Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

Эйзоптрос - архив11
 

Пишет Анастасиус. 07.09.10

В детстве рыженькая Лив всегда знала, что хорошо, а что плохо. Врать взрослым, завидовать соседской девчонке, брать тайком варенье из буфета – это было плохо. Чистить зубы три раза в день, помогать тётушке в саду и делиться с Тасиком пирожными – это было хорошо. Так они и росли вместе, легко разделяя вещи, поступки и людей на плохие и хорошие. Всё было понятно, их баловали и ставили в пример другим детям. Они считали себя умными и правильными. И были самыми лучшими. Плавно их дружба переросла в тихую оберегающую любовь, и им было ясно, что так и должно было случиться. Обычная история двух хороших людей из затерянного на карте городка. Никто не удивился и объявленной помолвке, и назначенной дате свадьбы. Анастасиусу и Оливии, одной из самых красивых пар Хоумтиса, предрекали счастливую и долгую семейную жизнь. Артемьев-старший представлял, как будет нянчить внуков, Оливия думала о том, как получше обустроить второй этаж дома после свадьбы.
Пока одному не стало вдруг тесно в одних и тех же улочках с одинаковыми домиками и добродушными жителями.
Беспокойное ощущение того, что жизнь проходит мимо него, впервые посетило Таса накануне двадцатипятилетия. Казалось, к этому возрасту он уже должен был окончательно определиться с тем, чего хочет, должен был добиться определённых высот. Но в Хоумтисе выше барханов забраться было некуда, а личная жизнь сложилась так легко, что порой не верилось, что счастье бывает близко, без преград и страданий. Отец говорил, что сын просто нервничает перед долгожданным бракосочетанием, и всё пройдёт.
Но даже сейчас, тысячу дней спустя, сидя в одиночной палате, в полусвете, ежеминутно разглаживая складки на больничной простыни, Оливия чётко помнила то состояние Таса. Она угадывала его как никто другой. И она тоже чувствовала тогда время перемен. И молча ждала, как и полагалось его второй половинке. И когда в городе появился табор цыган, он появился не просто в той же точке пространства, где до этого существовали они с Тасом, он появился, чтобы эту крохотную точку изменить. Сделать из неё запятую что ли...
Их было несколько десятков человек, они кочевали с первого дня весны и до последнего осени, а на зиму пришли в Хоумтис. Шатры их выросли на окраине за одну звёздную ночь, музыка их за одно утро пролилась на город тёплой волной, женщины их за один час разбрелись по городу. Те были весёлые, звонкие, носили платки, обшитые сверкающими эйзонами, яркие юбки и кофты с рукавами, будто крыльями. Когда одна из этой пёстрой стаи подбежала к Лив, идущей по другой стороне улицы, и пропела чарующим голосом "Дай погадаю, свет мой!", девушку передёрнуло от необъяснимого страха и одновременно восхищения. Цыганка была не старше двадцати и очень красива. Монисто блестело на солнце, глаза хитро щурились, чёрные волосы обвивали плечи и касались её изящных ключиц.
- По глазам вижу, что хочешь, но боишься. Не бойся, рыжая, огонь огня не боится.
Оливия лишь пролепетала "Потом", улыбнулась незнакомке как закадычной подруге и ускорила шаг. Дома она долго смотрелась в зеркало. Какой же из неё огонь, так, пара искорок и любовь к Тасу. Она совсем не была рыжая в душе.
А вечером Анастасиус повёл её к тем призрачным шатрам. Он успел познакомиться днём с молодым цыганом, который в поисках лёгкого заработка забрёл к ним на задний двор больницы. Его звали Тула, и они сразу прониклись друг к другу каким-то особым, мужским доверием. Он даже провёл их, чужаков, в шатёр своей семьи, где Лив с удивлением обнаружила ту смуглую красавицу. Её звали Марта, "потому что родилась после снегов, с весной", и она была особенно дружелюбна с оробевшей девушкой. Бросила жгучий взгляд на Таса и одобрительно подмигнула Оливии. "Потрясающая пара, скажи, брат! Ах, правы же наши, нет моря без любви, нет моря без любви", - пропела она.
Оливии она гадать почему-то расхотела и сидела в углу шатра, перебирая в руках красные ленты.
- Видишь, у меня кос нет, и монет серебряных нет, и отец меня никому не сватал, любит он нас, и свободу мою любит.
- А мы скоро поженимся, - осторожно произнесла Лив, сгорая от любопытства, что скажет на это Марта.
Та улыбнулась, изогнув чёрные тонкие брови.
- Поженитесь, да, - так же осторожно ответила.
Камень с сердца, Оливии полегчало. Зря себе накрутила, к чему была вся эта тревога, Таса и её? Она взглянула украдкой на любимого. Тот с нескрываемым интересом слушал рассказы Тулы о столице.
А Марта, поколебавшись, решилась сказать кое-что ещё:
- Только спите вы оба. Но скоро проснётесь, заживёшь. И огонь твой проснётся.

Проснулся огонь, перекинулся на всё вокруг.
Вздохнула Оливия.
Сначала сбежал в Эйзоптрос Анастасиус, сказав, что им нужно что-то изменить в жизни, попробовать новое, и он постарается обосноваться в столице. Лив безропотно согласилась. Конечно, она приедет, как только он скажет.
Дальше ей вспоминать не хотелось. Они действительно поженились. В Магистрате, который даже если бы его засыпали до потолка цветами и окружили фонтанами, не мог создать и толики праздничного настроения. Но огонь её не утихал. Она поняла, сколько может быть боли в любви, она поняла, что не всё абсолютно белое или чёрное. Что даже она способна на зло, способна на гнев, способна внезапно проснувшимся инстинктом перечеркнуть себя хорошую. Мрак подери, в конце концов, она чуть не убила человека.
Так закончилась её правильная, словно из книжек выписанная, история любви. Её будто окатили ушатом холодной воды. Ей неудобно было в этих стенах, томительно, тоскливо. Ей стало легче от того, Тас выздоровел, она была счастлива. Она готова была это повторить перед любым судом.
Но им предстоял такой мучительный разговор, что хотелось бежать. Обратно в лес, к тому сумасшедшему Данжеру, или в один из бесконечного числа переулков города.
Она осознала, что больше не должна его держать, ничего она ему больше не должна. Просто его время вышло раньше, чем её. Он уже играл на другом поле, когда она всё бродила по их выжженному. И главным теперь стало - сделать их разрыв как можно менее болезненным, ведь ему так сложно жить из-за всего, что произошло. Главным стало отпустить его, разрезать грубыми ножницами последние ниточки. Отпустить так, чтобы не оставить неприятной тени.

Этажом выше ходил по своей палате Тас. Его опять рвало на куски. Он вырос с Лив, их жизнь была идеальной. Но когда он ставил на одну чашу весов все их счастливые годы, а на другую - один час с Никтой в зазеркалье; когда она умирала на его глазах, или один час в новогодней Рубиновой, когда они оба, ещё не знакомые друг с другом, клялись в верности Хаосу, или одну минуту их погони на лошадях, или хотя бы ту секунду, когда он нечаянно встретил её в предательском сером мундире, то последняя перевешивала. И время обесценивалось. И была лишь глубокая любовь к его милой Лив. И была всемерная к Никте, части того нового мира, в котором он оказался так внезапно, в котором зеркала могли забрать любовь, а вернуть её могла лишь юная сероглазая беззащитная убийца. В котором он мог подружиться с отражением и падать в бездну за зеркалами, выпить чай с лепестками роз и разлить по хаосовым стенам свою кровь, стать безнадёжным больным и вылечиться от прикосновения холодного и мокрого собачьего носа.

Когда он спускался к Лив, его трясло. Она была дорога ему, она была самыми лучшими отголосками его прошлого, он боялся её отпускать. Он знал, что не будет того абсолютного счастья ни с кем другой, даже с Никтой. Может, у них вообще ничего не выйдет. Не в этом суть. Он будто заново родился, и ему хотелось начать очередную новую жизнь. В коридоре он увидел своё отражение в полный рост, подумал, что кроме разговора с Лив, оставался ещё один, с самым странным его знакомым, которому когда-то пришла нелепейшая и оттого прекрасная мысль сделать Анастасиуса Советником.

Оливия вздрогнула, когда он постучался, отвлёк её от вороха мыслей. Она улыбнулась ему так, как только она могла улыбнуться первой и главной любви своей жизни.
- Вот ты и здоров...Я так счастлива, Тас, - она сидела на полу, поджав под себя ноги, накручивая на палец локон её пламенных волос. Они казались ещё ярче в плохо освещаемой комнате.
Он сел рядом с ней, Лив склонила голову ему на грудь, чтобы их глаза не встретились. На какой-то момент проклятая надежда снова вспыхнула внутри, а может, они найдут силы всё исправить, всё вернуть или даже сделать лучше... Нужно поторопиться с финалом, лишь бы не сломаться как всегда. Только не в этот раз.
- Прости меня.
- И ты меня.
Он вдыхал её аромат, такой родной. Он так боялся этого разговора, а она попросила в ответ прощения. Слова в этой сцене оказались не нужны.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 21.09.10

Карминовые скачки за несколько лет их существования превратились в одно из главных событий года. Хантингтоны, которые изначально хотели как-то разнообразить свой собственный досуг, совместив полезное (отбор лучших лошадей для собственных конюшен) с приятным (азарт, одержимость которым была у обоих в крови), в итоге сумели превзойти даже ратушу в умении организовывать масштабные и популярные у элиты мероприятия. В Эйзоптросе только Карминовые скачки были полностью светским мероприятием, без малейшего оттенка серого. По началу госпожу Хантингтон смущало столь демонстративное равнодушие Лорда к их с мужем начинанию, ибо именно присутствие или высказанное желание Хозяина мира присутствовать давали свету понять, в фаворе или нет сие событие у сильного мира сего, а соответственно идти на него или нет.
Но постепенно стало понятно, что именно это пренебрежение сделало скачки самым популярным после Празднования Нового года  в ратуше мероприятием для высшего общества.
Год от года менялись и сами скачки. И если поначалу это были просто классические заезды всадников, то со временем дали себя знать тайные пристрастия Хантингтонов к необычным и весьма спорным с точки зрения морали развлечениям. Скачки превратились в смесь гонки и гладиаторского боя. Так «Карминовые» постепенно перестали обозначать собственно место проведения скачек и приблизились вплотную по смыслу к изначальному значению слова.
Никта появилась на Центральной трибуне за несколько минут до начала скачек. На арене разыгрывалось красочное и зрелищное представление с участием воздушных акробатов, жонглеров и укротителей диких животных. По своему обыкновению она проигнорировала установленную изначально традицию для дам – приходить на скачки в амазонке, изящной шляпке, перчатках и с кружевным зонтиком – заявившись в ложу для особо важных персон в простого покроя закрытом повседневном платье серого цвета.
Из отражений её сопровождала только БРЕЗГЛИВОСТЬ, новая старая знакомая, сменившая в свите црушницы БЕЗРАЗЛИЧИЕ.
***
Пока они шли к воротам арены, она пыталась понять, кто мог подсказать Ринну, который после возвращения в Эйзоптрос только начал вновь реагировать живо на происходящее вокруг, идею пойти на Карминовые скачки. Эретри совсем не любила подобные развлечения, но отказать Ринну, с горящими от счастья глазами протягивающему ей билеты, было выше её сил. Он же побеспокоился о её одежде: достал как-то темно-зеленое бархатное платье, кружевные перчатки, изящный шелковый черный цилиндр с вуалью, и легкий из серебряного с черным и зеленым кружева зонт с рукояткой в форме дельфина. Когда они оказались на трибуне, Эретри обнаружила, что ПРОСТОДУШИЕ, которого она взяла с собой, исчез.
ПРОСТОДУШИЕ меняется на САМОУВЕРЕННОСТЬ
***
Доктору впервые предложили такую работу: со спортивными травмами он раньше дела никогда не имел, но теперь был совсем не против расширить свой профессиональный кругозор. Особенно после того, как одно падение с лошади стоило ему серьезного удара по самолюбию. Ксанф был на арене за несколько часов до начала Карминовых скачек: необходимо было создать импровизированный медпункт и договориться с организаторами об оплате услуг бригады, состоявшей из врача и двух медсестёр.
РАЗОЧАРОВАНИЕ меняется на АПАТИЯ

Анитра
ПЕЧАЛЬ

Алина
ВОЛНЕНИЕ

Ромчик
КРАСОТА

Рита
ЛИКОВАНИЕ меняется на ИМПУЛЬСИВНОСТЬ

Сильвия
НИЗОСТЬ меняется на МНИТЕЛЬНОСТЬ

Анастасиус
УВЕРЕННОСТЬ меняется на ЛЖИВОСТЬ

Пишет Никта. 05.10.10
- Ваша Светлость! Какая честь видеть Вас на Карминовых! – услышала она за своей спиной знакомый голос.
Пришлось натянуть на лицо привычную маску светской приветливости прежде, чем обернуться и поприветствовать хозяина скачек барона Хантингтона:
- И я рада Вас видеть в довольстве и добром здравии, барон, - она чуть кивнула головой, - как супруга Ваша поживает?
- Хлопочет, - барон светился от радости, - весь год готовились к этому событию. Вы же знаете Элейн, она хочет, чтобы все прошло идеально.
- Да, уж, - усмехнулась нехорошо Никта, - похвальное качество для баронессы – перфекционизм. Каковы ставки, сколько жизней будут стоить скачки в этом году?
- Зачем Вы так, Ваша Светлость? – но и тени упрека в тоне барона Хантингтона не было. Все знали, что ставки принимаются не только на победителя скачек, но и на количество жертв и на травмы лошадей и всадников, - мы каждый год думаем над тем, как сделать Карминовые безопаснее.
- Я заметила, - Никта кивнула на знаменитые крытые тоннели по периметру арены. У выхода их одного на уровне головы всадника блестело зеркало, - СамогО ожидаете?
- Нет, - барон заметно побледнел, - а у Вас есть сведения…
- Сложно предугадать намерения того, кто распоряжается по своему усмотрению, - пожала плечами Никта, - а из Магистрата кто-нибудь пришел?
- Да, ратманы по финансам и по торговле здесь, - ответил барон рассеянно. Вопрос герцогини Эрклиг выбил его из колеи. В этом году они впервые решили не отводить для Лорда Хаоса отдельную ложу.
Карминовый песка арены раздражал. Начцеха никогда этот цвет не нравился. Головная боль и тошнота преследовали её от начала до конца скачек. Сегодня же красный не просто бесил. То и дело в мыслях всплывали образы убитых и запытанных до смерти.
- Слишком много людей, - Никта вздрогнула от слов Брезгливости, которая стояла рядом с ней, прижав кружевной платок к наморщенному по обыкновению от отвращения носику.
Начцеха усмехнулась, оценив по достоинству иронию совпадения:
- Ничего. К концу скачек их станет меньше, - «успокоила» она отражение.
- Мне не нравится цвет песка, - заметила Брезгливость, - непонятно, чистый он или кровью залит.
Никта едва удержалась от того, чтобы не повторить жест отражения – закрыть нос и рот платком. Вместо этого она закусила нижнюю губу до боли. Тошнота отступила.

- Нам придется её терпеть, Элейн, - барон усиленно делал вид, что не вразумляет супругу, а мило с ней беседует о погоде, - если бы она была просто герцогиней с придурью, можно было бы её игнорировать.
- Я не хочу, чтобы она сидела здесь, распугает всех моих гостей своим хмурым видом и мужицкими замашками, - улыбнувшись знакомым, ответила баронесса.
- Но она начцеха. И в случае чего, мы в её руках окажемся, - вновь попытался урезонить её супруг.
- Не говори ерунды, - Элейн отмахнулась от него легко, - ей самой до нас никакого дела нет. Даже в сторону нашу не смотрит. С чего ты решил, что она вообще захочет к нам присоединиться?
- Сделай так, чтобы присоединилась, - с нажимом, но тихо сказал барон.
- Хорошо, - Элейн всегда знала, когда лучше было промолчать.
- Спасибо, - улыбнулся понимающе барон.

- Ваша Светлость, - Элейн присела в неглубоком реверансе, - рада Вас видеть сегодня.
- День добрый, баронесса Хантингтон, - со сдержанной улыбкой поприветствовала её Никта, - как раз хотела подойти к Вам, чтобы выразить свое восхищение тем, как все хорошо у вас организовано.
- Благодарю, - Элейн чуть поклонилась, - не хотите присоединиться к нашему обществу? – она, обернувшись, жестом указала в сторону нескольких столов в ложе для особо важных персон, за которыми сидели «лучшие люди столицы».
- С удовольствием, - к изумлению баронессы ответила Никта, - тем более, что гостей ваших я знаю хорошо. Легко найдем общие темы для разговора.
Время от времени она бросала задумчивый взгляд на ложу Лорда Хаоса, которая вне обыкновения не была занавешена черной портьерной тканью. Было странно видеть пустую каменную «скорлупу» ложи: ни стульев, ни столов, ни гирлянд из алых осенних листьев. Никто из гостей Хантингтонов так и не решился, видимо, расположиться по ту сторону от прохода сектора для особо важных персон и самых дорогих (в прямом смысле) гостей.
Никта взяла в руки нож для фруктов, разрезала на две половинки персик и вынула аккуратно косточку.
Служитель в черном с карминовой оторочкой камзоле положил перед ней несколько разноцветных прямоугольных листов со списком участников и кличками лошадей, на которых те выступали. Продолжая разрезать на небольшие кусочки мякоть фрукта, она бросила рассеянный взгляд на фамилии участников.
Нож соскользнул вдруг и острой кромкой впился в ладонь. Кровь брызнула на серую ткань платья. Никта вскочила на ноги, опрокинув блюдо с фруктами и столовые приборы на пол.

- Вот уж точно удачи на девять жизней! – в ярости бросила она в сторону, поймав собственное отражение в залитом кровью лезвии ножа, - и наглости на столько же!

Пишет Ксанф. 05.10.10
Дел было предостаточно. Первыми, еще задолго до начала скачек, за помощью стали обращаться те, кто помогал организовать сами соревнования - носильщики и строители - рваных ран, отдавленных рук и ног за этот день Ксанф осмотрел больше, чем за весь предыдущий год. Потом наступил короткий перерыв, и юноша отправился прогуляться вдоль арены, наблюдая за гостями - дамы в огромных шляпах в сопровождении голубоглазых блондинов и высоких и статных шатенов неспешно занимали свои места. Их мир, в этот момент, показался доктору таким далеким от его собственного мира, непонятным и недостижимым, что казалось, если бы Ксанф заговорил с кем-то сейчас, то ему непременно ответили бы на другом языке - таком же неизвестном и непонятном, как сами люди вокруг. Размышлять пришлось недолго, так как прозвучал сигнал о начале мероприятия. Уже с первого часа скачек "пациенты" пошли заметно серьезнее, чем утренние . Множественные переломы с подозрением на повреждение внутренних органов были хоть и редкостью - всего двое, но рассматривались в первую очередь и отнимали больше всего времени и сил. Хорошо, что обе сестры были опытными и работали быстро и профессионально. Единоборства участников поставляли колотые и резаные раны с серьезными кровотечениями, но, как правило, все пациенты долгое время оставались стабильными, несмотря на кровопотерю, потому как только крепкие, здоровые мужчины "играли" в эти игры. При такой загруженности Ксанф не следил за развитием событий на арене, тем более, что многие участники стремились как можно скорее покинуть госпиталь, чтобы продолжить битву, даже невзирая на тяжесть своего состояния. То и дело врачу приходилось чуть ли не силой удерживать одного или другого героя скачек - медсестры не справлялись. Бешеный ритм дня серьезно вымотал Ксанфа, но силы еще оставались, опасных для жизни травм за день не было, что заметно поднимало настроение и боевой дух медперсонала - умывшись перед зеркалом и переодевшись, доктор вновь отправился на небольшую прогулку.

Пишет Эретри. 07.10.10
Совместно с ЛХ
Вуаль казалась ей нелепой: зачем и от кого прятать лицо? Сняв головной убор, Эретри рассеянно провела рукой от макушки до затылка, пригладив короткие, почти мальчишечьи волосы. Смущенно улыбнулась: ещё не привыкла. Забавно. Чуть коснувшись риннова плеча, с досадой взглянула на кружево перчаток. Руки какие-то слишком тонкие, тяжело и крупно бежал узор… В глазах чуть  потемнело – так случалось иногда из-за слабости, на которую Эр старалась не обращать внимания: хотелось быть радостной, беззаботной. Не думать ни о чём.
Ринн много говорил, она кивала, не слушая слов. Ей нравился тёплый тембр его голоса,  нравилось то, что никто не мог их узнать… По крайней мере, надеялась на это.
Всё же она держалась очень неуверенно, то и дело роняла зонтик, с беспокойством оглядывала трибуны.
Самоуверенность, умудрившийся прошмыгнуть вместе с ними, только морщился презрительно. Он-то вёл себя нахально с самого начала, даже выдумал для своей персоны имя и биографию на случай, если кто-нибудь случайно примет его за человека. К большой его досаде,  никто и не думал начинать с ним беседу: более того, публика сразу же догадывалась о настоящей  «родословной», едва покосившись в сторону незадачливого отражения. Которому только и оставалось, что скрипеть зубами и отпускать вполголоса колкие замечания в адрес всех присутствующих. Но больше всего Самоуверенность злился на хозяйку: по его мнению, пигалица корчила из себя кисейную барышню почем зря. Чего можно бояться с хаосовым клеймом? Разоблачения? Подумаешь, какой страшный позор!.. Зато – защита. Эх, нет, вот будь он человеком, да с такой-то возможностью, он бы развернулся…
Видно, Самоуверенность что-то сказал неосторожно вслух: его соседи неприязненно отшатнулись.
Однако Эретри вряд ли расслышала. Казалось, она была погружена в свои мысли. Дернув Ринна за рукав и вынудив наклониться к ней, спросила будто  между прочим:
- А почему скачки называются Карминовыми?
Ринн рассеянно улыбнулся в ответ на её вопрос. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы сфокусировать взгляд на собеседнице и перескочить в уме с одной дорожки рассуждений на другую.
- Карминовые? - он деловито откашлялся, - помнится Огонек называла их кармановыми... - он смутился окончательно и начал новое предложение слишком даже быстро, - я к тому, что карминовые, кармановые, разница-то в букве одной. Много-много лет назад, когда Он жил среди людей и запросто мог ходить к ним в гости, на месте арены была площадка, на которой проводили бои и казнили преступников.
Искрой выбилось слово, загорелось так, что чуть не перехватило дыхание. Огонёк. Эретри засмеялась тихо, как будто задумчиво. Наклонила голову  к риннову плечу, зажмурилась. Тепло и уютно стало, когда приблизилось прошлое.
- Кармановые... Всё правильно. Кто-то ведь набивает карманы здесь, всё точно, Огонёк...
Услышав про казни, она нахмурилась, отстранилась. 
- Зачем... Это правда? Но мало разве Лабиринта? Зрелище?.. Зачем?
Коснулась пальцами своего запястья, словно собиралась проверить пульс.
- Тогда Лабиринт не использовали для казни, - пожал плечами Ринн, - хотя... Мне иногда кажется, что вчера никогда не было. Что мне приснилось Зазеркалье...
- Ха, да скачки эти - скука смертная в наши-то дни! - вклинился Самоуверенность, сложив на груди руки. Его бесило всеобщее пренебрежение. - Полная ерунда. Трясутся о безопасности, здравствуйте приехали. Смотреть нечего, какую-то дурацкую царапинку считают достаточной причиной для 
прекращения участия! А раньше-то - до смерти, до самой потехи бились, до самого красного песка...
Эретри стиснула зубы. Как водой ледяной окатили. Или плюнули в лицо, или ударили наотмашь. Арена пылала теперь смертью, красными кругами расплывалась перед глазами.
- Ринн, пожалуйста... Давай уйдём.
- Конечно, - он побледнел от страха за неё, - может, немного подождем, пока тебе полегче станет? - он взял её под руку, - и потом пойдем...
- Нет. Сейчас.
Она сама потащила его - откуда только силы? - через толпу, к выходу. Лица, костюмы, платья мелькали беспорядочной мозаикой, недовольные возгласы сливались в единый колючий рокот.
Нечаянно Эр зацепилась зонтиком за платье одной из дам - пришлось извиняться, но тоже торопливо, небрежно и невнятно.
Арена точно смеялась жестоким красным смехом за спиной. Всё стало хаосом, всё кружилось каруселью. Слишком много красного...
Он подхватил её на руки уже у выхода с Арены и быстро зашагал прочь.  Через какое-то время они оказались около фонтана на главной площади.  Ринн аккуратно усадил её на скамейку, а сам бросился к ближайшему кафе.
Вода пела негромко, успокаивала. Эретри вытянулась, положив голову на спинку скамейки. Осеннее солнце пылало летним огнём, рассыпало тяжёлые искры.
Как тогда, давным-давно, у Лабиринта, сладким апельсиновым соком растекалось по шее тепло.
Ей показалось, что подбородок был липким, она провела рукой и вдруг рассмеялась легко. Время играло, тасуя карты дней, замещая настоящее прошлым и наоборот. Здесь хорошо было, на улице. Здесь не мерцал алый рубиновый жар Арены. Рубиновый.
Эр выпрямилась, покачала головой. Стало гораздо легче.
Встала, подошла к фонтану, протянула руки навстречу брызгам. В них словно отражался на мгновение весь город, падал и разбивался. Кай любил рисовать воду, синяя пастель ложилась на бумагу мягкими, глубокими озёрами, волнистыми морями. Однажды маленькая Эри проснулась и увидела, что руки её до локтей расписаны узором, синей картой рек. В них застыла неподвижно глубокая вода, она оживала, когда девочка шевелила пальцами. Реки впадали в озеро ладони, возле которого тонким угольком был нарисован крохотный дом, на него указывала стрелка с надписью "Алкарин". Маленькая Эри смеялась, находила уголёк и рисовала на коже людей, много-много людей, они жили-поживали у Белого Озера, и не ссорились, и были все очень добрые и смешные...
Взрослая Эретри, Эретри Алкарин стояла у фонтана в далёком городе, закрыв лицо руками. Кружевные перчатки лежали на холодном мраморе, и рядом негромко пела вода, в которой отражался и умирал целый мир.
Ринн достаточно быстро вернулся, держа в руках запотевший высокий стакан с водой.
- Тебе лучше? - он подошел к Эретри и обнял её одной рукой за плечи.
Она поспешно вытерла слёзы. Повернулась к нему, взглянула в глаза. Словно не было ничего вокруг, ничего плохого.
- Ринн, - больше ни слова сказать не могла.
Просто стояла и смотрела, не смея пошевельнуться, боясь потревожить время. Вдруг оно тоже - речная вода и не будет течь, не ощутив движения?  Вдруг сожмется у запястья синей спокойной заводью или пойдет вспять?.. Не бросится, не смоет маленьких людей, живущих где-то далеко в Кориотте, на ладони маленькой Эри.
- Что с тобой такое? - Ринн поставил стакан на бордюр фонтана и спрятал Эретри в своих объятиях. Прижал к себе крепко, чтобы защитить от слёз, страхов, волнений, - знал бы, что расстроят так скачки... - он поцеловал её в макушку, - все пройдёт. Забудется карминовый. Серым выцветет.
- Не знаю... - её голос звучал приглушенно-страшно, будто из глубины колодца. - Это не из-за... Ты знаешь. К мраку Карминовые, к мраку все скачки на свете, кто только придумал всю эту мерзость, всё это... Лучше просто погуляем по городу, правда?
Она улыбнулась, не поднимая головы. Спросила вдруг, ошарашив вопросом:
- Скажи, если бы я была отражением, то какой мне подошел бы титульный талант? Как ты думаешь, а?
Он прикоснулся кончиками пальцев к её губам:
- Не говори такое. Даже в шутку. Пожалуйста, - в глазах его застыла боль.
"Хорошо", - она сказала глазами, не смея спугнуть легкое касание. Помолчав, всё же отступила чуть назад. Словно его близость мешала ей говорить.
- А я всё-таки хотела бы поговорить с Ним. Спросить о прошлом... О том ужасном, что было, и о том, что творится сейчас. Почему-то я долго молчала, Ринн...
- А может, мы просто некоторое время побудем счастливыми? - вдруг предложил он.
Она слегка наклонила голову набок. Потом, словно испугавшись этого движения, шагнула быстро к нему, взяла за руки, сжала радостно-грубо. Настроение её не поменялось, но интонация голоса казалась искренней, радостной без фальши. Словно сказала шутку, которую давно берегла, тренируясь не смеяться.
- Мы могли бы прыгать босиком вокруг фонтана, потом залезть на бордюр и бегать, как самые распоследние сумасшедшие. Но ты зачем-то нашёл мне это платье, эту шляпу и тот зонтик, который теперь валяется там, на скамейке. Я же теперь такая разряженная в пух и прах дама, взрослая, таким дамам не положено носиться, размахивать руками и орать...
Последнюю фразу она произнесла совсем не весело. Ясно было, что-то тревожило её, даже напускная дурашливость не могла это скрыть.
- Прости, - улыбнулась, отведя в сторону взгляд. - Понимаешь... Я - всё ещё в Нердене, наверное. Глупо.
- В Нердене... - во взгляде Ринна промелькнуло вдруг что-то незнакомое, странное, пугающее, - хочешь я вернусь туда? Привезу его в Эйзоптрос. Хочешь? - в голосе его были теперь столь необычные для Свелота решимость и страсть.
- Нет же, глупый, не говори... - Эр сложила его руки, ладонь к ладони, заставила пальцы сцепиться в замок. Поднесла к губам, поцеловала, скользнула легким дыханием. - Это просто память, обыкновенная неизвестность... Я никак не привыкну к ней. Но...
Голос дрогнул, но она не подала виду. Шептала ринновым рукам, будто доверяла тайну, детский секрет.
- Но всё будет хорошо с Каем, я знаю. Рано или поздно страшное должно закончиться хорошим, правда?
- Конечно, - кивнул согласно Ринн.
…………………………………………..
Отражаясь в стеклянных витринах, они гуляли совсем не долго, даже не успело стемнеть. Скачки забылись, как неприятный сон, бледной тенью  растворились в городском шуме.
По дороге домой Эретри вспомнила о Безымянном. Подумала, что хорошо было бы проведать его… да и просто сказать, что всё с ней в порядке. Может быть, ему уже известно о её возвращении… Тогда тем более повидаться стоит. Эр задумчиво постучала зонтиком по тротуарному бордюру.
«Завтра, завтра. Всё завтра».

Пишет Алина. 07.10.10
Искрился закат.
- Тебе это прямо так нужно?
- Позарез.
Рэйя неодобрительно покачала головой.
Они встретились вечером возле школы. После того как Алину перевели на дневное обучение, они ни разу не виделись.
- Не получится ничего, - Рэйя поежилась. - Думаешь, ты первая, кто хочет уломать директора на экстернат? Много таких было.
- Для меня это вопрос жизни и смерти.
Рэйя скривилась. Налетевший порыв ветра отбросил назад ее светлые волосы.
- Не драматизируй, пожалуйста. Тебе осталось-то толком три года. А аттестат они тебе уж точно не дадут, если будешь заканчивать экстерном.
- Три года. Ужас какой, - в одной из блестящих пуговиц ее вязаной кофты Алина увидела свое отражение.
- Не сладко так, что ли, тебе в Школе?
- Да не в этом дело, - Алина сунула руки в карманы и сделала глубокий вдох.  – А если я найду еще двенадцать человек, которые тоже захотят сдать экстерном?
- Не выйдет, поверь. Ты не сможешь. Никто не сможет.
- Я все равно хочу попробовать.
- Слишком много на кону. Не кажется?
Алина быстро взглянула на нее. На секунду показалось, что Рэйя все знает.
- Забудь об экстернате. Не выйдет. Лучше проучиться три года.
Алина молчала.
- Слушай, хочешь сегодня с нами поужинать?
- Да нет, - она улыбнулась смущенно. – Не так уж много еды у вас, чтобы меня еще накормить.
- Ну, вот сегодня, ты чем собиралась ужинать?
Алина пожала плечами.
- Не знаю.
- Значит, пойдем к нам. У нас сегодня жаркое будет. М?
- Да нет… - невольно вспомнилась та история с яблоками. Алина тогда тоже долго отказывалась, ее уговаривали и, в итоге, она согласилась.
- Да пойдем.
- Ну... Ну ладно. Пойдем.

Пишет Сильвия. 07.10.10
Гато с самого начала знал, что это очень плохая идея. И его нынешний статус, и возможное присутствие Эрклиг, да и весьма непростые его отношения с семейством Хантингтонов – всё было за то, чтобы не пойти.
Но когда Тьерри заговорил с ним о Карминовых, Кристобаль понял, что перестанет себя уважать, если не будет участвовать. Конечно, не шутливый упрек в том, что он стал подкаблучником, так раззадорил его. Когда ты живешь на этом свете уже больше трех десятков лет, задор постепенно уступает место трезвому расчету. Но вся авантюра с подготовкой и с самим участием давала возможность Кристобалю убежать от своих мыслей. О том, что жизнь, которую он проживает, в общем-то не его, и как ему тесно в этой чужой жизни.
Утром он договорился с Тьерри и двумя ритиными всадниками, чтобы те не отходили от Сильвии ни на шаг, пока он будет на арене. Хотя билет на Карминовые скачки всегда стоил очень дорого, большинство берейторов, работавших на баронессу, были на трибунах. Слишком велико было любопытство: что нового придумает этот бешеный Хантингтон.
Тоннели на трассе уже стали «доброй» традицией. Гато не стал заранее беспокоить Сильвию и некоторые вещи в рассказе о Карминовых опустил. Про те же тоннели, в которых разрешены все способы борьбы с соперником, и только зеркала, хаотично расположенные по стенам на уровне корпуса всадника, останавливают многих от того, чтобы всадить противнику в спину арбалетный болт.
Гато был уверен в своих силах. В подготовке ему помог Хан, он же дал Кристобалю лошадь. С Джейханом Гато познакомился, когда сопровождал баронессу в одной из поездок. Хан входил в состав команды галеона Темной армады, и страсть к морю уживалась в нем с помешательством на скаковых лошадях. Так что с Гато они быстро нашли общий язык. Кристобаль ничуть не удивился, когда бывший пират разыскал его в столице. Появились общие дела. Они сдружились. Хан бы и сам принял участие в скачках, если б правила Карминовых не требовали непременного дворянского титула у всадников, выходивших на старт.
Норовистый камарский конь рыл копытом темно-красный песок арены. Гато собрал повод построже, чтобы дать жеребцу опереться и согнуть шею. Еще пару секунд, и можно будет думать только о скорости, о том, как увернуться от чужого сюрикена и пройти все ловушки без потерь. Ни о чем больше. Он обещал Хану вернуть коня без царапинки. И Сильвии обещал, что все будет хорошо с ним самим.
***
  Сильвия была первый раз на таких скачках. Здесь собрался весь высший свет: со всех сторон можно было услышать учтивые приветствия, шуршание дорогих платьев, смех дам и обсуждение предстоящего зрелища. Мужчины стояли небольшими группами, и в каждой шел разговор о том, кто сегодня будет фаворитом. Сильвия никого из них не знала; единственным знакомым человеком был Тьерри, который не отходил от Сильвии ни на шаг. Она догадывалась, что об этом его попросил Кристобаль, и за это была очень благодарна мужу. В лице света она была новенькой, ее украдкой рассматривали все дамы. Сильвия чувствовала как их взгляды обжигают спину, за каждым из них кроется одобрение или осуждение. Мысль о том, что за ней наблюдают, не давала ей покоя, заставляя следить за каждым своим жестом и движением. Это было особенно тяжело, ведь Сильвия никак не могла подавить в себе волнение. Все эти красивые, чопорные люди вокруг нее пришли лишь посмотреть на занимательное соревнование, они пришли за зрелищем! Им никогда не понять чувств и эмоций тех, кто сейчас готовится к старту; им не понять волнение и страх жен, родителей, детей этих всадников.
  Она старалась не замечать цвет песка, не замечать довольные лица окружавших ее людей. Но невольно взгляд падал на группу всадников на другом конце арены, уже готовых к старту. Она никак не могла понять, кто из них – Кристобаль. Сидевший рядом Тьерри заметил волнение Сильвии и постарался ее успокоить, но все было напрасно.
  Рядом с Сильвией сидела постоянно болтавшая молодая девица. Несколько раз она пыталась заговорить с Сильвией, но та отвечала учтиво, но сухо. В результате девушка оставила Сильвию в покое и сосредоточилась на другой своей соседке:
- Не знаю, что и предположить, Агнесса. Мой брат поставил на новичка – некоего Кристобаля Рейес. Я думаю, у него есть все шансы.
  Ответ Агнессы Сильвия не услышала, поскольку на их трибуне было очень шумно, и каждый старался перекричать своего собеседника. Мимо них прошла дама, в руках у которой было небольшое зеркальце, в котором Сильвия едва уловила свое отражение. Испуг вместе с нетерпением – вот какие черты она заметила в своем взгляде…
  Внезапно трибуны затихли, в воздухе повисло напряженное ожидание. По устремившимся на всадников взглядам Сильвия поняла, что сейчас будет дан старт.

Пишет Анитра. 07.10.10
Ей кажется, что было это давно, а именно - пять лет назад. Ей было 15, Ему - 22. Для кого-то 7 лет - огромная разница, но не для Них. Встретились Они случайно, на лугу, в прохладный, но необыкновенно солнечный день. Она собирала цветы, Он - ловил бабочек. Встреча была неожиданной, мимолётной. Таков получился и их роман.
Она - одержимая танцами, пением, игрой тела, мимики, слов и Он - одержимый лупами, микроскопами и всем таинственным миром природы, который они ему открывали. Учёный и актриса - неожиданно. Настоящей парой они были всего три месяца - мимолётно.
На этот небольшой кусочек жизни они попали в сказку: долгожданные встречи, цветы, прогулки, первый поцелуй на глазах у луны - всегда безмолвной и холодной. Они понимали друг друга с полуслова, думали и говорили как близнецы, казалось бы, что ещё нужно для счастья? Да, они были счастливы, но через 3 месяца, в начале зимы, он внезапно взял её за руку, отвёл глаза и, тяжело вздохнув, сказал: "Прости, но так больше продолжаться не может, ты для меня - только близкий друг+"
Она не помнила, как бежала прочь, из-за слёз не видя дороги и спотыкаясь. В голове стучало лишь одно слово: "Почему, почему, почему+?" К её удивлению, рассказав о случившемся дома, Она увидела в глазах мамы только спокойное удовлетворение. Тогда Она не понимала, чему тут можно было радоваться+
Через несколько дней, Он постучал в дверь Её дома, и, почему-то, Она не отвернулась от него, не прогнала. И всё как будто началось заново. Снова они гуляли вдвоём, снова говорили обо всём на свете, снова смеялись, снова держались за руки. Но+уже как брат и сестра. Ему так было спокойнее. Она смирилась, и счастье к Ним вернулось снова.
Через полгода, вначале лета, зайдя за Ней как обычно, Он сообщил, что уезжает, а куда - не знает сам. На следующий день его уже не было. Так быстро Они расстались, хотя на глазах обоих были слёзы. Она поняла его, и не держала зла: Ему хотелось свободы, которую в их деревне было невозможно обрести. Она и сама о ней мечтала.
С тех пор, Она не слышала о Нём ни слова, ни весточки. Сердце сжимала невыносимая тоска - тоска о родном человеке. Первое время Она рыдала ночами, пыталась забыть о Нём, но затем - снова смирилась. От Него осталось только воспоминание и медальон, подаренный Им когда-то. Конечно, это не обычное воспоминание, а какое-то большое, светлое, как будто согревающее изнутри+
Затем были и другие отношения+и долгие, и непродолжительные - разные. И люди были разные, но все удивлялись Её загадочности, привычке исчезать в любой момент. И Ей это нравилось. Её любили, но Она не любила+как ни пыталась. Наверное, дело было в том, что они не понимали Её, как понимал когда-то Он.
И сейчас, когда прошло около пяти лет, Она часто спрашивает себя, жив ли Её брат, что с ним? Да и брат ли+?
                                                                               * * *
        Вот такая история+грустная, но и искрой надежды. Удивительно, что эта искра способна согревать, и до сих пор согревает+ А я сижу на берегу пруда, слышу, как тихо роняет в воду слёзы Печаль, сжимаю рукой медальон, с которым никогда не расстаюсь(не могу расстаться).На воде два отражения - моё и Алана, идёт рябь, и мы медленно сливаемся в одно целое+
Печаль вздрагивает от резкого порыва ветра, поднимается с земли и медленно уходит, если не сказать уплывает, в сторону леса. Тихо шуршит подол её длинного серого платья. Эта девушка напоминает мне маленькую серую лебедь. Наверное, сородичи не признают её, а потому, она грустит - одна серая, среди белых и чёрных. Однажды мне захотелось заговорить с ней, но я не стала и пробовать - всё равно не ответит. Она настолько поглощена своим вечным горем, что никого не видит и не слышит. Мне больно видеть , как она погибает, но я смотрю во все глаза и наблюдаю, ведь это безумно красиво, хоть и горько.
- Да, поначалу на них больно смотреть, но это пройдёт, со временем, - слышу вдруг голос Алана.
Провожаю взглядом Печаль, отвлекаюсь и заглядываю ему в глаза. Какой взгляд - такого я ещё не встречала - какой-то пронизывающий, острый, будто порывающийся заглянуть в душу и медленно идущий к своей цели. Почему он такой? Наверное, потому что глаза Алана не умеют бегать, взгляд направлен чётко в одну точку, оттого он и производит такое впечатление. Ах+эта вечная моя привычка всё объяснять+
Кажется, что теперь у меня перед глазами периодически будут возникать уже два взгляда (я всегда точно запоминаю то, что мне нравится). Один - мягкий, нежный, будто гладящий, тёплый и необыкновенно искренний. Другой - прямой, острый, смелый и, что главное, проникновенный.
Снова голос:
- Почему ты молчишь?
-Думаю+
-О чём же?
-Трудно описать.
-Попробуй+мне интересно.
-Давай в другой раз, хорошо?
Он придвигается ближе, ещё ближе+возникает чувство, что сейчас что-то произойдёт, в голове мелькает и мечется мысль, цвет её - красный. Вот эта мысль: "Бежать+надо бежать, но куда? Почему?" И тут же падает тёмно-синий неумолимый ответ: "Чтобы избежать ошибки, так надо."
И я слушаюсь - медленно отодвигаюсь и успеваю вскочить, прежде чем он попытался меня удержать. Смотрю на него, но иду прочь, медленно, твёрдо.
-Куда ты? - лицо его делается удивлённым. Я молчу+ он уже на ногах. Я поворачиваюсь спиной и бегу в лес, к Айко.
-Постой! - кричит он, а я бегу ещё быстрее.
-Увидимся вечером! - слышит он в ответ.
-Стой! Но+что я сделал не так?! - ответа уже не последовало.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 19.10.10

Ксанф
ЖЕСТОКОСТЬ меняется на ВРАЖДЕБНОСТЬ

Никта
БЕЗВОЛИЕ меняется на ПРАГМАТИЗМ

Эретри
РЕШИМОСТЬ меняется на ЧОПОРНОСТЬ

Алина
БЕСШАБАШНОСТЬ меняется на СОБРАННОСТЬ

Анитра
САМОУНИЧИЖЕНИЕ

Сильвия
ОТЧУЖДЕННОСТЬ меняется на РАДОСТЬ

Пишет Анастасиус. 02.11.10
Наверное, когда происходят перемены, не стоит спешить их пережить. Но Оливия в мгновение ока оставила свою подпись на непонятных бумагах для развода, лишённые для неё всякого смысла, за считанные минуты собрала вещи и попрощалась с медперсоналом. Бледная и улыбающаяся, она позволила Тасу проводить её лишь до ворот больницы, где уже ждал заказанный заранее экипаж. Он поддержал Лив за локоть, когда она садилась в карету. Такое случалось впервые – они расставались навсегда.
Наверное, ей не стоило так спешить. Это больше напоминало побег. Они посмотрели друг другу в глаза, невозможно грустные у обоих. Протянула руку на прощание, и Тас даже через перчатку почувствовал, какая она была холодная.
- Ты напишешь, как доберёшься?
- Зачем?
- Мне будет плохо, напиши.
- Мне ведь будет ещё хуже.
Сжала изо всей силы его большую ладонь и отпустила её. Так возвращают на место товары, понравившиеся, но так и не купленные. Стеклянная дверь кареты глухо закрылась, поймав отражение потерянного Таса, и он остался один. Куда-то уезжала Лив, и где-то была Никта, которую он не видел … мрак знает, сколько времени. Он не спешил, ведь это были большие перемены, а время в его мире шло очень медленно, и, казалось, его было бесконечно много.
В носу невыносимо щекотало, в горле было до боли сухо. Оливия прислонилась щекой к окошку, уже виднелись Главные ворота, центральный мост был вздёрнут к небу. Как было бы замечательно, если бы он не опустился через несколько минут, а так и остался поднятым. И она бы поехала по этому мосту вверх, к облакам. Как было бы замечательно…
- Постойте, - внезапно осипшим голосом попросила она кучера. Тот не обернулся, видимо, не расслышал. Она прокашлялась:
- Остановитесь, пожалуйста!
Если бы это был роман, то она должна была бы выскочить из кареты, ринуться обратно по дороге, а ей навстречу бежал бы он. И в прологе книги она бы рассказывала детям эту сцену. Их с Анастасиусом детям. Как часто она мечтала о них, и как странно было осознавать, что это так и останется несбывшимися фантазиями. Удивительно, потому что для неё эти дети полусуществовали в сознании, они были реальны, она видела их. А теперь их нет, и никогда не будет. Кучер так и не расслышал её просьбы, она не сошла на тротуар. Когда экипаж пересёк мост, Оливия с облегчением закрыла глаза и вскоре заснула под мерное цоканье подков и неровный стук своего сердца.
Тем временем Анастасиус вместе с главврачом возвращался в свою палату. Последний был смущён от того, что стал невольным свидетелем чужого разрыва. В стенах его больницы, какая досада… В пациентов и так приходилось чуть ли не силком запихивать хоть грамм оптимизма, а тут у всех на глазах чуть не было совершено убийство, теперь распалась семья, такая милая, на первый взгляд. Пребывая в расстроенных чувствах, бедняга никак не мог найти подходящей темы для непринуждённого разговора. Именно непринуждённого, отвлекающего, легковесного. Одним из его золотых правил было всегда проводить с пациентами ободряющие беседы, при этом не залезая глубоко в их души.
- И вот, представьте себе эту больную пухленькую девчушку десяти лет от роду, которая на вопрос «А ты знаешь, что такое счастье?» отвечает «Это отразение!». По-моему, гениальный ответ! От-ра-зе-ние, - смеясь, он попытался изобразить детский голос.
- Никогда не слышал, чтобы не могли выговорить букву «ж», - улыбнулся Анастасиус, ужаснувшись про себя ответу ребёнка.
- Да-да, любопытная была кукла... Кстати, я чуть не забыл! У меня завалялось лишнее приглашение на Карминовые скачки, - словно фокусник, он достал запечатанный конверт из левого рукава, - Вы наверняка о таких слышали?
Анастасиус сделал неопределённый жест.
- Я как врач настоятельно рекомендую Вам согласиться на них пойти! Вас должно окружать движение, бег, страсти, в конце концов, понимаете? А на скачках столько действия!
Тас равнодушно пожал плечами. Хотя… Вдруг там будет Никта?… И он согласился сопровождать доктора.
Войдя в палату уже один, Тас переоделся в больничную пижаму и сел на краешек постели, некрасиво сгорбив спину. С любопытством вертел он в руках приглашение на Карминовые скачки. Высший свет снова развлекался, и его ждали на этом празднике жизни и взмыленных лошадей.
Он подмигнул зеркалу, лежавшему рядом со смятым сюртуком на кровати.
- Премилое зрелище - эти скачки, правда?
Во время болезни молодой человек так привык разговаривать с самим собой, что подобные вопросы, заданные вслух воздуху, казались ему совершенно нормальными.
Казалось бы. Каждому ясно, что нормально, а что нет. А у него всё перемешалось после того рокового падения с лошади. Его встряхнули хорошенько, как бутылку, и нормальное с безумным перепуталось. Он один в комнате, а говорит так, как будто ждёт диалога. Люди считают себя людьми, а ведут себя как звери. Даже хуже. Звери не причиняют боль ради забавы. Анастасиус на секунду представил пыльную арену, взволнованных зрителей, удары кнута, которые всегда отчётливо слышно, пусть все одновременно будут кричать и рукоплескать, но эти хлёсткие удары слышно всегда. Интересно, людям действительно это нравится, или они делают вид...
- Вы любите скачки?
Ни с того ни с сего. Теперь это точно было безумие. Он не к себе в зеркале обращался, он собеседника там искал. Все притворяются, а этот...
Побарабанил по колену.
- Что ж, видимо, не любите. Можно было догадаться... Знаете, что мне кажется странным? Что люди до сих пор не уяснили, что Вам нравится, а что нет. Чем Вам угодить... Вы существуете в миллион раз дольше, чем они, а вкусы Ваши так и остались неизведанны. По большей части. Не обидно?
- Нет.
Тас улыбнулся. Он наслаждался беседой. Даже если бы не было этого "нет", он бы продолжал радоваться.
- Почему?
- Почему нет?
- Да. Почему именно Вам не обидно? Вам всё равно?
- Люди неблагодарны, получают то, что хотят, и исчезают. Поэтому мне не обидно.
- Когда Вам отводят ложу, Вы заранее считаете это подхалимством? Или Вы сразу видите человека насквозь? Мне просто любопытно... Это ведь безумно интересно - смотреть Вашими глазами. Наверное...
- Нет. Не считаю. И не вижу насквозь. Не хочу. Смотреть моими глазами?... Хотите побыть мной немного?
- Скорее, хочу понять. Никогда не хотел оказаться в чужой шкуре. Какое бы отчаяние порой не находило, не припомню за собой такого желания. Каждому суждено своё, и я принимаю это как аксиому. Хотя в Вашем случае... Наверняка были желающие?
- Нет. Не было. Эгоизм их надежно спасал от расспросов, подобных Вашим.
- Когда Вам надоест, Вы можете просто не ответить, я пойму. Я после болезни такой разговорчивый, даже неловко. Знаете, мне на миг представилось, что вдруг и Вы больны. Вдруг Вы парализованы, не можете ничем пошевелить. Только ответы чертите на спинках зеркал. Силой мысли, к примеру. И никому не говорите, что парализованны, потому что слишком хорошо знаете людей и не считаете, что кому-то нужно это знать.
- Со мной не все так просто, Анастасиус.
- Это Вы к тому, что я наивно представляю Вас там, у себя, в человеческом облике? Вовсе нет. Я не представляю Вас как парализованное тело. Но мне почему-то хочется употребить именно слово "парализованный". Впрочем, это не так уж и важно. В моей голове такой мрак. Как будто встряхнули за ворот, и всё внутри перемешалось. И боюсь, что я начинаю терять черту, разделяющую нормальное от безумия. А Вы отличаете безумное от нормального?
- Хорошие вопросы Вы сегодня Хаосу задаете, друг мой. Зачем только? Не пойму никак.
Тас растерянно почесал переносицу.
- Что значит - зачем? Разговор - это ведь вопросы и ответы. К тому же, в предыдущий раз я был так озлоблен на свою физическую беспомощность, что хорошей беседы у нас не вышло. И я, кстати, должен извиниться за это.
- Не стоит извиняться.
- Ну это уж позвольте мне самому решать, стоит или нет.
Тас улыбнулся в зеркало. Он и не думал играть, задавать вопросы с подвохом, ему не к чему было применять ответы собеседника. Возможно, его искренняя жажда разговора могла насторожить, отпугнуть, заставить заподозрить какой-то скрытый смысл. Но его не было, карты в его руках были чистые и белые. Никаких мастей.
На последний вопрос Хаос не ответил, следовательно, это было преддверием финала.
- Так как? Хотите побыть на моем месте?

Скачки должны были начаться с минуты на минуту, всё вокруг было охвачено суетой. У Таса был план. После неожиданного вопроса в голове щёлкнуло – а почему бы не попробовать стать им? Схамелеонничать, как все делают. Это отвлекло бы от мыслей об утренней разлуке, которые были под запретом. Замысел был груб и прост: на правах Советника он должен был попросить хозяев вернуть старую традицию – ложу Хаоса – и занять её сам. Поиграть на нервах напыщенной публики, пригласить к себе за тёмный занавес Никту. И среди всеобщего безумия они бы были одни, и не смотрели жестокие скачки, и не видели зрителей, и смогли бы поговорить.
Он сразу заметил её, в неприметном сером платье, склонившейся над какими-то фруктами. И понял, какую чушь он хотел вытворить. Не к чему было разыгрывать глупый спектакль, если он попросту боялся подойти к ней напрямую. Стоило увидеть её ещё вдалеке, как стало ясно, что Тас боялся именно того момента, когда он подойдёт к ней вплотную, она обернётся … и он не будет знать, что говорить. Ему будет стыдно, ведь он ни разу не зашёл к ней и не задавался вопросом, почему не заходила она... А она сильно удивится, встретив его на скачках. И ещё он боялся того, что всё могло оказаться неправильным. Он скажет: «Мы решили развестись», а она… Что она скажет? Он не знал, и у него похолодело внутри от одной только мысли, что она могла в ответ вскинуть бровь и спросить: «Как же так?». Или презрительно ухмыльнуться: «Зачем?».
Он не был готов ни к какому из возможной тысячи ответов и не надеялся на один-единственный хороший, поэтому развернулся и ушёл. Хотя это больше напоминало побег...

 
 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100