельке словно обжигало, напоминая о том страшном, диком вечере, когда она спаслась не чудом, а благородством Ланса. *** Алдара вгляделась в собственное отражение. Если не очень приглядываться, можно было и не заметить, что глаза покраснели. Из-за того, что она проревела в подсобке с полчаса, а утром не пришла вовремя, надо было теперь работать без перерыва на обед.

Пишет Эретри. 01.07.07 - Но это пустое, - помолчав, продолжил Неустрашимость, - Больше всего мне интересно, знал ли Морок о том… Ты будешь слушать дальше? Учти, я не из тех, кто уходит от таких разговоров… - Говорите, - Эретри, не отрываясь, смотрела на памятник. - Хорошо же. Только сразу, без окольных дорожек. Эр, жизнь из ничего создана быть не может. А зеркало - никогда не отпускает просто. Каждый год жизни Морока соткан из десяти лет жизни твоей. Семьдесят лет твоего будущего… их теперь у тебя нет, Эретри. Ты проживешь ещё только девять лет, от силы - десять. И всё.Может быть, ты помнишь: в зазеркалье ведь вырвали у тебя из груди шип? Или что-то на шип похожее, с болью вырвали, да? Так вот и слушай теперь: то был, конечно, не верлий. А те самые десятки лет. Так-то. Паузы не было. - Откуда Вы знаете? – в пустоту, хрипло. Неустрашимость равнодушно усмехнулся. - Я-то уж знаю, как делаются такие шутки. Развернувшись медленно, Эретри пошла назад, к дому. Снова глупо, не удалось промолчать. - Спасибо. Обратного пути она не помнила, когда уже сидела за столом, в комнате, не прикасаясь к своей работе, начатой когда-то давно. Когда? Возможно, ещё в начале года. На столе лежало зеркальце, но Эр не обращала внимания на отражение. Десять лет. Семь. Это совсем не много дней. Мало часов. Много ли минут?.. Раз, два, три… Нет, это, наверное, всё равно что считать страницы у закрытой книги. А раскрыв, начнешь читать и забудешь уже про счет. Вспомнишь тогда – когда последняя страница. А кому нужна, эта последняя?.. Эретри взглянула на свои руки. Они были в черно-сером, крошки грифеля валялись на чистом когда-то листе. Уголок листа был оторван, и девушка увидела, что этот белый уголок зажат между её большим и указательным пальцами. «Что вы творите?» - спросила она у рук. «Что я творю?» - дрогнуло эхо. Ночь прошла бессонно. В никуда Эретри отпустила и следующий день, просидев взаперти до вечера. И до вечера ей не хотелось ни есть, ни пить. Не физически. То есть тело-то помнило: голодом резало и горло сушило жаждой. Но вот вторая, невидимая Эретри (невидимая даже в глазах), не помнила и не желала помнить, как брать в руки хлеб, ложку, чашку с водой. Почему? Да кто разберется… Вторая ночь принесла сон. В этом сне была размытая площадь, дома вдалеке. Людей совсем не было. Кроме одного очень странного человека, который стоял к Эретри спиной и держал руки так, будто говорил с оркестром. А музыка не звучала. Но сон есть сон, в нем всегда становится понятным то, что явь назвала бы глупостью. И Эр тоже – поняла сейчас. Легко. - Дирижер Ринн, - сказала она одними губами. Тот повернулся. Но тут же опять отвлекся: его ждали невидимые музыканты. Тонкие струны откуда-то из неба опустились к девушке. Она попыталась тронуть их, но они ускользали, не позволяя поймать. Ринн обернулся снова.«Эретри, зачем? Ты не музыкант» «Я буду играть, я научусь» - хотела крикнуть она ему, но струны увернулись от пальцев ловко, и ни звука не родилось. Тогда, стиснув зубы, Эретри стала ждать в тишине. Немного прошло времени. Струны скоро потеряли осторожность и упали к рукам, как намокшие перья. Сначала нежно коснулись пальцев, а потом вдруг ударили по ним да так, что у Эр чуть не выступили на глазах слезы. Но она только поближе к струнам поднесла ладони. Словно тысячи игл вонзились в кожу. Будто сквозь туман, Эретри смотрела, видела, как очень быстро к ней приблизился Ринн. Разогнал иглы. «Глупые, прочь, злые!.. Зачем ты позволяешь им? Это не научит тебя игре, а их – музыке. Это безумие, как легко они разбивают человека на ноты!» Он сам вдруг пальцами, едва касаясь, провел по пальцам эретриным, стало больно, как от удара. И нота – была вокруг. Обняла весь воздух и землю, приглушила всё. Стало очень-очень тихо. Но Эретри готова была поклясться, что вдалеке, над горизонтом, она видела полоски барабанной дроби. Как будто бежал – тигр. И скоро полосы выросли в водопад, захлестнув всё небо гулом и серым песком. А Ринн всё играл, как на клавишах. Потом сама Эр дотронулась до его пальцев. И стала играть, как на струнах. Было больно, словно крапивой насквозь, но эта боль угасала постепенно. Часть её переходила в музыку. Звуки, сначала тихие, рассыпались в воздухе бисером; зрели потом, наливаясь оттенками, призвучьями, собираясь то в яркие гроздья, то в дроглый рой. Созрев, падали к ногам, но не гнили, а вспыхивали огнями и горели, пока хватало сил. Незаметно руки привыкли к игре, боль перестала. Но угасла и музыка. Вместо неё появились новые струны, семнадцать штук. Семь – у правого плеча Ринна. Десять – у левого Эретри. Между небом и землей натянуты. - Что они? – шепнула Эр с досадой. Ей было жаль музыки. Ринн не ответил. Р-р-райл-л!.. Одна из семи лопнула с жалобным звоном. «Айл-л» - эхом отозвалась струна рядом с Эретри. И тоже упала, разорванная. Девушка вздрогнула, вскинула руки… Но уже ничего нельзя было остановить. Одна за другой блестящие линии умирали. «Оставь, - лицо Ринна бледнело, уже сливаясь с блеклым небом, - Музыка ведь не может быть вечной» - Неправда! – Эр удалось, она схватила одну струну. Ладонь прожгло, как раскаленным кинжалом. И Эретри, вскрикнув от боли, открыла, наконец, глаза. Темно. Комната. Знакомая, судя по очертаниям темного окна напротив. Лицо Надежды было первым, что выхватили из темноты глаза. - Люди не просыпаются с такими глазами, - вполголоса сказала она, сидя рядом, - Ты что, устала, правда? - Надежда… Рассвет… Скоро ли рассвет? - Через два часа. Но тебе лучше спать и дальше… Подольше лучше. Она задумчиво потерла мизинцем левую бровь. Как бы невзначай. ……………….. Который день шел дождь. Вообще, удивительные настали дни. В городах всё слишком разнилось. Небо Эйзоптроса бредило дождем, задыхаясь в косматых лучах жара, а над Аквилоном наоборот – чуть ли не через день полыхал новый ливень. Давно, давно не было столь странного сезона… Города, два гиганта, будто мерялись норовом, красовались друг перед другом, но один другого не был лучше. И бестолковость этого спора только сильнее раззадоривала их… Эретри вышла из теплого дома в дождь и зашагала по косой улице, забыв про капюшон. Она шла почти бесцельно, шла за своим отражением в лужах, которое летело чуть впереди и торопилось больше хозяйки. Было интересно, куда оно отведет… Так, так. Поворот сюда? Хорошо. Ну, быстрей же: минуты, минуты. Что? Отражение стало отставать. Эретри посмотрела на него с недоверием, склонив голову набок… И вдруг испугалась этого движения. Пальцы впились в печать, в ладонь: чесать, раздирать, царапать… - Эй! – под навесом стоял кеб. – Не простынете, барышня, под дождём?Эр подошла к нему быстро, открыла дверцу. - До Кориотты. Сколько? - Выезжать из города? В непогоду? Дорого. Эретри вывернула карманы. Кроме этих денег она больше не взяла с собой ничего. Все до последнего никса отдала кебмену. Потом сидела, глядя на продрогшую улицу в окошко. И хотя дождь не прекращался в эти дни, она только сейчас словно почувствовала удары капель. И подумала: «Дождь. Снова дождь, хорошо. Наконец-то. Как же долго его ждать, как же долго» Колеса разрезали лужи надвое, но когда их грохот скрылся за поворотом, вода уже спокойно ловила капли, как прежде. Как минуту, как сто тысяч лет назад. Как ни в чем не бывало.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 07.07.07

Анастасиус СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ меняется на ВЕСЕЛОСТЬ Сильвия Несколько дней спустя, когда Сильвия попыталась найти Меган, ей сообщили о том, что девушка пропала без следа. Последний раз её видели на скамейке напротив здания Магистрата. Поиски по горячим следам результата не дали, дело передали в одну из бригад ЦРУ для проведения детального расследования. Понимая, что Меган ей самостоятельно не найти и не спасти, Сильвия решила, пока идет расследование, поехать на рудники, чтобы освободить, наконец, своего многострадального отца. Сборы не заняли много времени и уже на следующее утро она и Кристобаль Гато ехали по знакомой уже дороге на Север. УМИРОТВОРЕНИЕ меняется на ЭНЕРГИЧНОСТЬ Ксанф Надо отдать должное бургомистру Эйзоптроса, её приказания исполнялись моментально: уже к вечеру третьего дня пункт оказания первой медицинской помощи был полностью оборудован и готов к приему пациентов. Но вот после того, как пункт начал работать, в самой больнице стали происходить несчастные случаи, один за другим. Пациенты-црушники мёрли теперь с традиционной для этой больницы в прошлом 100% гарантией. Снижение уровня секретности привело к тому, что раненых и покалеченных оперативников находили их мучители. Находили и убивали. САМОУВЕРЕННОСТЬ меняется на ОСТЕРВЕНЕНИЕ

Рита Эквус РАЗДРАЖЕНИЕ меняется на СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ

Никта ОТКРОВЕННОСТЬ

Алдара ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ меняется на НЕПРЕКЛОННОСТЬ

Эретри Умиротворение Эретри нашла в саду за домом на следующий день после возвращения в Кориотту. Новое отражение сидело рядом с Неустрашимостью на качелях, которые когда-то сделал для Эретри отец. Утешение что-то нашептывало отражению, поглаживая по ссутуленной спине, и качало сочувственно головой в ответ на рассказ Неустрашимости. Как только они увидели хозяйку, разговор прекратился. Неустрашимость выпрямился, усмехнулся дерзко и без колебаний ответил прямым взглядом на изучающий взгляд Эретри. - Я пойду, пожалуй, - встав и вежливо поклонившись Умиротворению, попрощался Неустрашимость. Эретри долго смотрела ему вслед прежде, чем спросить у отражения: - О чем Вы говорили? Умиротворение знаком предложило ей сесть рядом: - Он запутался немного… Знаешь, так бывает… После Лабиринта, - Умиротворение улыбнулась мягко и добро, - когда хозяин погибает там, мы становимся немного не в себе. Но ты не печалься, - она погладила Эретри по плечу так же, как Неустрашимость несколько минут назад. И от этого прикосновения действительно стало легче, - ты пройдешь, ещё один, ещё один и ещё четыре хозяина, и он станет как раньше. А пока не слушай его. Ни одно «калечное» отражение ещё не удержалось от мести послелабиринтному хозяину. - Все неправда было, что он мне сказал?! – задохнулась от терпкой смеси противоречивых чувств Эретри. - Ты хотела это услышать, - Утешение погладила её по голове, - а «калечные» ведь без кожи, понимаешь? Они все чувствуют, даже мысли и эмоции. - Наверное, это хорошо, - вздохнула Эретри, - что не так все, как он сказал. *** У дома, за углом, так, чтобы Эретри не увидела его, прислонившись спиной к стене, стоял Ринн. По щеке его лениво стекала холодная слеза. Неустрашимость только что сказал ему, что из-за него Эретри умрет через 7 лет. *** Он потихоньку ускользнул из дома в Кориотте. Нужно было как можно скорее добраться до Эйзоптроса. Зеркала. Ему нужны были зеркала... *** В столицу он прибыл поздно вечером. Улицы наполнены лишь светом фонарей, отражавшимся бесчисленное количество раз в зеркальных ставнях, облицованных зеркалами стенах. Ринн приник к одному из уличных зеркал, раскинув руки и прижавшись щекой к гладкой зеркальной поверхности. СТОЙКОСТЬ меняется на УМИРОТВОРЕНИЕ

Пишет Сильвия. 21.07.07 Вот она - уже знакомая дорога, по которой несколько месяцев назад они точно также ехали на собачьей упряжке. Теперь вместо упряжки была старая, разбитая повозка с измученными лошадьми, потому что наступило лето и снег остался на вершинах гор, как раз ближе к рудникам, на которых работал отец Сильвии. Места, по которым они проезжали, летом не выглядели столь привлекательными: вокруг равнина, иногда встречались поля, а на дороге из-за долгих проливных дождей стояли необъятные лужи. Проводник у них был один - его посоветовал старый знакомый Кристобаля - и он же выступал в качестве кучера, управляя дряхлыми лошаденками и все время жалуясь на непогоду и плохие дороги в здешних местах. В отличие от него, Сильвия и Кристобаль почти всю дорогу молчали и лишь изредка перекидывались парой фраз. Из отражений их сопровождала Искренность, но потом к ней присоединилось новое отражение Сильвии - Энергичность. Присутствие двух отражений не нравилось Кристобалю. Ещё в Эйзоптросе он сначала был против того, чтобы вообще их брать, но Сильвия настояла, и Кристобаль разрешил взять Искренность. Когда они находились в Эстреле, появилась Энергичность, и поэтому пришлось брать её с собой. С тех пор Кристобаль не произнес ни слова и иногда недоверчивым взглядом посматривал на отражения. Навстречу им пролетела повозка, обрызгав всех грязью. - Вот нетерпеливы, а! Разве можно так по лужам ездить! - прокричал им вслед проводник. Грязь попала Сильвии прямо в лицо, Кристобалю тоже досталось не меньше. Достав из рюкзака платок и маленькое зеркальце, Сильвия стала вытирать лицо, разглядывая свое отражение в зеркале. Единственное, что мучило Сильвию - это пропажа Меган. Когда они покидали Эйзоптрос, о ней так ничего и не было известно. Поиски велись активно, но на её след не удалось напасть. Получалось, что Сильвия была последним человеком, с кем разговаривала Меган и кто её видел. Неужели её похитили? Но с какой целью? И кто? Её размышления прервал проводник, объявивший о том, что они подъезжают к последней станции, где должны поменять повозку на собачью упряжку. К своему удивлению Сильвия обнаружила, что на дороге больше нет луж, а вместо весенней грязи землю покрывает слой белого чистого снега. Сейчас его было непривычно видеть, так как глаз уже привык к зеленой растительности, и, как будто впервые увидев снег, Сильвия взяла его в руки, слепила снежок и бросила в спину Энергичности. Та, в свою очередь, не осталась в долгу и уже через пять минут все, включая проводника, были задействованы в знакомой с детства игре. Вскоре была готова упряжка, туда путники перенесли вещи и тронулись в путь. С каждой пройденной милей становилось все холоднее, вокруг были только заснеженные вершины. - Как ты думаешь, нам разрешат его забрать, - с надеждой спросила Сильвия. - Конечно, разрешат. У нас же есть необходимые документы. Да не волнуйся ты так, все будет хорошо. - А я все равно буду волноваться. Такой уж родилась, без волнения не могу. Давай будем больше говорить про отца, так мне становится легче. - Хорошо. Расскажи мне о том, что любил твой отец, какие у него были увлечения? Сильвия с удовольствием рассказала про прогулки по вечернему Эйзоптросу, про причудливых зверушек, которых он мастерил из дерева и которыми был уставлен весь дом. Вспоминая свои самые счастливые годы, проведенные вместе с семьей, она постепенно начинала верить в то, что у этой истории должен быть счастливый конец. *** Они ехали ещё несколько дней, пока не достигли знакомых ворот - входа на рудники. После нескольких окликов появились стражники. Их было человек пять и выглядели они довольно угрожающе. - Что вы хотите? - Нам надо забрать одного человека, - начала Сильвия. - У нас есть пропуск. С этими словами она протянула одному из стражников свернутый пополам лист. Тот внимательно рассмотрел его, о чем-то посоветовался со своими товарищами и затем произнес: - Идемте. Их провели через внушительные ворота и приказали тут же свернуть направо. Там возвышалась крепость, которая одновременно являлась внешней стеной, примыкавшей к воротам. Краем глаза Сильвия окинула то, что называлось рудниками. Горы, на склонах гор маленькие, насквозь продуваемые домики, между ними то там, то здесь мелькали сгорбленные люди в лохмотьях, переносящие тяжелые грузы. Дальше, почти на горизонте, виднелись крепости, вышки и то там, то здесь разбросанная горная порода. Мрачное место. Неужели здесь все эти годы жил её отец? Сильвию и Кристобаля завели в крепость. Судя по всему, в ней располагались чиновники, руководившие рудниками. Здесь было много людей, они торопились по делам, в спешке толкали друг друга. Сильвия с интересом озиралась по сторонам. Их привели в одну из комнат. Висевшая на двери табличка говорила о том, что здесь находится кабинет Немро Мишеля, управляющего рудниками. Он сидел за столом, подписывал бумаги, и поэтому незваные посетители ему явно не понравились: - Здравствуйте. Чем обязан вашему визиту? - спросил он. - Да вот, к нам гости приехали. С этим пропуском, - произнес один из стражников, передавая руководителю пропуск. Тот долго его рассматривал, вертел в руках, но внезапно его заинтересовало что-то в самом низу листа. Сильвия заметила, что лицо Мишеля Немро сначало вытянулось в изумлении, но он быстро взял себя в руки и стал копаться в своем ящике. На столе появились различные бумаги, книги, газеты и, наконец, небольшой листочек с непонятными иероглифами. Тут руководитель, к изумлению Сильвии и Кристобаля, начал сверять этот листочек с пропуском, что-то записывая в блокнот. Процедура длилась недолго, и вскоре он произнес: - Вы Кристобаль Гато? - обратился он к Кристобалю. - Да, это я. - Вы арестованы. Отведите его в камеру, - приказал он стражникам. - Как это арестован? Такого не может быть! Это какая-то ошибка! - Гато пытался сдерживать переполнявшие его эмоции, но это у него не особо получалось. - Что-о-о???!!! - Сильвия не верила тем словам, которые только что были произнесены.- Вы что-то перепутали. Он ничего не нарушил, мы приехали сюда для того, чтобы забрать моего отца:. - В таком случае, госпожа, вы не все знаете о своем спутнике. Его приказано задержать, и это не моя прихоть, а приказ свыше, - он поднял вверх указательный палец. - Приказ свыше!!! - в ярости прокричал Кристобаль. - Так значит это она?! Это она все устроила?! - но ему не дали договорить, так как стражники связали его и вытащили из кабинета. Сильвия хотела побежать следом, но Мишель Немро остановил её: - Вы можете забрать своего отца завтра утром. Не беспокойтесь, этот день и ночь можете провести в этой крепости, там вам будет предоставлена комната. - Я не уйду отсюда, пока вы мне не объясните, почему Кристобаля арестовали. - А это уже не ваше дело. - Как это не мое? Очень даже мое! Вы ни за что арестовали моего друга, а я, по-вашему, должна сидеть сложа руки?

Но Мишель Немро не дал ей договорить. Он взял Сильвию за руку и без всяких церемоний выставил за дверь, которую закрыл ключом изнутри. Сильвия ещё долго стучала в дверь, кричала, чтобы отпустили Кристобаля, но управляющий рудниками так к ней и не вышел. *** Вечером, находясь в отведенной ей комнате, Сильвия размышляла над событиями этого дня. Она ходила взад и вперед по маленькой каморке, то и дело собираясь что-либо предпринять, но тут же отказываясь от задуманного. Она была уверена в том, что Гато арестовали по ошибке, что он ни к чему не причастен, но тем не менее одна деталь её все же беспокоила: это то, что Мишель Немро, прежде чем отдать приказ стражникам, внимательно изучал пропуск. Значит, там что-то было. Но что? И тут Сильвию озарила догадка: таинственные иероглифы, которые заметила ещё Меган. Значит все дело в них. Но неужели: боже мой, неужели Меган могли похитить из-за них? Кто-то слышал наш разговор. Выходит, за мной следили? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Сильвии. В ужасе, она обхватила голову руками, и сидела так до тех пор, пока в комнату не ворвались отражения. - У нас для тебя кое-что есть, - села рядом с Сильвией Искренность. - Давай, поднимайся быстрей. Я нашла человека, который нам поможет, - глаза Энергичности озорно поблескивали. - Что за человек? Где вы его нашли? - Он за дверью. Пригласить? После того, как Сильвия одобрительно кивнула, Энергичность подскочила с дивана и впустила в комнату молодого человека, которого представила как Эмиль. Он был невысокого роста с маленькими карими глазами, бегающими из стороны в сторону, и ужасным шрамом по всей правой половине лица. При взгляде на него Сильвию передернуло, но она старалась не показывать своего отвращения. - Как вы можете мне помочь? - сразу перешла она к делу. - Я могу вас отвести в камеру к Кристобалю, а также достать сведения по его делу, которые имеются здесь, на рудниках. За умеренную плату, конечно, - улыбнулся он. - Сколько? - Десять аргентов. Не колеблясь, Сильвия достала из сумки деньги и передала Эмилю. Через полчаса она с Эмилем и отражениями шла по коридорам тюрьмы, которая располагалась на территории рудника. Эмиль вел их уверенно, и было видно, что он уже не в первый раз совершал подобное путешествие. Наконец, они подошли к камере, где находился Кристобаль. Увидев их, он подскочил и прижался лицом к решетке: - Сильвия? Как ты здесь оказалась? - Это не важно. Скажи лучше, как ты тут? - Сильвия не слышала саму себя, настолько её переполняли эмоции. - Ничего, терпимо. Это все дело рук Никты!!! Ведь она выдала пропуск! - Да, она, но это невозможно. Никта не могла так поступить. Но ты не волнуйся, я думаю, тебя скоро отпустят. - Никта могла, ты просто её не знаешь. Это она. И если я не смогу ничего найти в свое оправдание, то мне грозит пожизненная каторга. Странно, что мне так и не сообщили, в чем меня обвиняют. В это время Эмиль подал знак, что пора заканчивать свидание, так как через пять минут стражники начнут обходить камеры с ежедневной проверкой. Больше находиться здесь было опасно, и поэтому он не дал им даже попрощаться. Позже, оказавшись далеко от тюремных камер, Сильвия спросила у Эмиля про те сведения, которые он якобы может достать по делу Кристобаля. - Я не могу сейчас об этом говорить. Встретимся завтра в четыре утра, - коротко ответил он. - Вы получите записку. С этими словами он исчез за ближайшим поворотом, которых в этом коридоре было бесчисленное множество. Сильвия проводила его взглядом, а потом отправилась искать свою комнату. Она шла по пустым коридорам и вспоминала слова Кристобаля. Может, все это действительно устроила Никта? Но с какой целью? Сильвия поклялась себе во всем разобраться как можно быстрее. Даже если придется отложить на время встречу с отцом.

Пишет Рита. 23.07.07 Возвращение к жизни было болезненным. - Бора… Она обернулась, длилось это, казалось, вечность: вихрь эмоций, воспоминаний, мыслей. Яма, вода, льющаяся по шнуру, разломленный хлеб. - Ты???... Здесь? - Как видишь, - Хассан улыбнулся. - Какими судьбами в столице? - Надо уладить пару проблем с мавританской общиной, - в глазах его вспыхнул озорной огонёк. - После всего, что было, ты с ними можешь «проблемы улаживать»? – удивилась Рита, - юг, видимо серьезно изменился в последнее время. Хассан легким поклоном и усмешкой оценил этот намек баронессы на предательство: - Красноречие – мой конек. - Скорее, нечто иное, - Рита нахмурилась. - Ты свободна сейчас? Рита замерла в смятении: - В каком смысле? Хассан улыбнулся широко: - Тебе не нужно идти по делам градоначальника? Время есть? - Да, - настороженно ответила Рита, внутренне напрягшись в ожидании подвоха. - Не составишь мне компанию за обедом? – Хассан предложил ей руку, - в память о том, что было за Пустынной. Рита колебалась, её смущало то, что она никак не могла понять, что задумал квартерон. - Пожалуйста, - мягко произнес он, - окажи мне такую честь. - Хорошо, - согласилась баронесса. Хассан выбрал недорогой, но очень уютный ресторанчик на центральной площади. Рита подумала про себя с удивлением и даже тенью удовольствия, что тоже указала бы именно на него, если бы Хассан оставил за ней право выбора. И заказ за неё сделал он, полагаясь на собственный вкус. Это несколько покоробило баронессу и немного подпортило настроение, но когда принесли первое блюдо, она с удивлением обнаружила, что он заказал именно то, что заказала бы она сама. Это уже начинало беспокоить её: слишком много совпадений, слишком много удачных попаданий. Неужели у него есть осведомитель среди людей, близких ей? Она мысленно сделала себе заметку проверить своих на лояльность и умение держать язык за зубами. - Как твой отец? – спросил Хассан, сделав глоток вина. - Хорошо, спасибо, - вежливо, но достаточно холодно, чтобы не возникло желания задать ещё один вопрос, ответила Рита. - Как работа? – Хассан опять усмехнулся, оценив её тон. - Хорошо, спасибо, - Рита воспользовалась приемом, который работал всегда. - Рад слышать, - и снова усмешка, которая вызвала у баронессы приступ ярости настолько сильный, что она чуть не погнула вилку. - Чем ты занимаешься теперь? – спросил она, чтобы не сорваться на собеседника. - Тем же, чем всегда занимался, - пожал плечами Хассан, - торговлей, перевозками. - Торговлей чем? - Всем понемногу, - уклонился от прямого ответа Хассан. - Людьми в том числе? - Нет, - лицо Хассана стало каменным. Рита с удовольствием заметила, что ей, наконец, удалось задеть его. - А живешь где? - На востоке. Он опять уклонился от ответа. Это настораживало. Баронесса поняла, что теперь узнать, зачем он нашел её и пригласил на обед, просто необходимо. Явно что-то было не так. - Тебе что-то нужно от бургомистра? - Нет, - Хассан нахмурился. Ответ был дан без паузы, но и не слишком поспешно. Правда? Скорее всего, да. Правда. – Почему вдруг такой вопрос? - Не верю в случайные встречи, знаешь ли, - баронесса рассеянно мешала ложечкой подтаявшее мороженое в хрустальной креманке. - Скучная жизнь у тебя, в таком случае, - усмешка Хассана была холодной на этот раз. - Тебе что-то нужно от меня? – эта реакция только раззадорила Риту. - Может, ты задашь мне прямой вопрос, а не будешь ходить вокруг да около? - С какой целью ты искал меня? – Рита ответила ему прямым взглядом. - Я не искал… - начал было Хассан, но остановился. В воздухе повисла тяжелая пауза. - Я был рад видеть тебя в добром здравии. Всего лишь. Мне хотелось… Я думал… Вновь пауза. Ещё тяжелее. Хассан встал, положил салфетку на край стола. - Прошу простить меня за излишнюю навязчивость, - он чуть поклонился, - благодарю за честь пообедать с Вами. Теперь вынужден, к сожалению, откланяться. Дела… На выходе он остановил официанта, чтобы расплатиться. В ресторанчик вбежала Рейс и, оглядевшись в поисках хозяйки, затрусила к ней, не спеша. Хассан посмотрел на собаку, она остановилась и посмотрела на него в ответ. Этот обмен взглядами длился с 20 ударов сердца. Хассан протянул руку, Рейс подошла к нему. Он погладил её по голове, она лизнула его ладонь. Хассан улыбнулся: - Красавица. Рейс уткнулась носом в его ладонь. - Иди, - квартерон вновь погладил её по голове, - тебя ждут. Собака вновь внимательно посмотрела на него и подчинилась приказу. Хассан вышел из ресторанчика. Когда он проходил мимо окна, у которого сидела Рита, она отвела взгляд, чтобы не увидеть его. - Нехорошо, - покачав головой, оценила она свое собственное поведение, - паранойя. Может, правда… Не было злого умысла… Взгляд упал на мертвое зеркало над барной стойкой. Рита заметила едва уловимое изменение во взгляде, в выражении собственного лица. Жизнь? Надежда? Она заставила себя встать. Выйти из ресторана. Наперекор собственным принципам. Вопреки собственным представлениям о том, что должно. - Хас! Он обернулся и остановился. Она подошла к нему: - Прости. Он улыбнулся. Но улыбка не была торжествующей. И совсем не задела гордость баронессы. Напротив, вызвала в её сердце ощущение тепла. - Раз наш обед закончился преждевременно, может, ты позволишь мне пригласить тебя куда-нибудь ещё. В качестве компенсации. - Прелестно, - усмехнулась Рита, - умеешь ты убеждать. Это точно. Теперь верю. Хассан поклонился в ответ. Она вернулась в свой кабинет совсем в другом настроении, нежели, когда выходила из него несколько часов назад. И даже то, что в приемной её ожидала Никта Эрклиг, не смогло его испортить. Понять причину визита начцеха было несложно. - Вы нарушили договор, баронесса, - Никта процедила сквозь зубы. - О чем Вы? - О больнице. - Я не нарушала договора. Вы по-прежнему можете пользоваться больницей для Ваших нужд. Разве не так? - Вы прекрасно понимаете, о чем я, - Никта побелела от ярости, - наши люди гибнут из-за Вашего распоряжения устроить при больнице пункт приема гражданских пациентов. - И много погибло? - Вы хотите войны? - Вы мне угрожаете, Эрклиг? - Угрожают слабые. Это ультиматум, - Никта едва сдерживала свою ярость, - хотите войны, получите её. В двойном размере. Гражданскую и ведомственную. В приемной вдруг стало темно. И тихо. А когда солнечный свет вновь нерешительно заглянул в комнату, дамы обнаружили, что по-прежнему стоят друг напротив друга, но уже не сжимают кулаки в предвкушении драки. У каждой состоялся очень долгий разговор с Лордом Хаосом. Каждая была этим разговором удивлена по своим особым причинам, и каждой нужно было время, чтобы все обдумать, оценить. Ни о какой ссоре теперь и речи идти не могло. - Новое помещение для больницы, - Никте казалось, что вместо слов – лезвия. - Выбирайте любое, - через силу произнесла Рита. - И невмешательство. - Ксанфа не тронете. - Да. Прощайте. - До свидания.

Пишет Анастасиус. 29.07.07

Ещё один день прошёл как обязанность, точно и неуклонно выполнявшаяся. С большим облегчением Тас вечером после работы спустился к себе в подвал, уселся в кресло и закурил. Тор, недовольно фыркнув, перешёл в другой конец комнаты. Анастасиус сам даже не заметил, когда начал курить. Уж точно после того, как потерял Оливию. Иначе она бы расправилась с этой вредной привычкой, как расправлялась со всем ей неприятным. Тихо, властно и очень заботливо. Теперь, когда Тас уже не мог любить, он с мрачным наслаждением вспоминал отношения с Лив. Нарисованные сердца на песке, маяк, который светил только им по ночам, их прогулки по пирсу. Всю эту нелепую романтику, когда они вели себя, как два подростка, и у них не было никаких забот. Были они только у тётушки Оливии, которая причитала, что негоже юной девице домой под утро возвращаться, да ещё и в мокрых туфлях. Но та, счастливо улыбаясь, махала любимому из окошка, и он шёл домой. Сидел в спящем саду и мечтал, какая потрясающая свадьба будет у них, какая Лив будет красавица-жена, как она будет его ждать по вечерам и как по выходным они будут выезжать за город на семейный пикник. Анастасиус ухмыльнулся. Какой глупец, какой безрассудный глупец. Она слишком сильно его любит, они столько лет жили с уверенностью, что поженятся. Что будет, когда найдётся Оливия? Он не может оставить её просто потому, что больше не может любить.

Тас подошёл к шкафчику около стола, открыл дверцу с зеркалом, через несколько секунд отразившим, как бледная рука откупоривает бутылку вина. "Аллебази" с родного виноградника… Отец прислал с очередным суматошным письмом. В этот момент Тас пожалел, что Тор всего лишь пёс и не может выпить со своим отчаявшимся хозяином. Ах, милый, милый Тор, ты всегда рядом, почему же ты молчишь… Если бы ты знал, как плохо твоему другу-великану и с каким большим удовольствием он никогда бы больше не выходил из этого сырого тёмного подвала, последнего своего прибежища…

Поставив пустой бокал на стол, Анастасиус согнал пса с дивана и сразу заснул.

Следующий день был освещён крайне важным разговором с Никтой. Важным и до того серьёзным, что Никта опять на какое-то время стала как чужая, незнакомая. У всех в Эйзоптросе так много дел и забот, что это отдаляет людей друг от друга, подумал Тас, слушая про больницу, которая отнимает столько времени у Никты.

- Очень хорошо, есть здание филиала нашего Центра, как раз рядом с этой больницей.

Они расстались спустя несколько минут, даже не договорившись, когда снова встретятся.

Новое отражение раздражало Таса. Весёлость всё время хохотал, шутил, играл с детьми и устраивал милые сюрпризы скромняге-секретарше. Но больше раздражало, что он был похож внешне на Таса. И юноша чувствовал, что таким радостным и вечно улыбающимся он сам должен был быть, это он должен был устраивать людям вокруг праздник, а не мечтать поскорее запереться одному у себя в подвале. Весёлость вёл всех на конную прогулку, Весёлость приносил детям музыкальные инструменты, и те устраивали концерты со звуками пострашнее скрежета зеркальных осколков. Но всем нравилось. И частое отсутствие Анастасиуса на этих собраниях вскоре перестали замечать. И он мог один уйти к Фонтану, на ту сторону, где ходила девушка с корзинкой с цветами, которая каждый раз, поворачиваясь спиной, напоминала Оливию. Тас вздрагивал и сам удивлялся. Странно, ведь он не может любить.

Почему, когда становится страшно, начинаешь петь? Оливия бродила по лесу, пытаясь найти хотя бы тоненькую тропинку, выведшую бы её к знакомому рву и к грозным стенам столицы.

- Стоит захотеть один лишь раз…

Два шага по траве.

- И вверх за мечтою, И вверх за мечтою.

Ещё три шага по холодной, щекочущей пятки траве.

- Стоит захотеть один лишь раз, и я с тобою, и я с тобою.

Ещё пять шагов по тёмно-зелёной дикой шелестящей траве.

- Наши мечты и наши разлуки

Вместе всегда, руки в руки.

Наши мечты и наши печали

Не забывали…

Ещё шесть шагов, и она опять ощутила всем нутром, что блуждает по тёмному лесу. Безнадёжно…

- Не забывали…

Пишет Алдара 29.07.07

Совместно с Никтой

- Я не понимаю, что происходит, - повторяла снова и снова медсестра. Алдара пыталась нащупать пульс, хотя знала, что до этого девушку – нет, тело – осмотрел врач.

Соседка по казарме. И еще не один десяток цеховиков.

Она повторяла про себя, что плакать нет времени, хотя знала, что времени стало слишком много, непростительно много – тем, кто лежал сейчас в этой палате, помощь уже была не нужна. Разве что последняя. Советовал ей продолжать осмотр и Непреклонность, широкий в плечах, коренастый субъект – новое отражение.

- Посмотри на этого мужчину! По-моему, он жив! – воскликнул Оптимизм, и Алдара бросилась к лежащему, несмотря на то, что одного только взгляда было достаточно, чтобы понять – отражение заблуждается. – А может, кто-то в другой палате уцелел? – продолжало отражение.

Алдара бы побежала и туда, чтобы проверить. Но еще до того, как она преступила порог, ей рассказали о том, что произошло в больнице ночью.

Никта с мрачной сосредоточенностью слушала объяснения врача из отделения травмы. Он яростно жестикулировал, то и дело проводя ребром ладони по горлу и закатывая глаза к потолку.

Увидев Алдару, она прервала доктора бесцеремонно и поманила црушницу к себе.

Девушка подошла сразу, одергивая халат, испачканный в крови. Она боялась смотреть на ладони – они тоже были в крови, и девушка не могла избавиться от мысли о том, что эта кровь на ее совести. Никта окинула её критическим взглядом:

- Иди, переоденься. Не хватало ещё пациентов видом мясника пугать. Потом подойдешь.

Алдара, стараясь не сорваться на истерику, спросила:

- Может быть, вы все-таки сначала поговорите со мной? Халат мне придется менять еще не один раз.

Никта вопросительно изогнула бровь и посмотрела на девушку сверху вниз:

- Мне нужна будет сейчас помощь. Надо заняться сортировкой больных. Самых тяжелых оставляем здесь.

- Совсем оставляем или на первое время? - исподлобья посмотрела Алдара на Никту. - Я не думаю, что они менее безнадежны, чем остальные. И это вам скажу не только я, - она махнула рукой в сторону врача.

- На первое время. Некоторых просто нельзя перевозить, для них это верная смерть. Это тебе не только я скажу, - она повторила жест Алдары, махнула рукой в сторону врача.

- Спорить не буду, тем более что и не мне судить. Можно начинать? И куда мы их будем перевозить?

- В небольшую частную клинику.

- Понятно. Думаю, хм… сортировку должен осуществлять врач, да? - Да, конечно.

Алдара уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась. Не оборачиваясь, спросила:

- Все ведь произошло из-за того, что больница была переведена с особого положения… Решение Ксанфа. Что будет дальше?

- Не здесь. И не сейчас, - сквозь зубы процедила Никта.

- Как скажете. Я пойду к больным тогда.

Никта поймала свой встревоженный взгляд в зеркале, которое врач только что убрал от губ умершего пациента.

- Да, конечно.

Карета остановилась, и санитары начали выгружать первых больных. Траурный вид цеховой кареты противоречил ее назначению на этот день – людей везли не на смерть, а к жизни. По крайней мере, в это хотелось верить.

Здание, в которое должна была переехать больница, своим внешним видом клинику не напоминало. Двухэтажный, светло-голубого цвета, с большими окнами и накрытой тканью вывеской дом словно вот-вот должен был ожить и впустить в свои стены радость и свет. Никта не сказала ей, что это за место – просто дала адрес кучеру. Теперь Алдара ожидала того, кто откроет ей дверь, с интересом. Каково же было ее удивление, когда дверь открыл Анастасиус.

Анастасиус был удивлён не меньше Алдары. Когда они с Никтой договаривались о перевозке больных, та даже и не сказала, кто с ними прибудет.

– Привет, - только и смог улыбнуться. – Проходи.

- Что это за здание? - с недоумением осматривала Алдара первую просторную комнату с детскими рисунками на стенах. За ней топтались санитары с носилками.

- Это один из филиалов моего Детского Центра. Я перенёс его открытие, теперь у нас будет несколько месяцев для заботы о больных. Так будет удобнее, - Анастасиус вдохновенно тараторил. То, что вкратце рассказала ему Никта, было ужасно. И лучше было подождать с перемещением музыкального кружка, чем допустить ещё несколько смертей...

У них даже не было времени рассказать друг другу, что произошло за столь долгое время, пока они не виделись. А ведь произошло столько всего, что и за день не рассказать…

Алдара кивнула, прерывая Таса.

- Ясно. Куда можно нести больных?

Пока Анастасиус объяснял санитарам, где расположены наспех, но вместе с тем на должном уровне переоборудованные в палаты помещения, Алдара наблюдала за юношей, вслушиваясь в интонации, приглядываясь к жестам. Что-то смутно новое, но нерадостное. Как шрамы.

- Я скоро вернусь, - сказала Алдара, когда больных разместили. – Там много еще людей, в старом здании. – Она отвернулась быстро от зеркала, - не хотелось долго смотреть на себя почему-то - оглядывая просторное, светлое помещение. Только бы это здание не разделило судьбу старой больницы.

После того, как Алдара и санитары ушли, Анастасиус задумчиво вспоминал первые встречи с девушкой, её болезнь. То, как внезапно они потеряли друг друга из виду. О том, что могло произойти с Алдарой за это время, оставалось только гадать, глядя в слишком серьёзные глаза девушки. «В этом городе слишком быстро взрослеют...» - думал Анастасиус, переливая из кувшина в стакан воду: она могла понадобиться больным.

Алдара не помнила, сколько раз за этот день она проделала путь из больницы до нового здания. Наконец, все первоочередные пациенты были перевезены, и девушка отправилась искать Никту.

Пишет Ксанф 29.07.07

Ксанф никогда не жаловался на аппетит. Даже наоборот - аппетит был проблемой, потому что никогда не исчезал. Теперь же он испарился. Пропал, как лед на мороженом в жару. Без всякой надежды на возвращение.

Нет, нигде ничего не болело, не ныло, не кололо. Но для того, чтобы двинуть рукой или ногой требовалось нечеловеческое усилие. Как при сильной простуде, когда все желания до смешного ограничены: ты стоишь - хочется сесть, сядешь - хочется прилечь, заснуть. Ксанфу хотелось умереть.

Последнее время юноша старался избегать чьих бы то ни было глаз, стремился остаться один. Часто стал подолгу запираться в кабинете. Работа, до приступов тошноты, вызывала отвращение к самому себе. Количество обходов больных уменьшалось с каждым днем, пока совсем не прекратилось. Главный уже несколько раз делал врачу замечания по невыполнению обязанностей, пока, наконец, не пригрозил увольнением. Но и это не произвело должного впечатления.

Небольшое успокоение Ксанф находил в непрозрачном стекле винной бутылки, все чаще появляющейся в комнате. Только эта прохладная стекляшка со своим содержимым могла на несколько часов превратить окружающий мир из беспросветно серого в радужно голубой.

Исчезли все бумаги, записи, медицинские карты. На полированном дереве стола остались лишь старые весы, на одну часть которых Ксанф ставил бутылку, а на другую по одной складывал зеркальные кюветы, пока алюминиевая стрелка с громким щелчком не вставала точно на двенадцать. Тогда он резко хватал бутыль, и, выпив все до дна, подолгу смотрелся в рассыпанные по столу кюветы.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 10.08.07

Рита

РАЗДРАЖЕНИЕ меняется на УМИРОТВОРЕНИЕ

Анастасиус

Данжэр тем временем, не особо огорчившись бегством случайной попутчицы, достал из сумки черные осколки и начал что-то нашептывать им, словно убеждал в чем-то.

Оливия, поплутав с час-другой, в итоге вернулась вновь к месту их стоянки. Она обнаружила, что Данжэр лежит у костра, раскинув широко руки и закатив глаза. Оливия подбежала к нему, чтобы понять, что произошло и помочь. Он повернул к ней голову через силу и прохрипел: «Не трогай зеркалааааааааааа».

СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ меняется на СКРОМНОСТЬ

Алдара

ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ меняется на ОТВРАЩЕНИЕ

Ксанф

САМОУВЕРЕННОСТЬ меняется на РАЗДРАЖЕНИЕ

Никта

ОТКРОВЕННОСТЬ

Сильвия

УМИРОТВОРЕНИЕ меняется на УТЕШЕНИЕ

Сильвия

Как чутко он ни прислушивался к редким звукам в тюремном коридоре, стук ее каблуков по каменному полу все равно сначала принял за галлюцинацию.

Кристобаль замер посреди камеры, затаив дыхание - потому что не знал, пришла ли Сильвия в качестве гостьи или для того, чтобы занять соседнюю камеру.

- Свидание - 10 минут, - безразлично предупредил охранник. "Почему ты оказалась здесь", - не в силах вымолвить ни слова, взглядом спросил Гато.

"Я не могла уехать, не увидевшись с тобой снова".

"Не надо. Это слишком опасно, не вздумай так рисковать".

"Но я не могу иначе. Ты же знаешь.."

- На свидании принято говорить. Говорите!

Сильвия вздрогнула от этого голоса, словно её ударили. Но слова… Нет. Разве словами скажешь «не гони»?

Она подошла совсем близко к решетке. Так, что Кристобалю было слышно её дыхание.

- А ну шаг назад! – вновь вмешался охранник.

И она послушно отступила, успев перед этим услышать то, что Гато почти беззвучно, одними губами: "нам надо поссориться". Он подмигнул в ответ на ее недоуменный взгляд.

Сильвия посмотрела на него в замешательстве, пытаясь получить подтверждение тому, что она только что, как ей показалось, услышала.

- Зачем ты здесь?

- Я… - Сильвия бросила украдкой взгляд на охранника, - моего отца отпустили. Мы сегодня уезжаем. Я не могла не прийти.

По ее глазам Гато понял, что девушка включилась в игру, хотя самый лучший на свете демиург свидетель, как бы он хотел, чтобы именно так все и было!

- Что ж, счастливого пути. "Мне ледяной оскал Текуанира, тебе - балов столичных сиянье.." - проворчал Кристобаль слова известной песни. - Все правильно! Найдешь себе достойную партию и забудешь о бедном узнике.

- А ты предлагаешь мне остаться здесь? С тобой? Навечно?

- Я не ждал, что так быстро гнев сменит милость. О, женщины, вам имя вероломство..

- Ни на что, кроме цитат Вы – Сильвия особенно выделила это слово, - неспособны?

- Для Вас – подхватил её идею Кристобаль, - больше ни на что.

- Отлично!

- Отлично. Эй, уважаемый, можете проводить даму, она уже уходит. Перед тем, как охранник повернулся на слова Кристобаля, тот успел показать глазами Сильвии, что все идет так, как надо. Как он задумал.

Девушка едва заметно кивнула ему в ответ, но, выходя из темницы, вздохнула печально и покачала головой.

Стражник, проводив Сильвию, зашел проверить арестантов. Около камеры Гато он остановился и не отказал себе в удовольствии позлорадствовать:

- Ну и идиот же ты, парень!

- И не говори, уважаемый.. Сейчас бы выпить. - Кристобаль достал аргент, зашитый под подкладку куртки и поэтому не отобранный при обыске. - Принесешь?

- Это можно, - блеск серебра отразился в глазах охранника.

В тот вечер пьяные песни из камеры доносились до стражницкой почти до полуночи. А потом стихли.

Охранник, "поделивший по-братски" бутыль с Кристобалем, вздохнув, встал – нужно было проверить: мрак его знает, что у пьяного на уме, может, и повесился в камере.

Гато лежал на полу, мерное дыхание, перемежавшееся с храпом, говорило о том, что парень свою дозу превысил и теперь забылся пьяным сном. А совсем рядом с ним лежал перстень, видимо, соскользнувший с пальца. Красивый золотой перстень с темным камнем. Стражник оглянулся по сторонам и, никого не заметив, стал отпирать дверь - наутро узник и не вспомнит, куда подевалось дорогое украшение. Да скоро ему и не до того будет. Перстень уже на следующее утро перекочевал из кармана надзирателя в сейф ростовщика, который издавна наживался на пристрастии к игре охраны рудников.

В то же утро Сильвия выехала в маленькой потрепанной северными ветрами кибитке в сторону Эйзоптроса. Напротив неё сидел старый, тощий человек с серым от мрака, сырости и рудной пыли лицом, грязными длинными спутавшимися в колтун седыми волосами и горящими лихорадочным огнем глазами. Сильвия уже в кибитке несколько раз заговаривала с ним, но он только мычал в ответ. И только на имя свое откликался. Тиас-мастер.

Пишет Эретри. 18.08.07

Секунду ничего не происходило. Пустота. Ещё холод, равнодушный, размытый и темный. Как бы ступающий мимо. Мрак. В невидимых стенах, повсюду – был гул. Неслышный для уха, но тяжкий для кожи. Невыносимый. Ринн чувствовал: смотрит. Зеркало смотрит и держит небрежно, вот-вот отпустит, в пропасть столкнет. И держит у края сейчас не из жалости. Просто ему интересно, зачем. Зачем он пришел и стоит здесь. И смеет желать чего-то. Смеет дышать громко. Громко, как человек.

Стекло отвечало на его дыхание, как вода отвечает на присутствие огня. Окружало холодным медленным вихрем, то сужая, то расширяя круг. Осматривало, играло, но сторонилось брезгливо. Именно не осторожно, не боязливо. Брезгливо.

Вдруг Ринн увидел, как мрак качнулся. Сузился в трещину и, мерцая, застыл перед глазами. И тут же рассыпался на маленькие темные оконца. Они неторопливо стали вертеться вокруг, покачиваясь зыбко. Ринн услышал, как ему говорят, хотя не было голоса, да и слов не было.

«Ты знал, всё знал. С самого начала, да, Морок. Знал, что зеркало не отпустит просто так. Но ты хотел быть человеком до конца, и тебе нужна была надежда человеческая. Ты даже зеркало задумал одурачить, не то что себя. «Всё обойдется, всё обойдется по ту сторону стекла» - ведь правда, так думал? Не обошлось. Потому что нет никаких тех или других сторон. Я – не окно в другой мир, Морок, я даже не дверь в чужую комнату. Четкой границы нет. Ничего не меняется. А ты – просто не захотел этого знать. Глупец. Я знаю, почему не захотел. Ты уже чувствовал, да, Морок, чувствовал, как где-то в груди дышит и бьется новый узор. Опьянен уже был этим новым ритмом. Правда?»

«Нет, - Ринн стиснул зубы, стараясь сосредоточиться на одной фразе, не позволить мыслям хаотически вертеться в голове. Он помнил, зеркало видит в этом слабость. Видит человека. А здесь – нельзя. Здесь просто опасно быть или казаться человеком. – Не говори со мной так. Ты стараешься обмануть. Я здесь не за тем. Я хочу вернуться. Пусти меня к Лорду»

«Вот как. Ну надо же. Вернуться. Ах, да, - мрак пламенем заплясал в «окошках», словно веселясь. - Передумал, значит. А ты ведь боялся. Раньше боялся остаться таким. Отражением боялся остаться. Значит, страшнее все-таки быть – человеком? Да? Так, да? Что? Молчишь»

Гул сгущался, не давая Ринну ответить, но это только забавляло зеркало.

«Мор-р-рок» - оно сладко расцвело, раскатывая в серебре слово. Хотело проглотить его не как чужеродное, как часть себя. Но имя не растворялось. Имя строило вокруг себя хрупкие стены, боролось. Упрямый ртутный шарик в океане такой же ртути.

«Возвращайся, - языки зеркального пламени «приветливо» окружили Ринна, неслышно продолжая говорить. – Будет правильно так. Правда, будет и больно. Возможно, ты умрешь. Даже не возможно, а скорее всего. Наверняка. Но разве это так важно? Она забудет тебя просто. А когда забудет, то и тебе не нужно будет больше видеть её. Даже голоса от неё не останется, настолько не будешь видеть. Она будет жить долго-долго. Может быть, и дольше, чем было бы нужно. Всё так просто, Ринн. Всё проще простого, легче легкого, дорогой мой Морок. Возвращайся»

«Ты врёшь»

«Я вру? - удивилось стекло. И даже как будто «искренне». – Нет, это правда. Всё просто на моей стороне»

«Разве? Не ты ли говорило, что нет никаких сторон…»

«Я говорило? – показалось, что стекло говорит совсем без притворства. - Когда? Зачем?»

И стало всё ясно. Зеркало без памяти говорило, не запоминая ничего. Мертвое. Ему просто нравилось пересыпать слова. Обтачивать их небрежно, как волна – камни. Всё напрасно, весь «разговор» - напрасен. Для зеркала слова пресны. Зеркало не знает вкуса правды. Мертво. Зеркало мертво, а значит, никакого диалога не было, просто не могло быть. Был обман, мираж, отражение собственных мыслей. Едва лишь Ринн понял это (или вспомнил), как всё уже было решено. Сначала – тишина.

Потом… Какая-то равнодушная, безначальная сила вырвалась из стекла, как мякоть из-под печеной кожуры, и вбросила вместе с собою Морока обратно в мир. На улицу Эйзоптроса. Вышвырнула, как ненужную в доме ветошь.

Он долго стоял с темнотою в глазах, не смея шевельнуться, думая, что ослеп и оглох. В голове стучало только: «Эр, Эр, Эр…»

Эретри… Вспомнил вдруг, что она, когда говорит, сидя в комнате, почти всегда смотрит в окно. Или, опустив ресницы, - на пол, если окна поблизости нет. И непременно оглядывается на стены домов, находясь на улице. Она всё время будто ищет защиты у чего-то. Да-да, чего-то. Не у кого-то. Не у него.

Ринн поднял резко голову и снова взглянул на стекло. Снова прижал к нему лицо, смотрел, не моргая. Хотя глаза почти ничего не видели. Не ждал теперь, но требовал ответа. Не любил и не верил, но надеялся.

В тот же миг зеркало стало отвратительно прозрачным, как будто незлобным и отпускающим. Словно дно перевернутой банки над головой бабочки. Из глубины возникли сверкающие серые стены, пепельный зал. Издевательски медленно они качались вдалеке, пустынные. Отпускали. Его отпускали. Зачем. Зачем, глупое ты стекло?!

Ринн стал стучать в него, как в дверь. Зеркало в ответ начало темнеть, скрывая зал. Всё больше и больше. Дальше и дальше. Уже не притворялось живым. Вокруг было много других зеркал, но Ринн знал: от них толку не больше. Он продолжал стучать, звать, но стекло становилось только темнее и тверже. И Ринн ненавидел себя за то, что не мог размахнуться сильнее. Не мог ударить. Разбить.

……………………. - Я сказал ему, - Неустрашимость встал поодаль, сложив на груди руки. Он изменился очень. Пристально смотрел на Умиротворение, не сводил глаз, - Успел. Не ищи его здесь. Он ушел.

Усмехнулся, наблюдая за реакцией Эретри. Та молча отвернулась ото всех, и поэтому, наверное, ему показалось, что она не верит. Или ждет нового удара.

- Но это неправда, - Умиротворение говорила тихо, но так, чтобы слышал Неустрашимость, - Он сказал неправду, Эр, понимаешь? Плохо только, что Морок послушал калечного…

Неустрашимость рассмеялся. Хрипло. Фальшиво и как-то болезненно.

- «Калечный»! Вот как теперь я зовусь, оказывается! Да что знаешь ты? Что с того… Я видел Лабиринт, да, - подобие страха на миг отразилось в глазах отражения, но сейчас же сменилось привычным мертвым огнем, - Так неужели только из-за этого вы мне не верите? А, впрочем, и ладно, - он прищурился зло, - Верь - не верь, как хочешь Эретри, как хочешь. Но Ринн – верит.

Неустрашимость не заметил, как Эретри достала что-то из кармана. Медальон, подаренный Ринном перед балом. Без цепочки, правда. Слетела давно. Эр подняла крышку, стараясь не видеть свое отражение. Зеркальце поднесла к губам.

- Не позволь ему! Что бы он тебе ни говорил, - не слушай! Она то требовала, то умоляла, то бормотала невнятно, то просто громко шептала. Не чувствуя слез, застилавших глаза. А, наверное, ей казалось, что говорит спокойно, ясно и твёрдо, как прежде. Жалкой была она в этот момент. То видели даже отражения. Им захотелось отвернуться.

Но Умиротворение пересилила себя, сказала, положив руку на плечо Эр: - Перестань. Как ты не понимаешь? Это зеркало не для того, чтобы ты просила, а чтобы тебе приказывали… Он не слышит.

- Забыла кто ты? – Неустрашимость был не так терпелив, - Посмотри на ладонь. Ничего не изменишь. Ты можешь только ждать. Жди. Эр слушала – не продолжит ли? Не договорит? Поняв, что нет, она повернулась и только сказала:

- Ждать? Ждите.

И направилась к дороге, ведущей в Эйзоптрос.

- Эретри, куда ты, Эр, постой же! – Умиротворение подбежала, протянула руку, чтобы остановить. Потом долго шагала рядом, так же быстро, как Эретри, и шептала еле слышно что-то о стекле, о мраке. О том, как за зеркалами темно, как тихо, безмолвно… И как там совсем, совершенно ничего не слышно. Ничего, совсем, совсем ничего… Эретри оттолкнула её от себя, не слушая.

Не было денег, и не было никого, кто бы в такую жару держал путь из Кориотты в столицу. Можно было зайти домой. Но там зеркала – не те. И время, время…

……………

Она шла и, чтобы не чувствовать усталости, жажды и страха, считала шаги. Было много камней. Спотыкалась. Боялась сбиться со счета. Достала из кармана медальон и зажала в кулаке. Когда делала шаг – стискивала пальцы крепче, холод металлического ободка касался кожи, и каждое такое касание было для неё сигналом. Началом следующего шага и продолжением счета. Так она заставила себя ступать тверже под палящим солнцем.

«Пусть я не буду Эретри, - шептала самой себе пересохшими губами, - Пусть я – отражение. Какое-нибудь сильное. Смелое отражение. Храбрость? – нет-нет, поскорее отогнала эту мысль прочь. - Стойкость? Да, это. Я могу идти быстро, я дойду. Путь легкий. Как может не дойти отражение?»

Пыль танцевала на дороге, а трава на обочине была почти неподвижна и лишь время от времени, будто нехотя, пригибалась к земле. Всё вокруг желтело, сливаясь в одно, пыльное, мёртвое.

И – никого на пути. Полуденная пустыня.

Прошло ещё немного времени – шагов тридцать. В глазах потемнело, и Эретри снова споткнулась На этот раз она чуть не упала. Неловко взмахнула руками, чтобы удержаться.

Когда она открыла глаза, то увидела, что стоит у самой обочины, и смотрит под ноги, в пыльную траву. Как будто ищет что-то, что потеряла. И медальона-зеркала в руке – нет.

Он лежал на земле неподалеку тыльной, бесстекольной стороной вверх. Крышка была поднята. Сухие стебли окружали её, как копья стражи. «Нет. Не надо». Эретри не знала, надеяться ли ей. Но трава могла смягчить удар. Стекло могло выдержать. Оно могло быть прочным. Ведь так?..

Эр протянула руку, взялась побледневшими пальцами за блестящие края. Оставалось лишь перевернуть. Оставалось…

Но хотелось просто ждать и ни на что не решаться. Хотя бы секунду, только одну. И чтобы в эту секунду ничего не происходило.

Пишет Сильвия. 19.08.07

Тюремщик уже потянулся за перстнем, когда его посетила ещё одна замечательная мысль: ведь остался же у бедолаги аргент, не обыскивали стало быть. А вдруг и ещё что, кроме кольца в карманах у парня есть. Ему-то зачем теперь, раз в каталажке до конца века гнить.

Он перевернул похрапывающего узника на спину и, приговаривая «ну, кум, пить ты не умеешь. Из-за бабы-то чего так убиваться?», начал лихорадочно шарить у него по карманам. Не заметил в мародерском запале, что узник незаметно снял у него с пояса кольцо с ключами и положил его рядом с собой на пол. Карманы были вывернуты, ткань прощупана сантиметр за сантиметром, но ни никса больше обнаружить не удалось. Это почему-то разозлило тюремщика, он выпрямился резко и пнул спящего в бок: «Отребье».

Гато воспользовался этим, чтобы скрыть ключи в одном из карманов: заворчал обиженно «во сне» на удар и перекатился набок. В крайнем разочаровании и негодовании тюремщик покинул камеру, захлопнув за собой дверь с хитрым автоматическим замком, который придумал несколько лет назад Тиас-мастер. Перстень жег ему ляжку через штаны и карман куртки, нужно срочно было отдать ростовщику долг с процентами, которые возрастали каждые сутки ровно в час ночи на значительную сумму. Тюремщик был у дома ростовщика уже через десять минут. Но на яростный стук никто не открыл двери. Всю ночь надзиратель провел на крыльце и только через час, едва начало светать ростовщик сам вышел к нему и пригласил в дом, упомянув «невзначай» о том, что к его глубочайшему сожалению, долг вновь увеличился. Долги были списаны, на руки охранник получил несколько мелких монет, с которыми за карточный стол и садиться не имело смысла. Это не улучшило его и без того скверное настроение. Последней каплей стало обнаружение пропажи ключей. Для надзирателя с рудников это могло означать только одно – смерть.

И он решил бежать.

Погруженный в собственные тягостные раздумья он не заметил, как прошел мимо человека в плаще, укрывшегося в тени одного из домов на той же стороне улицы, где жил ростовщик. Человек подождал пока бывший уже тюремщик пройдет быстрым шагом мимо, бормоча что-то про то, что «надо украсть коня и на Север, пусть ищут ветра в поле». И потихоньку скользнул к дому, в котором, как он справедливо предположил, был теперь его перстень.

Сначала все шло хорошо, ему удалось незамеченным пробраться в сам дом. Но после этого удача ему изменила. На лестнице, ведущей на второй этаж, он столкнулся лицом к лицу с молодой женщиной, по всей видимости, служанкой. Кристобаль успел зажать ей ладонью рот, чтобы она не закричала.

- Мадам, я не причиню Вам зла, - прошептал он ей на ухо, - если Вы обещаете не причинять его мне своим криком.

Женщина схватила его за руку, которой он зажимал ей рот, и он услышал звяканье цепей.

В полумраке лестничного пролета он сумел разглядеть широкие железные кандалы, запечатанные намертво, на её руках.

Решение пришло сразу же:

- Помогите мне, и я возьму Вас с собой. Вы будете свободны.

Она быстро замотала отрицательно головой и попыталась освободиться.

- В таком случае, Вы не оставляете мне выбора, - сказал он. Она, поняв, что нужно действовать немедленно, укусила его за пальцы так, что он едва вскрикнул от боли.

Вырвавшись, она сбежала вниз по лестнице на несколько ступенек. И вдруг почему-то остановилась. Обернулась. Её лицо теперь было достаточно хорошо освещено. Гато замер на месте, не веря своим глазам.

- СИЛЬВИЯ?!!! – он сказал это почти вслух. Сходство было просто ошеломляющим.

Женщина вздрогнула и с суеверным ужасом посмотрела на него.

- Моя дочь! Вы видели её? Где она? – женщина снова оказалась рядом с ним и теперь трясла его яростно за ворот камзола.

- Мне нужно забрать свой перстень, и мы сможем сбежать вместе, - Гато схватил её за руки, - Сильвия в безопасности, с Вашим мужем. Если она все сделала правильно, то они уже далеко отсюда. На пути в Эйзоптрос.

- Но…

- Потом. Время.

Трудно начинать на пустом месте с нуля, когда тебе уже не 20 лет. Трудно полюбить дело, к которому тебя принуждают под страхом боли и смерти. Трудно смириться с тем, что кто-то, кого ты любишь, должен разделить с тобой твою хромую судьбу.

Платина – металл, который себе цену знает, и близко того, кто недостоин, не подпускает к себе, но уже если получилось, что она свои секреты кому-то открыла, нет и не будет более благодарного и преданного друга.

Дела пошли в гору. Даже здесь, на Севере. Вдали от родных мест. В неволе и неправде.

Жизнь начала налаживаться.

Чтобы отвлечься от мыслей о несвободе, он работал с утра и до ночи. Он никогда и ничего не просил у начальства рудников. Он никогда и никому не отказывал в помощи и совете.

И однажды утром проснулся знаменитым на рудниках и далеко за их пределами на Севере мастером.

Больше всего в своем тогдашнем положении подневольного он боялся славы. Но она нагнала его. И потребовала расплаты. По-хаосовски жестокой расплаты.

Был на руднике человек, который невзлюбил его с первого взгляда. Возненавидел так сильно, что любое упоминание мастера воспринимал как личное оскорбление. Люди поговаривали, из-за того, что красавица-жена подневольного мастера отвергла его знаки внимания. Кто теперь разберет, так ли было или нет. Времени много прошло. Но одно точно, ненависть росла с годами и однажды принесла плоды, которые пришлось вкусить мастеру и жене его.

Единственный на руднике знахарь спал. Разбудит его громкий и отвратительный для ушей любого спящего человека звук: кто-то отчаянно тарабанил в дверь.

На пороге стоял враг. И враг был бледен. Враг был испуган. Враг был в отчаянии. Значит, получилось. Значит, сработал план.

- Что тебе?

- Жена… Она болеет, пойдемте скорее. Все хуже и хуже ей.

- Не помрет, поди. Ночь на дворе. Завтра приду, посмотрю.

- Умоляю…

Он с бешеным удовольствием выслушивал мольбы о помощи от своего врага ещё минут двадцать. Он с тайным ликованием сурово хмурился и качал головой отрицательно на предложения врага пойти к больной. Он с неизъяснимым наслаждением рассматривал убитого горем человека, который готов был упасть перед ним на колени, лишь бы он пошел с ним.

И, конечно, он не отказал себе в радости пойти и посмотреть на результаты собственного блестящего плана.

Жена мастера умирала. Страшно умирала.

Это был момент триумфа.

Он вывел врага в другую комнату, потому что знал, что жена врага могла помешать исполнению второй части его блестящего плана. - Я знаю, чем заболела твоя жена, мастер. Я могу ей помочь.

Пришлось, скрывая отвращение высвобождать руку из его цепкой хватки и стирать с неё неуклюжие благодарные мокрые поцелуи о полу сюртука.

- Но только если ты выполнишь мои условия.

- Все, что угодно, господин лекарь! Говорите!

- Ты должен украсть слиток платины из своей мастерской. Принести его мне.

Мастер едва удержался на ногах.

- Если тебя схватят, то ты должен будешь взять всю вину на себя. Укажешь на меня, твоя жена тут же умрет.

- Я… - он хотел сказать «Я не вор», но слова застряли в горле и теперь мешали дышать.

- Мы договорились?

Его поймали с поличным.

Не могли не поймать.

Это ведь тоже было частью блестящего плана.

А вот дальше план дал сбой. Небольшой, но весьма досадный. Начальник рудника почему-то поверил мастеру и решил, что если платину в итоге вернули, можно заменить неизбежный в таких случаях смертный приговор каторгой.

Жена мастера выздоровела, конечно. Хотя поначалу была так слаба, что работать не могла и вынуждена была продавать вещи, с которыми они приехали на рудники и которыми разжились уже на Севере. А покупал их у неё, конечно же, автор блестящего плана.

Он не держал у себя вещи, купленные по унизительно низкой цене у жены своего врага, он продавал их другим. Во много раз дороже. И, сколотив на этом небольшой капиталец, к своей знахарской практике прибавил занятие ростовщичеством.

С горными мастерами их женам встречаться было строго запрещено, да и работа в горе была нездоровой, дольше года там мало кто мог протянуть. Южная красавица понимала, что они разлучены, возможно, навсегда. Здоровье самой её было подорвано «блестящим планом» так сильно, что теперь о работе на руднике речи идти не могло. И ростовщик-лекарь выкупил подневольную у начальства рудника в служанки к себе. Числилась она, конечно, по-прежнему на руднике.

Для «отчетности».

Кристобаль помог ей укутаться получше в походный плащ и взобраться на коня.

- Куда мы теперь?

- Догонять Ваших мужа и дочь, - Рейес развернул своего коня в сторону выезда из поселка: скоро его хватятся, нужно торопиться, - надеюсь, на юге у Вас остались друзья. ЦРУ не любит, когда их людей обводят вокруг пальца.

Женщина улыбнулась торжествующе.

Перед её мысленным взором все ещё стояла замечательная картина: испуганный ростовщик, молящий о пощаде. То самое жестокое зелье, которым он мучил её. Трус, выдержал всего лишь несколько минут. Обменял на противоядие перстень её неожиданного спасителя. И… Южане умели мстить. Даже те, что отказались от своих корней. Даже те, что променяли бескрайний жаркий юг на угрюмый север. Но об этом никто не должен знать. Даже смелый до безрассудства Кристобаль Рейес…

Сильвия с отцом ехали день и ночь, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить лошадей. Им нужно было как можно быстрее добраться до Эйзоптроса. Однако даже там они не могли быть в безопасности.

Сильвия теперь боялась, что вслед за Меган может пробить и её час. Неизвестно, на что способны те, кто посадил Кристобаля за решетку. Единственным лучиком света в этом темном царстве было то, что она нашла отца, и теперь он находился рядом с ней, в безопасности. Его состояние угнетало Сильвию. Тиас так и не смог вразумительно ответить ни на один её вопрос; к тому же он был очень изможденным, часто кашлял. Проклятые рудники… Это они его таким сделали.

Кибитка остановилась у небольшой деревни. Пока кучер менял лошадей, пошел дождь, и через минуту крыша повозки стала протекать. Сильвия уложила отца подальше от потеков, и вскоре он заснул. С трудом оторвав взгляд от него, она посмотрела в зеркало, которое висело на дверце. В этот момент дверь открылась, и в кибитку сел незнакомец в мокром черном плаще. На несколько секунд Сильвия замерла в ожидании чего-то ужасного. Первой её мыслью было то, что их обнаружили и пришли за ними. Насколько она предполагала, до Эйзоптроса оставалось совсем близко. Кибитка тронулась, и незнакомец снял капюшон. Это оказалось всего лишь новое отражение – Утешение, а Сильвия уже успела прокрутить в голове все варианты своего освобождения!

Благодаря новому отражению оставшийся путь был преодолен спокойно. Утешение умело обращался с Тиасом. Он рассказывал ему разные истории, скорее всего собственного сочинения, а отец Сильвии, как ни странно, улыбался измученной улыбкой. Когда кибитка остановилась у дома Сильвии, вся компания проследовала внутрь. Оказавшись в гостиной, Тиас медленно прошел к дивану, остановился перед ним и посмотрел на Сильвию. В глазах отца она заметила маленькую, едва заметную искорку. Он узнал родной дом…. узнал диван, который когда-то сам смастерил и, возможно, воспоминания стали постепенно возвращаться к нему.

Пишет Ксанф. 20.08.07 Совместно с Алдарой и Никтой

Магистрат. Коридор, коридор, коридор. По-прежнему пугали Алдару стены, по-прежнему она не могла это объяснить.

Постучав, девушка зашла в кабинет Никты.

- Здравствуйте. Мы закончили перевозку первых больных. Анастасиус очень хорошо подготовил здание к приему пациентов.

Никта по своему обыкновению сидела на подоконнике. Она обернулась на стук, но не сделала ни малейшего усилия над собой, чтобы встать и поприветствовать вошедшую.

- Хорошо.

- У вас будут иные указания?

- Нет. Будет вопрос.

Алдара выжидающе посмотрела на начальницу.

- Мне нужны надежные люди в новом госпитале, но я пойму, если ты захочешь остаться в прежнем.

- Я бы хотела быть там, где нужна, - помолчав, ответила Алдара. - Я могу работать и в новом здании.

- А как же?... – Никта отвернулась к окну. Глаза бледного отражения в стекле неестественно ярко заблестели.

Алдара прикусила губу до крови.

- В свободное от работы время. Слишком велика ответственность за пациентов, чтобы можно было думать о себе в первую очередь. Я могу только просить позволения отлучаться иногда в то здание.

- Мы не знаем, сколько у нас времени осталось, - с горечью бросила Никта, - может жизнь, может все несколько часов, - она сжала в руке мужские серебряные карманные часы, - а может и минуты нет.

- Может, - голос Алдара дрогнул. – Я приняла уже решение. Я… я не чувствую себя вправе жить только сегодня… после Ланса, после Эрла, после больницы.

- Хорошо, - Никта кивнула согласно, но было непонятно, одобряет ли она решение своей подчиненной или просто смирилась с ним.

- Я пойду? – тихо спросила Алдара.

- Да, конечно.

Девушка вышла и мягко затворила за собой дверь.

Когда Алдара ушла, Никта раскрыла сжатую в кулак ладонь, на которой лежали серебряные карманные часы с вензелем «ТЭ» на крышке. Начальнице цеха по её просьбе принесли их в коробке вместе с вещами, которые остались от человека, не так давно казненного в Лабиринте. Никта поднесла часы к глазам, посмотрела внимательно на изящную гравировку и, прошептав что-то, едва коснулась губами серебряной крышки, украшенной вензелем.

***

Алдара старалась не смотреть на свое новое отражение - до того ей не понравилось Отвращение. Причем, похоже, их антипатия была на удивление взаимной - даже с Мнительностью у девушки установились более теплые отношения. Прощай, Мнительность!

Девушка обходила новое здание больницы, надеясь разыскать Ксанфа, но ни в одной из палат его не было. Больные были окончательно перевезены два дня назад - даже те тяжелые, которых изначально планировали оставить в старом здании. Сейчас Алдара не могла не радоваться, глядя на то, как ее коллеги по Цеху идут на поправку, но ее радость заметно омрачало то, что в этом здании Ксанфа вообще никто ни разу не видел.

Наконец, девушке надоели бесполезные поиски, и вечером она отправилась в старое здание.

Алдара уже не надеялась застать юношу и там.

Медсестры пожимали плечами, прятали глаза и говорили, что не видели молодого врача. В дверь кабинета Ксанфа девушка стучала, не рассчитывая на успех - для проформы. С теми же эмоциями она печально подергала дверную ручку.

***

Мягким ровным потоком солнечный свет проливался на деревянный пол кабинета. Блинчики желтых лужиц плясали в углу свой незатейливый танец, а Ксанф не моргая, следил за их резвой игрой, пока в глазах не появились зеленые мигающие круги. Несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось.

Недопитая вчера бутылка стояла у дивана, сияя в ярком дневном свете. Осторожно пошевелив рукой в ворохе бумаг, Ксанф взял со стола первую попавшуюся, но сосредоточиться не смог - значки сплетались в тонкие змейки, смысл терялся. Очередной смятый лист полетел в стену, а тишину нарушила негромкая ругань. Врач откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, зажмурился. Круги в глазах расцвели яркой радугой. Через несколько минут он провалился в беспокойный сон.

Стук в дверь выбросил Ксанфа из паутины тревожных видений. Принимать кого-то сейчас, разговаривать хотелось меньше всего, поэтому лучшим было бы не подавать признаков жизни. Ручка двери дернулась несколько раз и замерла. Юноша снова закрыл глаза и попытался вернуться в прежнее состояние полузабытья, но звуки в коридоре разломили все одним ударом.

- Простите, Вы не знаете, где может быть доктор Ксанф? - голос Алдары разрезал тяжелый воздух комнаты.

Дальнейшего разговора слышно не было, да Ксанф и не слушал. Он пулей принялся летать по кабинету, за несколько секунд надеясь хоть как-то скрыть следы своего обитания здесь на протяжении нескольких дней. Шум в кабинете нельзя было не услышать из-за двери, и Алдара, не дождавшись ответа санитарки, вернулась к двери. Ждать пришлось долго.

Дверь раскрылась как будто бы сама собой, без постороннего участия - Ксанф повернул ручку и отошел в сторону, почти спрятавшись за дверью.

Через настежь распахнутое окно еще не успел до конца уйти крепкий запах спиртного; в углу, где раньше Алдара видела бумаги, было брошено тонкое шерстяное одеяло, под которым угадывались силуэты бутылок. На полу - мелкие осколки стекла. Крошкой - так, что сложно даже определить цвет.

Алдара осмотрела всю комнату, не сходя с порога, почти сразу. Единственным чувством, которое она испытывала, было удивление по поводу того, что она не ощущала ни ужаса, ни негодования, ни чего бы то ни было еще, полагавшегося по ситуации. Сообразив, что в коридоре была санитарка, которой все великолепие обстановки видеть было совсем необязательно (хотя, надо признать, сквозняк комнате был необходим), девушка вошла и закрыла в дверь.

И уже тогда увидела Ксанфа.

Мятый халат, воспаленные глаза, но при этом идеально выбритое лицо и причесанная шевелюра.

Впервые он не улыбнулся ей при встрече.

Алдара тихо произнесла одно-единственное слово, отбросив все те ненужные фразы, которые промелькнули в сознании.

-Дурак.

Больше всего ее радовало то, что он открыл дверь. И то, что не отводит сейчас глаз, несмотря на молчание.

- Ничего умнее ты придумать не смог, да?

- Ну почему же? Можно было утопиться, - кривая усмешка заиграла на губах. Ксанф отошел к дивану и повернулся спиной.

- Что же тебе помешало? - ехидно спросила Алдара, которая только теперь начала злиться. - Ведь передумал же!

-А с чего ты взяла, что передумал? - Ксанф по-прежнему стоял к девушке спиной.

-Тебе нужно выбраться из этого круга бесконечной вины, - Алдара попыталась говорить примирительно, но у нее это не получилось. Похоже, попытки управлять интонацией не укрылись от Ксанфа.

- И ты решила возложить на себя благородную миссию? Помочь мне?

- Выслушай меня, если я уже пришла. В конце концов, ты ничего не потеряешь.

- Я не просил тебя приходить. - Ксанф повернулся. - Зачем ты пришла? Лечить собралась?

- Почему бы и нет? Ты тут доктор, есть у тебя таблетки от глупости? - Цианистый калий. Пойдет?

- Лучше стрихнину. Да побольше! - Алдара махнула рукой, потом начала хрустеть пальцами. - Ты не можешь или не хочешь понять, что ты исчезаешь, и в первую очередь - из своей жизни?

- Я вправе делать со своей жизнью все, что захочу.

-А как же я? Обо мне ты подумал? Что я буду делать без тебя?- такой аргумент, кажется, мигом протрезвил Ксанфа.

-Что ты мне предлагаешь? - Ксанф говорил серьезно и вдумчиво.

- Попробовать исправить ситуацию, а не усугублять ее.

- Исправить я уже ничего не смогу - слишком поздно.

- Поэтому хочешь сделать еще хуже?

- Хочу вообще ничего не делать. Я вообще не хочу ничего делать!

- Ты боишься! -Алдара сложила руки на груди. Обвинению не мешало даже то, что она смотрела на юношу снизу вверх.

- Ни капли. Просто я понял, что...

- ...ты трус!

- Что ничего не изменится, что все эти люди...

- ...они доверяли тебе!

- Они умерли!

- Их убили.

- И это по моей вине. Я не захотел...

- Подумать. Хоть немного подумать. И сейчас не хочешь! Ты...ты просто дурак. - Алдара быстро подвела итог и перевела дыхание.

- Тебе не кажется, что ты пришла к тому, с чего и начала разговор? - саркастически улыбнулся Ксанф.

- Нет, не кажется. Я обосновала это самое начало. Ты пытаешься сбежать, но вместо этого стоишь на месте. Ты понимаешь?

- А что тебя не устраивает?

- Только то, что ты в щепки ломаешь дрова.

Повисла напряженная тишина. Разговор замер, затаился как мышь в углу. Через открытое окно в комнату влетел желтый липовый листок, сделал круг под потолком и осторожно приземлился на золотящиеся алдарины волосы. Ксанф двумя пальцами бережно снял его с мягких прядей, и, легким движением притянув к себе девушку, поцеловал в макушку.

- Спасибо тебе.

Алдара не ответила, уткнувшись носом ему в плечо.

- Я буду думать. Всегда буду думать, прежде чем что-то сделать. Обещаю.

Они еще долго стояли, обнявшись, отражаясь в зеркалах комнаты, разговаривали, весело смеялись, пили чай. Время пролетело незаметно.

- Пора на обход. Я совсем закинул дела, а у меня остались пациенты, и я не могу их бросить. Должен идти. Ты простишь меня?

-Я даже и не обижаюсь, - Алдара улыбнулась. Кажется, все возвращалось на круги своя, и это не могло не радовать.

***

Через неделю Ксанфа назначили главврачом больницы, поскольку прежнего Никта забрала с себе в новую больницу. Прибавилось много работы, теперь еще и административной, но энергии и желания работать заметно прибавилось после морального застоя. Врач по нескольку часов занимался с каждым больным индивидуально, договаривался о закупке новых лекарств и оборудования, следил за работой пункта оказания первой медицинской помощи. Сил и настойчивости хватало на все. Вечерами Алдара часто приходила в больницу проведать своего единственного больного и с каждым разом замечала существенные улучшения. Ксанф определенно "выздоровел".

Пишут Никта и Анастасиус. 22.08.07

Бутылка вина стояла опустевшая на столе, бумаги в полном беспорядке валялись рядом. Анастасиус в задумчивости сбрасывал пепел на какой-то документ, связанный с филиалами. Тор, как и всегда, лежал около ног хозяина и изредка шумно вздыхал, словно пытаясь напомнить о своём существовании и отвлечь Таса от затянувшегося молчания. Анастасиус рассеянно потрепал его за ухо. Посредник стал совершенно обычным псом. Красивым подарком, не использовавшимся по назначению. Да, Тас всё больше убеждался в своей никчёмности, потому что не может, просто не хочет влиять на отражения, заставлять Тора ими управлять и получать от людей всё, что ему нужно. Это похоже на насилие над другими, пытку над разумом, а он не такой. Он слишком ленив, чтобы добиваться, приказывать, главенствовать… Если бы не милая, услужливая секретарша, краснеющая при каждой обращённой к нему фразе, везде бы царил такой же хаос, как в голове Таса.

Утром, оставив какие-то незначительные распоряжения, он ушёл в филиал, где находились больные. Молча помогал, ухаживал, чеканно выполняя обязанности заурядного санитара. От того, что он занимался тем, чем на самом деле должен был, становилось проще. И взгляд, упавший на зеркало в коридоре, хоть и был угрюмым, но уже не таким остекленевшим и безучастным.

++

Никта впервые за долгое время обратила внимание на собственные отражения. Новенькая, Откровение, сидела у очага на кухне рядом с Гуманностью и Счастьем. Они разговаривали о чем-то негромко, но, когда вошла хозяйка, замолчали многозначительно.

- Не делайте так больше, - предупредила их девушка, - терпеть не могу, когда люди замолкают, стоит мне войти. НЕ-НА-ВИ-ЖУ.

- Не говори так, - предупредила Счастье, показав на зеркало на стене рядом с Никтой, - ему не нравится, когда это отражение покидает зеркала. Мстит.

Никта хмыкнула презрительно и посмотрелась в зеркало с вызовом: мол, что ты можешь мне сделать?

- Мы не о тебе говорили, - вдруг вступила в разговор Откровенность, - мы говорили о том, что кто-то попытался вернуться к Хозяину. Из наших.

- Большое дело, - скривилась Никта, - ваши постоянно к нему возвращаются и от него уходят.

- Большое, - нахмурилась Гуманность, миловидная молодая женщина. Никту смутило немного то, что она смотрела мимо неё, словно не видела, - его не пустили. Страшнее для отражения только Лабиринт.

- Он не отражение уже, вот и не пустили, - не согласилась Счастье. Никта мотнула головой:

- Стоп! Мне это все неинтересно. Я вообще здесь по другому поводу. Вы, двое, - она указала на Откровенность и Гуманность, - поднимайтесь. Пойдете со мной.

- А я? - удивилась Счастье, - я же всегда с тобой. Я привыкла. Возьми, пожалуйста. Я буду очень послушным Счастьем, честное слово. Никта вздрогнула: было в этой просьбе что-то неправильное, нехорошее. Будто не уйдет от неё Счастье никогда. Будто шепнули зеркала ей на ухо, что и её самый щедрый господин не пустит обратно, не заберет в свои чертоги.

- Хорошо, - голос сорвался, - и ты. Идем.

Откровенность вскочила на ноги и захлопала в ладоши:

- Ты выбрала меня! Такая радость для отражения, честное слово. Никту зацепило это "честное слово". Второй раз от отражения. Они уже двинулись к выходу, а Гуманность все так и стояла у очага, улыбаясь мягко.

- Идем, - Никту это непослушание вывело из себя, в который раз уже она пожалела, что у неё нет посредника, и в который уже раз прикусила себе язык мысленно за это сожаление.

Гуманность сделала шаг, но, наткнувшись на кухонный стол, вновь остановилась, улыбаясь смущенно.

- Что с тобой не так?! - разозлилась Никта.

- Слепа, - ответила за отражение Счастье.

- Так помоги, - Никта бросила своей счастливой копии.

Они вскоре были у здания, где теперь размещалась временно госпиталь ЦРУ.

- Да, конечно, сейчас позову его, - один из врачей поклонился бригадирше почтительно, но от неё не укрылось, что он бросил неодобрительный взгляд на её отражения. Это не поспособствовало улучшению её и так не самого приятного для окружающих настроения. Когда Анастасиус вошел, она вытолкнула вперед Гуманность и Откровенность со словами:

- Нам надо поговорить.

Никта с отражениями выглядела как боец с двумя собаками на привязи, которых была готова спустить в любой момент.

"Какой удачный выбор - Гуманность и Откровение", - с досадой подумал Тас. Его огорчило, что она пришла с ними. Неужели, она хотела что-то у него выпытать. Может быть, стоило одолжить ей Тора... Зачем она вообще их привела?

- Ты хочешь разговаривать вместе с ними? - он взглядом указал на отражения, - Что-то раньше я не замечал у тебя привычки приходить с зеркальными друзьями.

- Я хотела показать их тебе, - Никта бросила с горечью, - не могу прятать их от тебя. Видишь. Гуманизм и Откровенность. Ты ведь понимаешь, что это значит?

А ведь он даже и не понял сначала...Нет, он не видит Никту такой, противоположной.

- Да, значит, всё наоборот...Но это всего лишь неудачный момент твоего отражения...

Он не хотел, чтобы было по-другому.

- Это не так, - Никта покачала головой. Слова не шли. Она никогда раньше не боялась так. Говорить правду. Как теперь, - это значит, что я совершила нечто страшное и не хотела, чтобы об этом узнали. Не хотела, чтобы ТЫ узнал. Но, похоже, что-то случилось со мной. Я не могу лгать. Теперь не могу, - она сама была в замешательстве от того, что говорила. Ей важно было лишь одно - чтобы он позволил ей все объяснить.

Ему стало жаль её. Эти отражения - сущее наказание, сейчас они уже стали поводом для самокопания.

- Никта, ну что ты могла сделать такого?! Я могу показать тебе свои отражения, иногда я сам не понимаю, почему зеркала делают такой выбор.

Он говорил это, уже в душе предчувствуя что-то страшное. То, что Никта расскажет. И после этого станет ещё труднее подбирать нужные слова.

В самом начале. Когда за плечами не было юга, когда в руках было только "первое оружие, подаренное бригадиром", она из-за своего мерзкого, чего уж скрывать, характера угодила на "миссию смертника". Просперт. Отвратительнее короля воров найти было сложно. ЦРУ бился с ним не один год. Никому не удавалось подобраться ближе, чем на расстояние пятерых посредников по цепочке. Хитрый был. И жестокий. Преступный мир боялся его гнева больше, чем наказания Хаоса: при всей непредсказуемости Создателя, можно было сказать с определенностью некоторые вещи, можно было быть уверенным в том, что за разбитое зеркало грозил Лабиринт, за дурное обращение с Отражением - рабство, и так далее. Просперт же был непредсказуем в наказании. Как впрочем, и в щедрости. Его не любили, его не уважали, его не опасались. Его боялись до трясущихся поджилок, до тошноты, до обморока.

Она не сказала деду ничего. Хотя заглянула вечером к нему, напросилась на чай и до поздней ночи болтала с ним ни о чем, пытаясь насмотреться, насмеяться, надышаться до конца жизни. Потому что знала, что идет в никуда.

Он понял. Никта догадалась об этом по тому, как крепко он обнял её на прощание.

Они стояли в холле, перед открытой дверью. Молча. Обнявшись. Словно пытались остановить время. Чтобы не произносить с лихорадочным весельем: "До свидания".

Она обернулась: "Береги себя"

А он захлопнул дверь.

Все получилось.

Она вернулась.

Назло всем.

Выжила.

Но никогда и никому не говорила, как.

Ланс.

Почему-то пошел за ней. Следил все то время, что она осторожно подбиралась к Просперту. Наблюдал. И не оставлял ни на минуту без присмотра. Поэтому и ворвался тогда в тот клоповник, где она снимала комнату, как раз вовремя, чтобы помешать Просперту и его "стае" заставить девчонку "раскрыть душу".

Их было много, в этом бою Никта отвоевала себе право носить кинжалы из южной стали. Эта пара потом стала её талисманом на удачу. До одного неприятного происшествия на юге.

Ланс был одним из лучших в Цехе фехтовальщиком, наездником, поединщиком, разведчиком. Девчонки на цеховых сходках только о нем и говорили: Ланс так посмотрел, Ланс то сказал.

Но с Проспертом один на один оказалась Никта. Сражалась, как могла. Но ни опыта, ни сил не хватало. Просперт постепенно оттеснил её к стене.

- Ну что, малявка? - приставил к её шее фигурный клинок, от которого пахло смертью, - покричишь для меня напоследок? Ланс к тому моменту уже избавился от спутников короля воров. А теперь попытался оттолкнуть от Никты его самого.

Просперт был огромен, как в высоту, так и в ширину. Потому отмахнулся от достаточно миниатюрного по сравнению с ним цеховика, как от назойливой мухи.

Никта воспользовалась секундным замешательством и выскользнула из-под лезвия.

Это привело главаря воронов в ярость.

Он ринулся догонять беглянку, замахнувшись оружием.

Ланс видел, что Никта слишком близко и промахнуться с такого расстояния невозможно. Поэтому бросился наперерез и перехватил руку с ножом за миг до того, как она в сокрушительном смертельном ударе опустилась бы её на спину.

Никта, развернувшись при падении, видела, как лезвие, со злым свитом разрезав воздух, очертило бесполезный круг. Просперт взревел от ярости и вновь хотел нанести удар, теперь уже по Лансу, но из-за того, что вложил в первый всю силу, по инерции продолжил падать. По знаку Ланса Никта бросила ему один из своих кинжалов, а цеховик, не дожидаясь, пока его враг поднимется, всадил королю воров лезвие по рукоятку в шею.

Им обоим здорово досталось.

Но в горячке боя они не заметили, что её ранили в левое плечо, а у него был глубокий и широкий порез на правой ладони, кисти и предплечье от того самого проспертова зловещего кинжала.

Тогда ни она, ни он не знали, что этот порез решит всю дальнейшую судьбу Ланса.

- Никогда? - он усмехнулся, но теперь это была не усмешка победителя и любимца судьбы, - Вы уверены, доктор?

- Да, я уверен, - доктор закрепил повязку у него на руке, - пока мы не найдем, чем он смазывал свой кинжал и не сделаем противоядия Вы не сможете фехтовать, ездить верхом, вести активный образ жизни.

Придется заботиться о себе.

Ланс вновь улыбнулся, на этот раз увереннее:

- Посмотрим, доктор. Нет яда, что мог заставить меня поменять "образ жизни".

- В таком случае, Вы умрете, - безжалостно произнес доктор. Собрав инструменты, попрощался кивком головы и вышел из комнаты.

Яд вытягивал из него силы. Впивался и высасывал жизнь, как только он пытался пренебречь указаниями врача. Когда никто не видел, Ланс ударял кулаком в стену и выл от бессилия, от собственной немочи, кусал зубами подушку или просто сидел на полу комнаты, обхватив себя руками и вперившись взглядом в одну точку.

Она знала это, потому что следила за ним все это время. Наблюдала. И не оставляла ни на минуту без присмотра. Поэтому и ворвалась тогда в его комнату, как раз вовремя, чтобы помешать ему убить себя. И больше они не встречались. Даже когда он подал рапорт об отставке из бригады по особо важным делам. Даже когда она приходила в больницу ЦРУ, куда он устроился, ожидая день, когда врачи смогут найти противоядие.

Бледный. Измученный болью и никчемностью. И ожиданием. Как же быстро его забыли. Если даже на воронов не произвело никакого впечатления то, что они нашли ЕГО. УБИЙЦУ.

Ланс.

- Его убили. Понимаешь? - Никта говорила. Не могла остановиться, - Алдара там была. И её бы тоже убили, но Ланс спас. Ценой собственной жизни. С ним ещё один наш погиб. Я не могла оставаться в стороне. Нужно было прекратить это. Все эти убийства, - она вновь покачала головой, осуждая себя за то, что пыталась найти оправдание своим действиям, - я не ставила себе главной целью "прекратить убийства", главным было - найти убийц и отомстить за Ланса и Эрла. Я хотела мести. И чтобы добраться до их логова, я... - она сглотнула несуществующую слюну, горло пересохло, - пытала... Одного из их банды... И потом, там в логове я тоже не знала пощады. Она, наконец, замолчала. Застыла в ожидании приговора.

Да, это было сложно, найти после такого рассказа правильные слова. Тас слушал и не мог представить ни одной сцены, которую она описывала. Он мог вообразить короля воронов или героя Ланса, но увидеть Никту среди крови, жестокости и неимоверных мучений он не мог. В его жизни не было убийств, и Никта, та, с которою он общался, не была убийцей. И видимо от того, что в его голове не укладывалось, как эта девушка могла пытать, не щадить и лишать жизни, он простил её. Она пришла к нему, как больной приходит к врачу за исцелением. И в ужасной её исповеди он слышал только раскаяние и отчаяние. Анастасиус обнял её и сказал: "Я понимаю". Она сможет это забыть, значит, сможет и он.

- Спасибо, - Никта обняла его в ответ, - я никогда больше… - это прозвучало как-то по-детски, - веришь?

++

Последние хриплые возгласы Данжера не выходили из головы. Оливия уже несколько часов ухаживала за ним. Он с трудом дышал, продолжая лежать на спине. Лив даже не могла понять, что будет с ним через минуту. Ей то казалось, что его дыхание остановилось и лицо побледнело, то мерещилось, что он хочет что-то сказать и подняться с холодной земли. Она поднесла ему фляжку с водой, но он только смочил губы, издав жуткий стон, словно вырванный кем-то из его груди. Отвращение смешивалось с жалостью к этому странному человеку. Она сидела рядом, иногда щупая его пульс, и со страхом ожидала финала его мук. Уйти она не могла, ноги не слушались. Помочь ему тоже казалось невозможным. Зловещие чёрные осколки лежали совсем близко, но она лишь осторожно поглядывала на них, боясь задеть даже краешком платья. Начинало смеркаться, а она всё продолжала сидеть на одном месте, и сил не оставалось даже на слёзы.

Пишет Алина. 28.08.07

Ещё издали она увидела Эйзоптрос. Его высокие сторожевые башни тонули во мгле. Шёл дождь.

Подойдя поближе, Алина поняла, что пробраться в город сегодня, по такой погоде, невозможно. Вода во рву давно вышла из своих берегов, и аллигаторы с интересом изучали новую территорию. Даже если мост опустят, голодные и скользкие ящеры не подпустят её к нему.

Становилось всё холодней. Алина закутывалась в свой длинный чёрный плащ, пытаясь согреться... Тщетно. Плащ был такой же мокрый, холодный, как и она.

Да-а... Зачем она ушла из дома? "Я отправляюсь в Эйзоптрос, - помнится, деловито сказала она. - И не отговаривайте меня. Я твёрдо решила начать самостоятельную жизнь". Почему она никого не послушала? Опять эта самоуверенность вывела её не на ту дорогу... Послышался топот копыт. Кто-то собирался пройти в город. И этому кто-то также не повезло с погодой как и ей.

Алина побежала к главным воротам. Успеть, успеть, обязательно успеть... Топот уже замер где-то там, по ту сторону рва. Путаясь в складках своего плаща, Алина добежала до моста...

...А его, кажется, и не собирались поднимать.

Один стражник не спеша прилаживал доски, удлиняя мост, чтобы можно было перебраться через ледяную воду с аллигаторами.

Алина, слегка удивившись, поставила ногу на грубо струганную деревянную поверхность.

- Проходи, проходи, - махнул рукой стражник, - Для тебя же и поставили.

Девочка совсем ничего не поняла. И в поисках ответа взглянула в проём ворот.

Только что взлетевший к главным воротам всадник, обернувшись, смотрел на неё. Внимательно... даже строго. Девочка улыбнулась, благодарно кивнула ему.

И он полетел дальше.

Алина прошла мост. Главный страж ворот очень любезно поприветствовал её:

- Ну, и вид у тебя, конечно...

Алина взглянула в зеркало за его спиной. Из-под чёрного, вымокшего до последней нитки, плаща, был виден дорожный костюм, весь пыльный и мокрый. С длинных косм волос горными ручьями бежала вода. Бледное лицо, с большими чёрными глазами, было искажено от усталости.

- Ты обсохни хоть, - предложил стражник. - А потом пойдёшь.

Алина застонала. Опять, опять эта излишняя заботливость о ней, как о трёхлетнем ребёнке...

- Благодарю за заботу, - раздражённо сказала она. - Но я пойду СЕЙЧАС.

И пошла. Прямо сквозь главные городские ворота.

...И это Эйзоптрос?!

От шумного, ни на секунду не замирающего города с яркими, переполненными народом, улицами и чудесными зданиями практически ничего не осталось. Мрачная, гордая и молчаливая столица, подавляя своим величием, насмешливо глядела на девочку... Алина поёжилась. Как можно здесь жить?..

Пишет Рита. 02.08.07

Интеллектуальный Эйзоптрос не первый год уже ломал копья в спорах: стоит ли восстанавливать драму, которая стала легендой уже много-много лет назад? Тем более превращать её в оперу?! Разве кто-то мог бы сравниться с Этернити в мастерстве постановки и в тонкости вкуса? Но, видимо, в этом сезоне публика созрела для того, чтобы воспринять и оценить это спорное с точки зрения политической целесообразности и этики произведение.

Хассан никак не мог знать, что покупает билеты на самую скандальную и провокационную премьеру сезона.

Как ни странно ему удалось достать билеты в ложу по соседству со всегда закрытой черной бархатной портьерой ложей лорда Хаоса. Более того, он смог скупить билеты и в ложу с правой стороны.

Вполне естественно, что появление бургомистрши с незнакомцем в опере не могло не вызвать пересудов и кривотолков. Тем более что в последнее время её не видели ни на одном протокольном мероприятии. Связывали это, конечно, со всплеском преступности в городе: мол, стыдно людям в глаза смотреть. Тем более после такой блестящей победы на юге.

Но теперь, когда в городе вновь воцарился мир и спокойствие, её отсутствие сочли бы подозрительным и неоправданным. Поэтому приглашение Хассана оказалось весьма кстати и с точки зрения политики.

Они не дали светской публике перемыть им кости в фойе перед началом представления, потому что предусмотрительно приехали в театр уже после второго звонка. Поэтому главной интригой того вечера до первого антракта был спор о том, появится ли сам самый щедрый господин самый лучший на свете демиург на премьере, и что будет за постановку главрежу на следующий день. И если первый вопрос предполагал только два варианта ответа, то второй предоставлял публике богатую пищу для измышлений и фантазий, от алчных до садистских.

В перерыве после первого действия оперы Хассан предложил остаться в ложе, заметив уже немало недобрых взглядов в их сторону из партера и соседних лож. Но Рита лишь улыбнулась в ответ. Шепот сопровождал её повсюду, словно шуршание длинного шлейфа вечернего платья глубокого, богатого изумрудного цвета. Хассан шел рядом, изредка бросая на спутницу взгляды полные огня и гордости, и у всех в итоге сложилось впечатление, что он вел под руку, не муниципального чиновника, а особу королевских кровей - не меньше. Поэтому обсуждали больше Риту Эквус, чем её, без сомнения видного, спутника. Во втором действии исполнитель роли рыцаря заметно нервничал и то и дело поглядывал на массивную серую декорацию, которая должна была представлять стены Эйзоптроса. Его партнерша тоже немного волновалась, ибо это был её дебют в театре, и от него зависело, сможет ли она и в будущем выходить на сцену этого прославленного театра. Поэтому расставание получилось несколько не таким печальным и проникновенным, как его задумал режиссер.

самый щедрый господин самый лучший на свете демиург на премьере так и не появился. Пару раз Рита чувствовала, как из соседней ложи тянет пробирающим до мозга костей холодом, но каждый раз списывала это на халатность служителей театра, решивших проветрить помещение фойе во время спектакля.

Хассан с интересом разглядывал либретто ин-кварто в бархатной черной обложке.

- Это что-то означает? – он показал Рите на вышитую серебряными нитями картинку: цветы, отражающиеся в зеркале.

- Неужели на востоке не знают, что означают цветы у зеркала?

- Все ещё подозреваешь меня в чем-то, Бора? – усмехнулся Хассан.

- Странные у тебя пробелы в знаниях об окружающем мире, - пожала плечами Рита.

- Ты так резко на все, что касается зеркал, реагируешь? – проигнорировал её замечание Хассан, - я бы…

Он вдруг резко обернулся в сторону ложи Лорда и замер.

- Что-то не так? – Рита коснулась его плеча.

- Нет, все хорошо, - Хассан посмотрел на пальцы правой руки, - все хорошо, - он растер между большим и указательным пальцем прохладный воздух, - просто показалось.

***

- Спасибо за вечер, - Рита улыбнулась вежливо.

Хассан чуть поклонился в ответ, скрыв в поклоне улыбку:

- Спасибо тебе. Это была большая честь для меня, сопровождать тебя. Рита усмехнулась на этот ответ и, сняв перчатку, протянула ему руку:

- Спокойной ночи?

- Спокойной ночи, - Хассан коснулся губами кончиков её пальцев, - сладких снов.

Закрыв дверь, Рита, не зажигая света, прошла в холл и опустилась устало в кресло. Увидев в полумраке собственное отражение в зеркале на стене напротив, она опустила взгляд. Её нужно было несколько минут тишины и одиночества, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства. Слишком много впечатлений. Слишком много вопросов без ответов. Слишком много…

Пишет Хаос Мира Зеркал. 02.08.07

- Не надо было с ним никуда ходить, - напротив, сидела, забравшись с ногами на кресло, пожилая женщина, - а вдруг ОН заметит? А вдруг позавидует? Или другие судачить начнут?

- Молчи, - Рита встала, - сегодня ни слова, Смятение.

БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ меняется на СМЯТЕНИЕ

Пишет Хаос Мира Зеркал. 08.09.07

Алдара

Алдара, погруженная в созерцание собственных мыслей, шла по улице, не замечая никого вокруг. Именно поэтому она не заметила, как около неё остановилась черная карета.

Путь преградил амбал в какой-то черной хламиде. Назад дорогу отрезал другой, как две капли воды похожий на первого громила. Открылась дверца кареты.

Темнота внутри произнесла:

- Садитесь. Подвезу.

Алдара вгляделась в темноту, пытаясь различить, кто там, в карете. Мысленно махнула рукой, перебрав наскоро все возможные варианты действий, и, вскочив на подножку, впорхнула внутрь.

- Спасибо большое, на улице так холодно! - руки - в карманы - попытки нащупать хоть что-то, чтобы не было пустоты в ладонях. - Не за что… - тон был такой, что внутри все похолодело бы от страха у самой Храбрости.

Дверца хлопнула. Карета резко тронулась с места.

Алдара зажмурилась на несколько ударов сердца и открыла глаза в надежде разглядеть хоть что-то. Обычно быстро приходящее на помощь ночное зрение отказало: темнота плотная, как занавески на окнах. - Чем обязана? - почти искренне удивилась девушка.

- Видимо, чем-то, - усмехнулся в темноте незнакомец. - Это просили Вам передать.

Рука в черной перчатке протянула Алдаре свёрток.

Алдара коснулась узкой темно-фиолетовой ленты, которой был перевязан сверток.

- Не здесь, - остановил её собеседник, - его подарки лучше открывать в одиночестве.

- Не знала, - честно призналась девушка, осторожно держа коробку. Темнота стала немного теплее. - Спасибо.

- Вот уж не за что, - человек явно улыбался.

Карета остановилась у дома, в котором была расположена казарма ЦРУ.

- Прощайте.

Еще раз спасибо. Доброго Вам вечера, - Алдара выскользнула из кареты и вдохнула ледяной ночной воздух.

Алдара открыла пакет только когда осталась одна в комнате. Под оберткой была скрыта бархатная коробка цвета бордо. В ней, на черном атласе лежал гребень для волос: серебряная ажурная вещичка, украшенная аметистовыми каплями.

Не примерить его, не расчесать им волосы было невозможно. Искушение полюбоваться на себя в зеркале было непреодолимым.

Алдара осторожно достала гребешок из коробки и закрепила им волосы на макушке.

Серебряный свет разлился по волосам, закапал с кончиков локонов. Алдара хотела было выбросить гребень, но вовремя остановилась. Магией выжженная плешь исчезла. Волосы стали густыми, длинными, роскошного каштанового оттенка.

Девушка хотела недоверчиво коснуться волос своего отражения в зеркале, но отвела руку, так и не прикоснувшись к стеклу. Вместо этого она перебрала пальцами прядь, видя в зеркале, как играет свет на волосах. Не отводя взгляда, она сказала негромко:

- Спасибо Вам.

И на миг ей показалось, что зеркальная гладь заискрилась счастливым смехом.

МНИТЕЛЬНОСТЬ меняется на УНЫНИЕ

Анастасиус

В дверях стояла ПОДЛОСТЬ. Анастасиус обнял Никту покрепче:

- СКОРБИ больше нет. Все будет хорошо.

+++

Через некоторое время Данжер пришел в себя. Схватив Оливию за руку, он зашептал лихорадочно, глотая окончания:

- Отнеси их ему. Хаосу. Отнеси ему… - Данжер протянул ей залитые его кровью осколки черного зеркала и кивнул на те, что лежали неподалеку, - Пообещай, что отнесешь.

Оливия погладила его по голове, чтобы успокоить, но он продолжал стонать: - Пообещай!

И она пообещала.

Отнести осколки черного зеркала Властелину Мира Зеркал.

Как только она скрылась из виду, Данжер открыл глаза. Дыхание его стало ровным и глубоким. Маска страдания сгладилась. Он улыбнулся и подмигнул звездам:

- А вы сомневались, что получится. То-то же!

СКОРБЬ меняется на ПОДЛОСТЬ

Эретри

Она почувствовала под пальцами тепло: слезы? кровь? Удивление заставило её забыть страх и перевернуть зеркальце из любопытства. Зеркальная поверхность была цела. Только отражалось в ней не удивленное лицо Эретри, а улица Эйзоптроса. Эретри никогда её не видела до этого, не могла узнать. У зеркала стоял Ринн. Или Морок. К сожалению, Эретри не могла посмотреть ему в глаза, чтобы сказать наверняка. Морок-Ринн обернулся, словно услышал её просьбу. И спиной провалился в шелковую серебряную лужу зеркала.

Эретри прижала зеркало к груди.

И почувствовала его пульс. Зеркало жило.

Эр вздрогнула, когда острый зеркальный шип, возникший внезапно на поверхности стекла, пронзил её, достав до сердца. Ужас от произошедшего усилился из-за ощущения переливания тепла из зеркала в сердце. Эретри попыталась вытащить шип из раны, но он засел в сердце намертво. А минуту спустя она потеряла сознание.

Было ли это?...

Пришла в себя она на обочине дороги. В руке с клеймом было зажато зеркальце. Одежда была цела: ни раны, ни крови, ни шрама. Ни единого напоминания о том, что «произошло». Разве что надпись на зеркальце красными горящими островерхими буквами: «Морок подарил Вам 100 лет жизни». Последнее слово стаяло и на его месте возникло из глубины зеркала «и одиночества».

СТОЙКОСТЬ покинула её, уступив место НЕПРЕКЛОННОСТИ.

Ксанф

БРЕЗГЛИВОСТЬ меняется на НЕУРАВНОВЕШЕННОСТЬ

Никта

ЛЖИВОСТЬ

Сильвия

КРОТОСТЬ меняется на ВОЛНЕНИЕ

Алина

ХУЛИГАНСТВО

Пишет Алина.16.09.07

...Что ж... Вот ты значит каков, Эйзоптрос, предел мечтаний провинциалов!

Господи, как хочется повернуть назад, бежать, бежать из этого холодного и мёртвого города прочь, обратно, обратно в своё родное селение, в Синюю гряду, домой!..

...Нет, нет нельзя. Теперь уже нельзя отступать. Пусть дорога домой есть, но на неё уже нельзя оборачиваться. Надо идти вперёд. ВПЕРЁД. Алина всё ещё стояла посреди улицы. Какая же мрачная столица её родной страны!

Девочка побежала к перекрёстку. Надо же где-то спрятаться от дождя...

Мокрые деревянные вывески, донельзя похожие друг на друга, зловеще поскрипывали. Дождь полил как из ведра, среди пышных туч ослепительной змейкой сверкнула молния, угрюмо, но оглушительно прокатился гром...

Алина увидела гостиницу и помчалась к ней.

...Было странно видеть людей в сухой одежде, сидящих перед горящим камином и разговаривающих вполголоса. Удивлённо смерив девочку взглядом, они показали ей на старую дверь. Алина сдержанно поблагодарила их, думая, что и люди здесь не такие уж гостеприимные...

Кровать, шкаф, тумбочка... Ну, просто джентльменский набор. Деревянный пол, не мытый уже несколько недель, огарок свечи на шкафу... Голые стены придавали ещё больший "уют" помещению.

- Ну что ты хотела за четыре никса, - возмутилась хозяйка гостиницы.

Действительно, что она хотела...

...Утренний туман окутал ещё пустые улочки своим тёплым и мягким одеялом.

Ветер немного утих, необыкновенно яркое зарево оживило надежду на хорошую погоду.

Под окном застучали колёса экипажей, зазвучали громкие голоса горожан.

Алина вышла на улицу. Её обдало утренней прохладой. Теперь надо будет каким-то образом устроиться в школу. И на этот раз неизвестный всадник ей уже не поможет...

Эйзоптросская школа представляла собой старое массивное здание. Множество школьников сидели на ступеньках, зубрили и разговаривали. Алина зашла в фойе. Её взгляд тут же врезался в табличку кабинета директора. Итак, на моральную подготовку времени совсем не оказалось...

Взглянув напоследок в зеркало, девочка постучала. Ей ответил звучный голос:

-

Ну, заходите! - И чуть тише: - Будто я могу вас прогнать... Алина смущённо вошла. Проницательный взгляд сидящего перед ней человека моментально сковал её. Что же она хотела сказать?

-

И что? Зачем пожаловали? - строго спросил директор.

-

Я... - Алина рассердилась на себя и собралась. - Я хочу учиться в вашей школе.

Директор усмехнулся.

-

Учиться - это похвально. Но что же вы знаете и сколько вам лет?

-

Кое-что знаю.

-

Знать "кое-что" уже хорошо. Ответьте-ка на мои вопросы.

И директор пошёл в атаку. Алина яростно оборонялась, упорно отвечая на хитрые вопросы, стараясь не дать себя запутать.

Несмотря на некоторые неточности и ошибки, директор внутренне остался доволен.

-

Неплохо, да-м, неплохо... А лет вам сколько?

-

Тринадцать, - ответила Алина, чувствуя, что её ответы понравились директору.

-

Седьмой класс.. Есть места, есть... Откуда вы?

-

Из Синей гряды, - с оттенком гордости ответила девочка.

Наступила пауза.

-

Извините, я забыл вам сказать: мы с тротуара не берём. Ещё раз извините. Всего доброго.

Вот это был удар! От неожиданности Алина не смогла ничего ответить. Автоматически попрощалась, развернулась и ушла.

Никак Эйзоптросу не удаётся показать ей свои плюсы...

Пишет Рита. 23.09.07

Раз в год семейство Максвеллов съезжалось в небольшое поместье недалеко от столицы - на день рождения старшей из сестер и братьев, Кэтрин. Формально - на день рождения, на самом же деле это был повод увидеть, все ли еще живы. Судьба словно хранила эту семью: хоть все по мужской линии выбирали военную карьеру, средняя из сестер - Сандра - жила на границе с шакалами, а глава семейства до недавнего времени возглавлял гарнизон форта Фанг, несчастья обходили их стороной.

Возмутительницей спокойствия в этом году оказалась Рита. За столом только и было разговоров о назначении на должность бургомистра, о слухах про ее гибель, о южных "приключениях", наконец. Сама баронесса опаздывала, что давало родственникам дополнительную степень свободы в обсуждении "непутевой младшей сестры".

Рита гнала Командора быстрее ветра, как будто таким образом можно убежать от мыслей, оставить их позади, в столице, на северной дороге, и не взять с собой. Но не родилась еще такая лошадь, на которой можно ускакать от собственных мыслей. Что же она упустила? Какую силу не приняла во внимание, перекраивая магнитные полюса столицы и ее силовые поля?..

Как ни спешила, в поместье старшей сестры Рита въехала уже за полночь. В холле ее встречал только отец. Он улыбнулся и покачал головой: дочка как знала, что стоит опоздать и избежать многочисленных вопросов - чуть раньше, за столом. Нахмурился, увидев ритины отражения.

- Страсть? В кого же так сильно пыталась не влюбиться?

- С чего ты так решил, папа? - от удивления она рассмеялась, - можно подумать, что с этим хаосовым городом у меня есть время думать о чем-то другом.

- Я слишком хорошо знаю тебя, Маргарет. Если ты стремишься к чему-то, то прилагаешь все силы, чтобы этого добиться. Вот откуда Страсть.

В задумчивости она оглянулась на отражение и мысленно поблагодарила зеркала, что Страсть не повторяла внешность того, о ком Рита пыталась в последнее время пореже думать. Но плохо получалось.

Отражение, высокая брюнетка с точеной фигурой, волосами, убранными в конский хвост, и стервозным взглядом, откровенно скучало - в комнате было некому строить глазки.

- Скажи, отец, почему ты пошел в Гвардию? - неожиданно спросила Рита.

- Старая история. Быльем уже все поросло, - нахмурился капитан, давая понять, что разговор на эту тему продолжать не намерен.

- Мне очень важно знать это. Иначе бы не спросила.

Рита не отвела глаз, готовая выдержать тяжелый взгляд отца.

- Для чего? - взгляд отца вопреки её ожиданиям не был тяжелым, скорее печальным и усталым.

- Я хочу понять, что заставляет служить Ему..

- Зачем? - спросил он вновь.

Рита помолчала немного.

- Если бы хотя бы Аквилон.. - словно самой себе сказала она. - или Наваль.. Этот чертов город, столица, как шахматное поле. И пока ты расставляешь фигуры, пытаешься поймать баланс между черными и белыми, забываешь: еще есть серые. И все твои начинания рушатся, как карточный домик. Мне нужно найти способ управлять этим городом.

А не быть статистом на бургомистерском кресле.

- Ты не ответила на мой вопрос, дочка, - голос капитана стал строгим и тихим.

- Он сказал, - Рита сжала зубы, чтобы не пустить в голос слезы при воспоминании о том дне, - он сказал, что я не смогу быть полезной городу, пока не стану его бургомистром. Ты единственный, папа, кто может объяснить мне, что это значит.

- Плохой из меня толкователь слов Хаоса, - капитан в один миг словно стал на десять лет старше, - и советчик в этом деле плохой. Как отец, я должен сказать тебе, чтобы ты держалась от него подальше. Как военный я должен сказать тебе, что присяга бургомистра нарушена быть не должна. Как Гвардеец я должен сказать тебе, что это честь - служить ему. Как человек Хаоса я должен сказать тебе, что надо научиться доверять ему. Какой ответ ты бы приняла?

- Ни один из них, пока не узнаю, почему.

- Потому что он не любит, когда кто-то сомневается в его решениях, - он машинально поднял руку на уровень сердца, но спохватился достаточно быстро.

- Это я уже поняла.

Быстрыми шагами она мерила расстояние от стены до стены. В узком зеркале ее двойник то исчезал, то появлялся, когда Рита проходила мимо, хмуря брови на зеркало как на напоминание.

- Что, если, не рассказав мне об этом сегодня, завтра ты получишь ужасные новости из столицы, а может, и такую же газету - как тогда. Баланс сил слишком нарушен, а Он не даст усилиться тем, кому не доверяет.

- Не рассказав о чем?

- Почему ты пошел в Гвардию? - повторила Рита.

Капитан отрицательно покачал головой в ответ:

- Это только между мной и Лордом. Так и останется.

- Не говори маме, что я приезжала.

Она вышла на крыльцо. Дождь и ветер. Ночь. Все, что нужно, чтобы скрыть слезы.

Так похожи. Отец и самый щедрый господин. Ее слова рассыпаются на буквы, сталкиваясь с зеркальным стеклом. Отскакивают, не задевают, не проникают внутрь. Угол падения равен углу отражения. Что бы она ни сказала. Что бы ни сделала. Одно и то же в ответ. Холодное серебро.

Поваленное дерево преградило ей дорогу. Шенкель, посыл. "Прыгай, Командор, прыгай. Я тоже прыгаю, когда скажут. Как и ты. ..Но ты хотя бы видишь дерево".

Светящиеся теплым окна приближающегося города не порадовали Риту. Ее дом был позади. А перед ней - ее камера, только размером со всю столицу. В очередной раз с досадой подумала, сейчас бы уехать, или уплыть куда-нибудь далеко-далеко. И снова забыла про эти мысли, как только копыта коня застучали по деревянному настилу моста.

Прислуга в доме в переулке Пастера заперлась на кухне и прислушивалась с опаской к крикам, доносящимся из-за стены.

- Где тебя носило столько времени, черт тебя подери, когда ты был так нужен мне в городе?!

Звон. Видимо, кто-то запустил в стену кочергой.

- Не поверите, на экскурсии по нашим северным просторам..

- Где?? - от голоса баронессы, будь она не за дверью, раскололась бы сейчас парочка стаканов.

- Думаю, об этом лучше поговорить в кабинете. И не так громко, миледи.

- Я тебе покажу не так громко! - продолжала бушевать баронесса, - изволь объясниться немедленно! Иначе, клянусь мраком, я тебя... Звук бьющегося стекла.

Когда из-за двери раздался лязг, горничная не выдержала и приоткрыла дверь.

Баронесса с помощью кочерги отстаивала свою точку зрения. Кристобаль прикрывался андероном, но тот уже надломился, и готов был рассыпаться под ритиными ударами.

- Это связано с честью дамы, - андерон в руках Гато наконец не выдержал, превратившись в две бесполезные половинки.

- Оставить город по такой причине! - баронесса почти настигла безоружного Гато, но тот схватил каминную шпагу и продолжил бой.

- Экскурсия по рудникам, принадлежащим Цеху, того стоила.. - Кристобаль сделал еле уловимое движение кистью, и кочерга из ритиной руки отлетела в дальний конец гостиной. - Вам следует отработать защиту против мандритты. Это очень коварный прием.

Гато положил "оружие" обратно на каминную полку и изящно поклонился. Сделав сердитый полукниксен в ответ, Рита проворчала:

- Ну пойдем, обсудим твоих "экскурсоводов".

Пишет Никта. 23.09.07

Никта прибыла к Коладольскому лесу поздно вечером. Смотритель уже ждал её около своего дома, огромного, каменного, больше похожего на крепость. Никта в очередной раз отметила про себя, что дом Смотрителя выглядел выше и богаче иных домов на Зеркальной.

Но оказалось, что обертка содержанию совсем не соответствовует. Раньше Смотритель никогда не приглашал её войти, все вопросы решались на каменном крыльце дома. А на этот раз он сам открыл перед ней тяжелую дубовую дверь.

Она вошла и замерла в вежливом ожидании, пока хозяин разрешит ей пройти дальше, вглубь просторного темного холла.

Смотритель закрыл за собой дверь и прошел вперед, неся на вытянутой руке зажженный фонарь.

Никта не осмелилась последовать за ним. И как выяснилось не напрасно.

Смотрителя окружили черные рваные тени размером с собаку. Он погладил каждую по голове, причмокивая неприятно. Тени ещё некоторое время покрутились вокруг него, а потом растворились в круге света от фонаря. Только тогда он обернулся и поманил её.

+++

- Мне нужно позвать своих людей, - Никта окинула критическим взглядом помещение на втором этаже, где по всем законам логики должны были бы находиться жилые помещения, а обнаружился ещё один большой пустой темный холл. На полу лежали раненые цеховики.

- Нет, - Смотритель отрицательно покачал головой.

- Но многие ранены серьезно. Если я буду вытаскивать их в одиночку, они могут просто погибнуть.

- Я помогу, - он повел плечом неловко, бросив при этом на Никту колючий, недружелюбный взгляд, - носилки у меня есть.

- Толку-то, - проронила в сторону Никта, а потом только обратилась с вопросом к Смотрителю, - веревка или ремень найдется?

К ручкам носилок с одной стороны был привязан длинный кожаный ремень.

- Пойдешь первая, будешь нести фонарь. Здесь и одной руки достаточно. Держи крепко. Он чужих не любит, - неодобрительно буркнул Смотритель.

Когда им удалось перетащить первого раненого на носилки, Никта накинула ремень на шею, взяла в руку фонарь за кольцо и подняла его высоко перед собой.

Металл начал нагреваться.

- Не урони, - будто поняв, что происходит, предупредил Смотритель, иначе мы все – покойники.

Но как только металл кольца коснулся серебра клейма, жжение исчезло.

Когда они возвращались за очередным раненым, Смотритель хмыкнул полузлорадно и полупечально:

- На что Вы Ему такие? Сопливые да хилые.

- Ну, так не тяжести же он нас таскать заставить намеревался, - парировала Никта зло,- хотя порой, кажется, что лучше бы уж тяжести… - добавила она уже в сторону. Взгляд упал на стекло фонаря. И за своим плечом она увидела в отражении длинную тощую тень.

Пишет Алдара. 23.09.07

Ветер тихо нашептывал слова утешения, перебирая алдарины волосы. На душе у девушки было столь же пусто, сколь на ветвях деревьев, на которых не было ни листьев, ни птиц. Сгустившиеся сумерки чуть горчили на языке, полупрозрачный диск луны понимающе мигал в седом небе. Алдара бродила по дорожкам парка, задыхаясь тем вакуумом, которым были наполнены ее легкие. Замерзшие пальцы крепко сжимали локти, взгляд ударялся о жесткое небо и снова опускался на землю, отталкивающую его не меньше. Такой потерянной не чувствовала себя она уже давно. Только когда не стало тети. Она ходила по совсем другим дорожкам и смотрела в иное небо, более молодое и невоспитанное, которое бестактно улыбалось, думая, что отсутствие траура вызвано неуважением к той, кого уже не было среди живых, хотя у Алдары попросту не было тогда денег на черную одежду. В больнице и казарме она улыбалась больным, персоналу и цеховикам, зная, что не имеет права быть несчастной или усталой: ей было совсем не тяжелее всех. Да и легче было там, теплее - там были люди, пусть и те, кому она не была нужна. Даже если они были дороги ей. Она боялась показываться Ксанфу на глаза: бессонница самодовольно напоминала о себе темными кругами под глазами и бледностью; хандра - погасшим взглядом. Ее было не отличить от нового отражения - Уныния, бесцветной девицы с мышастого цвета волосами, ходившей за ней молчаливой тенью и пугающейся Оптимизма, пышущего радостью от каждого проведенного по эту сторону зеркал дня. Алдара пыталась доказать себе, что у нее не то что ничего не случилось дурного - напротив, все становится на свои места, все налаживается. Зная собственную склонность к самовнушениям, она надеялась, что все образуется, но по-прежнему чувствовала себя не на своем месте, точно постоянно пролетая мимо положения равновесия, как маятник. Иногда она чувствовала - вот оно, ощущение уюта и спокойствия, но тут же все сминалось, рассеивалось, оставалось в выскользнувшем из пальцев мгновении. Оглядываться было бесполезно - ничего не было, ничего, ни впереди, ни в прошлом. Она пыталась разобраться, что же так давит на нее: хмурая погода, тоска по дому, редкие встречи с Ксанфом или тяжелая работа. Путалась в воспоминаниях, как в липкой паутине. Каждый день провожала в парке, мечтая хоть раз встретить в нем рассвет, но неизбежно замерзая и уходя в казарму.

Алдара присела на скамейку. Растирая озябшие ладони, она всматривалась в иссеченную причудливо изломанными ветвями луну. - Холодно? - спросила она в пустоту. - Да, - неожиданно ответил ей иссушенный голос. - Я не думала, что кто-то еще тут может быть в такое время. Алдара опустила взгляд - перед ней стояла пожилая женщина. - Когда-то я гуляла тут с моим будущим мужем, потом с сыном. Теперь я осталась одна - сын в Аквилоне, если ничего с ним там не случилось, муж где-то не здесь… Вы хотите сидеть тут? Алдара подвинулась на край скамьи, но женщина покачала головой. - Вы же замерзнете, лучше ходите. Ходите, пока можете ходить. Дышите этим ледяным воздухом, пока можете. Слушайте этот ветер, пока возможно различать слова. - Ее голос звучал негромко, расплывчато. - Это единственный способ не замерзнуть. Алдара встала и пошла рядом с женщиной по тропинке. Обе молчали. - Меня всегда пугала весна, - наконец, женщина заговорила. - Все появляется из ничего, возрождается из пепла, в то время как я не успеваю за природой - мне же ни шерсть не сменить, ни листвой не покрыться, ни кожу не сбросить. Смешно даже, правда? Есть в что-то неестественное в том, что человек так отдален от не своей жизни. Особенно в городе. Алдара не отвечала ей, перебирая мысленно те несколько весен, которые хоть как-то запали в память. Тепло, солнце, улыбки. Школа. Близящееся лето, когда можно было проводить больше времени с тетей - шить, вышивать, слушать рассказы о маме, учиться танцевать и петь, распугивая птиц. Беззаботное, бесшабашное, бездумное счастье было связано именно с летом, весна же была к нему просто необходимым прологом. - Именно весной ушел муж, весной уехал сын, - женщина не называла ни своего, ни их имени, не спрашивала и алдариного. - Знаете, я, наверное, пойду уже. Поздно. А утром, может быть, принесут письмо от сына… Еще несколько шагов. Молчание. - Счастья вам, - снова заговорила женщина. - Я не знаю, что вас сюда привело в такое время, но счастье никогда не будет лишним. Алдара поняла, что они стоят около выхода из парка. Ветер распелся, обволакивал бессловесным полукриком. - Спасибо, - тихо сказала девушка. - Я надеюсь, вам принесут письмо. Доброй вам ночи. Она замерла на границе парка и города, глядя женщине вслед. Осторожно взвесила две возможные дороги сейчас - из парка или в парк. Вернулась.

Бесконечная круговерть дорожек, несчетные шаги. Слезы, смех, крик. Безлюдно. Бесчеловечно.

Рассвет улыбнулся. Бережно, легкими прикосновениями расправил волосы, вытер слезы. Попыталось улыбнуться и отражение в пруду - испуганными, расширенными глазами. Тени от деревьев встали со скамеек и уступили место людям. Солнце растекалось акварелью по небу. Алдара пропустила перебегавшую через дорожку черную кошку и вышла из парка, улыбаясь.

Пишет Сильвия. 23.09.07

Побороть страх, долгие мучения и наводящие ужас воспоминания:. На все это способен человек, когда он возвращается домой, где его окружают родные и близкие люди, где всё излучает любовь и понимание. В этой благоприятной среде заново возрождаются прежние чувства и отношения. Любовь и желание помочь выступают здесь как необходимое лекарство, чтобы излечить больного и вновь поставить его на тот жизненный путь, с которого он свернул по чистой случайности, либо из-за чей-то нечестной игры. А может, это действительно то, что уготовано для него судьбой? Все испытания, потери и страдания – лишь препятствия, которые человек должен был преодолеть, чтобы возродиться в новом, более высоком качестве. Очень многое мы начинаем понимать тогда, когда проходим огонь и воду, узнаем противоположное - и в этом случае старые, уже наполовину забытые ценности предстают перед нами в новом качестве. Человек духовно обогащается, становится более требовательным к себе и понимающим по отношению к другим людям. Так и произошло с Тиасом Карпатри. Сначала он ничего не понимал, не узнавал дочь, знакомые и родные места. Долгое заточение на рудниках, пережитый обман и потеря жены оставили свои зловещий след в его душе. Он боролся, пытался бороться, насколько хватало сил. Но существовала высшая сила, которая каждую такую попытку вырывала с корнем, оставляя пустое место и кровоточащую рану. Не хватало любви, ласки, понимания.: И вот наступил тот день, которого Тиас не забудет никогда. Это был день его освобождения, день встречи со своей дочерью, которую он уже не надеялся больше увидеть. Тиас изменился, и этого не могла не заметить Сильвия. В ее глазах он увидел радость встречи с ним и страх, порожденный его видом, той внешней оболочкой, которая осталась после стольких лет заточения.

Время - лучший лекарь для тяжелых и глубоких ран. Медленно, но основательно, старые обиды и мучения забываются, а причинившие их люди - прощаются. Вот и Тиас Карпатри постепенно стал привыкать к своему новому статусу - статусу свободного человека. Прошло всего несколько недель после их приезда, а он уже уверенно перемещался по дому и саду; к Тиасу снова вернулась членораздельная речь, он стал иногда разговаривать с Сильвией. Но такие беседы не были долгими. Отец не хотел, чтобы дочь узнала все, что творилось на рудниках на самом деле, поэтому всякий раз, когда Сильвия в своих вопросах доходила до опасной черты, Тиас замолкал, показывая, что ему больно вспоминать об этом. Сильвия и не расспрашивала дальше, боясь потревожить итак слабое здоровье отца. Она работала весь день, так как впервые за долгое время ей из фирмы пришло сразу два заказа: ещё одно кафе и частный заказ - оформить внутреннее убранство богатого особняка на Зеркальной. Сильвия полностью погрузилась в работу, одновременно присматривая за отцом. У него начали появляться отражения, которые далеко не всегда находили общий язык с отражениями Сильвии. Тиас предложил сделать для них отдельный домик в глубине сада, но Сильвия строго запретила отцу делать сейчас такую тяжелую физическую работу.

***

Однажды утром раздался стук в дверь. Сильвия, чтобы не разбудить отца, тихо подошла к двери и еле слышно спросила:

- Кто там?

Ответ не заставил себя ждать:

- Сильвия, это мы, - от наполнившей её радости она чуть вскрикнула.

Это был Кристобаль! Он вернулся в Эйзоптрос, значит, его выпустили из тюрьмы и он невиновен. Обрадованная столь поспешными выводами, Сильвия поспешила открыть дверь. Но на пороге был не только Кристобаль. С ним была спутница, укутанная в дорожный плащ. Она напоминала Сильвии человека, которого та и не надеялась больше увидеть. Это была её мать. Осунувшееся лицо, впалые щеки, тонкие и худые пальцы на руках. Минуту мать и дочь не отрываясь смотрели друг на друга. Как будто не могли поверить в то, что видят перед собой человека, с которым навсегда простились когда-то в другой жизни. Наконец, осознав, что это все происходит сейчас, они кинулись навстречу друг другу, и их минутное молчание закончилось крепкими объятиями.

- Мама!

- Дочка!

Никто не осмеливался прервать их. Слишком долгой была разлука, чтобы теперь говорить о чем-либо. Отражения столпились в комнате, молча наблюдая за происходящим. Даже Волнение - новое отражение Сильвии, не могло найти слов, чтобы выразить все свои эмоции. Большое количество людей и отражений разбудили отца Сильвии. Он пробился через толпу отражений и увидел обнимающихся мать и дочь. У обеих из глаз текли слезы счастья. Они обернулись на звук его шагов.

- Неужели: это он, - смогла произнести мать Сильвии.

- Он, мама, он. Мы снова все вместе.

Тиас-мастер молча подошел к ним и обнял своих самых дорогих и близких людей. Кристобаль и отражения оставались немыми свидетелями воссоединения семьи. Они сделали все, что было в их силах. Теперь оставалось отойти на второй план и радоваться вместе с ними.

***

Этим вечером вся семья была в сборе. Впервые после стольких лет в доме царили уют и спокойствие. Все были счастливы. За большим обеденным столом сидели все отражения, Сильвия, Тиас, Виолетта и Кристобаль. На столе было много различных блюд и кулинарных шедевров, которые могли сотворить только Сильвия и Виолетта. Это был праздничный ужин в честь всех только что прибывших членов семьи. После первой встречи родители и дочь дали волю переполнявшим их чувствам и пытались сразу узнать все, что с ними произошло за последние годы. В самый разгар веселья Сильвия пошла на кухню. В этот момент Кристобаль совсем незаметно проследовал за ней.

- Я очень рад, что вы снова вместе, - от его неожиданной реплики Сильвия чуть не уронила тарелку.

- Кристобаль, я не знаю, как отблагодарить тебя. Я так счастлива!

- Не надо. То, что ты счастлива - это уже бесценная награда для меня. Я хотел спросить, не нашлась ли Меган?

- Нет. Как будто испарилась. Её так никто и не видел.

- Понятно.

- Кристобаль, как ты смог освободиться. Тебя выпустили?

Этот вопрос Гато ждал уже давно.

- Это длинная история. Давай, я расскажу её завтра, когда улягутся все страсти. Хорошо?

Из комнаты доносится голос Тиаса. Он звал Кристобаля, и тот поспешил к нему. Сильвия долго смотрела ему в след, размышляя над его последними словами. Почему завтра, а не сейчас? Впрочем, он не отказался рассказывать, и это успокоило Сильвию. Она посмотрела в висящее на кухне зеркало и вышла к празднующим.

Пишет Эретри.23.09.07

Стекло смотрело. Холодея в руках. Привычно умирая, спокойно бледнея. Надпись белела под солнцем, таяла. Тихо звенела, почти говорила. Но - умирала. Вместе со звуком.

Скоро и стало тихо совсем, темно под палящим солнцем. Огромная тень вокруг и повсюду. А на небе – ни тучи, ни облака…

Эретри положила зеркальце на землю, выпрямилась. Всё так же лучи жгли глаза, несмотря на эту странную тень. Ничто не изменилось, ничто не исчезло.

Она попыталась закрыть лицо от жестокого света руками.

«Но ведь это неправда»

Что неправда? Ты видела, слышала всё. Ха-ос. Он ложь не бросает на ветер. Да. И здесь он не мог солгать.

«Но это неправда» Конечно, неправда. Конечно-конечно. Да, всё неправда. На этот раз. Да, разумеется.

«Ты никогда не умрешь» Никогда?

Эретри опустила руки. Тень исчезла.

Девушка оглянулась назад. Кориотта. Нет, не вернуться, нельзя возвращаться.

Посмотрела вперед. Эйзоптрос. Ждет.

И она пошла по дороге снова. Оставив медальон на земле.

Недолго пришлось идти в одиночку, скоро, словно из пыли, выросла фигура человека. Сидевшего на земле. Неподвижной тенью сидевшего. Склонившего голову едва ли не к самой груди.

Ну и ладно, что человек.

Эретри безучастно прошагала мимо. Но тут фигура точно ожила, шевельнула пальцами, приподняла голову. То был старик, тощий и дряхлый. Он почему-то с земли не вставал. Сидел, словно связанный по рукам и ногам. И хныкал, как малый ребенок.

- Эй-эй, – протянул он руку. – Эй, ты, помоги же… Помоги мне подняться, ну. Я не могу идти, ты разве не видишь?

Эретри и вправду не видела. Она вообще не смотрела ни в его сторону, ни вперед, ни под ноги. Просто шла.

Но всё же что-то заставило её остановиться. Посмотреть заставило. И зря. Отвернуться захотелось сейчас же.

Старик был отражением. Ясно по глазам. Но это не важно. Он был одноногим. И даже не культя – вместо ноги. Просто – пусто, просто нет ноги, нет ничего, как будто не было с самого «рождения».

Эретри сглотнула. Пересохшему горлу хотелось звука. Хотелось слов, любых, самых разных. Острая жажда поговорить.

- Отражение… - устало и безразлично Эр наблюдала за бледной тенью, ползущей от спины старика, - Я не помогу тебе, понимаешь? Я слишком слабая, отражение. Не знаю, зачем идти, куда идти. Ни плакать, ни смеяться… даже этого я не могу. Я – одна.

- Не ври, - старик перебил её жестоко, не желая даже и слушать. - Вы, люди, чаще плачете через силу, чем искренне смеетесь. Не ври, что не можешь. Сплошной обман. Вы, люди, сильны. Сильны в обмане. Меня вот зовут Непреклонность, но даже я не умею обманывать по-человечески твердо и без раздумий…

Эретри уже шагала от него прочь. Тень качалась в песке, словно чужая.

- До свидания.

- Ха, человек, - с завистью сказал ей вслед Непреклонность. – Зеркалом тебе дорога. Смотри только, не поскользнись, не упади, одна-одинешенька.

Он засмеялся беззвучно, когда далекая тень сперва замерла, а затем стала приближаться неспешно. Возвращаясь.

……………… Две фигуры, две тени ковыляли теперь под горячим высоким небом. Одна опиралась на плечо другой, с трудом переставляя единственную ногу. Медленно, слишком медленно…

И всё же, как ни странно, Эретри, поддерживая Непреклонность, брела куда быстрее, чем в одиночку.

Сначала ей казалось, она упадет, не сделает и шага. Тяжело было идти, и так ослабевшей, да ещё таща отражение. Старое, ущербное отражение. И совершенно никчемное к тому же.

Но потом постепенно шаг почему-то стал тверже, выровнялось дыхание. Эретри уже не боялась упасть. Не боялась, потому что знала, что не позволит себе. Ведь иначе упадет и этот калека. А Эр вряд ли вторично поможет ему подняться…

Нет-нет, тогда уж легче идти. Продолжать...

…………………….

Солнце было уже у горизонта, когда они подошли к воротам Эйзоптроса. Слепящим усталые глаза даже при вечернем свете.

- Послушай-ка… Эй! – Непреклонность хрипло бормотал у самого уха. – Что толку идти прямо в город? Эвон! Какие-никакие, а зеркала, хоть и стены…

Эретри вытерла со лба пот, равнодушно отмечая про себя, что не хочет даже поднять взгляда.

- Не видно отражений. Нам надо в Эйзоптрос.

Калека усмехнулся.

- Ну да, ну конечно… Слепая ты, и поводырь тебе нужен.

Но стены действительно упрямо не отражали, отказывались отражать. Видно, не для каждого прохожего они были построены. И не каждого город ждал.

……….

Непреклонность Эретри оставила, едва очутившись по ту сторону ворот. Он и не протестовал даже, прислонился к перилам старой лестницы, замолчал. Настал черед Эйзоптроса. Ему нельзя мешать. Злая началась игра. Эретри искала, Эретри металась от зеркала к зеркалу, но все они прятались от неё. Или отворачивались.

Стоило ей подойти к окну чьего-то дома, чтобы заглянуть с улицы в зеркало прихожей, как ставни захлопывались, будто сами собой. Стоило повернуться к зеркальной витрине, как та уже была занавешена на ночь. Уличные зеркала, как нарочно, куда-то пропали в этой части города. Да и жители словно пораньше решили лечь спать: ни души вокруг. Никого, у кого можно было бы выпросить зеркальце на минуту… Город забавлялся. Он вел её именно к ТОЙ улице. К ТЕМ зеркалам. Ему сейчас неинтересны были прочие. Они помешали бы игре…

…Улица нашлась слишком скоро. Зеркала в ней стояли по обе стороны от дороги, вымощенной серой плиткой. Блики света бегали от одного к другому, будто шла здесь неслышная беседа.

А посреди дороги окруженная низкой оградой, лежала небольшая груда камней. Приблизившись, Эретри увидела, как хороши, как отлично подобраны эти камни: один к одному, все гладкие. Не большие, но и не маленькие. Каждый из них так и просится в руку. Кажется, прыгнет в ладонь, стоит лишь захотеть… Зачем они тут, камни у зеркал?.. Эр машинально взяла один. Она ничего не хотела делать: ни брать его, ни швырять тем более. Просто сжала камень в руке, почему-то с ним было уверенней.

- Которое из вас? – Эретри оглядела зеркала, повторяя вопрос шепотом, всё тише и тише.

Всё так же – блики от стекла к стеклу. Только быстрее забегали, точно от смеха.

Камень вдруг выскользнул из руки и, мелькая обтесанными боками, подкатился, как живой, к одному из зеркал. Он коснулся рамы, и глухо, жалобно стекло ответило на это прикосновение. И чуть посветлело оно, перестало сверкать.

Не было больше сомнений.

Сердце не забилось быстрее, когда Эретри встала возле этого зеркала. Сейчас, она знала, её видят и слышат по ту сторону.

- Вернись. Не верь ему. У тебя есть имя. И ты не можешь остаться там. Понимаешь? Даже он это знает, но напугать пытается. Только человек сложнее, а он слишком прост… Ты слышишь, ты слышишь? Кто он такой? Что он такое? Названий - много. Прозвищ у него много, он знает. Но имени нет. Ты понимаешь?

Это я, Эретри. Я здесь, у зеркала. Я в Эйзоптросе, слышишь, в Эйзоптросе… Я…

Вдруг стало трудно говорить. Потемнело в глазах. Покачнувшись, девушка прижала ладони к холодному стеклу.

- Пусть я… отражение, - будто во сне, она всё шептала, шептала, шептала, - Сильное, стойкое. Какое-нибудь. Я – отражение, я – отражение…

Пишет Ксанф. 23.09.07

Большие деревянные часы пробили трижды. В коридоре заскрипели половицы, ржавые петли дверей взвизгнули от сквозняка – это холодные каменные стены больницы тяжелым вздохом ответили на громкий бой и снова заснули. Ксанф коротал ночь не в новом кабинете главврача. Он вернулся в свой старый полуподвальчик, в котором жил последние полгода. Здесь лучше думалось. Маленькая свеча на столе согревала теплым дыханием, когда юноша протягивал к ней пальцы. Не спалось. Новая пациетка не давала покоя уже третий день. Это была молодая девушка, с огромными хрустальными глазами и прозрачной кожей. В свои 18 она весила всего 37 килограммов и казалась привидением. Ее привели в полуобморочном состоянии четыре дня назад, после непродолжительного осмотра Ксанф с уверенностью сделал выводы, что девушка совсем недавно потеряла ребенка, и это была вынужденная мера. И если физическое состояние не внушало серьезных опасений, то душевное приводило в ужас. Бедное существо практически не отзывалось и не разговаривало, за нее говорил только взгляд, руки дрожали, зрачки слабо реагировали на яркий свет; девушка отказывалась есть, но пила воду. Не спала. Женщина, которая ее привела, сообщила только имя и возраст, сказала, что навещать больную вряд ли будут, и ушла. Ксанф сутки провел у постели больной, пытаясь понять хоть что – то о ее психологическом состоянии, составить анамнез, но хороших результатов это не дало. Человек увядал на глазах. Больше всего Ксанфа пугало, что у девушки не появилось еще ни одного отражения. Сегодня Ксанф перевел больную в отдельную палату, попросив поставить там побольше зеркал. Врач надеялся хотя бы по отражениям узнать немного о ситуации, но пока ничего не менялось. Между тем состояние больной вот уже какой час было стабильно критическим.

Двумя пальцами Ксанф затушил изгибающийся огонек свечи – рассвет. Равнодушный взгляд зеркала на стене отразил все движения с привычной точностью.

- Хозяин, мне очень нужны ее отражения. Я должен понять, что произошло. Помогите. Пожалуйста.

Стеклянная поверхность не проявила участия. Ксанф аккуратно задернул штору на большом зеркале и отправился на утренний обход.

Пишет Анастасиус. 23.09.07

Тяжело следить за временем, когда дни тянутся как резина и мало чем отличаются друг от друга. Анастасиусу казалось, что он всё больше стареет и, подходя утром к зеркалу, он каждый раз ожидал увидеть незнакомое сухое лицо. Но из зеркала на него по-прежнему смотрел высокий молодой человек, правда, немного бледный и с тусклыми глазами. Причину своей постоянной тоски, не отпускавшей ни на минуту, Тас назвать не мог. После возвращения ему перестала быть интересной его прошлая деятельность, работа с Детским центром, но он пытался скрыть равнодушие. Остальные были так увлечены новым проектом, что не заметили перемены в начальнике. В Центре упорядочилось расписание кружков, были подобраны руководители, дети были разделены на группы; поэтому и казалось, что всё продолжает идти по плану. Парадокс был в том, что плана никакого не было и Анастасиус даже толком не подготовил программу мероприятий, посвященных детскому празднику в следующем месяце. Её следовало обсудить и на всеобщем собрании, но и его Тас никак не мог провести. Его бездейственность можно было бы объяснить ленью, но это было бы грубым упрощением. Он просто не мог заставить себя сосредоточиться на деле, словно перегорел внутри, мысли об Оливии приводили его в отчаяние, а когда он пытался думать о чём-то другом, всплывали только неприятные сцены из прошлого. Анастасиус продолжал искать успокоения в парке, который находился недалеко от Центральной площади. Были последние тёплые дни в этом году. Деревья в парке стояли уже готовые к осени, которая вот-вот должна была разразиться дождями и сильными ветрами. Тор гулял с хозяином, иногда такой же грустный и апатичный, а иногда весёлый и беззаботный. Он брал в зубы чёрную, пахнущую сырой землёй палку и просил Таса поиграть с ним, на что тот соглашался редко.

Анастасиус садился на обшарпанную скамейку, разглядывал желтоватые листья, которыми был усыпан парк, и машинально гладил пса по голове. Иногда его рука касалась ошейника, тогда Тасу вспоминался тот жуткий вечер, когда сгорел дотла его зеркальный магазин. Он вернул себе посредника, но виновных так и не нашли. Теперь, когда он смотрит на Детский центр, ему часто мерещится здание, охваченное пламенем. Этот грустный мираж упорно доказывал ему, что и детский дом-сказка был затеян зря. Ничего у него не выходило. Потом мысли опять возвращались к пропавшей невесте.

Что скажет он Оливии, если она найдётся? Почему он столько времени не мог её разыскать, хоть и чувствует, что она где-то рядом? Ветер иногда доносит аромат её духов, он оборачивается в надежде увидеть знакомую, дорогую сердцу фигуру, но видит лишь цветочницу из соседнего квартала…

- Что значит без приглашения не впускаете? Загляните, пожалуйста, в книгу гостей города. Я зарегистрировалась ещё полгода назад.

Страж недовольно осмотрел попрошайку. Платье в пыли, грязно-рыжие волосы, башмаки стоптаны, в исцарапанной руке держит мешочек, из которого холодом поблёскивает зеркало… или его осколки? Да, помнится, всё ходил один сумасшедший, носил в город разбитые зеркала. Был приказ всегда впускать его и провожать до закусочной «Мрак». Туда он заходил и исчезал. Никто из смены никогда не замечал, как он выходил из города, но каждый месяц этот тип снова появлялся у ворот и требовал, чтобы его впустили. Теперь, видимо, нервы им портить будет эта новенькая.

Ворота, издав привычный визг, открылись.

- Куда пошла? Тебе за этот высокий дом, в закусочную нужно. И не попрошайничай в городе, запрещено, слышишь?

Оливия послушно направилась в закусочную. Она не знала, почему стражник направил её туда. Ведь денег на еду у неё всё равно не было.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 07.10.07

Алина

Дождь, казалось, следовал за ней по пятам.

Для маленькой девочки в большом городе дождь не самый хороший спутник.

Докучливый и неприятный.

Денег осталось только на один ночлег да один ужин.

Даже домой пришлось бы добираться на своих двоих.

Домой, однако, Алине возвращаться совсем не хотелось.

Досадно было, что после разговора с директором школы, мечта получить достойное образование растаяла как дым.

Диспетчер школы выдал ей желтый картонный квадрат, на котором был официальный отказ в зачислении в школу Эйзоптроса.

Данный документ означал, что теперь её имя было внесено в специальный реестр.

Другими словами, пробовать поступить в школу ещё раз Алина уже не могла.

Да и дорога в Университет Эйзоптроса с подобным желтым билетом теперь была закрыта.

Девочка сидела на краю жесткой кровати в неуютном номере гостиницы, держа на раскрытых ладонях крушение мечты и надежды.

Дождевые капли стекали по оконному стеклу.

День следующий начался для неё с поиска работы.

Добрых людей в городе оказалось не так много, как она предполагала.

Даже в провонявшей насквозь кожевенной мастерской отказались её взять в ученицы.

Девочке посоветовали там обратиться к стражникам Эйзоптроса.

Давно уже все привыкли все к тому, что в страже никто долго не задерживался.

Делать было нечего, Алина пошла устраиваться на службу в стражнический корпус.

- Договор заключается на пожизненную службу, - предупредил её будущий начальник, - новое правило, - добавил он, заметив изумленный взгляд девочки, - сокращаем текучку кадров.

- Да как же такое возможно?! – возмутилась Алина, - рабство какое-то!

- Дело твое, - пожал плечами стражник, - только с такой биографией ты вряд ли когда-нибудь в Эйзоптросе найдешь лучшую работу.

- Давайте хотя бы на десять лет! – предложила Алина.

- Давай! – согласился стражник, подсовывая ей на подпись договор.

Девочка подписала бумагу, стражник скрепил собственной подписью и печатью.

- Деньги получишь завтра, - приторная вежливость исчезла, уступив место кислому недовольству, как только договор был подписан, - иди в стражническую, там тебе расскажут, что делать будешь.

День потянулся за днем.

Дождь по-прежнему сопровождал её в каждом дежурстве на крепостной стене.

Дождь мешал её хорошо выполнять работу, которую ей поручили. Дождь мешал её считать аллигаторов.

День за днем.

Должностные обязанности, в которые собственно входило помимо наблюдения за изменением численности популяции аллигаторов ещё несколько не самых приятных занятий вроде чистки обуви стражников и уборки в подведомственных помещениях, были повинны в том, что вторым отражением девушки в Эйзоптросе стала милая, улыбчивая дамочка средних лет.

ДРУЖЕЛЮБИЕ

Анастасиус

Прошли мимо друг друга и не заметили.

Словно две тени.

Анастасиус обернулся на ходу, почувствовал прикосновение к душе, которую давно знал, давно потерял.

Лив обернулась, не останавливаясь, не сбивая шаг: она торопилась в Мрак. В ладонях дрожали нетерпеливым жгучим огнем черные осколки.

- Ты… - Анастасиус продолжал идти в прежнем направлении.

- Я… - Оливия стремительно удалялась от него.

- Лив! – крикнул в отчаянии Анастасиус. И словно разбилось время на осколки.

Мир замер.

Остались только они. Двое в городе.

ЭГОИЗМ меняется на БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ

Ксанф

ЦИНИЗМ меняется на МУДРОСТЬ

Эретри

Кто-то накрыл её ладони своими теплыми ладонями. Она не смела открыть глаза.

- Прости, - голос был родным, - прости. Должен был сказать… Испугался, вдруг не успею. Вот и ушел, не попрощавшись.

Эретри задрожала всем телом.

- Он сказал, - Ринн склонился к ней и прошептал на ухо, - что ты попросила за меня.

На стеклянной поверхности светлым кружком отразилось теплое дыхание Ринна.

- Он сказал, что не возьмет меня обратно никогда. Не сделает отражением, - Ринн обнял Эретри за плечи.

Зеркало по-прежнему отражало только их дыхание.

- Он сказал, что я могу остаться с тобой, - молодой человек поцеловал её в макушку, - чтобы оберегать и заботиться о тебе.

- Сто лет? – горько усмехнулась Эретри.

- Столь долго, сколь долго ты будешь во мне нуждаться. Так он сказал, - ответил Ринн.

- А если… - она обернулась.

Он коснулся кончиками пальцев её губ и покачал головой:

- Не нужно. Если – плохое слово.

- Почему он передумал? – Эретри отклонилась немного назад.

- Потому что ты попросила.

Ринн обернулся. Эретри увидела в зеркале, что он смотрит на сухонькую старушку, стоящую напротив, на другой стороне улицы.

Эретри обернулась:

- Кто это?

- Мое отражение, - улыбнувшись ей, мягко ответил Ринн, - Забывчивость.

ТРУСОСТЬ меняется на НЕВЕРИЕ

Алдара

Краем глаза она заметила движение в уличных зеркалах. Словно кто-то стремительно шел параллельно с ней, с той стороны стекла. Алдара остановилась. Отражение же её продолжило стремительное движение. И остановилось, смутившись, на секунду позже хозяйки. Алдара, к своему изумлению, не испугалась этой странности. Заинтересовалась, скорее. Страха не было вовсе. Отражение, передразнив её, склонило голову набок и несколько раз хлопнуло ресницами. Алдара ещё несколько раз попыталась поймать отражение, застать врасплох. Но отражение исправно повторяло за ней все. Но когда она уже отчаялась и махнула на отражение рукой безнадежно, отражение вдруг коснулось раскрытой ладонью стекла. Серебряный узор украшал кожу её зазеркального двойника. Алдара подошла поближе.

- Попроси, - беззвучно сказало отражение, - он защитит. Он позаботится о тебе.

ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ меняется на ЭНЕРГИЧНОСТЬ

Сильвия

ИСКРЕННОСТЬ меняется на НЕДОВОЛЬСТВО

Рита

СОГЛАСИЕ меняется на ВЗДОРНОСТЬ

Никта

Она валилась с ног от усталости. На ногах держало только осознание того, что все было не напрасно. Ей не терпелось рассказать Тасу, о том, что она спасла много жизней. Очень хотелось, чтобы он мог гордиться ею…

…Она едва успела отклониться назад, скрыться за углом дома…

Анастасиус разговаривал с нищенкой. В которой Никте с трудом, но все-таки удалось узнать девушку, с которой Тас был на балу у Хаоса. Она осторожно выглянула из-за угла.

Прикосновение. Улыбка. Участие во взгляде.

Никта с мрачной жадностью ловила каждое движение. Каждую эмоцию.

…Они ушли…

Она продолжала ещё какое-то время стоять, прислонившись спиной к зеркальной стене. А потом медленно сползла по ней на тротуар.

Закрыла лицо рукой. И сидела так. Долго-долго. Пока рядом с ней на брусчатку не опустилась ДОВЕРИЕ.

Пишет Рита. 18.10.07

С чего началось утро в тот день? Его голос позвал: - Рита, вставай, нас ждут великие дела. - Ну какие еще дела.. – она приоткрыла один глаз и удивилась: простыни красные. И пол, и столик рядом с кроватью – все покрыто лепестками красных роз. - Ты опустошил оранжерею? - Еще нет. С днем рождения! – он протянул ей красную розу, огромную, со звездчатыми лепестками, многогранную, словно лордова печать. Самый лучший день – тот, что начинается с его взгляда, полного страсти. Самый лучший день – тот, что начинается с его поцелуя. Неважно, день рождения или обычный, как все остальные в году. - Я хочу тебе кое-что показать. Сам поседлал лошадей. Она прекрасно знала, что долгие конные прогулки не доставляют ему большого удовольствия. В то время, как ее хлебом не корми – дай порассекать по полям. Особенно утром. Особенно наперегонки. Чудесный день. Через несколько часов они остановились около каскада прудов. Неподалеку шумел водопад. - Почему я не помню этого места в наших владениях? Хотя весной проезжала здесь сотню раз. Так красиво! Я бы непременно запомнила. - Будем считать, что природа сделала подарок к твоему дню рождения. Не без моего участия, - он улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Почти задохнувшись от восторга: - Это сделал ты?! - У меня были помощники. - И в пруду – мои любимые лилии! Ты волшебник! - А за водопадом находится грот, и там нас ждет завтрак. Вернее, - он взглянул на часы, - скорее уже обед. - Ты и правда волшебник, Тео..

Рита открыла глаза широко-широко и зажала себе ладонью рот, чтобы не закричать. Сон. Один-в-один, как все было два года назад, в ее день рождения. Ну почему нельзя остаться во сне навсегда?.. Только рассветало. В доме все спали. Она предупредила накануне Гато, что не желает, чтоб ей напоминали о дате. А магистратские подхалимы, к счастью, не успели выяснить, когда этот «светлый день».

В кабинет бургомистра Рита позволила войти только Умиротворению. Остальных отражений с помощью Рэйс разослала ратманам и советникам. Особенно удачной ей показалась шутка со Страстью – не без удовольствия Рита представила, как пожилой ратман по финансам будет отбиваться от этой особы квартальным отчетом. Баронесса разбирала почту, а Умиротворение сидел на подоконнике. - Второй час тебя на площади караулит. - Я знаю. – Она почувствовала раздражение. Что даже этот, зеркальный, углядел. И некую досаду за Хассана. Будь его кожа светлее, ни за что бы не заметить – ни она бы не смогла, ни отражение. Было далеко за полдень, когда он не выдержал. - К Вам посетитель, - доложил секретарь. Она только кивнула в ответ. Когда он вошел, Рита в очередной раз подумала, как же он красив. Но даже его огненный взгляд темных глаз она могла выдержать, и заставить первым отвести глаза. Пусть на миг, но.. - Я пришел, чтобы поздравить тебя.. - Не нужно, я не люблю этот день. - Прости, я не знал. - Теперь знаешь. - Тогда не примешь ли ты мое приглашение просто так, вне зависимости от даты? - У меня очень много дел. Извини. «Завтра точно отразится или Вежливость, или Правдивость», - подумала она, глядя мимо Хассана в зеркало на противоположной стене. - Мне скоро придется покинуть твой город, Бора. - Дела на востоке? – с усмешкой спросила она. В отместку. «Ага, мой город, как же. Ничуть он не мой, и ты прекрасно это знаешь!» - Да, на востоке. На секунду его взгляд затуманился, словно моря Эгираны встали перед внутренним взором. - Не буду тебя отвлекать. Вижу, что зашел не вовремя. - Рита хотела возразить, но он остановил ее жестом. – Прощай, Бора. Хассан поклонился и вышел. А Рита еще долго смотрела в зеркало на той стене невидящим взглядом.

Знакомый голос заставил ее вздрогнуть. - Ты понимаешь, что дальше может ничего не быть? Не жалеешь? - Мрак тебя возьми, ты Умиротворение. Ты должен умиротворять, а не действовать мне на нервы! Отражение только пожало плечами: - И все же? - Чего тебе надо? – раздраженно спросила она. Особенно ее злило понимание, что отражение транслирует сейчас ее собственные мысли. - Не жалеешь, зная что второго шанса возможно не будет? Рита прикрыла глаза. Это какой-то сюр. Тео, спрашивающий ее, не хочет ли она вернуть Хассана. Насмешка Лорда. «Не дай мне _Лopд сойти с ума, уж лучше посох и сума…» - Я тебе расскажу, что будет. Если все это настоящее, если в этом есть хоть какой-то смысл, у меня будет и второй шанс, и третий. Пусть не сейчас. У меня есть время. Да, у меня есть время.. – Она уже разговаривала не с отражением, а с самой собой.

В одном Рита не обманула Хассана: она постаралась заполнить свой день делами - заботами по максимуму, и дома оказалась почти ночью. Около конюшни ее ждал дежурный берейтор, чем-то изрядно встревоженный. - Юный герцог взял Тезея и уехал в парк прыгать.. - Что, опять? – Рита закатила глаза. В последнее время маленький Виктор совсем отбился от рук. Стал капризным, заносчивым, и никто ему был не указ. А у Риты не хватало времени, чтобы заниматься его воспитанием. - Хотите, я верну его? Заодно преподам хороший урок? – предложил Гато, но Рита только покачала головой. - Я не хочу, чтобы это было с позиций силы. Нет, тут нужно другое.. Кажется, я знаю что.

Найти Виктора в парке не составило труда. Он прыгал на устроенном ею же конкурном поле, тренируясь проходить тройную систему. Видимо, уже не первый час – Тезей был в мыле. Упорный мальчик, молодец. Это плюс. Но думает только о себе, а это минус. Рита направила Командора наперерез и чисто отпрыгала всю систему. - Так нечестно! – обиженно воскликнул Виктор. - А брать без спроса коня и уезжать в то время, когда ты должен десятый сон видеть – честно? - Ничего, скоро я буду прыгать лучше, чем ты! – вызов в глазах, а сам еще толком не научился коня в сбор ставить. - Да ну? Проверим? В знак согласия Виктор поднял коня на дыбы. Баронесса первой проходила маршрут, Виктор – сразу за ней, часто не выдерживая необходимой дистанции между лошадьми. На этом она и решила сыграть. В очередном повороте развернула Командора не на препятствие, а на изгородь, фута на два выше того, что до этого приходилось преодолевать. Рита видела, как побелело лицо мальчика и как он вцепился в повод во время прыжка, но также и сразу же появившуюся гримасу самоуверенности на его лице, когда он понял, что остался в седле. - Думаешь, у тебя всегда будет получаться? - Всегда. - На моих лошадях, заметь. - У меня всегда будут лучшие лошади – я же герцог. - А у Саймона тоже лучшие лошади потому, что он граф какой-нибудь? - Саймон работает у тебя. Иначе бы не видать ему этих лошадей, как своих ушей. - Нет, не все так просто. Он лучший в своем деле. Поэтому так. Ты путаешь причину и следствие. Мальчик встряхнул своими отросшими ниже плеч темными волосами и демонстративно уставился в противоположную от Риты сторону. - Все, Монти, мне надоело, - баронесса называла юного герцога не по имени, а прозвищем, которое очень быстро прижилось и нравилось даже Виктору. – От нас сбегает уже третий учитель. К тому же тебе на самом деле не хватает общения со сверстниками. С понедельника будешь ходить в детский центр. - Куда?! Я не ребенок! Что мне там делать? - Там есть разные возрастные группы. Плюс замечательный директор. И вообще, это не обсуждается.

Пишет Сильвия. 21.10.07

Время течет незаметно: день сменяет ночь, ночь сменяет день. Потом точка отсчета перемещается на недели, месяцы, годы. Так проходит жизнь - плавно и размеренно у одних и бурно и прерывисто у других. Кажется, вот совсем недавно было знаменательное событие, а уже прошел год, два года, десятки лет. После этого ещё много чего произошло и изменилось, однако все равно остаются ценности, традиции, которые не изменяются и переходят из поколение в поколение. К одной из таких традиций относится празднование дня рождения. Этот праздник, наверно, ярче всех других свидетельствует о быстром ходе времени. Мы ждем его, а когда этот день наступает, задумываемся над тем, как скоро мы снова празднуем его. В этом году Сильвия встретила свой День рождения именно так. Правда, она не сильно ждала его, так как привыкла встречать новый год своей жизни в одиночестве. Раньше её отражения поздравляли лишь на словах, не устраивая при этом никаких торжеств и вечеринок, без близких друзей. Когда она проснулась утром, то заметила изменения в своей комнате. Рядом с дверью, на столе, лежала горка разноцветных коробок - подарки к Дню рождения. Она вскочила с дивана и подбежала к коробкам. Самая верхняя принадлежала отцу. Осторожно сняв обертку, Сильвия обнаружила в ней великолепный набор красок, карандашей - в общем, всех тех вещей, которых ей так недоставало в последнее время для работы. Мама подарила замечательный комплект украшений; несколько подарков было и от отражений - при этом каждый говорил о титульном характере отражения: Утешение подарил настойку валерианы, Отчаяние - открытку с весьма пессимистическими взглядами на жизнь, а Благоразумие - собрание сочинений известного мыслителя. Затем Сильвия увидела последний подарок. Он был от Кристобаля. Осторожно распечатав маленькую коробочку, Сильвия тут же поняла, что там находится. Небольшой щелчок - створки коробочки открылись и глазам Сильвии предстало великолепное золотое кольцо с сияющими камнями. Она ещё ни разу не видела такой красоты. Казалось, что кольцо это было изготовлено специально дня неё - так гармонично оно смотрелось на её руке. В этот момент в комнату вошла мать Сильвии: - Доброе утро! Ну как подарки? - взгляд её тут же упал на руку Сильвии. - Какое красивое! Это от кого? - От Кристобаля. Виолетта ничего на это не ответила, но многозначительно подмигнула Сильвии. Значит, не просто из добрых побуждений тот юноша вызволил её из плена. *** Вечером был торжественный ужин в честь Дня рождения. Из приглашенных были только отражения и насколько близких соседок. По этому поводу Виолетта и Сильвия весь день готовили свои кулинарные шедевры, чтобы вечером представить их на суд приглашенных. Когда все уселись за стол, последовал тост от отца Сильвии, в котором он желал своей дочери всего самого лучшего, чего обычно желают в этот день. Затем последовала трапеза. Сильвия за столом была странно молчалива, что про себя отметили почти все гости. Она думала о том, что не смогла найти Кристобаля, чтобы пригласить его на ужин, что нет рядом близкой подруги, что, в конце концов, ей уже 21 год и что надо как-то определиться со своей жизнью и работой - не век же ей перебиваться временными подработками. Изредка она бросала кажущийся счастливым взгляд на всех собравшихся, чтобы ни у кого не осталась сомнения в том, что она скучно провела время. Но вот праздник закончился, гости в очередной раз пожелали Сильвии самого лучшего и разошлись по домам. Закрыв за последним из них дверь, она посмотрела в большое зеркало в гостиной и отправилась спать. Только теперь она поняла, как устала за весь день.

Пишет Алдара. 21.10.07 Совместно с Ксанфом

Алдара замерла, глядя отражению в глаза. Зачарованно следила за линиями на ладони двойника, далеко не все из которых можно было увидеть на ее ладони. Вздрогнула, когда поняла, что не думает сейчас ни о чем - просто пропускает через себя увиденное. - Я не знаю, - заговорила она медленно и размеренно. - Я не могу сделать это не думая, а если я начинаю думать, то я не могу это сделать, - она снова замолчала, понимая, что говорит что-то невнятное, бессвязное. - Я… я буду знать, что я могу это сделать.

Утро выдалось на редкость ясное. Солнце, уже давно не радовавшее жителей Эйзоптроса, сегодня, казалось, решило восполнить эту потерю, значительно повысив всем настроение. Ксанф навестил прежде всего новенькую и даже отметил кое-какие незначительные улучшения в ее состоянии - не дрожали уже тонкие холодные руки, взгляд стал более осознанным, но только отражений у нее по-прежнему не было. Проведя в отдельной палате около часу, юноша сначала отправился в приемное отделение, а затем на общий обход. Хотя в кабинете его ждала куча канцелярских бумажек (с новой должностью прибавились новые заботы, для Ксанфа, к сожалению, совсем неинтересные), заниматься ими не хотелось. Время летело незаметно, но одна мысль не покидала юношу ни на минуту: еще на прошлой неделе Алдара прислала Ксанфу записку с предложением отметить вместе ее день рождения. Такое приглашения было неожиданным, но молодого человека врасплох не застало. Сюжет был готов заранее, просто не к чему было его приурочить. Теперь же все стало довольно просто. Подарок давно выбран с большой любовью, а праздничное настроение пришло само. Вообще дни рождения у Ксанфа ассоциировались всегда с ярким костром, треском сухих веток и запахом сосновой смолы в холодном ночном воздухе. Детские воспоминания, когда на спор бьешь топором гвозди из досок, неумело разводишь огонь, когда руками потом вытаскиваешь дымящуюся картошку из углей, когда босыми ногами осторожно ступаешь по мягким иголкам в сырой земле, возвращаясь домой, и кажется, что утро никогда не наступит… Как же много изменилось, а ведь с последнего дня рождения прошло чуть больше полугода, когда он еще был дома. От алдариного праздника таких событий, конечно, ждать не приходилось, но это ничуть не расстраивало. Еще раз взглянув на свой скромный подарок - толстую вязаную шаль со сложным узором, (разумеется, баклажанового цвета) мягкую на ощупь, огромных размеров, так, что можно было утонуть в ней, и крупную резаную брошь из белого стекла – он со звонким хрустом завернул его в яркую глянцевую бумагу: выглядело солидно. По дороге к алдариному дому Ксанф купил у знакомой цветочницы горшок с веселыми, лиловыми с белой каймой фиалками – они не завянут через неделю, как свежесрезанные розы, и при умелом обращении будут долго радовать глаз. *** В записке Алдара просила зайти за ней после работы в каморку в старом здании. Сейчас она надеялась на то, что Ксанф придет несколько позже, чем она просила, хотя и с некоторой печалью: девушка лихорадочно вертелась перед зеркалом, пытаясь подобрать волосы. Зеркало уже не первый раз за последние дни напомнило ей о странном происшествии в переулке, и это смущало и отвлекало. Хотя справедливости ради следует отметить, что с предпраздничными хлопотами она вспоминала о своем двойнике все реже и реже. Каморку ей снова предоставили после того, как она вернулась в Цех: на крохотное помещение с косым потолком никто даже не покушался. Алдара постаралась сделать помещение чуть-чуть уютнее: окно теперь было занавешено, перед подоконником стояла некрашеная табуретка, а у стенки вот уже второй день стоял неглубокий простенький шкаф, почти не занимавший места. Волосы упорно не поддавались. Алдара пожалела, что расплела после работы косу. Странно, забытое даже ощущение ожидания праздника укоризненно отвернулось от сожаления, и Алдара улыбнулась себе в зеркало, растерянно глядя на запутавшийся в волосах гребень. Стук в дверь был одновременно долгожданным и неуместным. Алдара бросилась к двери и распахнула ее, так и не вытащив гребень из волос.

Ксанф торжественно и даже несколько официально вручил Алдара сверток и горшочек. Домашнему растению Алдара так обрадовалась, что Ксанф взял с себя слово не приходить больше в гости без цветов. Едва только Ксанф перешагнул порог каморки, ему стало тепло и уютно, хотя он и не отдавал себе отчета в том, что дело вовсе не в обстановке. - Замечательно обустроилась, Алдара! - Спасибо, - она поставила горшочек на подоконник, расправив аккуратно нижние листки фиалки, - правда еще не совсем все - хочу переставить шкаф, но все-таки это почти дом, не то что казарма. - Шкаф! Велика проблема! Сейчас сделаем, - с энтузиазмом воскликнул Ксанф. - Еще чего! Сейчас мы чай пить будем, - Алдара махнула в сторону подоконника, на котором стояли небольшой чайник и две чашки. - Ерунда. Давай переставим! Точнее, я переставлю. Это же быстро. - Нет, мы же договорились с тобой - сначала чай. Я и сама со всем могу справиться! Что ты меня за маленькую считаешь. - Ну конечно! Еще ты тут мебель будешь двигать. Я сказал, я все сейчас сделаю. И ни о чем я с тобой не договаривался, - и Ксанф принялся закатывать рукава рубашки. - А ты уже моими вещами распоряжаешься, - Алдара грозно посмотрела на юношу и нахмурила брови, наблюдая, как шкаф медленно выезжает на середину комнаты. - Почему это я должна тебя слушаться? Ксанф выглянул из-за шкафа, перескочил через табуретку и, глядя девушке прямо в глаза, сказал твердо: - Потому что я тебя люблю и хочу о тебе заботиться, а ты мне не даешь. Сделай уж милость, послушайся меня хоть один раз. Алдара вмиг потеряла свой воинственный вид. Она пробовала на вкус осторожно новое слово - «люблю», которое было сказано настолько просто и искренне, что даже комичность ситуации не могла умалить его смысл. Как ни в чем ни бывало юноша продолжил передвигать шкаф. Закончив, он отошел на пару шагов (все равно комната большее расстояние не позволяла) и удовлетворенно осмотрел дело своих рук. - Вот так действительно гораздо лучше. Тебе нравится? Алдара кивнула, чувствуя, что не может сказать ни слова. - Замечательно! - Ксанф оправил рукава, потом пригляделся к Алдаре. - А что у тебя в волосах? Алдара рассеянно подняла руку. - Это гребень. Волосы запутались, - вспыхнула девушка. Она рассеянно дернула гребень, но он не поддавался. Ксанф приблизился к Алдаре. - Можно мне попробовать? - Ты все никак не можешь прекратить мне помогать? - попыталась отшутиться Алдара. Ксанф протянул руку к волосам, начал осторожно перебирать пряди, распутывая гребень. - Я тебе говорил уже, что у тебя прекрасные волосы? - Нет, - Алдара взяла гребень из руки юноши. - До недавних пор они такими не были. - Неправда. Они всегда были такие красивые, - Ксанф покачал головой, глядя девушке в глаза. Алдара смутилась и отвела взгляд. - Давай все-таки попьем чаю! Ой, у меня же даже нет второй табуретки… - Ничего страшного, - Ксанф в два шага оказался у подоконника и сел на краешек. Алдара переставила на табуретку фиалку и примостилась рядом. - И праздничного пирога у меня тоже нет, - улыбнулась девушка застенчиво. - Зато у нас есть праздник, - ответил улыбкой Ксанф, разливая чай. - И мой подарок, - он аккуратно пододвинул сверток к девушке. Алдара покачала головой. - Я хочу растянуть праздник, - засмеялась она. *** Небо расстилалось в лужах, оставшихся после прошедшего днем дождя. Алдара, плечи которой были укутаны в новую шаль, и Ксанф держались за руки. - Тебе не холодно? - заботливо спросил Ксанф. - Даже если я простужусь, ты меня вылечишь, - засмеялась Алдара. - Я бы очень не хотел, чтобы ты простудилась, - Ксанф поправил шаль на плечах у девушки. Так тепло Алдаре не было, наверное, еще никогда. Легкое, ненавязчивое ощущение счастья не слепило глаза и только помогало четче видеть все вокруг. В сумраке резкие и блеклые цвета смягчились, слились, сгладились в одну сизо-лиловую гамму; дрожащий свет, застенчиво выглядывавший из окон, дружелюбно заглядывал в глаза. Полупрозрачная луна расплывалась в темневшем куполе неба. Алдара случайно шагнула чуть левее, и ее плечо соприкоснулось с плечом Ксанфа. Девушка, собиралась уже пояснить, что постоянно сбивается с прямой линии при ходьбе, но потом только улыбнулась и взяла Ксанфа под руку. Вскоре и Ксанфу, и Алдаре стало казаться, что совпадают теперь не только их шаги, но и дыхание. Так же одновременно отразились они в почти незаметном в сумерках оконном зеркале. *** Ксанф и Алдара остановились около пруда, у которого их сиюминутные дороги должны были разойтись. - А теперь я пойду в казарму, - грустно сказала Алдара. - Спасибо тебе. - Нет, не пойдешь. То есть пойдешь, но не сейчас, - Ксанф переминался с ноги на ногу. - А что такое? - спросила Алдара серьезно. - Что-то случилось? - Почти, - Ксанф собирался с мыслями, подбирал слова и в итоге просто сказал пять слов. - Алдара, выходи за меня замуж. Проворный скользкий лунный свет трепетно гладил зеркальную поверхность воды. И вода тихо отвечала ему своим мягким голосом, и согревала его, отдавая всю нежность и плавность движений, стремительность течения и глубину чувства. Но этот диалог был далеко не единственной бессловесной беседой, которую наблюдала со стороны эйзоптросская ночь. *** Ксанф уже несколько часов любовался прекрасным видом из окна, хотя раньше никогда его не замечал, и был абсолютно счастлив в этом огромном незнакомом, но ставшем таким родным и любимым городе.

Пишет Нида. 21.10.07

Хаос знает, с чего вдруг ей пришла в голову мысль о дне рождения. Обычно она игнорировала этот день, ибо принимать поздравления от кого бы то ни было ей не хотелось. Потому что если это были теткины подруги, в их глазах явно читалось любопытство: сколько девочке лет и не пора ли выдавать её замуж. Если это были коллеги по Цеху, то вопрос, который витал в воздухе, можно было сформулировать следующим образом: сколько ей лет и что нужно было сделать такого, чтобы так быстро продвинуться по карьерной лестнице и стать бригадиром.

Она не любила дни рождения. А вот теперь почему-то захотелось всей этой сентиментальной девчачьей чепухи. - Нитти, девочка моя, ну, не плачь, милая. Не плачь. Ты же Эрклиг. Эрклиги не плачут. - А я не хочу быть Эрклиг. Я хочу быть кем-нибудь другим. Тем, у кого есть родители. - Нитти…

В Эйзоптросе не дарили цветов на день рождения. Цветы и зеркала – вообще не самое удачное сочетание. А цветы, зеркала и просьба Лорду Хаосу сохранить имениннику жизнь ещё на год - сочетание просто катастрофическое. Когда-то Лорда просили о сговорчивых отражениях. Но эти просьбы выполнялись настолько регулярно и настолько в специфической манере Хозяина, что вскоре потеряли свою популярность и приобрели дурную славу. Праздновать день рождения и вовсе не рекомендовалось старожилами города. Это в провинции, в деревне, на хуторе можно было позволить себе торжество. Эйзоптрос же следил за своими жителями с завистливой жадностью вечно голодного зверя. Для отражений традиционно готовился отдельный стол. При этом именинник угощал плохие отражения и просил прощения у хороших. Подарки на день рождения рисковали получать только от самых близких и родных людей. Получить подарок от отражения считалось не самой хорошей приметой. Поэтому такие подарки старались передарить как можно быстрее. Но некоторые храбрецы решались попросить о подарке или исполнении желания у самого Хозяина города.

Никта разжала кулак. На черной коже перчатки лежала мертвая бабочка. Одно крыло было разорвано и смято. Второе практически не пострадало. Только серебряная пыльца осталась на пальцах, и узор был чуть смазан.

- Каждый раз в день своего рождения приноси сюда что-то, что, по твоему мнению, может быть символом прошедшего года для тебя. - Зачем? -Это поможет. Пережить ещё один год. - Сколько таких «символов» у тебя? - Никта. - Извини. - Извинения приняты.

Стеллиад. Она знала, что привезет домой на следующий день рождения. Если доживет до него, конечно. Она посмотрела на отражение в зеркале на стене. Доживет ли? И ответила сама себе: - Хаос знает…

Пишет Анастасиус. 28.10.07 - Пойдём, Лив. Пойдём домой. - Здесь нет дома. Мне нужно в другую сторону. Взгляд у неё был ледяной. Но даже этот ледяной взгляд был обращён не на него. Он не мог взять её за руку, подержать всегда мёрзнущие, маленькие ладони. Боялся дотронуться, боялся, что она растает в воздухе или уйдёт от него, не ответив на прикосновение. Улица стремительно пустела. Как будто все вокруг убегали от их тяжёлого разговора. Кто-то, проходя мимо, задел Лив плечом, она от неожиданности уронила осколки на землю. Бросилась их поднимать. Испуганно, судорожно хватала их, не замечая, что режет себе ладони, роняла слёзы, смешивая их с капельками крови и пылью на земле. Тас наблюдал за этим молча, не нагнулся, не помог, не остановил. Он смотрел на чёрные осколки, которые были такими матово-чёрными, сверкающими, словно их чистили беспрерывно. Как будто они не падали на землю, как будто их не держали в руках, а хранили всё время в футляре. Невозможно было оторвать взгляд. Вдруг в них отразилось пламя. Тас вздрогнул. Огляделся - вокруг ни души, и никакие здания не горели. Показалось. Оливия к этому моменту собрала все осколки, поднялась с земли, отряхнув лохмотья. - Лив, пойдём. Я тебя никуда не отпущу. Она посмотрела на него с недоверием, усмехнулась. - Ты уже давно отпустил. - Зачем ты так? Куда ты хочешь идти? Не надо, Лив, пожалуйста. Нам нужно+ Она не дала ему закончить: - Нам с тобой ничего уже не нужно. Ты сам знаешь. - Я тебя не понимаю. Я тебя даже не узнаю. Он всё-таки осмелился поднести к ней руку, провёл рукой по щеке, волосам. Она наклонила голову. - У тебя сегодня день рождения+ Он хотел обнять её, но она прижимала к груди осколки и отстранилась. Показалось, что кто-то рядом. Оглянулся снова. Нет. Только витрина их отражала. - Пойдём, мы не можем стоять здесь вечно. Она сдалась. Пошла рядом.

Пустынными улицами они добрались до дома Тулы. В Детском Центре было бы слишком людно и шумно. К счастью, в цыганском доме была только Марта. Она без лишних расспросов открыла их бывшую комнату. Пока Оливия приводила себя в порядок в ванной, а Марта готовила им обед, Тас привёл Тора и новое отражение - Безмятежность. Благодаря воздействию последней Оливия вышла к обеду прежней - весёлой и спокойной. Вот только никак не могла вспомнить, где она пропадала прошедшие месяцы. И с удивлением смотрела на ладони, которые заботливо обработал и забинтовал Тас. Осколки он спрятал у себя в кабинете, решив некоторое время держать Оливию под влиянием Безмятежности+ Втроём, без свечей и тостов, они скромно отметили 26-летие Анастасиуса. Выпили кофе, съели пирог, вспоминали прошлое, стараясь не касаться последнего года в столице. Через несколько часов Тас решил, что пора уходить, пока ещё не вернулись щедрые на празднования многочисленные родственники Марты. - Жаль, что Тулы не было, - сказал Тас, когда они уже все подходили к калитке. - Да. Как он будет рад, когда узнает, что Оливия нашлась. - Надо будет обязательно отпраздновать потом всем вместе твой день рождения, дорогой, - счастливая Лив держала его за руку. Тас улыбнулся. Пока Безмятежность будет с ними, он может не беспокоиться. Думать о том, что будет, когда отражение исчезнет, он не хотел. Как и о том, что он обманом держит Лив рядом. - Ах, Тас, я ведь тебе даже подарок не приготовила, - всплеснула руками Марта. - Я уже сегодня получил свой главный подарок, - обнял Анастасиус невесту.

Пишет Эретри. 29.10.07

Усталость ушла в стекло и дымом растаяла, прошлая. Вечереющий свет ловил слова осторожно. Тихо. - Я хочу научиться молчать. Как ты. Вот только, наверное, буду хуже тебя. Несносная немая, неумелая, не знающая знаков, не желающая знать… Немая – с самого рождения. Эретри посмотрела в зеркало и рукой провела по лицу отражения Ринна. Было ей трудно остановиться, понять, что под ладонью – стекло. Но поняла всё же. Остановилась. И все слова тут же, все слова, которые хотелось сказать, - исчезли. Как будто и не было их. Никогда. Стекло умирало под теплым дыханием. Неверие, Забывчивость медленно разошлись по разные стороны каменной ограды. Старуха и невысокого роста девушка, тихая, светловолосая. Легкая, как одуванчик. Со злыми зелеными глазами. Оба отражения сжали кулаки, стараясь не смотреть в сторону камней… Вечер спускался всё ниже и ниже. В небе росла луна. «С днем рождения. Ринн. Даже мой день рождения теперь – твой. Что ценнее этого могу я подарить?» … Звонкие и легкие шаги. Прочь от зеркал пошли двое. А отражения остались стоять у камней, дожидаясь хозяев, и только зеркала видели, с какой ненавистью, ледяной и белой, с какой волчьей злобой поглядывали они друг на друга. Черные блики, копья. Тень сторонилась тени. …………….. Эйзоптрос летел высоко. Эйзоптрос почти смеялся. Они шли в тишине по улице города и говорили, болтали без умолку. Их, конечно, никто не слышал. Темнело. Блестело из стекол зеркал. Люди спешили, и люди зевали. Ринн и Эретри. Им не хотелось говорить: больше не существовало на свете новостей, ни одного неизвестного чуда. Всё, что когда-либо говорилось и слышалось в мире, - было сказано и услышано ими, только ими, и никем другим. Глухие и косноязычные, Ринн, Эретри. Пустые, нищие Ринн, Эретри. Пресыщенные миром, беззвучно смеющиеся. Голодные, умирающие, живые…

……………….. Не помнили, как очутились у старого, покосившегося здания с заколоченными окнами. Дверь была почему-то не заперта, серые слабые буквы виднелись на ней. Ринн остановился на пороге: скрипнула половица. «Улица странная. Что-то… здесь было. Кто-то здесь... Странно» Он прищурился, словно на яркий свет и тихо, но уже вслух прочел: - «Старый фылин»… Эретри улыбнулась. Здесь молчать невозможно было, возле старых, побледневших букв. И даже разговаривать молча, как они привыкли, представлялось совершенно невозможным, несбыточной казалась тишина. Как пересохшее речное русло ждет и помнит воду, так и слова, ставшие текстом, отказываются быть мертвыми и желают жить. Тишина невозможна над раскрытой книгой. Тишина бледнеет перед буквой. Нужно говорить по-настоящему. Здесь. Может, учиться наново. - Трактир… Неужели заброшен? Я помню… нет, - голос менялся от слова к слову. Незаметно, но менялся. - А я не помню совсем, - просто сказал Ринн. Конечно, конечно, он и не мог помнить. Это не прошлое. Так, осколок. Они толкнули дверь и вместе с тяжелым скрипом петель вошли в полутемную комнату. В ней не было даже стульев: одни столы, грязные и ветхие, гора ящиков в далеком углу, сломанное пианино. Но Эретри уже знала, что не всё есть то, чем оно кажется. - Бальная зала. Смотри! – смеясь и не веря самой себе, она закружилась среди пыльных столов, - Правда-правда, взгляни же! Какие цвета, вот синие шторы! Оркестр, пианино… ты слышишь? А краски!.. Смотри! Серебро. Незеркальное, светлое… И люди смеются, как много людей! А стен и нету, совсем-совсем нет. Ринн тоже смеялся. Но он-то верил. Он, как человек, умел верить вопреки, верил так, как не могла Эретри. Ему не нужно было принимать правила игры, достаточно было жить игрою. И он действительно слышал музыку. - Как же так, что ты придумала? Мир без зеркал! Невозможно, неправда. - Конечно, неправда, - Эретри остановилась посреди сверкающих аккордов, когда вступала скрипка. И сказала почти про себя, серьёзно: - Но тоже красиво. Разве нет?

Пишет Алина. 19.10.07

И опять дождь. Такой же настойчивый и серый. Серебряные струйки его торопливо сбегали с жестоких зеркал. Туман. Плотный и насмешливый. Не посчитать аллигаторов. Не заглянуть за горизонт. Алина бродила по верхнему настилу крепостной стены, думая, что делать дальше. Она даже не представляла, как можно здесь задержаться на целых 10 лет. Десять лет считать ящеров, десять лет выворачиваться наизнанку, строя отношения с противным начальством и целых десять лет выслушивать неиссякаемые претензии+ Но всё было уже решено. И роптать было глупо. Десять лет. А потом ты свободен, как ветер. Но прошёл только месяц+ А её уже всё неимоверно раздражало+ "Действительно, настоящее рабство. Но самое горькое то, что люди вынуждают пойти на это. Как будто этот несчастный хозяин "Мрака" не мог взять меня на работу+ Столичные жители+". Алина ещё раз попыталась разглядеть ров сквозь дождь и туман. Ничего. Сплошная серая масса. Слегка перегнувшись через бойницы, она в сотый раз созерцала эту холодную и безразличную картину Эйзоптросского дождя. Мокрые зеркала, искажавшие абсолютно всё, с интересом наблюдали за ней, но никак не могли поймать её взгляд... - Ты всё ещё остаёшься правильной? - презрительная усмешка прозвучала прямо над ухом. - Всё так же послушно пересчитываешь аллигаторов? - А-а-а, это ты Хулиганство, - рассеянно отвечала Алина. - Успокойся, мне делать это ещё десять лет. - Ну-ну. Посмотрим, какой ты будешь через 10 лет. - На что ты намекаешь? - осторожно спросила девочка. - Намекаю на то, что через 10 лет ты превратишься в обыкновенную марионетку; даже думать не будешь, прежде чем выполнить приказ. - С каких это пор отражения такие умные стали, извини за детский вопрос? - С тех пор, как их хозяева сами не могут решить, что им делать. А я вот знаю: не подчиняться. Алина промолчала. Горизонт вспыхнул огненной молнией, на мгновение осветив окутывающую её беспросветным одеялом спящую тьму+ +Шаги резко разрезали тишину. Девочка отпрянула от бойницы и встала по стойке "смирно". Вряд ли хотя бы один подчинённый не узнает шаги своего начальника+ Словно из ниоткуда появилась фигура, бросившая на Алину привычный колючий взгляд. - Я тебе помощника привёл, - небрежный тон, который выводил её из себя, сегодня был ещё более равнодушным. Из-за спины начальника выступил мальчишка примерно её лет, с большими серыми глазами. - Покажи ему, что надо делать. Работать он будет вместе с тобой в одной смене, - стражник брезгливо отвёл от них свой взгляд. Алина страшно сверкнула глазами. - Зря вы так, - выдавила она, - подчинённые тоже люди+ - А ты про свои человеческие права забудь. Нет у тебя прав здесь. НЕТ.+ Так, ну, давайте работайте, ещё вся смена впереди+ И ушёл, оставляя после себя раздражающий колючий след+ - А тебя что заставило согласиться на это рабство? - спросила Алина, вновь перегнувшись через бойницы. - Обстоятельства, - усмехнулся мальчишка. - Если бы не волшебный жёлтый листочек, в жизни сюда не пошёл. - Жёлтый листочек+ Аналогично. А ты откуда, что тебя не приняли в школу? - Я из Фуэнты, маленького городка под Аквилоном. А ты видимо из Синей гряды, по говору слышно. - Хм.., внимательный, - дежурно улыбнулась девочка. - А зовут тебя как? - Стефан. - Я - Алина. Ну что ж пойдём, покажу все наши обязанности+, друг+ Да+ Друг+ Настоящий друг. Неожиданный подарок судьбы на её День рождения+. С этого дня дождь уже не был её верным спутником. Однако именно с тех пор некоторые стражники стали замечать, что их сапоги становились всё более и более скользкими, хотя сверкали, слепя глаза; что стулья в помещениях стали подозрительно раскачиваться; и что начальник одной из смен ходил всё более и более недовольный+ А в зеркалах всё чаще отражался чей-то сияющий взгляд+

Пишет Хаос Мира Зеркал. 05.11.07

Рита Небо. Сапфировое. Без единого облачка. Уже больше получаса она пыталась начать работать, но её то и дело отвлекало что-нибудь: упавший на пол лист бумаги, сломанное перо, теперь вот отражение неба на полированной поверхности зеркала. Она зарычала тихо на себя. Рейс, лежавшая на обитой лазоревым шелком кушетке у двери, подняла голову и вопросительно посмотрела на хозяйку. Баронесса ударила по столу: «Рассеянность! Сколько раз говорила, не смей приходить ко мне на работу!» Но вместо отражения в щель между едва открывшейся дверью и косяком просунулась перепачканная синими чернилами физиономия секретаря: - Ваше отражение, РАССЕЯННОСТЬ, исчезло. Вот пришла новенькая. Секретарь исчез. Дверь открылась чуть шире. Ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы втолкнуть внутрь старушку в бежевом платке, сбившемся набок, белой кофте и синем сарафане. Рита усмехнулась. Чиновники по-прежнему панически боялись её собаки. Даже несмотря на то, что Рейс всегда вела себя идеально. - Ты кто? - строго спросила баронесса. Старушка в ответ лишь бессмысленно хлопнула белесыми ресницами, улыбнулась и кивнула согласно. - Согласие, - констатировала баронесса, увидев её светло-голубые глаза, - можно было и не спрашивать. РАССЕЯННОСТЬ меняется на СОГЛАСИЕ

Ксанф Его всерьез обеспокоило это новое распоряжение Лорда. Слишком уж оно было… гуманное что ли… Девушка пострадала от нападения. Колотая рана. Агрессия. Очень странное поручение. Особенно после вчерашнего вечера. После дня рождения Алдары. После… Он вдохнул холодный воздух полной грудью. Ему хотелось увидеть её, взять за руку как вчера. Услышать… Город в одну ночь стал седым. Ни пятнышка зелени. Серый. Тяжело. Ксанф покрепче сжал ручку саквояжа. Теперь понятно, почему он вдруг заметил отсутствие цвета в городе. Уличное зеркало отражало его. Стоящим на палубе корабля. Зеленый сюртук корабельного доктора. Глубокий изумрудный цвет моря. Якорная цепь в тине. - Нет, - он отступил, покачав отрицательно головой в ответ на видение, - нет. Не сейчас. Печать зло обожгла ладонь. *** Кто-то нетерпеливо дергал его за рукав: - Доктор! Доктор! Скорее. Она потеряла сознание! Помогите! Сильвия!!!!!

АПАТИЯ меняется на ПЕЧАЛЬ

Сильвия - Я не знаю, как получилось… - шок постепенно проходил. И теперь его место заняла боль. Отвратительная свербящая боль, такого же стального цвета, что и гвоздь, вызывавший её. - Подожди, не шевелись, я сейчас вытащу его, - лицо отца посерело от страха, когда он взялся за шляпку гвоздя, торчавшего из ключицы Сильвии. Мама обняла её сзади за плечи, чтобы поддержать: - Все будет хорошо, доченька, потерпи, - голос её успокаивал. Даже боль стала будто поменьше. Взгляд Сильвии упал на серебряное колечко на мамином мизинце. Все вокруг потеряло резкость, только узор на колечке был четким и ясным. - Мама, - позвала она жалобно, понимая, что теряет сознание. - Всё…

***

- Она успела рассказать, что случилось? – незнакомый голос над головой. Сильвия открыла глаза. - О! Ну вот и наша красавица проснулась, - молодой человек в белом халате улыбнулся ей доброжелательно, - меня зовут Ксанф. А тебя Сильвия, верно? Сильвия кивнула. Она хотела встать, но плечо отдалось саднящей болью. - Не торопись, - предупредил её доктор, - аккуратнее. Не тревожь рану. Что случилось, Ты помнишь? - Да, - Сильвия осторожно кивнула, - АГРЕССИЯ. Сначала ИМПУЛЬСИВНОСТЬ толкнула за зеркала, а потом на меня набросилась. Я даже не успела разобрать толком ничего. - Повезло тебе, - Ксанф убрал в саквояж блестящие хирургические инструменты, - таким оружием ей и убить тебя ничего не стоило. - Каким? - Вот, - он протянул ей на белоснежном платке блестящий стальной гвоздь, покрытый как ржавчиной пятнами крови Сильвии. - Повезло, - прошептала Сильвия.

ИМПУЛЬСИВНОСТЬ меняется на АГРЕССИЮ

Алдара Комната была залита теплым золотом солнечного света. Алдара сначала и не поняла, где находится. Только мгновение спустя вспомнила, что заснула в госпитальном коридоре на окне после тяжелой смены. С этим воспоминанием пришли и другие. О дне рождения. О предложении Ксанфа. Алдара посмотрела на нежно-желтую брошь, приколотую на груди к мундиру. - Сегодня, наверное, стоит дать ответ, - подумалось ей, - или может лучше завтра? Как вообще это делается? Хотелось с кем-нибудь поговорить. Посоветоваться. Но с кем? Никта?

ЗДРАВОМЫСЛИЕ меняется на СКОРБЬ

Анастасиус Он все чаще закрывался в кабинете один. Не для того, чтобы «поработать», как объяснял своим. Он рассматривал осколки черного зеркала, которые принесла Оливия. Несколько раз он обращался к Лорду с вопросом по поводу осколков. И каждый раз ответом было молчание. Каждый из антрацитового цвета кусочков был особенным. Казалось даже, что они никогда в прошлом не были частью единого целого. Каждый осколок был драгоценностью. - Красивый, - Анастасиус погладил любовно гладкую черную поверхность. Его дыхание коснулось стекла, - красивый… - Можно войти? Он вздрогнул от неожиданности и, сам того не осознавая, закрыл собой осколки от вошедшего. - Ты уже сутки из комнаты не выходил, как мне сказали, - это была Никта. В черном гражданском брючном костюме, с узким длинным кинжалом в руке, - что-то случилось? Анастасиус обернулся: чернота на улице за стеклом. Как и раньше, когда он в последний раз смотрел в окно. - И часа не прошло, как я ушел из гостиной. О чем ты? Какие сутки?

ЗЛОБА меняется на ПРАВДИВОСТЬ

Никта Она увидела на столике те самые осколки, о которых рассказала ей Оливия: - Отдай их мне, - кивнула Тасу на стекляшки, побелевшие от страха перед ней. Хотя на самом деле, скорее всего, из-за того, что они вынуждены были отражать салфетку, которой молодой человек попытался накрыть их. - Нет, - резко ответил Тас, - зачем? К чему они тебе? - Верну, - Никта ухмыльнулась нехорошо, убирая кинжал в ножны на поясе, - Хозяину. - Я… - он помедлил, - я сам верну их ему. - У тебя есть Оливия, - Никта побелела смертельно, - ты отвечаешь за неё. Ты должен… - Я сам… - Тас словно и не заметил этой перемены, - я сам отдам их ему. Я сегодня собирался. Никта стремительно набросилась на него, повалила на пол, оттащила в сторону и насильно повернула ему голову, чтобы он не мог видеть стола и осколков на нем. Тас был настолько ошеломлен неожиданным нападением, что даже не пытался оказать какого-то сопротивления. В голове прояснилось. Осколки. Наваждение. - Я отнесу их, - Никта внимательно следила за изменением выражения его лица, поэтому сразу поняла, что чары черного зеркала растаяли, - ты должен помочь Оливии. Она – твоя ответственность. И невеста…- последние слова застряли у ней во внезапно пересохшем отчего-то горле. Она откашлялась. Встала, собрала черные осколки в белоснежную салфетку и, не дожидаясь ответа Анастасиуса, вышла из комнаты.

ЛЖИВОСТЬ меняется на СТОЙКОСТЬ

Эретри Красный рассвет. Эретри поймала солнечный луч на ладонь. Серебро печати окрасилось багряным. Холодные мокрые от росы или дождя цветы. Малиново-розовый букет. Ринн. Счастливый. - С добрым утром! - С добрым… - Эретри чуть прищурилась, чтобы разглядеть его в темноте, - ты как-то изменился. Не пойму только… Выйди на свет. Ринн сделал шаг вперед. Солнце облило его широкой волной кроваво-красного света, превратив в черный силуэт. - Ещё шаг, - Эр зажмурилась от алой вспышки света на воротнике молодого человека. Темно-серый мундир. Зеркальные нашивки на воротнике и рукавах сияли огненно-красным. - Он сказал, что ты будешь мной гордиться, - улыбнулся Ринн, - что я стану настоящим человеком. Что буду твоим защитником.

БЕЗРАЗЛИЧИЕ меняется на РАЗОЧАРОВАНИЕ

Алина - Эй, - окликнули ей, как окликали всегда. Хотя знали прекрасно имя. Не заслужила ещё чести. По имени, - эй, ты! Она обернулась. - К начальнику, - стражник махнул в сторону их штаба, - давай, шевелись! Алину это несколько сбило с толку: с вахты её ещё ни разу не снимали. Начальник был мрачнее обычного. Указал ей на табуретку у стены. Сам подошел, кряхтя и отдуваясь, будто постарел лет на десять за один вечер. - Ты мальчишку к мосту отправила? - Нет, - внутри все похолодело от нехорошего предчувствия, - я сказала, чтобы пошел на Северную, посмотрел, как наши… Начальник кашлянул неодобрительно. - Ваши… - поправила сама себя Алина. - Как Ваши люди отлавливают аллигаторов. - Значит сам, - начальник покачал головой, - в ров упал помощник твой. Не успели мы… - Как??? – единственное, что смогла выдавить из себя Алина…

АККУРАТНОСТЬ

Пишет Анастасиус. 20.11.07 Совместно с Ритой

В дверь кабинета Анастасиуса постучали. - Мне нужен директор, - услышал он из-за двери. -Да, войдите, - Анастасиус удивился детскому голосу. Комнату энергичным шагом пересек подросток, он смотрел в глаза Анастасиуса, не отводя взгляд. - Вот, это Вам, - протянул он бумагу, - там все сказано. Анастасиус развернул листок и с удивлением обнаружил угловатые буквы амалийского языка вместо привычного алфавита. Сделав вид, что он не удивился другому языку, Тас с интересом посмотрел на мальчика. Сразу вспомнилось Хулиганство. - Вы хотели бы куда-то записаться? - У вас есть зал для фехтования? - Да, конечно. И ... у нас есть кружок верховой езды, - Тас узнал почерк баронессы. Он оторвал взгляд от письма и внимательно посмотрел на юного гостя. - Как Вас зовут, молодой человек? - Герцог Викторио Алессандро Монтероне дель Фьеро, как, вероятно, - мальчик подчеркнул последнее слово, - сказано в письме. Для друзей просто Монти. Хоть он и был удивлен услышанным, но представился без заминки и без тени смущения. В глазах зажегся огонек интереса при магических для любого мальчишки словах "фехтование" и "езда верхом". - Только вот к сожалению, набор туда уже закончен. Придётся нам, Монти, подыскать тебе что-нибудь другое, - Тас отложил письмо в сторону. - Устройте конкурсный отбор. Уверен, я смогу показать результаты лучшие, чем многие из вашего центра. - К сожалению, мы не можем сейчас проводить такие конкурсы, потому что необходимое количество детей уже набрано и никого я не посмею выгнать, даже если Вы окажетесь лучшим. В чём я не сомневаюсь, - совершенно серьёзно произнёс Анастасиус, в душе поражаясь настойчивости юнца, - может, поищем на ближайшее время Вам какое-нибудь другое занятие по душе? Юный герцог нахмурился. Он привык получать все, чего хотел. - Вы выбрали неправильную стратегию, если не стремитесь у себя собрать только лучших. - Глаза Монти сузились, полыхнули злостью и обидой. - А другие занятия.. Разве у меня есть выбор? - Возможно и неправильную, на Ваш вгляд, господин Викторио, только менять мы её пока не собираемся. Вы можете принимать участие в любых соревнованиях, но набор в секцию закончен, к моему огромному сожалению. Вы интересуетесь историей? Или может быть, химией? Изучением легенд? У моего секретаря есть подробнейший список курсов, на которых ещё есть свободные места. Мальчик кивнул и, пробурчав "с вашего позволения", выскочил из кабинета. Чуть позже Тас узнал у секретарши, что "странный мальчик", как она его окрестила, записался на все занятия по точным наукам, а из гуманитарных взял только курс амалийского языка.

.......... Если бы Анастасиус больше общался с детьми, к нему наверняка бы вернулось желание работать и не сидеть вечно в своём кабинете. Но дети в Центре были заботой преподавателей, ассистентов и родителей. "Неужели руководитель делает меньше всех, после того как работа налажена?" - часто думал Тас, провожая взглядом семенящую после бурного рабочего дня к выходу секретаршу Лондрессу. Уж ей всегда было чем заняться. С ухудшением погоды в столице пришлось прекратить все занятия на улице и искать закрытые площадки для спортивных игр и верховой езды. Центр и его филиалы были забиты до отказа, и иногда не укладывалось в голову, чем же раньше занимались в свободное время все дети, которые теперь с открытыми ртами слушали лучшие легенды Мира и разукрашивали белые стены в рисовальне. Оливия, такая нежная, спокойная и лёгкая, всё время проводила с Анастасиусом. История с осколками, к счастью, так и не вспомнилась и осталась тайной одного Таса. И прошлое тоже не беспокоило Оливию, пока рядом было отражение Безмятежность. До его исчезновения было ещё много времени, поэтому о душевном состоянии возлюбленной можно было не волноваться. Только одно обстоятельство настораживало. У Лив за две недели так и не появилось ни одного отражения. Однажды Тас решил подойти с ней к зеркалу вместе. Они оба отразились, зеркальная гладь осталась неподвижной, но через несколько минут Лив стала задыхаться и выбежала на улицу. Это пугало. Она бледнела при виде зеркала, постоянно предлагала Тасу выйти из дома, лишь бы не сидеть вдвоём в кабинете в присутствии зеркала, "как надзирателя", и лишь изредка поправляла локоны, пугливо смотря на собственное отражение. Тас мрачнел, срывался на свои отражения, не мог ни на чём сосредоточиться и не знал, как можно помочь. Он помнил, что и до отъезда в Хоумтис у Лив не появлялось отражений, но тогда он только радовался их отсутствию, потому что они не могли причинить девушке вреда Марта раз наведалась к ним, протёрла какой-то синеватой жидкостью зеркало, но ничего не изменилось. Оливия просыпалась посреди ночи из-за приснившегося кошмара, отказывалась от еды и постоянно выходила на свежий воздух. Поэтому вечерами они прогуливались по парку, ставшему таким беспросветным и неприветливым из-за бесконечных, жутко холодных ливней, срывавших тяжёлыми каплями листья с деревьев.

Пишет Никта. 20.11.07

Перед тем, как подойти к зеркалу в своем кабинете, она заглянула к ювелиру. - Сделайте кулон из этого осколка. - Но это ведь зеркало... - ювелир произнес это шепотом от страха. - И что? Я заплачу хорошо. - Но... - Делайте, - Никта достала из-за пояса кинжал, чтобы показать, что отступать не намерена. - Я... - это было излишнее "бряцание оружием", ювелир и так был ни жив, ни мертв: не каждый день к нему приходили црушники с черными зеркальными осколками и просили сделать из этой опасной гадости украшение, - хорошо.

- С краями ничего поделать не могу. Острые по-прежнему. Будто нарочно кто-то, пока не вижу, затачивает, - ювелир показал пораненные пальцы. - И не нужно, - Никта ухмыльнулась криво, - так сойдет. Он по её знаку надел ей на шею платиновую цепочку с кулоном. Пальцы коснулись черной блестящей поверхности: внутри вспыхнула черная ревность и зависть. Ему хотелось обладать этим осколком. А ведь у неё и ещё наверняка есть. Ещё. Осколки. Попросить? ОТОБРАТЬ! Под подбородок уперлось острие кинжала. Он разжал пальцы. На поверхности зеркала осталось несколько капель крови. - Отойди, - приказала она.

- Я принесла их, - отдернула занавес, темное зеркало ответило ей настороженным молчанием. - Все наперекор делаешь, дерзкая, - написалось кровью на мутной темной поверхности, - знаешь, что принесла-то? - То, что Вам нужно. - Это кто такое сказал? - По-моему очевидно, кому принадлежит зеркало в Мире, особенно то, что людей сводит с ума. - Ты не знаешь, что принесла, - фраза закончилась кровавой кляксой, словно рука, писавшая текст, дрогнула. - Не знаю, - Никта коснулась рукой в перчатке осколка на цепочке. - Но чувствуешь, - кровавая надпись растаяла в темноте, - иначе бы не взяла себе и не надела бы на собственную шею то, что принадлежит мне. - Может быть. - Сними, - и теперь это был голос, удар звука такой силы, что Никта упала на пол, тщетно пытаясь одной здоровой и другой покалеченной рукой зажать уши. Никта зажала осколок в кулаке. - Другая должна была принести осколки. Не ты, - снова болезненными звуковыми волнами слова, - не ты. - Нет, - Никта лежала на полу, свернувшись клубком, - нет, её Вы не получите. Не повторится. - Неужели снится до сих пор? - Нет, - зарычала Никта, закрыв голову рукой, - не надо! - Как Анастасиус перенесет потерю? Так же как Тео перенес потерю Лючии? - НЕТ! – Никта вскочила на ноги внезапно и бросилась к зеркалу. - Забавно было бы, правда? Изящное совпадение, - усмехнулся голос за зеркалом, - убивать то, что дорого, тому, кто дорог. Никта остановилась. Медленно сняла с себя кулон и протянула его зеркалу. Отражение ответило ей вымученной кривой улыбкой. - Отнесешь в Алму. Все осколки. - Хорошо, - Никта была несколько сбита с толку этим поручением, - и все? - Нет, не все, конечно, - усмехнулся Хаос, - ты ведь чужую судьбу забрала. Никта пожала плечами: - И что? - Значит, должна мне теперь. Судьбу. Чью, сама решишь. - Мою забирайте. - Не распоряжайся моей собственностью, дерзкая. - Другой не будет. Вы знаете это. - Тогда приведешь мне Оливию. Никта покачала головой отрицательно. - Думай… Время есть… До завтра… - Забирайте Ангона. - Ты действительно готова мне его отдать, милая? – голос стал сладким и вкрадчивым. - Да, - она кивнула. - Будет больно. Готовься. - Почему-то меня это не удивляет, - усмехнулась Никта. - Завтра вечером.

Никта завернула осколки вместе с кулоном в кусок кожи и убрала их с глаз долой. До поездки. На неё осколки почему-то не действовали так, как на других. Не одурманивали, не сводили с ума. Лежали мертвыми. Как положено разбитому стеклу. «Завтра вечером». Она отдала распоряжения адъютанту не искать её на следующий день. «И на послеследующий – тоже», - чуть подумав, добавила она.

Пишет Рита. 20.11.07

Магистрат. Зимний сумрак еще не уступил место рассвету, и сложно понять, что за время суток сейчас: утро, ночь, вечер.. Теперь она почти всегда приходила раньше всех. Зато и вовремя «отпускала себя с работы», как в разговоре с подчиненными назвала это баронесса. Вечера были посвящены тренировкам, раньше служившим неизменной утренней традицией. Рита сама не заметила, когда ей стало тяжело тренироваться по утрам, да и не придала этому значения. Коридор. Приемная. Кабинет. Большое зеркало перед входом. «Ну, доброе утро, отпрыгай еще один день для меня. Еще один бесцветный день». В одиночестве можно дублировать свои мысли тихим шепотом. Рита перевела усталый взгляд с зеркала на открытую дверь. В конце коридора показались отставшие от ее быстрого шага отражения, Умиротворение и Страсть. Парадоксальное сочетание. Таким ранним утром она позволяла себе потратить час-другой на изучение законодательной базы города во всем, что касалось молодежи. Рита часто задумывалась в последнее время, что было бы, окажись Монти не герцогом из древнего аквилонского рода, а простым ребенком, у которого погибли родители. Присматривалась на улице к подмастерьям, поварятам, «мальчикам на побегушках»; ужасалась кодексам профсоюзов: «… и не рекомендуется бить учеников и подмастерьев в выходные и в лордов день, чтобы праздники различали. Также нельзя бить их предметами тяжелее половины пуда, иначе покалечатся и к работе будут неспособны». Или еще лучше: «..В услужение брать следует сирот и юношей, из других городов прибывших, они большее уважение к мастеру имеют, поскольку кто, как не мастер и хозяин им дает кров, хлеб и науку ремесленную». С профсоюзами Рита встречалась послезавтра, а сегодня из-под ее пера вышел новенький указ. О запрете на заключение кабальных трудовых договоров и договоров на срок больший, чем полгода, с лицами, не достигшими шестнадцати лет. Указ имел обратную силу. Единственное исключение, прописанное отдельным пунктом, касалось Гвардии и всех остальных, чьим непосредственным «нанимателем» можно было назвать Хаоса. Университет уже дал согласие на организацию курсов по нескольким практическим специальностям. На такие курсы мог бы поступить любой, даже не окончивший школу, а просто умеющий читать и писать. Баронесса улыбнулась грустно. Первым на ее инициативу откликнулся Химико-Метеорологический факультет. Днем Рита давала интервью «Новостям Эйзоптроса». Новое начинание. Да, без сомнения принесет пользу. Будут ли расти налоги? Это решится на ежегодном пересмотре бюджета, но если и будут, то только для состоятельных горожан. Ожидать ли установки новых зеркал на улицах? В нашем городе их и так достаточно. Правда ли, что Дакия собирается вступить в Звезду Лорда и в честь этого пройдет неделя дакской культуры в столице? Как бургомистр, могу сказать только, что резиденция отремонтирована и готова к приему делегации, а неделя Дакии в Эйзоптросе станет украшением новогодних праздников. За остальными комментариями обращайтесь в Гранитный корпус. И так далее. Когда журналист покинул кабинет, у нее внезапно потемнело в глазах. Как будто резко выключился свет и упал после представления в театре тяжелый глухой занавес. Очнулась баронесса уже дома, на собственной кровати. - Как я здесь оказалась? – спросила она у незнакомца со стетоскопом на шее. «Видимо, вызвали врача. Мрак, еще этого не хватало», - пронеслось в голове. - Вы потеряли сознание, миледи Эквус. Надо же себя беречь, - пожилой одутловатый доктор посмотрел на нее с легкой укоризной, фирменным выражением лица маститых терапевтов. – Я послушал Вас. У Вас шумы в сердце. Все-таки не двадцать лет. Так недолго и к праотцам отправиться. Вот был у меня случай: Вашего возраста мужчина, тоже с больным сердцем.. - Меня не интересуют никакие случаи, - перебила его Рита. – Я это я. И мне лучше знать, что я совершенно здорова. - Ах, как Вы неправы.. – начал было врач. - Доктор, Вы не оставите меня с моими людьми на пару минут? – она кивнула на тех двоих, кто сейчас подпирал стенки ее комнаты с деланно-равнодушным взглядом. Из соображений безопасности баронессу без сознания не оставили с врачом наедине. Как только дверь закрылась, Рита подозвала Саймона: - Слушай, выпроводи этого эскулапа отсюда. То есть, я хотела сказать, отсыпь ему эйзонов и поблагодари за визит. И с каких это пор, - добавила она, - вы мне, как кисейной барышне, лекаря зовете? Что, воды холодной в магистрате не оказалось? Ладно. Заложи карету, у меня еще сегодня много дел.

Пишет Алдара.20.11.07 Совместно с Ксанфом

Настроение человека живет где-то глубоко в нем самом отдельным зверьком, - Ксанф это уже давно понял, - иногда оно вылезает наружу, зябко ежится, оглядывая действительность, и уползает обратно. Сейчас ни хмурая холодная погода, ни затянутое слоистыми тучами небо, ни появляющаяся везде с тяжкими вздохами Печаль, ни грубые крики кучеров на улице не могли нарушить мирный сон теплого комка - хорошего настроения - где-то в области живота. В больнице все шло отлично: тяжелых не поступало, серьезных осложнение практически ни у кого не было, многие уверенно шагали на поправку. Ксанф последнее время подумывал о том, чтобы сделать несколько отдельных палат для маленьких пациентов. Детям необходимо внимание, положительные эмоции, общение со сверстниками, в общих палатах создать эти условия было сложновато. Тем не менее за несколько дней, как раз к выходным, удалось освободить две комнаты, купить новые стационарные кровати для детей, тумбы, медицинское оборудование для маленьких пациентов. Ксанф собственноручно купил несколько мягких игрушек и с большим удовольствием рассадил их по подушкам и подоконникам. Сильвия, со своим профессиональным взглядом с удовольствием согласилась помочь в обустраивании детских палат, с энтузиазмом внесла множество коррективов по расстановке мебели и даже сделала из сподручных предметов и разукрасила бумажные фигурки сказочных зеркальных героев - палаты разительно отличались от других. Теперь и воздух, казалось, потеплел здесь. Ксанф привел Алдару посмотреть на результат своего творчества прежде, чем переводить туда ребят. -Как же здорово… Ксанф, ты просто молодец! - восторгу девушки не было предела. - Тебе правда нравится? - Конечно. Более чем уверена, дети теперь быстро пойдут на поправку, - девушка пересадила плюшевого зайца подальше от форточки, точно его могло продуть сквозняком. Врач и сам был доволен проделанной работой, но одобрение невесты умножило положительный заряд на огромное число.

Ксанф немного опоздал к началу "открытия" детских палат и не увидел, к сожалению, первое впечатление ребятни, но по сияющим глазам и несмолкающему гомону он понял, что старался не зря. Здесь были и родители больных детей, и люди из соседних палат, и персонал; Алдара и одна из родительниц стояли в углу и обсуждали, что бы еще можно было сделать в комнатах. Юноша подошел к ним: Ксанфу нравилось наблюдать, как активно жестикулируя, Алдара звонко рассуждала о горшках с цветами, новых лампах, небольших капельницах… Ее восторженный взгляд, сияющая улыбка, обращенная ко всем присутствующим и к зеркалу, отражали всю палитру положительных эмоций, все то, чего так недоставало этим детям, и порой недоставало ему самому.

Весь следующий день Ксанф провел в пункте оказания первой помощи на цокольном этаже больницы, дважды отлучаясь, чтобы провести обход. В связи с резким похолоданием увеличилось количество людей с ушибами и переломами. Рук катастрофически не хватало. В основном на травмы жаловались старушки, который отличались слабым зрением, и дети, которые не могли не прокатиться по только замерзшей луже на дороге. Кто-то уже успел искупаться в ледяной воде, опробовав лед на эйзоптросских прудах. Только к вечеру поток людей пошел на спад, и Ксанф смог вернуться к себе в кабинет. Сняв халат и аккуратно повесив его на вешалку в шкаф, он невольно провел рукой по прохладной поверхности зеркала на дверце: странно, что за столько лет существования этого шкафа на стекле не осталось ни одной царапины. За окном заржала лошадь, и юноша вздрогнул. Следовало торопиться - теперь Ксанф каждый вечер встречал Алдару с работы и провожал до казармы - нехорошо заставлять девушку ждать. К удивлению Ксанфа, Алдара явно только что пришла с улицы - щеки раскраснелись, волосы растрепаны. - Не удивляйся, - попросила девушка серьезно. - Я расскажу все по дороге. Они вышли из здания больницы. Шаг. Шаг. Молчание. Алдара не думала ни о чем, вдыхая холодный воздух, растворяясь в сумерках. - Ксанф… - она замолчала. - Я видела Никту сегодня. Мне кажется, с ней что-то происходит. Плохое. Она выглядит так, как будто больна тяжело.

Пишет Сильвия. 20.11.07

Сильвия долго не могла прийти в себя от случившегося. Ещё большей загадкой для неё оставалось поведение Импульсивности. Что заставило отражение, перед тем как исчезнуть, так непредсказуемо себя вести? Сильвия перебирала в голове все возможные поводы, но так и не пришла к единственному решению. Она до сих пор лежала в больнице, под присмотром учтивого и заботливого доктора Ксанфа, который ежедневно проверял её рану. Кроме него, к Сильвии каждый день приходили родители и отражения, за исключением Агрессии. Последняя после случившегося заперлась в комнате Сильвии и никому не открывала дверь. Прошло четыре дня, Сильвия себя чувствовала прекрасно, и поэтому надеялась, что в следующее свое появление Ксанф непременно сообщит ей о том, что её выписывают. В этот день, как и в предыдущие дни, он пришел в точно установленное время. Пожелав ей доброго утра, Ксанф стал изучать оставшийся рубец. Сильвия, не выдержав, спросила давно приготовленный вопрос: - Доктор, когда меня выпишут? Ксанф улыбнулся: такой вопрос всегда было приятно слышать, это значило, что пациент чувствует себя значительно лучше. - Не слишком ли рано Вы интересуетесь этим, красавица? Кожа уже почти затянулась, но нам нужно быть уверенными, что никаких последствий не будет. Думаю, Ваши родственники согласятся - спокойствие и безопасность превыше всего. Выздоровейте окончательно, остальные дела пока могут подождать, верно? Сильвия неуверенно покачала головой. - Я хорошо себя чувствую, у меня ничего не болит, тем более дел у меня много и ждать они меня вряд ли будут. Несколько проектов:., - Сильвия стала вспоминать все незаконченные дела. На минутку задумалась, а потом тихо спросила: - А шрам? Он останется? На лице девушки читалось беспокойство. - Все будет хорошо. Шрам исчезнет, Вы и не вспомните. Просто в следующий раз будьте аккуратнее, договорились? Такие очаровательные девушки как Вы, всегда прекрасно выглядят. Мне кажется, любая скверная болезнь просто не устоит перед Вашей сияющей улыбкой. - Ну что Вы, - засмущалась Сильвия. - Это уже преувеличение. Я самый обычный человек, который тоже когда-то болеет и поддается слабости.

Тем не менее слова Ксанфа ей были приятны и немного подняли настроение. Тут же вспомнился Кристобаль со своими комплиментами, его глаза, улыбка:. Сильвия была благодарна Ксанфу за то, что он, сам того не желая, напомнил ей любимого человека.

На самом деле состояние Сильвии Ксанфа практически не тревожило: здоровый румянец на щеках говорил сам за себя. Оставалось только убедиться, что не произошло заражения - гвоздь был ржавый и грязный. Но на месте пореза было только слабое воспаление, нормальное для процесса заживления. В принципе, выписываться можно было уже завтра. Но рисковать не стоило. Да ни что и не торопило. На все воля Хаоса. - Если Вы не против, завтра мы встретимся с Вашими родственниками и обсудим дальнейший уход. При хорошем самочувствии, Сильвия, вы сможете скоро вернуться домой, - Ксанф улыбнулся, увидев резвую волну в карих глазах. - Завтра? - Завтра мы это обсудим.

На следующий день Ксанф принял решение о выписке Сильвии из больницы. Она чувствовала себя хорошо, никаких признаков ухудшения состояния здоровья не было, и поэтому доктор с чистой совестью передал уже бывшую пациентку её родителям, наказав при этом в случае чего немедленно обращаться к нему. *** Гато, как всегда неожиданно появился на пороге ее дома, и как всегда под вечер. Горящие глаза и стремительность в движениях - воплощенное нетерпение. <Вот уж кто у него ни за что не отразится>, - подумала Сильвия. - Я хочу показать тебе кое-что. И еще - извиниться за свое отсутствие на дне рождения. - Мне понравился подарок. Спасибо, - Сильвия скромно опустила взгляд. Гато взял ее руку - ту, на которой было кольцо, - и поднес к губам. Девушка невольно вскрикнула от боли. - Что случилось? - Ничего страшного. Теперь. Это Агрессия: - по мере того, как Сильвия рассказывала о том, как на нее набросилось отражение, Кристобаль становился все мрачнее. - Черт! Если бы я был рядом! - он покачал головой. И добавил еле слышно, - если бы я мог всегда быть рядом.. На улице, где еще утром шел холодный, с мелкими льдинками дождь, сейчас кружились снежинки. Гато повел ее в сквер за зданием Художественной галереи. Сквер вокруг странного треугольного пруда стал своеобразным кладбищем памятников - последним пристанищем тех, кого не приняли площади и бульвары, парки, и даже обширная территория университета. Конечно же, это место было знакомо Сильвии, ведь буквально в двух шагах отсюда она жила. Этим вечером монументальные <знакомцы> выглядели немножко по-другому: вот памятник отражению - Меланхолии, выполненный из хрупкого известняка, <протягивал> Сильвии ярко-красную розу, так контрастирующую со снегом и с белым цветом камня. Латунный добряк-повар, на поднос которому летом подкладывали яблок для ребятни, <угощал> их вином. Сильвия взяла один из бокалов. - Это из тех мест, откуда я родом, - произнес Гато. Он поднял бокал и провозгласил тост. - За самую прекрасную из всех дам в Мире, с кем бы мне ни пришлось драться, чтобы отстоять для тебя сей титул. Он лукаво улыбнулся: знал, что история Рыцаря Печального Образа одна из любимых книг Сильвии. Кто-то крылатый, скорее похожий на механизм, а не на человека, а лабиринтом вместо головы преградил им дорогу с мольбертом и холстом <в руках>. - Я хочу, чтобы ты рисовала.. А дальше, дальше шел мраморный скрипач. Он согнулся в три погибели, стараясь извлечь невероятные звуки из мраморной же скрипки. Лицо его было напряжено, а взгляд такой, будто он ждал ту ноту, что прозвучит сейчас, как не ждал ничего иного. И вдруг нота прозвучала. Неужели мраморный смычок научился извлекать из камня звуки? Сильвия посмотрела округлившимися от удивления глазами на Кристобаля. Гато взглядом показал ей на пространство за монументом. Там стоял настоящий, из плоти и крови, скрипач, он играл одну из самых лирических мелодий композитора, чей мраморный двойник тоже присутствовал среди статуй. Ночное небо, снежинки и чуть хриплый голос скрипки.. Памятник известному писателю, повинный только в том, что слишком похож на оригинал, а не на парадные подретушированные портреты, вместе с бронзовой книгой протягивал Сильвии сборник стихов. Она взяла книгу и открыла на заложенной странице.

...Милое созданье! У ног твоих жду только приказанья, Вели - умру; вели - дышать я буду Лишь для тебя... - Сильвия, - голос Кристобаля чуть заметно дрогнул, - ты выйдешь за меня замуж? В этот момент музыка изменилась, стала чуть тише, и в ней появились новые нотки - надежда, ожидание, готовность. Казалось, что сама природа затихла в ожидании ответа Сильвии - ветер перестал шевелить ветви деревьев, снег чудесным образом пролетал мимо них, занося старые дорожки. - Да, я согласна. После этих слов окружающий мир преобразился: на темном небе появилась луна, отбросив на деревья призрачные тени. На миг показалось, что многочисленные памятники пробудились из векового сна и теперь приветствуют начало новой жизни у этих двух неподвижно стоящих людей. Сначала только взгляд, глаза-в-глаза, от которого вместо крови по венам идет чистое пламя, а потом.. Гато подхватил Сильвию на руки, закружил, и, прежде чем коснуться губ, прошептал: - Мы будем очень счастливы. Я обещаю. Всю следующую неделю они провели за выбором дома, где будут жить. Тихая улица Пацци, или оживленная Дельриторно, или Браманте - Сильвия не хотела бы уезжать от родителей в противоположный конец города, поэтому в сфере их пристального внимания оказался только юго-восток Эйзоптроса. Плюс хлопоты с платьем невесты, заказом оркестра, другие предпраздничные хлопоты. Сильвия еле выкроила время на визит к одной из своих заказчиц: довольно знатная дама, владелица особняка на Зеркальной, просто умоляла придти и помочь ей с убранством флигелей. Этой просьбе Сильвия удивилась, ведь она совсем недавно завершила все работы в особняке. После обсуждения перепланировки леди Элейн пригласила Сильвию выпить по чашечке кофе. - Говорят, Вы выходите замуж, дорогая. На кого же Вы нас покидаете? Так сложно найти приличного дизайнера в этом городе. - Я не собираюсь уезжать из Эйзоптроса, а заниматься дизайном я, наверно, буду и после свадьбы. - Кто же Ваш избранник? - поинтересовалась хозяйка. - Его зовут Кристобаль Рейес, но он больше известен под именем Гато. - Гато? - выражение лица леди Элейн поменялось. Сейчас оно было отражением беспокойства и сожаления. - Даже не знаю, как Вам сказать.. Аристократка вздохнула и поставила фарфоровую чашечку на блюдце. - Вы такая юная, такая наивная. Вы знаете, что Кристобаль разбил не одно женское сердце в этом городе? Одна моя подруга из высшего света попала под действие его чар. Когда выяснилось, что она в интересном положении, муж выгнал ее из дома, а тот, из-за кого все произошло - Кристобаль - даже не попытался ей помочь. Он сделал вид, что ее не существует, и увивался уже вокруг новой пассии. - Этого не может быть. Если Кристобаль и был когда-либо таким, то теперь он изменился, я это точно знаю. - Однако в глубине души у Сильвии поселилось сомнение, которое теперь не давало ей покоя. Она посмотрела в небольшое зеркальце за спиной хозяйки, и попыталась отогнать от себя мрачные мысли.

Пишет Алина. 20.11.07

Вокруг было пусто. И внутри тоже. Эйзоптрос быстро отбирал счастье, не давал дружбе окрепнуть, и только великим упрямцам позволял любить. Она сидела на жёсткой постели, не слыша биения своего сердца. Оно будто остановилось от этого страшного груза, который так внезапно навалился на него. Погиб. И отчасти по её вине. Нет. Её маленькое сердце не сможет справиться с этой болью в одиночку. Но кто ей поможет в этом сером и безжалостном городе? Другим тоже не больно-то сладко живётся… По щекам текли слёзы. Впервые за семь лет. Она сердито вытирала их. Ей всегда говорили, что слёзы – это проявление слабости. А слабость в её семье презирали… Но она плакала, ничуть не стыдясь. Слишком много горя для тринадцатилетней девчонки. Слишком.

…Следующим утром она переходила дорогу, думая, что опять осталась одна в этом городе. Она бросила взгляд вправо… …Не было ничего. Ни острых лучей солнца, ни прозрачного неба, ни жестоких зеркал, ни узких уличных коридоров. Был только тот большой экипаж цвета эйзоптросского зеркала, который сносил все на своём страшном пути… И её тоже. А потом была душащая, кричащая боль, рвущая тело на части … И ещё белые стены… незнакомые люди… и то лицо… С такими мягкими, приятными чертами…

Пишет Эретри. 20.11.07

Защитник… Эретри подумала, что теперь даже его тень ослепит её, и она никогда не сможет привыкнуть к этому сиянию, спокойному и вкрадчиво-жестокому. Защитник… Она молча взяла Ринна за руку и отвела в сторону от солнца. - Но… Как же ты не рада… - Я не расстроена. Я… ничего. Эретри мяла в ладонях рукав его мундира. Ей хотелось изменить всё, и ей хотелось всё оставить. Ей хотелось молчать, но она уже забыла, как забываются слова. - Ничего, - детским робким жестом Эр поправила волосы. Улыбнулась, опустив голову, стараясь скрыть улыбку, - Честное слово тебе, ничего. Ринн не знал почему, но он боялся коснуться её в этот момент. Время собралось в точку, в струну. Дыхание неровно билось, Эретри сказала: - Ринн… Я пойду, пройдусь по улице… можно? Не знаю, зачем, но… Одной. Я вернусь, ты же понимаешь… - Я – с тобой, - Ринн взял её за плечи, пересилив колючую дрожь,- Не надо бежать. Что ты? - Я не бегу, - всё так же «спокойно» улыбаясь, Эретри отступила от него на шаг, - Ты же знаешь, что вернусь. Стоя уже у двери, повторила эхом: «Вернусь» Нельзя было не отпустить, и Ринн успел лишь шепнуть: «Поскорее»

……………………… Медленно она брела по улице. Бесцельно, не оглядываясь и не запоминая пути. Что толку запоминать, если идёшь всё время прямо? Шла, наверное, долго. Не сразу Эретри заметила, как исчезли тени, слившись с потемневшей землей, и как усилился ветер. Холодные осколки, мелкие, как бисер, закружились вокруг. Эретри закрыла лицо руками – руки тотчас заболели под ледяной крошкой, только ладони с лордовой печатью не коснулся холод. Побежала. Куда бежать? Двери угрюмо и мертво вжались в дома, сохраняя внутри тепло. Неживое тепло и чужое, но спасительное… Быстрее. Ветер убыстрял шаг, разбивая эхо, и одна из дверей вдруг открылась. Да она и не была заперта. Эретри забежала внутрь, кашляя, ослепшая совсем. На ощупь ступая, - дальше, дальше от свистящего ветра, терзавшего дверь. Когда холод чуть отпустил, увидела, словно сквозь пелену сна, что находится она в коридоре, темном. Доски скрипели, осторожно Эр прошла через темноту к небольшой комнате, у порога - остановилась. Всё показалось слишком знакомым. Даже странно, почему. Не хотелось идти. Но и в коридоре стоять было страшно. Девушка подождала ещё чуть-чуть, прислушиваясь, и затем осторожно шагнула вперед. Воспоминания едва не сбили с ног. Застучала в висках кровь. Эр не шевелилась, слушала. Понимая, что нашла своё прошлое. Эта комната – здесь когда-то «спрашивали» Эретри про перстень. Отсюда она убежала и вернулась обратно через зеркало, стоявшее в углу. Теперь там была лишь пустая рама, онемевшая без говорливого стеклянного блеска. Покинутая комната, обычная, простая. Нечего бояться. Эретри подошла к раме. Нечего. Но куда пропало зеркало?.. Под ногами блеснул как будто осколок. Сам собой блеснул, без яркого света. Девушка наклонилась и увидела крошечную каплю, похожую на ртуть, но мерцавшую, как чистая вода. Эретри поймала себя на том, что ищет в этой крупинке свое отражение. Хотя и не знала, откуда она и что она такое.

…Зеркало то, пролившись из рамы на пол, высохло потом. Капля – всё, что осталось. Осталось, чтобы встретиться с «гостьей» и, может быть, отомстить… Запела музыка, тихая музыка. Сияние от точки слабее стало, но взамен пришли звуки. Туманные, дурманящие. Они баюкали колокольно. Раз, два и три… Слушай, замри. Слушай и спи.

Снаружи ветер кидался на стены, но Эретри забыла про него, забыла про Ринна, про всё забыла. Звон серебряный с серебряных колоколен, белый разговор тяжелых капель очаровывал. Глаза сами собой закрылись. Тихо. Слушай. Тихо. Тихо…

…И вдруг. Как будто большая птица захлопала крыльями на крыше, треск раздался. Сверху упала доска, Эретри едва успела отскочить. За ней – вторая, и тут уже повезло меньше. Грохот оглушил; падая, Эретри не успела и крикнуть. В момент между явью и тьмой ей показалось, что точка серебряная вдруг разлилась тонко по полу, танцуя рябью; что пол вдруг стал оседать, превращаясь в гладкую вертикаль…

……………………. Очнулась. Высоко-высоко, где-то далеко свистел ветер, пригоршнями роняя белую крупу. Сколько времени… времени сколько прошло?..

Эретри поднесла к глазам ладонь – кожа содрана вместе с печатью… Больно. Она прислушалась и подумала снова: больно. Здесь холодно и страшно, надо уходить. И Эр хотела встать, но внезапно обнаружила, что уже стоит. На дне воронки стеклянной. В глубоком и светлом колодце. Не повернуться, не шагнуть, не выбраться. Только и можно: видеть себя в плоской зеркальной стене напротив. Наваждение. Не смей и думать от него уйти, не смей и – думать.

Ледяное озеро, скользкое, как предательство. Предательство. Зеркальная капля продолжала петь. Прорезался из звона скрежет, всё перед глазами завертелось и – пропало.

…………………….. Она бежала от скрежета к хрустальным колоколам, забывая оглядываться. Медные тарелки выбивали из мрака гул. Бряцанье невидимых ключей вторило тяжелому дыханию. Наконец, круг света лег под ноги луной, и из него выросла дверь, ведущая из темноты в никуда, из пустоты в неизвестность. Не медлила Эретри. Шаг.

………………… Одеяло белой ткани, теплый, мягкий лен. Кровать в светлой комнате. Чернеющие тени у белых стен. Откуда? Эр приподняла голову. Рядом на стуле сидела размытая фигура, мягкой плавностью своей уверявшая, что она – мать у кровати больной дочери и никто иной, и ничто иное. Ласково эта фигура сказала: - Дочка. Ты открыла глаза, дорогая моя… Наконец-то, наконец-то ты пришла… - Но что со мной?.. – Эретри сразу поднялась, села на край – и голова не закружилась, - Что случилось? - Ты дома, - просто сказала женщина, - Ты так долго спала. Как же мы все скучали по тебе… - Она ещё не пришла в себя, - сказала громко тень у платяного шкафа, - Ты держи, держи её крепче: может вырваться и убежать обратно. Она сейчас – как теленок без колышка. Слишком заплутала.

С низкой табуретки на пол упал резиновый мяч. ………………. Всё было ей радо здесь, всё было готово посвятить в этот мир. Бледные цвета, пресные звуки окружали и стягивали круг. Но Эретри не верила. Она подошла к зеркалу, что висело на стене. Пристально из стекла на неё посмотрела девочка. Лет десяти. - Но… не может быть… Я была такой девять лет назад. - Нет, что ты, дочка, девять лет назад ты была совсем малюткой. Поверь, в зеркале – ты, настоящая. Но мама, казалось, сама не верила своим словам. И девочка поняла это, и закрыла глаза, тщетно стараясь покинуть сон… Или в сон вернуться?.. Неясно было. Тикали часы.

………………. Кухня. На обоях – треугольники и квадраты. - Так это всё… Это всё был сон? - Сон… - не ответив, мама засуетилась, глаза пряча, - Не хочешь чаю, дочка? Молока? У нас ещё есть апельсиновое варенье… - Ты не отвечаешь мне, - горько, глядя в пол, Эретри. - Ах, дочка, доченька, мы так волновались за тебя… Держи крепче, ну же, не урони чашку.

…………….. Она смотрела на мать, на отца, на бабушку, на братьев – на всех этих людей, которые так по-доброму улыбались ей, не называя ни своих имен, ни её имени. Линии их взглядов, линии их тел были неуловимыми и сливались с линиями комнатных предметов так, что комната продолжала себя в их лицах, а лица растворялись в ней – шатким пунктиром…

Её привели в комнату просторную, где много стояло кроватей, на каждой кровати лежал человек. С первого взгляда можно было подумать, это лазарет. Но ей объяснили, что все эти люди спят, что какая-то странная болезнь поразила некоторых жителей города. Заснули они недели, месяцы назад и до сих пор не проснулись. Однако врачи говорят, сон этот не вечен, и уже скоро должны все выздороветь.

На одной из кроватей Эр увидела маленькую девочку, её ровесницу. Она дышала слабо, словно через силу. Она была сильно похожа, невероятно похожа на…

- Никта? – спросила не веря Эр, - Не может быть… - Ей имя вовсе не Никта… Неужели ты не помнишь? Все дети дружили с ней. Она была такой веселой. Смеялась так звонко… Сейчас молчит и вот… как будто замолчал весь мир. - Она кажется мертвой. - Она не умерла, она просто тихо смеется во сне. Вся её жизнь уходит в смех… Хорошо, если смех этот весел… Мы думаем, она проснется вскоре после тебя. Подошли к другой кровати. Девушка лежала на ней, черты лица знакомы как будто… - Баронесса, - девочка морщила лоб, пытаясь вспомнить остальные слова, - Это баронесса, точно. Я где-то видела её… должна быть старше. - Но нет, она не баронесса. Дочь нашего садовника, вот кто. С вами любила играть очень. Только чаще грустной была почему-то… - Анастасиус? – Эр указала на спящего старика. Непонятно, почему решила, что то был именно он. - Рыбак. Нашли его спящим возле лодки. Хорошо, что это не в море с ним случилось. Никто не ожидал, что он уснет. Прочих людей Эретри либо не узнала, либо раньше не видела вовсе.

Бродила, вглядываясь в лица, прислушиваясь к дыханию, размеренному, ровному…

………………….. Вечер пришёл, похожий на день. Девочка сидела, обнявшись с матерью, наблюдая, как бьется черный огонь в камине. На окне чуть колыхались занавески, у стен всё так же стояли тени. На них можно было не смотреть, но они всегда на тебя смотрели. Молчание коконом свивалось, дрожало в нем ожидание. И девочка расплакалась вдруг, отвернувшись от поющего огня. - Мама, мама, мне страшно! Мне кажется, я не проснулась… Мне кажется, я не спала. Мама, мне кажется, наш дом – прозрачный совсем, и каждый с улицы может видеть тебя и меня… Я так боюсь они увидят… увидят, как плачу, увидят, мама!.. Мама гладила дочку по голове, шептала спокойные слова. Мягко сливались с настенным узором уголки её губ. Мама любила дочку. Мамины глаза были пусты. Мама улыбалась. «Всё хорошо» ………………..

Погода налаживалась. Ветер в Эйзоптросе слабел.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 02.12.07

Анастасиус

За окном шел дождь. В регистрационном холле Ратуши было холодно, темно и сыро, как в подвале.

- Берешь ли ты, Оливия, Анастасиуса в законные мужья и обещаешь ли быть с ним в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в жизни и смерти, в свободе и рабстве, пока Лорд не разлучит вас?

Лучащиеся счастьем глаза Оливии и тихое «Да».

- Берешь ли ты, Анастасиус, Оливию в законные жены и обещаешь ли быть с ней в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в жизни и смерти, в свободе и рабстве, пока Лорд не разлучит вас?

- Да.

Теплый поцелуй.

Он обнял её крепко, словно чтобы подтвердить только что произнесенную клятву.

Она обняла его в ответ, склонив голову ему на грудь.

В зеркале на стене напротив отражались они двое, чиновник и… К ним подошла невысокая худенькая востроносая девчушка. Она посмотрела требовательно на Оливию, дернула её за рукав платья и произнесла скороговоркой сквозь зубы:

- Я – Сообразительность. Твое отражение. Идем что ли?!

А в холле они встретили Риту Эквус, бургомистра Эйзоптроса, с её свитой и новым отражением, ОПТИМИЗМОМ.

Рита Эквус

НЕЖНОСТЬ меняется на ОПТИМИЗМ

Анастасиус

ХЛАДНОКРОВИЕ меняется на НЕДОВОЛЬСТВО

Никта

Ей нужна была помощь, но теперь её было не у кого попросить. После того, как ушла Алдара, Никта попыталась подняться на ноги. Тело не слушалось. Ощущение было такое, что её разрезали грубо, выпотрошили и зашили небрежно, словно труп. Сердце болело так, словно изнутри его вычерпали и вычистили оловянной ложкой. Любое движение, прикосновение вызывало боль, как бывает, когда температура поднимается слишком высоко. Только боль эта была внутри, а не снаружи, не на поверхности кожи.

Она стиснула зубы и вновь сделала попытку встать.

Расставание с Ндуаном Ангоном оказалось не менее болезненным, чем потеря части собственной души. Она уже скучала по его воспоминаниям и чувствам. Она скучала по югу. По солнцу. По холодному оружию. По охоте. По битвам.

И даже по сожалениям, отчаянию и невыносимо болезненному стремлению попросить и получить прощение.

И теперь внутри была пустота, не заполненная ничем. СЧАСТЬЕ ушло. Она зажала в зубах край воротника мундира и снова попыталась встать. «Будет больно».

Не солгал. Но ведь и не сказал всей правды. Боль от пустоты внутри была невыносимой. Даже для неё. Той, кто не раз и не два смотрел в лицо смерти.

Но нужно было двигаться. Ехать в Алму. Выполнять договор.

- Пусть будет счастлив, - по щеке её вниз скользнула слеза, - лишь бы он был счастлив…

СЧАСТЬЕ меняется на СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ

Алдара и Ксанф

Ксанф стоял на ступенях главного входа в Ратушу.

- Берешь ли ты Алдару в законные жены и обещаешь ли быть с ней в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в жизни и смерти, в свободе и рабстве, пока Лорд не разлучит вас…

- Да, - он был слишком счастлив...

- А ты, Алдара, берешь ли Ксанфа в законные мужья и обещаешь ли быть с ним в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в жизни и смерти, в свободе и рабстве, пока Лорд не разлучит вас…

- Да, обещаю, - только печаль в её голосе заставила его очнуться от сладкого дурмана радости, что застилал глаза.

- В рабстве? – не веря своим ушам, повторил он, - ты… знала? И не сказала?

Холодный дождь хлестал его по щекам.

Черная почтовая карета остановилась перед ним.

- Раб? – крикнул с облучка возница.

Ксанф кивнул, ещё больше помрачнев.

- Пошевеливайся. Твой господин не любит, когда опаздывают. А из-за этого проклятого дождя мы уже полчаса потеряли. Не хватало ещё к отплытию не успеть!

Ксанф рывком открыл дверцу кареты, выбросив в лужу на тротуаре белую розу из петлицы…

***

Алдара продолжала стоять в зале, где всего несколько минут назад чиновник в строгом черном сюртуке с серой перевязью объявил её женою раба.

«В свободе и рабстве»…

- Это часть процедуры бракосочетания его рабов с гражданами Мира, - терпеливо объяснял возмущенному Ксанфу чиновник, - она должна принести клятву верности Вашему хозяину. По-другому нельзя. «Тот, кто любит, должен разделить участь того, кого любит».

Строчки статута расплывались перед глазами.

Алдара поискала глазами зеркало.

Буквально два шага.

Гладкая поверхность - точно разлитая вода.

Алдара коснулась зеркала кончиками пальцев, потом прижала ладонь полностью.

- Я буду служить Вам, Лорд Хаос.

Ладонь обожгло зло раскаленным серебром. Клеймо раба Лорда Хаоса впечаталось в кожу намертво.

Чиновник протянул ей на кончиках пальцев небольшое изящное зеркальце в серебряной оправе с фиолетовым растительным узором.

***

Звон шпор и оружия. Темные мундиры Гвардии.

- Вы должны немедленно отправиться на восточное побережье. Приказ Лорда Хаоса.

- Но я…

- Сейчас… Карета будет у подъезда с минуты на минуту. Торопитесь. - Он сам должен связаться со мной! – возмутился Ксанф, - я принимаю приказы только от него лично.

Клеймо ответило такой болью, что ему пришлось закусить губу, чтобы не закричать.

- Идите, - гвардеец заметил, как изменилось лицо раба, и правильно оценил эту перемену, - немедленно.

***

- Почему ты не сказала мне? – горло перехватило от горечи и сожаления.

- Не все ли равно? – раздалось из темноты кареты.

Ксанф обернулся на звук:

- Кто здесь?

- БЕЗРАЗЛИЧИЕ…

Ксанф

НЕДОВОЛЬСТВО меняется на БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Алдара

ОПТИМИЗМ меняется на ХЛАДНОКРОВИЕ

Сильвия

Сомнения не покидали её даже тогда, когда они стояли перед чиновником в ратуше и произносили торжественные обещания быть вместе в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в жизни и смерти, в свободе и рабстве, пока Лорд не разлучит их… Кристобаль, к счастью, не замечал рассеянности своей невесты и поэтому не тревожил её вопросами, ответы на которые Сильвии давать очень не хотелось. После церемонии Кристо исчез куда-то. Она вынуждена была одна принимать поздравления немногочисленных гостей. Отец сказал, что возникла какая-то проблема с каретой для молодоженов, и Кристобаль решил уладить все самостоятельно.

- В этом он весь, - подумала Сильвия, - мой муж, - она произнесла шепотом, - мой муж, - чтобы понять изменилось ли что-то, - муж. Сильвия Рейес, - щеки загорели от удовольствия и гордости, - я теперь Сильвия Рейес.

В комнату вбежал один из друзей Кристобаля. Дождевая вода лилась с его волос и порванной в нескольких местах одежды. Рот был разбит в кровь. Левая бровь рассечена словно ударом ножа. - Гато…- голос его сорвался в хрипоту, - мертв…

БЛАГОРАЗУМИЕ меняется на РЕШИМОСТЬ

Эретри

Она очнулась в какой-то большой белой комнате. Понадобилось несколько минут, чтобы понять, что это была больничная палата. На соседней кровати лежала молоденькая девушка в окровавленном, рваном и грязном мундире стражи Эйзоптроса. Рядом с ней на табурете сидела ХРАБРОСТЬ.

- Привет, - буднично, как будто огонек и не исчезал никуда, окликнула её Эретри, - ты не видела тут Морока? Тряпичника, помнишь? Храбрость покачала головой отрицательно, нахмурившись неодобрительно. - Извините, - она окликнула проходившую мимо медсестру, - а Вы не скажете, где тот молодой человек, что привез меня сюда?

- Ушел, - пожала плечами женщина. Она явно не одобряла знакомства пациентки с гвардейцем Хаоса. - Сказал, что нужно в Гранитный корпус ему. Обещал вечером прийти.

- Это, наверное, сон, - прошептала сама себе Эретри. И даже закрыла и открыла вновь глаза, чтобы развеять зеркальную иллюзию. Но больничные стены никуда не исчезли. Как и огонек. И девушка в кровавых лохмотьях на соседней койке.

Более того, появилась МНИТЕЛЬНОСТЬ, которой раньше Эретри за собой не замечала.

НЕДОУМЕНИЕ меняется на МНИТЕЛЬНОСТЬ

Алина

ХРАБРОСТЬ

Пишет Никта. 21.12.0

Когда она уезжала из города, Неделя Дакии в Эйзоптросе была в самом разгаре. Нелепые в своей провинциальной одежде с претензией на вкус и роскошь даки были повсюду. Особенно её раздражали те, что были «вооружены». В Дакии, и это было всем известно, своей армии не существовало, потому и выглядели дакские «военные» как крестьяне, которые вдруг решили пойти на войну.

Если на них были доспехи, то либо старой эйзоптросской работы, но не полный комплект, либо дакские самодельные, никчемные и крикливо безвкусные.

Исключение составляли те даки, что были из Волчьей стаи. Настоящие профессиональные военные, умеющие только драться и побеждать. Никта выезжала из города, когда встретилась с небольшой «волчьей стаей».

Рассеянный взгляд скользнул по волчьему меху оторочки плаща. Девушка ухмыльнулась.

Раздраженное сдавленное хрипение дака: то ли досады, то ли ненависти. Удивление. Поднятая бровь. Закипающая в крови злость.

Дуэль взглядов.

И жестокий смех.

- Лордовы!, - плюнула и, пришпорив коня, вылетела, хохоча, из города. Лордовы. Тот самый взгляд. Хаосова стая.

Хорошо быть лордовым привостнем. Знаешь, что не ничего не случится с тобой без его воли. И не опасаешься ни людей, ни несчастного случая, ни непогоды.

Хаос хранит.

Путешествие в Алму не было легким. Неделя была потеряна в крошечном поселке на Мертвом перевале: марево жара, горячечный бред, полный слез, сожалений и терпкой печали.

Ещё неделю заняло путешествие до долины Синего зеркала.

Стража Алмы окружила её, стоило ей только ступить на блестящий и гладкий синий лед долины.

- Назови себя!

- Эрклиг, - взгляд упал на собственное отражение в синем зеркале льда.

- Зачем ты здесь?

- По поручению Лорда Хаоса.

На неё набросились, повалили на лед и зажали ладонью рот.

Страж, что держал её, покачал головой отрицательно.

Никта закрыла и открыла глаза, чтобы показать, что поняла его.

- Идем, - страж помог ей встать, - старосте расскажешь, зачем пришла. Только имени Его не произноси, усвоила?

Никта кивнула согласно.

Пишет Сильвия. 21.12.07

В соавторстве с Ритой Эквус

В первые секунды после прозвучавших слов казалось, что это ошибка, что этого не может быть. Несколько минут назад Кристобаль вышел из ратуши, и за это время с ним не могло ничего случиться, тем более он был не один. Сильвия не верила услышанному, но вид человека, сообщившего страшную весть, говорил совершенно о противоположенном. На мгновение её лицо исказилось страшной, мучительной болью, а потом земля ушла из-под ног, и Сильвия упала на пол. Её едва смогли привести в сознание. Увидев перед собой лица людей, Сильвия только теперь осознала случившееся: Кристобаля нет... нет, и больше никогда не будет рядом. И это случилось именно тогда, когда они наконец стали по-настоящему близки, когда стали мужем и женой. А теперь она вдова. Сквозь тишину ратуши раздался душераздирающий крик, который эхом отдавался от стен. Сильвия дала волю чувствам, слезы текли по её щекам, стекали на платье, а она все продолжала сидеть, изредка вздрагивая. Потом, будто вспомнив нечто важное, она вскочила и побежала к выходу.

- Сильвия, ты куда? – остановили её.

- Хочу убедиться сама. Покажите мне его.

Уговаривать её было бесполезно, и Сильвия в сопровождении друзей Кристобаля вышла из ратуши. На улице стемнело, прохожих не было видно, так что никто не заметил, каких усилий стоил Сильвии этот переход.

- Быстро, в карету, - скомандовал чей-то голос. Сильвия даже не подняла взгляд.

- Где он? – глухо спросила она.

- Умоляю, миледи, Вы были без сознания почти час. А теперь надо ехать. Здесь, на открытом пространстве, никто не гарантирует Вам безопасность.

- Я должна его видеть.

- Увидите. Едем!

Она удивилась, когда карета повернула не на Дельриторно – к дому, а в противоположную сторону. Ее привезли в какой-то дом недалеко от центрального парка. Рядом с входной дверью был выгравирован герб – голова лошади, закусившей удила. «Дом баронессы», - успела понять Сильвия, прежде чем оказалась внутри.

- Здесь будет безопаснее, чем у родителей, - сказал тот же голос.

* * *

Он лежал в луже и чувствовал, как его кровь смешивается с дождевой водой. Словно вдалеке был слышен голос Тьерри, он что-то кричал со слезами на глазах. Почему слезы, сегодня ведь радостный день. А на небе уже вышла из-за туч луна – теперь так быстро темнеет.. А потом он уже ничего не чувствовал и не думал.

Длинный темный коридор. В конце коридора приоткрытая дверь в освещенную комнату. Скрипки и клавесин на три четверти, и чей-то смех. Кто зовет его. «Гато, иди скорей сюда». «Гато, мы ждем тебя». И снова смех – звонкие колокольчики.

Когда он подошел уже совсем близко, казалось, что за дверью бальная зала в ратуше: тысячи свечей, танцующие пары, разноцветные платья дам. А в середине зала, в центре лордовой печати стоит Сильвия и растерянно озирается – ищет его. Он распахнул дверь, и..

* * *

- Доктор, скажите, он выживет?

- С вашего позволения, я воздержусь от прогнозов. Проникающая рана грудной клетки, скорее всего задет перикард. Но с этим можно выкарабкаться. Надо заметить, что наш пациент живуч, как кошка.

- Вот уж верно, - невесело ухмыльнулся собеседник.

- Но хуже другое – задет позвоночник. Били в спину стилетом с «ласточкиной лапой».

- И все же, доктор?

- Скорее всего нет. Простите, я делал все, что мог. Мне, наверно, следует поговорить с госпожой Рейес?

- Нет, знаете.. Мы не сказали ей, что он еще жив. Второй раз за такое короткое время пережить смерть мужа.. Выдержит ли.

- Хм. Не думаю, что вы поступаете правильно. Потом она вас не простит.

привел её в дом баронессы, извинившись, исчез, Сильвия так и не смогла его хорошо рассмотреть. В комнате, куда её привели, было темно. Только по отдельным расплывчатым очертаниям можно было предположить, что это прихожая. Послышались шаги, и неожиданно из глубины комнаты появился силуэт с подсвечником в руках. Сильвия, на мгновение забыв про свое горе, отступила назад упершись в стенку.

- Не бойтесь меня, госпожа. Я провожу Вас в Вашу комнату.

Это была женщина средних лет, просто одетая и выглядевшая старше своих лет. Она внушала доверие, и поэтому Сильвия, немного робея, пошла за ней. Они прошли небольшой коридор, и по пути Сильвия увидела свое отражение в зеркале: бледное лицо, темные круги под глазами. За последний час её лицо преобразилось до неузнаваемости – вместо счастливой улыбки и сверкающих глаз появились еле заметные морщинки.

Женщина остановилась перед открытой дверью, пропуская Сильвию вперед:

- Подождите, пожалуйста, здесь. Если Вам что-то понадобится: переодеться, умыться, поужинать, непременно скажите мне. Только после ее слов Сильвия вспомнила, что до сих пор на ней свадебное платье.

- Кто Вы? И вообще, зачем меня сюда привели, когда мой муж... моего мужа...

Слезы отчаяния не дали ей договорить. Впервые после того, как она узнала про смерть Кристобаля, ей действительно стало ясно, что он умер, что его больше нет.

- Конечно, Вам сейчас нелегко, как иначе. Но что нам поделать? Все в воле Лорда, - повторила женщина известную поговорку. – Вам нужно отдохнуть. А здесь Вы в безопасности. В этом доме все очень любили Кристо, и Вы никогда не будете здесь чужой.

Не в силах говорить о муже в прошедшем времени, Сильвия только вздохнула в ответ и вошла в спальню, приготовленную для нее.

* * *

За дверью оказалась комната, смутно знакомая ему. Горело всего несколько свечей. В мягком полумраке тени играли на лице Элейн.

- Ты все-таки пришел, - ее красивый усталый голос почти шепотом выговорил слова.

Совсем как накануне свадьбы, когда она попросила о последней встрече – вспомнил Гато.

- Зачем ты звала меня, - он хотел сказать что-то другое, но вчерашний диалог повторялся против его воли. Вчерашний? Какой сегодня день? И есть ли здесь такое понятие – день?

- Я хотела поговорить с тобой, - ответ леди Хантингтон прервал ход его мыслей. – Ты уверен, что стоит совершать эту ошибку?

- Элейн, этот разговор можно не начинать. То, что я собираюсь сделать – возможно, лучший поступок за всю мою жизнь. Просто представь, что я теперь не существую. Нет, если тебе понадобится моя помощь, как друга..

Она засмеялась:

- Не существуешь.. Смешно сказал. Не искушай Лорда. – тон внезапно построжел. - Пока ты ходишь по этой земле, Бесстрастие и Равнодушие будут отражаться у меня снова и снова. Но я все понимаю: ты не можешь принадлежать одной женщине. И готова тебя делить. А она?

- Ей не придется ни с кем меня делить. Я люблю ее.

- Что я слышу? Гато влюблен! А ведь ты умел играть в эту игру с огнем, не опаляя крыльев. Только мы двое умели в нее играть. Ну ничего, ты очнешься от этого наваждения - раньше или позже. И тогда захочешь избавиться от нее. И придешь ко мне, я помогу тебе.

- Ты ошиблась во мне, Элейн. Игра? Для меня все было очень серьезно. Каждый раз, с каждой. Помнишь, как я вызвал твоего мужа на дуэль? Я бы убил его. Нас разнял гвардейский патруль. Ты была самой неприступной крепостью в городе. И тем уже обрекала меня на осаду. Это было счастливое время, ты помнишь? Но оно прошло. Давай отпустим друг друга.

Она отвернулась на миг.

- Иди, ты свободен! Свободен..

И снова коридор.

* * *

Оставшись одна, Сильвия сразу же повалилась на диван и лежала, иногда вздрагивая, до тех пор, пока в дверь не постучали. Не дождавшись ответа гость решил войти без разрешения. Это был тот самый человек, который привез сюда Сильвию.

- Я хочу видеть Кристобаля, - Сильвия сразу перешла в наступление.

- Чуть позже, я Вам обещаю, а сейчас наберитесь терпения.

- Тогда зачем Вы меня привезли в этот дом? Чего от меня хотят?

- Подождите немного. Возможно, все не так плохо, как кажется.

С этими словами дверь за гостем закрылась.

* * *

Он шел очень долго, почти в полной темноте. Сначала идти было легко, а потом на пути стали попадаться чьи-то оброненные на пол плащи, шляпы, шпаги – и чем дальше, тем сильнее был ими усеян пол. Через шаг он спотыкался. Или ступал прямо по этому ковру из полуистлевшего тряпья. Затем дорогу ему преградили ящики. Приходилось переставлять их, протискиваться между. Но он шел, стремясь побыстрее добраться до света, что маячил в конце коридора. Уже так близко. И снова музыка, и смех. Он распахнул дверь.

Две свечи разгоняют сумрак. Все та же комната. Элейн плавным жестом приглашает его присесть.

- Ну здравствуй, Гато. Ты все-таки пришел.

* * *

Время тянулось бесконечно. Было невыносимо сидеть в одиночестве и неведении в этой пустынной комнате, но Сильвия ничего не могла с собой поделать и постоянно ходила из одного конца в другой. В этот момент открылась дверь и тот же незнакомец произнес два слова:

- Он жив.

Пишет Ксанф.21.12.07

Совместно с Алдарой

Косой дождь звонко стучал в стекло кареты. Ксанф наблюдал, как большие капли скользили по гладкой поверхности и, соединяясь в ручейки, убегали вниз. Безразличие – худощавая женщина с едва заметной сединой в толстом овечьем платке – склонив голову на грудь, задремала, но дыхание было неровным, поэтому юноша изредка косился в угол кареты - казалось, что за ним наблюдают. На душе скребли кошки. Вернее, это пока был еще маленький котенок, но он вот-вот грозился перерасти в здоровенного котяру, готового разодрать Ксанфа изнутри. «Она не сказала…Знала и не сказала…» Ксанф не мог понять, как нужно было расценивать этот поступок.

Он знал, что Алдара сделала очень важный шаг.

Без права повернуть назад.

Без ошибок и всяких если…

С огромной ценой.

Решила без него.

Не сообщив.

Одна.

Тяжело было представить, чего ей это стоило, и какими доводами она руководствовалась.

Главное, врач не мог понять, лично для него, что могло бы иметь такую же цену. Цену свободы. Уже, пожалуй, во второй раз в жизни Ксанф пожалел, что не курит. И в сто пятидесятый, что не было возможности взял любимую с собой. Бесценное ощущение резонанса, одного взгляда, одного сердца… Ксанф в сердцах стукнул по стеклу. Карета внезапно остановилась.

Ксанф ждал, когда снова начнется уже привычная тряска, но карета все стояла, и он приоткрыл дверцу.

- Я вас очень прошу, я тороплюсь! - голос, слишком напоминавший голос той, что осталась в Эйзоптросе. - Неужели вы не можете дождаться других лошадей? Заночуйте здесь, в конце концов! Что вы на меня смотрите, как дак на раба Хаоса? - в тишину расплывающийся шепот, шелестящий сдавленной болью.

Ксанф вышел из кареты:

- В чем дело?

Возница оставил вопрос Ксанфа без ответа, обратившись к девушке: - Предлагаю остаться здесь на ночь вам. Распрягайте лошадей, - повернулся он к темной фигуре, стоявшей рядом с каретой, которая, по всей видимости, принадлежала девушке.

Ксанф понял, что девушка прибыла на почтовую станцию раньше них, оставила уставших лошадей, однако не успела отъехать.

- Знаете, мне это надоело, - голос девушки окреп. - Я сейчас представляю ЦРУ, поэтому меня не интересует, что вам тоже нужны лошади. Подождете.

Ксанф выбежал из тени.

- Алдара, что ты делаешь здесь?

***

Дождь утих. Из-под колес с хрустом вылетал гравий, лошади шли ровно.

- Я воспользовалась тем, что из почтовой кареты, которая увезла тебя, вывалился какой-то сверток… Удалось вырваться из города под предлогом того, чтобы догнать тебя. Я совсем не ожидала, что мы встретимся на одной станции так скоро - думала, вы ушли далеко вперед.

- Вскоре после того, как мы покинули Эйзоптрос, у кареты отлетело колесо, - Ксанф держал замерзшие алдарины руки, не веря своему счастью.

- Как удачно. Я так боялась, что я вас не догоню до первого перекрестка.

Алдара замолчала. Она не стала рассказывать о том, как стояла под дождем на крыльце, сжимая пальцами холодное зеркало и всматриваясь в него, точно ища ответы на незаданные вопросы. Как кричала в бесцветное небо, кричала, кричала, пока не поняла, что не может даже шептать, не то что кричать. Как она заметила, что на мостовой лежит какой-то предмет, в котором она не сразу признала сверток в почтовой бумаге. Как она искала малейшую возможность уехать из города в тот же вечер. Как она думала о больнице и о том, что завтра ее не увидят на работе. Как ни разу она не вспомнила о клятве и о потерянной свободе, ибо куда больше ее пугало сейчас вынужденное одиночество.

***

Алдара заснула, прижавшись к плечу Ксанфа. Тихое сопение почти заглушалось стуком копыт. Отражения - Безразличие и Хладнокровие - молчали. Ксанф осторожно высвободил из пальцев жены зеркальце, чтобы не упало и не разбилось ненароком, заглянул в него мельком и бережно положил его в карман алдариного мундира.

Ксанф не мог предположить, что его ждет. Чего хочет от него Хозяин. Хотя бы сколько ему предстоит ехать: неделю? Две? Может месяц? Это задача посложнее, чем та, которую может разгадать мудрец из Аквилона или ученый из Эйзоптроса на фоне которых он чувствовал себя едва умеющим читать даком из какого-нибудь глухого поселения. Но Ксанф не спорил и двигался по приказу на восток.

Пишет Анастасиус. 21.12.07

Совместно с Ритой

Рита всматривалась в лица тех, кто еще год назад был для нее олицетворением счастья. Неужели и у них этот город украл частичку души? Сейчас в глазах Оливии ей виделся лихорадочный блеск, а взгляд Таса, раньше так ясно отражавший его настроение, был как затуманенное стекло – не углядеть, что внутри.

- Поздравляю, - баронесса искренне улыбнулась. – Верите в приметы? Говорят, очень хорошо жениться в дождь.

Анастасиус изобразил на лице улыбку:

"Да? А мы как раз утром спорили с Лив, удачно это или нет..."

Оливия кивнула головой. И коснулась плеча мужа: "Я оказалась права". Новое отражение Таса только недовольно фыркнуло. А Сообразительность протараторила, как ей приятно, что хозяева лично знакомы с бургомистром столицы.

- Вы не планируете уехать из города? – спросила баронесса и пристально посмотрела на Таса. Казалось, ее взгляд говорил: «Долго ли протянет эта огненноволосая девочка в Эйзоптросе?» Скорее теперь Лив была похожа не на огонек, а на слабое пламя свечи на ветру. Анастасиус нахмурился. Конечно, в этот город лучше было бы и не приезжать. Но куда возвращаться? Ведь внешне всё благополучно...И разве можно при случайной встрече серьёзно разговаривать об этом...

- Возможно, мы уедем куда-нибудь во время медового месяца. Но ненадолго, Детский центр не располагает к долгим отпускам. Оливия с любопытством взглянула на задумавшегося возлюбленного. А они и не обсуждали никакого медового месяца. Одним вечером, во время их очередной прогулки по мрачному парку, они присели на скамейку. Он вложил ей кольцо в руку и сказал, что пора навестить Ратушу. Мало романтики, но всё искренне.

- Если уезжать не собираетесь – я имела в виду не отпуск, а насовсем – то загляните ко мне на днях, хорошо? У меня есть одна мысль, чем вы могли бы быть очень полезны городу. Помимо центра. Кстати, воспитанник мой там не слишком озорничает?

- С удовольствием. Рад, что ещё гожусь на помощь городу.

Кажется, это была первая неделаная улыбка за весь разговор.

- Ваш мальчик меня поразил своим благородным упрямством и настойчивостью при первой встрече. Я скоро буду у него преподавать, надеюсь на интересные дискуссии.

- О, в таком случае мне стоит пожелать вам терпения, - баронесса покачала головой, представляя, что устроит Монти преподавателю, не допустившему его до любимых занятий. – Кстати, а где же Ваш белый пес? Неужели не взяли с собой в ратушу? С недавних пор собакам сюда вход не заказан. Особенно таким.

Рита чуть слышно присвистнула, и Рэйс, обойдя хозяйку, села у ее левой ноги.

Анастасиусу показалось, что перед ним появился Тор. Такая же гордая осанка, белоснежная шерсть, проницательный, как у человека, взгляд. Интересно, удачно ли Рита использует способности своего посредника.

- Сейчас я по-настоящему пожалел, что не взял его с собой. Боялся, что он распугает чужие отражения. Я вижу, пёс у вас хорошо выдрессирован. Своего я, сам того не заметив, сделал настоящим разгильдяем.

- Мы сейчас об одном и том же говорим? – Анастасиус поймал на себе крайне удивленный взгляд баронессы. – Дрессировать собаку Хаоса? Хм. Мне бы и в голову это не пришло. Харпитский бультерьер, чего Вы хотите, породу не вытравить даже за зеркалами. И еще: не дай мрак вам попытаться сыграть Его фигурами на Его поле. Даже если есть иллюзия управления.

Рита словно услышала незаданный Тасом вопрос. Но потом спохватилась: - В такой день совсем не к месту зеркала обсуждать, да все это и пустое. Вас наверняка гости заждались.

- На самом деле, мы хотели отметить это в узком семейном кругу, с парой друзей, - Оливия ненавязчиво вмешалась в беседу. В этой фразе явно слышалось удовольствие от произнесения "узкий семейный круг". Наверное, с таким же наслаждением она говорила слово "муж". Анастасиус поспешил замять разговор о посредниках: "Но мы будем очень рады, если Вы присоединитесь к нашему празднику". Он искренне надеялся, что Рита не воспримет приглашение как вопрос, на который ждут отрицательный ответ.

- С удовольствием. Но чуть позже, ближе к вечеру. Не все отдыхают в воскресенье.

Но баронесса не выполнила своего обещания в тот день. Не появилась и на следующий. И Монти, не пропускавший раньше ни одного занятия, исчез.

Просматривая отчёты о посещаемости детей за очередной месяц, Анастасиус не обнаружил там фамилии юного герцога. Это его немного расстроило. Вспомнился и разговор с баронессой в день свадьбы. Они так и не уехали с Лив в свадебное путешествие, решив отложить его на неопределённое время.

Оставив Лондрессу за старшую, Анастасиус направился в Ратушу. После нескольких минут ожидания его пригласили в кабинет.

- Я ждала Вас, Анастасиус, - баронесса поднялась ему навстречу. – Извините, что не заехала поздравить в тот день, у меня были проблемы. Напали на моего человека. И Монти из-за этого дома сидит. Вы об этом хотели спросить, да? Но скоро он вернется в центр, думаю, уже через неделю.

- Это хорошо, я волновался за него. Думал, ему стало неинтересно у нас. Ну и конечно, я помню, что Вы хотели обсудить со мной что-то неотложное.

- То, о чем я собиралась поговорить, действительно важно. Все больше молодых людей приезжают «за счастьем» в столицу. У них здесь нет никого, и те, кто счастья не находят, идут по кривой дорожке. А потом их ловит Цех.. – она помолчала, хмурясь собственным мыслям. – Я уверена, что минимум половины этих историй можно было бы избежать, организовав службу занятости при Вашем центре. Именно для юных «гостей столицы». И чтобы именно Вы или такие люди, как Вы, были первыми, кого они встречают в Эйзоптросе. Наверно, стоит все обсудить еще и с ЦРУ. Тем более, у Вы в хороших отношениях с начцеха.

- Это блестящая идея!

Сразу стало заметно, что Тас оживился. Он вспомнил, как было сложно ему и Оливии по приезду в столицу.

Глаза его заблестели:" Я с удовольствием возьмусь за это нужное дело. К сожалению, давно не виделся с Никтой, но вот и прекрасный повод встретиться с ней".

Рита осталась довольна разговором, хоть и подчеркнула, что это дело сопряжено с очень большой ответственностью. Они ещё несколько минут поболтали о прелестях брачного союза с любимым человеком, и Анастасиус, откланявшись, покинул кабинет бургомистра.

* * *

За окном послышался треск, и какой-то белый песок посыпался с крыши. Артемьев старший поднялся с кровати, выглянул на улицу и ахнул – весь внутренний дворик его дома был усыпан снегом. «Вот и до нашего города зима добралась», - улыбнулся старик и пошёл варить овсянку на завтрак. Его утро всегда начиналось одинаково, но это не удручало. Размеренная жизнь лекаря в маленьком Хоумтисе вполне его устраивала. И хотя работы с годами становилось меньше, он продолжал вставать в одно и то же время, готовить кабинет для рабочего дня, читать выписываемый журнал по медицине и проверять список клиентов. Единственное, что вносило разнообразие в эту одинокую жизнь – редкие письма сына. Одно из них пришло в первый снежный день. Анастасиус успел жениться. Как и следовало ожидать, на Оливии. Артемьев понадеялся, что хотя бы женитьба остепенит его неугомонного Таса. Надежду на его возвращение в Хоумтис практикующим врачом старик давно потерял.

Затем он писал о неделе Дакии в Эйзоптросе.

«Несколько дней назад я повёл ребят на выставку техники Дакии. Хотя я бы назвал это выставкой отсутствия техники в Дакии. Наверное, всё, что показывают в столице из других регионов, смотрится так неподходяще и немного нелепо… По крайней мере, мои городские воспитанники явно скучали, когда милейший экскурсовод рассказывал им о сельском хозяйстве и о достижениях в этой области. А мне сразу вспомнилось, как ты возил меня ребёнком к бабушке в деревню. Помнишь, как дед катал меня на той странной телеге с самодельным механизмом? До сих пор не понимаю, как бабушка позволила ему чудачить с их единственной телегой. Возвращаясь к жителям Дакии… им ещё далеко до нашего дедули. Гордостью у них является плуг и соха с железным наконечником, что считается наиболее прогрессивным способом обработки земли. А ты знал, что слово «орать» у даков значит вспахивать землю?»…

«Вечно всё критикуешь, сынок…», - по-доброму усмехнулся Артемьев и подошёл к окну. На улице бушевала метель, а количество снега превзошло все рамки разумного для приморского городка. «Этак можно остаться запертым в собственном доме. Плугом что ли снег этот разгребать теперь?»…

***

Анастасиус сидел один мрачный в кабинете. Оливия сегодня застала его курящим, и вышла неприятная сцена. Может, на Лив так повлиял табачный дым, а может её вывела из себя очередная равнодушная гримаса на лице мужа… Жизнь вдвоём на новых условиях, но с прежними возможностями не приносила им удовольствия. Оливия остро чувствовала, что им чего-то не хватает, а Анастасиус это знал, но решать ничего не хотел. Им всё больше овладевала непомерная апатия, которая притупила все ощущения и мысли. Он понимал, что нужно направить свой брак в правильное русло, заняться новым проектом, связаться с Никтой. И чем больше он об этом думал, тем больше времени уходило в никуда. «Когда-нибудь это бездействие должно закончиться», - Анастасиус взял со стола карманное зеркальце, забытое Оливией, посмотрелся в него и заметил новую морщину на лбу. Вот зачем людям такие маленькие зеркала? Сразу становятся видны все мелочи и недостатки…

 
 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100