Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

ЭЙЗОПТРОС - архив 8
 

Пишет Анастасиус.21.04.09

Лучшим спутником во вражеский стан вряд ли может оказаться Искренность. Это была девушка с резкими чертами лица, прорисованными как по линейке прямыми чёрными бровями и сухими, как будто сморщенными, губами. В то же время лицо было свежим, живым, а румянец не переставал играть на щёках. Густые волосы были собраны в хвост, и создавалось впечатление, что лента, их стягивающая, вот-вот порвётся, и волосы укроют угловатые плечи. Если от Храбрости можно было ожидать лишь ребяческих проказ, то поведения этого молчаливого отражения с большими синими глазами Анастасиус не мог предугадать.

Заявка о себе была что надо – Храбрость и Искренность.

Но к счастью, ордэры не были знатоками по части отражений, они вряд ли отличили бы человека от его зеркальной производной, поэтому-то, как и следовало малоразвитым отребьям, свистели вслед Искренности, пытались ухватить её за руку и выкрикивали какие-то глупости. Девушка отказывалась сесть верхом вместо Таса, шла рядом со смирной лошадью хозяина и, казалось, не обращала никакого внимания на происходящее вокруг. Ни тени брезгливости или возмущения на лице, всё тот же алый румянец и спокойный взгляд. Верно, она ведь с Храбростью под защитой известно Кого. Она может плевать в лицо всем окружающим и потом беззаботно раствориться в воздухе. Анастасиус уверенно пробирался по нищенским улочкам города. Он помнил приметы – слева всегда должен виднеться огромный базар, пока не доедешь до Мокрых домов. Причину странного названия молодой человек понял, как только впереди показался с десяток узких уцелевших зданий, из всех окон свисали сохнущие тряпки немыслимых расцветок и всевозможных размеров. Висели и ковры, и мужские брюки, и женские платки, и детские пелёнки. Завеса из мокрых вещей проходила от одного дома к другому и представлялась непрерывной цепью. Храбрость начала чихать из-за непривычного воздуха, пропитанного влагой. Казалось, что здесь никогда не бывает ветра, а дома скоро зарастят зеленоватой плесенью. Внизу – одни лужи. Они отражают наоборот силуэт Анастасиуса. А Искренность даже платья не подбирает и вниз не смотрит. Они уже идут дальше, мимо этих крикливых домов, уступают в переулке дорогу торгашу в лохмотьях, который тащит телегу с переспелыми фруктами на рынок. Когда лошадь отшагивает в сторону, Тас невольно касается рукой холодных стен, даже не холодных, а сырых, готовых осыпаться и превратиться в мелкий серый песок. Резкие переплетающиеся запахи, пронзительный плач новорожденных детей, перебранки невидимых людей, шум разбивающейся посуды, опять чей-то плач, злобная ругань, крики – всё ударило в голову, и Таса преследует только одно желание. Отпустить поводья и закрыть вспотевшими ладонями уши. Или глаза. Или нос.

Они прошли и Мокрые дома. Храбрость недовольно потёрла голову и пожаловалась, что на неё постоянно капало сверху,«с этих рваных тряпок».

– В этом квартале хотя бы дома целы. И люди живут обычной жизнью. Здесь торговцы, псевдолекари, больные, пьяницы, бедные, многодетные, художники, старики, кухарки, актёры, изгои. Гении и посредственности. Отбросы.

Анастасиус вздрогнул от неожиданности – впервые Искренность вступила в разговор. Голос её показался очень знакомым.

– Я уже начал думать, что ты немая.

Отражение закинуло голову и рассмеялось.

– Немая Искренность? Нет. Я говорю. Когда мне нужно выговориться и когда мне, а не другим, этого хочется. Я не рублю правду и не слишком уж откровенничаю.

И они уже у назначенного места, о котором Никте сказал пленник и у которого они условились встретиться. В случае непредвиденного расставания.

Гигантский развалившийся дом. Его раскололо на две части, как яичную скорлупу. Откуда-то из-за стен сверкнуло солнечным зайчиком, Тас даже успел рассмотреть зеркало и себя в нём. Потом зеркало скрылось в темноте груды камней. Может, показалось?

Искренность, заметив растерянность хозяина, вновь заговорила:

- Дом такой большой. Там наверняка ещё остались жильцы.

Конечно, у неё очень знакомый голос. Это голос Оливии.

Пишет Рита. 21.04.09

- Как в тебе это уживается? Давно – так? – лицо Кая было скорее растерянным и печальным, чем брезгливым.

Руки Гато стянули кожаным ремнем за спиной, но он и не думал сопротивляться. Как и не собирался исповедоваться перед ордэром в том, что до конца еще не понимал сам.

Впрочем, Кай ему нравился: если бы их пути пересеклись иначе, не черной и белой шахматными фигурами на доске Мира..

- Не по своей воле, поверь. – Кристобаль все же ответил, скорее из вежливости. – Брачная клятва.

- А.. – Кай кивнул. – Зачем ты стремился попасть в Нерден?

Разговор менее всего напоминал допрос. Ордэр пытался собрать волю в кулак, чтобы приступить к менее приятной части их беседы. Было видно, что осознание необходимости отдать приказ пытать пленника, даже не сам процесс, причиняет ему боль.

Как такой человек смог оказаться во главе армии, удивляло Гато все сильнее.

- Предупредить. – упоминать об отряде герцогини Кристобаль и не думал, но попытался мысленно прикинуть, где они сейчас находятся. Только бы им хватило ума не идти в город!

- О чем?

- О том, что бороться с Ним бесполезно. Если хочешь сохранить своих людей, распусти армию. Пусть уходят по одному, живут и помнят, а потом ты соберешь их – когда появится шанс. Сейчас вы все погибнете.

- Это все? – в голосе Кая сквозило разочарование. Не такие слова он ожидал услышать от сына Кортеса Рейеса.

- Да.

- Ты сам бы поверил тому, что только что сказал?

- Решать тебе.

- Ясно. Ты выбрал. Пытки.

- Пусть так.

Его уже уводили из залы, особо не церемонясь – согнув в три погибели и заломив руки за спину, когда чей-то голос скомандовал:

- Остановитесь!

Судя по тембру, голос принадлежал мужчине в возрасте между зрелостью и старостью. Разглядеть его лица Гато не мог, он видел только узор на паркете – ордэры остановились по приказу, однако держали его все еще крепко.

- Запомните, - голос продолжил, - раба Хаоса нельзя казнить, нельзя пытать, иначе его хозяин придет за ним вслед на законных основаниях брать виру. Мы должны его отпустить. Немедленно. Пока он не увидел слишком много.

- Но мастер.. – начал было Кай.

- Нет. Как можно скорее он должен оказаться за воротами. Кем бы он ни был в прошлой своей жизни, сейчас он в любой момент может стать Его орудием. И разошлите приказ по заставам: пусть всех проверяют. Возможно, он был не один.

По тону «зрелого голоса» и по тому, как его слушал Кай, становилось ясно, кто здесь настоящий хозяин.

____________

Алые плащи делали ордэров отличной мишенью, но баронесса не торопилась взять их на прицел. Всадники были все ближе. Рита рассмеялась. На миг ей представилось, что все события давно позади, и она рассказывает об этом, как сказку на ночь, своей дочке. Все равно она не более чем статист в этом спектакле.

«А потом к маме подъехало пятеро ордэров в красных плащах. Ярко светило солнце, и мама понимала, что не сможет прицелиться как следует, да ей и не хотелось стрелять. Пели птицы, легкий ветерок играл гривами лошадей, прекрасных камаразских лошадей, моя маленькая. Подождав, пока ордэры окажутся совсем близко, мама взяла зеркало..»

Интересно, будет ли кому рассказывать.

Никто не доставал оружия. Пятерым ли воинам бояться женщины? На баронессу же напала невообразимая лень: не хотелось ни стрелять, ни спасаться бегством, лень было даже придумывать, что сказать этим борцам за идею. Ордэры весьма грамотно взяли ее в кольцо. Рита вытащила зеркальце (они и не потянулись к арбалетам). Так, словно их не было вокруг, произнесла:

- Я клянусь Вам в верности, Лорд Хаос. Примите мою клятву или мою смерть, - и коснулась рукой серебреного стекла.

Глаза всех пятерых расширились от ужаса и удивления, однако ордэры не пытались выбить у нее зеркало из рук – жить хотелось.

Пишет Ксанф. 05.05.09

Прошло два дня, прежде чем Ксанф снова решился поговорить с Алдарой. Все это время он исправно следил за лесом, вместе со Смотрителем починили старые лопаты, подлатали лестницу к дому. Дважды уже Ксанф в одиночку обходил Лес, хотя ему и казалось, что за ним все же кто-то присматривает - видно пока старик ему не доверял. Ну и ладно.

Несколько раз в день юноша заходил в дом. Смотритель провожал его до двери, трижды напоминая про фонарь, и потом, было слышно, еще долго не уходил. Ксанф теперь не обращал внимания на зеркало, он просто садился на пол и ждал, когда придет она. Он боялся с ней разговаривать, боялся спугнуть, потерять то, что уже обрел. Часами молча смотрел на ее маленькую прозрачную фигурку, улыбался и плакал, пока уже обеспокоенный старик не начинал лающе кашлять под дверью.

А сегодня был удивительный день. На самой окраине Леса Ксанф увидел бабочку. И не какую-нибудь капустницу, а настоящий павлиний глаз. Огненно-рыжая, она была настоящим воплощением лета. И сердце сразу выросло в груди - захотелось крикнуть в небо и поделиться своей радостью с окружающим миром.

Ксанф закрыл за собой дверь и покрепче сжал рукой фонарь.

- Алдара, милая, - еле слышно позвал он. Осторожно прошел на свое привычное место, так чтобы лишь боком отражаться в зеркале, и устроился на полу.

-Дара, я хочу тебе рассказать+ - она не появлялась, но Ксанф чувствовал, что она слышит. Слушает.

- Родная, я видел сегодня твои любимые лиловые цветы. Я не знаю, как они называются - фиалки, или это были другие. Такие маленькие, - тихий голос дрожал, - почти незаметные на сырой земле. Откуда только взялись, - он улыбнулся.

- Я погладил их, но не стал срывать. Подумал, тебе бы это не понравилось. Милая, я нарисовал их для тебя, - он осторожно достал из-под рубашки сложенный вдвое листок.

-Смотри, как красиво получилось. А помнишь, как мы вместе любовались на орхидеи в саду больницы? Помнишь? - По щеке предательски покатилась слеза, - И смеялись над глупым муравьем...

Ксанф не боялся темноты, он разговаривал с родным человеком. С каждым словом все увереннее, все громче. Она его слушала. Это было самое главное.

Был уже вечер, когда юноша вышел во двор. Старик, увидев его, недовольно проворчал что-то себе под нос. Подходить не хотелось. Ксанф опустился прямо на ступеньки лестницы и потушил фонарь.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 05.05.09

Анастасиус

СУЕТЛИВОСТЬ меняется на ИЗОБРАТЕТЕЛЬНОСТЬ

Ксанф

СВОЕВОЛИЕ меняется на НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ

Сильвия

САМОЗАБВЕНИЕ меняется на РАЗДРАЖЕНИЕ

Никта

НЕБЛАГОДАРНОСТЬ меняется на АККУРАТНОСТЬ

Рита

НЕЗАВИСИМОСТЬ

Кристобалю завязали глаза и, все так же согнув в три погибели и заломив руки, стянутые ремнем, за спину, вывели из залы.

Но предписания главного, того, кто стоял за Каем, исполнено не было.

Его не вывели за границы города и не отпустили на все четыре стороны.

Он слышал, что его вели по городским улицам, потом свернули в какой-то тихий узкий проулок. Мощеная дорога под ногами закончилась. Влажная, чуть скользкая земля заглушала шаги.

Его заставили сесть. Он все ещё слышал городской шум, но теперь, казалось, Нерден был достаточно далеко.

Его не развязали, не сняли повязку. Прислонили к стене.

Он почувствовал, под рукой прохладную гладкую поверхность. Потом была веревка, которая врезалась в грудь и руки, приковав его намертво к стене.

За ворот рубашки сзади один из его конвоиров засунул несколько острых прутьев с листьями, наклонился к уху пленника и прошептал: «Удачи, Рейес. Передавай привет Хозяину».

И воцарилась тишина.

Через некоторое время он почувствовал странный холодок у затылка. Словно кто-то осторожно, сдерживая дыхание, наблюдал за ним, стоя прямо за спиной. Но за спиной была стена. Поэтому Кристобаль отогнал от себя эту мысль, как абсурдную. Он сосредоточился на поиске способа освобождения от пут. Несколько раз он проверил веревку на крепость, затем повел руками, пытаясь ослабить ремень, которым были связаны его руки.

Немного закружилась голова. Он даже замер: раньше с ним такого никогда не случалось. Головокружение прошло.

Вниз по спине скользнула струйка пота. Хотя было не так уж и тепло здесь. Кристобаль поежился. Один из прутьев, что были у него за воротом, склонился к его лицу. И он почувствовал тонкий, едва уловимый аромат цветов. В памяти вспыхнула яркая картинка из детства. Отец. На раскрытой загорелой широкой ладони несколько соцветий бурого цвета. Запомни.

Внутри все похолодело. И теперь не нужно было зрения, чтобы понять, к какой именно стене его приковали, и что за прутья с листьями были у него за воротником.

«А, неплохо придумано, - услышал он насмешливый женский голос, - ордэрам в фантазии не откажешь».

С него сорвали повязку.

Напротив, поигрывая в руке стеком, стояла амазонка. Рядом с ней - переодетые Ринн, Враждебность, Прагматизм.

«Может оставить тебя так, предатель? - зло поинтересовалась девушка – идеальное наказание». Она кивнула на рубашку Рейеса.

Он опустил взгляд и увидел, что-то, что он принимал за пот, было на самом деле кровью. Гибкие, лоснящиеся сыто красные ветки уже успели опутать его тело. Шипы впились в кожу, проникли сквозь него, протянулись в стену за спиной. Кристобаль оглянулся. Зеркало. Отражение в красной дымке.

«Больно тебе?» - мстительно спросила амазонка.

«Никта, - одернул её Ринн, - перестань. Надо освободить его».

___________

Но ни смерти, ни клятвы Лорд не принял.

Баронесса всего лишь потеряла сознание. Упала очень удачно: зеркальце уцелело.

Когда она пришла в себя, ордэры обсуждали, что с ней делать.

Монтень

Сольсбергу статья понравилась. Он пообещал разместить её на первой полосе собственного издания на следующий же день.

- У тебя большое будущее! – я уже вижу тебя в качестве одного из обладателей багряной ленты на следующем новогоднем балу. А не напишешь ли ты мне ещё один материал. Есть в городе кафе «Гаудеамус», там собирается молодежь. Там есть ребята, которые обсуждают городские проблемы и проблемы мира. Возьми пару интервью. Как они к Лорду относятся, к Гвардии, к отражениям.

БЛАГОРАЗУМИЕ

Алина

ВЗДОРНОСТЬ

Пишет Алина. 19.05.09

Лунный свет падал на пол бледно-голубыми пятнами. Алина сидела на кровати, притянув колени к груди.

Доносчица.

Доигралась, наконец.

Алина вдруг расхохоталась. Смешно-то как. Она – работает на ЦРУ. Доносит на студентов. Бред.

Перед глазами все поплыло. От слез.

Страшно. Очень. Ведь выпутаться уже не сможет. Никак.

Алина открыла верхний ящик стоящей возле кровати тумбы и достала бумагу с пером и чернильницей. Она что-то быстро черкнула на листе, но сразу скомкала бумагу и бросила ее в дальний угол комнаты.

Написать об этом домой нельзя. Перехватят. А, может, сбежать из города? Если им будет нужно - найдут. А если не нужно – так убьют кого-нибудь из ее семьи. «Ничего не выйдет», - говорила она себе. – «Все пути ведут в ЦРУ. Что же это за чудовище…» - Алина положила подбородок на колени. – «Ничего. Завтра выйду на работу. Послушаю, что говорят студенты. У них сейчас сессия, им не до мирзеркальских проблем. Может, и доносить будет нечего. Вопрос, поверят ли мне, что студенты молчат в «Гаудеамусе». А мне не поверят и заставят сочинять. Свет, что же мне делать…»

- Эй! Ты что делаешь-то?! Да тебя выкинут отсюда! Позовите того, кто этим всем заведует! – активно жестикулируя, кричал студент пятого курса. На его кипенно-белой рубашке красовалось огромное пятно от крепкого кофе. Алина собирала осколки разбитой чашки на поднос. Вокруг них уже собралось несколько человек.

- Что случилось? – спокойно осведомился подошедший владелец кафе.

- Она облила меня горячим кофе, разве не видите? – нервно показывая на себя, говорил студент.

- Как это произошло? – все так же спокойно спросил хозяин.

- По неосторожности вашего официанта, - прошипел студент. Алина молча поднялась, держа поднос в руках. – За такие проступки персонал необходимо наказывать.

- Не горячитесь, молодой человек. Вам заплатят за ущерб в размере стоимости кофе, - он нахмурил брови и бросил суровый взгляд на девушку. – А ты - марш в кадровый отдел.

- Оформите расчет, - приказал он человеку, сидящему за столом, потом повернулся к Алине. – Мне неприятно тебя увольнять, но в нашем кафе такие порядки. Извини.

…Опера. Потрясающая лепнина украшала потолок, на стенах красовались шедевры живописи, золотые канделябры бросали приглушенный свет на красные бархатные кресла партера. В ложах появлялись шикарные дамы с невероятным количеством украшений, и, время от времени, Алине становилось неловко за свое скромное платье изумрудного цвета.

Она изо всех сил старалась сосредоточиться на музыке, но ничего не получалось. Мозг отказывался переключаться. Под звуки скрипки в голове продолжали выстраиваться возможные схемы предстоящего разговора. От несоответствия звуков и мыслей голова начинала предательски болеть...

Во время антракта црушник нашел ее у огромного окна фойе.

- Добрый вечер, - галантно произнес он. – Потрясающий концерт, не правда ли?

- Прекрасный, - в том же тоне ответила Алина. – Я первый раз в Опере. Надеюсь, не в последний. Только не принимайте это на свой счет, - тут же добавила она. - С Вами бы мне не хотелось встретиться здесь еще раз.

- Настроение у тебя сегодня не очень театральное, - црушник изобразил на лице светскую безмятежность. – Есть что рассказать?

- Возможно не то, что Вы хотели от меня услышать. Я хочу Вам сказать, что не буду стучать ни при каких обстоятельствах. Хоть убейте. Да и не смогу уже – добавила она, чуть помолчав. – Меня уволили.

Пишет Нида. 19.05.09

«Иди к Хаосу! – зло бросила ему Никта, - и он пусть тоже идет к хаосу, - она кивнула на потерявшего сознание от потери крови Кристобаля, случайно поймав отражение собственного полного презрения взгляда в зеркале чуть выше его головы, повезло ещё, что ордэры все сделали, - красиво подохнет. А попался бы мне, заживо похоронила бы, - сплюнула презрительно в его сторону и, развернувшись резко к Враждебности и Прагматизму, бросила, - пошли».

Предательство в Цехе было самым тяжким преступлением из всех возможных. И наказанием была смерть. Без условий, без вариантов. Ей едва удалось сдержаться и не ударить его, чтобы перестать задыхаться от ярости, наконец.

«Эй», - окликнул её Враждебность и, когда она обернулась, кивнул в сторону Гато.

Ринн пытался освободить Кристобаля от пут.

Пишет Сильвия. 19.05.09

Через два дня пути они увидели на горизонте островерхие крыши домов, озаренные заходящим солнцем. Был уже вечер, и всем хотелось отдохнуть, поэтому первый же населенный пункт заставил всех поторопиться. Сильвия еле успевала за отражениями, которые так соскучились по теплому очагу. Все эти два дня они питались в основном ягодами, воду экономили, так как им ни разу не встретился даже ручеек. К тому же появилось новое отражение – Раздражение, которое требовало к себе повышенного внимания.

Когда путники приблизились к деревне, то поняли, что на многое рассчитывать не придется. Несколько маленьких, полуразрушенных домов стояли полукругом вокруг центральной площади, посреди которой располагался колодец. Навстречу им вышел мальчик лет десяти и спросил, что им здесь нужно.

- Нам бы поесть да переночевать, - ответила за всех Сильвия. – Мы устали с дороги.

- Наша деревня бедная, сами еле переводим концы с концами. Я сейчас позову старейшину.

Мальчик повернулся к ним спиной и побежал к самому дальнему домику. Через несколько минут он вывел дряхлого старичка и подвел его к Сильвии и отражениям.

- Тамул сказал, что вы просите ночлега. Кто вы такие?

Тон его голоса звучал скорее недоброжелательно, чем гостеприимно.

- Мы ехали в Эйзоптрос, - решила соврать Сильвия, - но на нас напали разбойники, ограбили, забрали экипаж и бросили на дороге без ничего. Мы пошли по дороге, выбрав наугад маршрут, и через два дня оказались у вас.

- Мы не такой богатый народ, - немного подумав, ответил старейшина. – Поэтому не можем каждый день снабжать продовольствием все проходящие караваны. Что вы дадите взамен?

- Взамен? – переспросила Сильвия. – Но у нас ничего нет, нас ограбили! Если бы было, то мы, конечно, отблагодарили бы вас за гостеприимство.

Из этого разговора можно было понять, что им отказано в желанном ночлеге. Но старейшине, видимо, не хотелось просто так отпускать столь редких в здешних краях гостей, поэтому он сделал им предложение:

- Вы можете остаться, но не на одну ночь, а на месяц. Поможете нам по хозяйству, а то рабочих рук у нас совсем нет. Как сделаете доброе дело, так мы вас отпустим. Согласны?

- Согласны. – Ответил Оптимизм, прежде чем Сильвия задумалась о том, зачем они вдруг понадобились старику. Но их уже провели в самый маленький домик, который, видимо, пустовал уже давно. Обстановка, конечно, не располагала к отдыху, но все же это лучше, чем совсем ничего. Отдавая дань законам Эйзоптроса, в домике висело зеркало, в котором поочередно отразились все входившие отражения и Сильвия. Еще в комнате было два ветхих дивана, стол и два стула. Слишком устав от продолжительной дороги, путники сразу же легли спать, ведь завтра их ждал трудный день.

Пишет Ксанф. 19.05.09

Опять дождь. Юноша ушел подальше в Лес, чтобы не видеться со Смотрителем.

После встреч с Алдарой сердце успокаивалось. Видеть ее было безумно приятно, и радость, которую испытывал Ксанф, заставляла забыть обо всех условиях их свиданий. Но человеку всегда нужно больше. Холодный воздух Леса быстро отрезвлял, как только юноша выходил из дома, и тогда хотелось сбежать. Сбежать от всего: от Алдариной тени, от себя, отражений, глупых домыслов, метаний: смогу – не смогу, бессмысленных надежд, ведь все равно все не будет по-прежнему. Сейчас он шел к своей цели, к невидимому финишу, за которым, может быть(!) что-то изменится, вернется жена или только ее образ, а тогда вместе с ним и боль. Впереди одна тропинка вверх, и Ксанф почему-то решил, что она для него. Не спрашивал себя: хочет или не хочет. Просто решил, что если она есть здесь, значит, для чего-то нужна. Бездумно забираться наверх проще, чем признаться себе, что ты не хочешь туда, не хочешь идти в гору, потому что сразу встанет вопрос «а что тогда? ». Что тебе нужно в жизни? Или в данный конкретный момент? Как радостно было увидеть на утреннем обходе улыбающегося больного – его счастье понятно: вчера мучила нестерпимая боль, а сегодня она прошла. И Ксанф позавидовал теперь, ведь этот человек знал, чего хочет, о чем мечтает, и не о высоких вещах жизни на земле, а о конкретной боли: чтобы она прошла. «А что сейчас нужно мне, чтобы я почувствовал себя счастливым?» Дару? Но какую? Какая она вернется? Не станет ли все только хуже, больнее, острее - постоянное напоминание о том, что было, о том, что они не хозяева своей жизни. Не останется постоянного страха?

Ксанф запутался. От запаха влажной земли немного подташнивало.

***

Он нашел Смотрителя довольно быстро, тот, кажется, ждал появления молодого человека.

- Скажите, сколько нужно будет ждать? Чего ждать? Как я пойму, изменилось ли что-то?

- У Лорда спроси. Мне-то откуда знать? - хмыкнул тот.

- Я боюсь. Если Он подумает, что я сдался и отступаю, то ничего не получится, все будет напрасно. А я только хочу понять, как это происходит. Вдруг я делаю что-то не так? Прошу Вас, расскажите мне хоть что-нибудь из того, что Вы знаете!

Смотритель покачал головой отрицательно. На лицо его легла тень.

- У каждого своя история. Ты пишешь свою.

Ксанф скрипнул зубами. Так не честно.

- И много было таких историй? Много народу побывало здесь таких же, как я? С чем ушли они?

- Много. Коладольскому лесу уже поди несколько веков.

По лицу Смотрителя было видно: он ничего не скажет. Разговор окончен. Молодой человек уже повернулся, чтобы уйти.

- Пойдем, нам гостя встретить нужно.

- Гостя? – Ксанф поднял голову.- Какого гостя? – Приятных вещей здесь точно ждать не приходилось.

- Вор обычный. Пришел зарыть богатство.

Юноше стало не по себе при воспоминаниях о человеческой руке из под земли – по спине пробежал холодок: ох, зря этот мошенник выбрал себе Коладольский банк.

- И что мы должны будем сделать?

Смотритель чуть прищурился, посмотрел на Ксанфа, но ничего не ответил. Подняв лопату он двинулся в сторону города, как всегда не следя, пойдет ли за ним доктор.

Идти пришлось долго: приходилось несколько раз менять направление вслед за метаниями гостя – тот все не мог найти подходящего места для своего клада, но вглубь Леса зайти не решался, поэтому двигался по дуге, а через некоторое время возвращался обратно. Каким образом Смотритель определял, где сейчас вор, Ксанф понять не мог, но надеялся на разумное объяснение вроде большого опыта - как никак старик жил здесь уже давно. Внезапно для юноши они сбавили темп. Впереди, почти не скрытый за голыми столбами на корточках сидел мужчина средних лет, с длинными сальными волосами, собранными в «конский хвост». Он копал яму голыми руками, и комья земли отлетали в разные стороны, будто рыла собака – «Потом же засыпать не чем будет,» - подумал Ксанф. Смотритель в это время легко постучал железным ковшом лопаты по ближайшему столбу. Вор замер. Прошло несколько секунд, уже потом Ксанф понял, что за это время, мужчина собрал все, что успел уже спрятать в ямку, потом, не поднимаясь, медленно повернулся: окинув взглядом нарушителей тишины, он оскалился. Врач не заметил, как в руке у гостя появился перочинный нож. Смотритель даже бровью не повел:

- Шел бы ты отсюда со своим добром по-хорошему, - опершись на лопату, он, не моргая, смотрел на грабителя. Что произошло потом, Ксанф не успел до конца осознать: мошенник бросился на него, но Смотритель успел выбить нож заступом, на большой скорости мужчина врезался во врача и оттолкнул назад, сильно припечатав головой к столбу. За несколько секунд, что Ксанф приходил в себя, борьба переместилась и поворачивалась явно в пользу старика. Юноша быстро помог окончательно утихомирить вора.

- И что теперь?

- Ну если он так хотел к нам в гости, то можно пригласить его в дом, - старик всем своим весом придавил грабителя к земле, так что тот вскрикнул.

Ксанф немного ослабил хватку:

-Зачем?

- Вот и я говорю - зачем? Шел бы ты, сынок, отсюда с миром, а? -Он повернулся к молодому человеку, – собери пока его добро, а то растерял ведь много.

Ксанф быстро нашел тряпичный сверток и несколько эйзонов на земле. Смотритель запихнул все в карман вора и, шепнув на ухо несколько слов, слез с него.

- Иди.

Мужчина быстро вскочил и, не поворачиваясь спиной, стал осторожно пятиться, не выпуская из поля зрения ни Ксанфа, ни старика. Прошло около пяти минут, прежде чем вор почувствовал себя в безопасности, чтобы развернуться и побежать. Смотритель вздохнул.

-Ну вот, - он приложил ладонь к саднившей щеке, - исцарапал. Мрак! Ладно, пойдем. Юноша поднял лопату, рядом с черенком лежало две монеты, кольцо с камнем и дамское зеркало в золотой оправе.

-А с этим что делать?

Старик обернулся:

-Закопай.

Пишет Монтень. 19.05.09

После встречи с Сольбергом, у меня осталось довольно приятное расположение духа. Подумать только, статья, которую я обрек на провал, теперь будет красоваться на передовице. В тот момент во мне можно было заметить весьма неясные (нечеткие) замашки тщеславия. Но они улетучились также быстро, как и пришли, просто новое задание, которое дал мне Сольберг, с неизмеримой скоростью крутилось в голове. К обеду я оказался у здания с неброской надписью «Гаудеамус» возле которой я увидел маленькие зеркала, а в них себя. Внутренний интерьер кафе мне понравился… Я присел к двум молодым людям, неистово разговаривавшим о чем-то пространственном, далеком от обычных разговоров, которые случается услышать в Эйзоптросе.

Когда их диалог подошел к своему логическому завершению, я как можно доступнее объяснил цель моего визита. Они согласились дать мне интервью, и рассказать много чего интересного. Я был рад их дружелюбию, после нескольких минут разговора они показали себя сведущими во всех областях. Разговор протекал, неестественно начинаясь с одной темы, с одной точки зрения, заканчивался не то чтобы другой, а совершенно противоположной темой. В один из таких моментов нашего разговора, в кафе зашла дама. Она, наверное, осталась бы мной не замечена, просто один из приятелей был хорошо с ней знаком. Это была довольно эффектная женщина, что-то особенное было в ее образе. Она села за наш столик, и представилась Лирой. После нескольких минут разговора она показалась чрезвычайно незаурядной женщиной, способной воплотить в себе противоположные друг другу крайности. К моему глубокому сожалению Лира сказала, что куда-то спешит, и что, может быть, мы еще встретимся, так как она дольно частый гость в этом заведении. Допив кофе, поднялась и быстрыми шагами направилась к выходу… Мне требовалась статья, немедля я принялся расспрашивать собеседника.

« - В Эйзоптросе, несмотря на то, что этот город, прежде всего столица, очень мало мест где люди, а в частности молодежь, вступают в общение. Одним из таких редких мест, будет - кафе «Гаудеамус». Здесь можно поговорить абсолютно на любые темы, поднять любой вопрос, обсудить последние события, произошедшие как в самой столице, так и за ее пределами. Словом все очень замечательно, на мой взгляд. Согласится ли с моими утверждениями, или я бы даже сказал мотивами (доводами) мой собеседник Ник.

- Да, это действительно так, редко где найдешь подобное «Гаудеамусу» место.

- Вы, Ник, как я заметил, достаточно образованный человек, и к тому же веселый. Так вот, наверняка читателям станет интересно, как вы относитесь, к Лорду, к отражениям, и вообще что радует, а что следует доработать?

- По этому поводу ничего интересного сказать не могу. Отражения как отражения… а что… негативные стороны всегда есть, но они не относятся к отражениям, к тому же Эйзоптросе их, поверьте, куда меньше. Красиво сказано: «Quae fuerant vitia, mores sunt» (Что было пороками, то теперь нравы - М)"

- Ник, странно, что Вы не хотите говорить, многим эта тема весьма интересна. Неужели все так гладко и Вы всем довольны!?

- Но это действительно так… Отражения как отражения… а что...

- Большое спасибо, что согласились дать интервью»

Пишет Хаос Мира Заркал. 02.06.09

Алина

Црушник усмехнулся и покачал головой неодобрительно:

- На следующей неделе встречаемся здесь же. Будет премьера оперы. Тебе понравится, вот увидишь. Как, надеюсь, мне понравится твой доклад.

Утром она обнаружила в своей двери письмо с вензелем «Гаудеамуса».

Её просили вернуться на работу в качестве хозяйки зала, если она «ещё заинтересована в работе». Оказывается, за непродолжительное время работы Алина успела снискать благосклонность нескольких почетных гостей кафе и симпатии студентов, которые написали петицию на имя владельца с просьбой попросить «милую и обаятельную официантку вернуться».

Вечером Алина была в кафе.

ОТКРОВЕННОСТЬ меняется на МУДРОСТЬ

Нида

ЭНЕРГИЧНОСТЬ меняется на ДРУЖЕЛЮБИЕ

Сильвия

ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ меняется на РЕБЯЧЕСТВО

Ксанф

РАДОСТЬ меняется на БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ

Монтень

ОРИГИНАЛЬНОСТЬ

Пишет Сильвия. 19.06.09

Уже неделю они жили в деревне и помогали ее жителям, работая по хозяйству с утра и до вечера. Им ничего не платили за труд – лишь три раза в день кормили скудной пищей. Через три дня такой работы Сильвия не могла узнать себя в зеркале: ее отражение в нем было не похоже на прежнюю Сильвию. Складывалось такое ощущение, что каждый день, проведенный в этой деревне, на самом деле был равен нескольким годам. Каждый раз Сильвия находила у себя на лице новые морщинки, под глазами были темные круги, а кожа на руках после многочасовой работы стала очень грубой. Между тем отражения никак внешне не менялись, более того, с каждым днем у них все больше прибавлялось энтузиазма закончить здесь все дела и поскорее отправиться в Эйзоптрос.

- Нам надо поскорее уходить отсюда, - как-то вечером объявила им Сильвия. – Я не могу здесь находиться, мне постоянно кажется, что тут происходит что-то странное.

- Ерунда! – Оптимизм как всегда настроен по-боевому. – Ты слишком много работаешь и устаешь, вот тебе и кажется, что ты стареешь.

- Это не ерунда, Оптимизм. Мне двадцать с небольшим, а выгляжу я на все тридцать, а то и сорок.

- Ну, ничем помочь не могу. Если тебе моя новость доставит хоть чуточку облегчения, я буду очень рад. Да и все остальные, я думаю, тоже.

- Что за новость?

- Сегодня я прошел через то заброшенное поле, зашел в лес и на ближайшей поляне, к которой ведет западная дорога, увидел пару лошадей. Такое ощущение, что они отбились от каравана – обе полностью оседланные, но никого из людей поблизости не было. Вечером перед ужином я еще раз сбегал в то место, и лошади все также щипали траву. Хорошо, что со мной была пара веревок. Лошади, как ни странно, подпустили меня к себе и я их привязал к дереву. Так что теперь у нас есть средство передвижения, чтобы добраться до Эйзоптроса!

Но собравшиеся в комнате не разделяли веселого настроения Оптимизма. Сильвии эта идея не очень понравилась, ведь лошади могли и не потеряться, а это уже очень похоже на воровство. Да и как они бросят местных жителей?

- Сильвия, не надо сомневаться. Я все уже устроил. Всю эту неделю я мастерил повозку. Ну, на всякий случай (*все с недоумением посмотрели на отражение*). Может она и не очень большая, но все мы в ней поместимся. Так что завтра до рассвета покидаем этот весьма гостеприимный дом и уходим в лес, к ожидающим нас лошадям.

Идея действительно была неплохая. За неделю пребывания в деревне они узнали, по какой дороге надо ехать, чтобы наикратчайшим путем добраться до столицы; какие населенные пункты встретятся на пути. Поэтому решение отправиться в дорогу было принято всеми.

***

Три дня спустя к воротам Эйзоптроса подъехала наполовину развалившаяся повозка с молодой девушкой и отражениями. Стражники долго не хотели признавать в них жителей города и потому не опускали мост, пока Сильвия не ответила на все их вопросы, ответы на которые могли знать только настоящие жители города. Мост с тихим скрежетом опустился на противоположный берег перед уставшими с дороги лошадьми, которые, почуяв близость жилья и еды, радостно заржали и ринулись к воротам. Как только проехала повозка, ворота закрылись, и мост снова поднялся вверх.

Пишет Монтень. 19.06.09

Кафе «Гаудеамус» оказалось довольно загадочным местом. Я думаю, по большей части, из-за того, что студенты вели себя, не то чтобы странно, а даже таинственно. Они избегали определенных тем, держались от собеседника на расстоянии. Пожалуй, это всего лишь мнение. Оно бы не вызвало во мне абсолютно никаких изменений, если бы оставалось просто мнением. Но все было гораздо сложнее. Та атмосфера, те люди, и та Лира, в образе которой скрывалось многое, и многое тебе говорило. Все это заставляло остановиться, задуматься. Я думал, что для этого нужна привычка, нужно освоиться. Но как, привычка не дает миру замереть. Я вижу перед собой что-то неестественное. Мороз. Дорога в Эйзоптрос с аллеей. Мысли путались в голове, и от этого появлялась сильная боль. Боль, которая побеждает.

- Уф… где я? – произнес я, – откуда зеркало, окно.

- Мой номер, так это был всего лишь сон – подумал я, - приснится же такое…

Пишет Алина. 19.06.09

Вечером она пришла в кафе, чтобы отказаться от предложенной работы. Но правильное ли это было решение, Алина все еще сомневалась. Она рисковала своими родными и между тем знала, что любой из них поступил бы так же. Кроме того, ей до сих пор было неясно, зачем она нужна ЦРУ, если в кафе уже имеются нужные люди, которые и написали петицию.

- Вы сказали, что я могу вернуться, если «заинтересована в работе». Но я уже подыскала себе новое место, – сказала она хозяину кафе, который встретил ее почти любезно.

- А ты знаешь, какую зарплату получает хозяин зала?

- Ну, если Вы сможете платить мне 8 эйзонов в день, то я, конечно, останусь.

- Нет, столько получает мой помощник... Ладно, удачи тебе. Прощай.

На следующее утро Алина снова начала искать работу.

Но шесть дней активных поисков не принесли никаких результатов.

Она собиралась зайти к хозяину «Мрака», когда огромные часы Ратуши пробили половину седьмого. До начала премьеры в Опере оставалось полчаса.

Антракт она проводила возле того же окна. Црушник пока не появлялся.

Мимо нее пронесли поднос с шампанским. В одном из бокалов Алина увидела свой потухший взгляд.

Пишет Рита. 19.06.09

Иногда человеком овладевает такое спокойствие, что, кажется, не слышишь ничего вокруг, ни единого звука. Нет, звуки есть, мозг прокручивает их через анализаторы – кажется, так было написано в той статье медицинского факультета (Рита прилежно от корки до корки читала «Вестник Эйзоптросского Университета»). Но дальше мозг не пропускает ни слова, ни шороха. Что она замечала? Беззвучный крик птиц, красоту полесья, неуместность алых плащей среди всей этой зелени. Зеркало, лежащее не так далеко на траве и отражающее небо. И ее, с чуть заметной усмешкой качающую головой. «Ты просто равнодушно смотришь, как ордэры шевелят губами, решая твою судьбу». Рита отвернулась. Она чувствовала себя неодушевленным предметом. «Ха, решая судьбу!» - мысленно же ответила самой себе на последнюю фразу, - «можно подумать, что-то здесь обходится без его участия».

Ее спросили об имени. Она назвала первое, что пришло в голову. Очень хотелось, чтоб убили сразу – не продажа и бесчестье. Ничего, скоро убьют, как только увидят, какой характер. Да и не такой она ликвидный товар в своем-то возрасте.

В Нерден ее привезли, перекинув через седло ее же лошади. Именно лошадь, эйзенская трехлетка, чуть не выдала – один из ордэров оказался знатоком. Сразу понял, что только богатая женщина может себе такую позволить. Рита отговорилась, мол, сын подарил, видно, угнал где-то.

На ее удачу, ордэры редко посещали столицу, да и сама она была не любительница показаться перед толпой. Поэтому шансов, что ее узнают, почти не было.

В «женской» камере, куда ее поместили, даже не удосужившись связать, уже было человек тридцать. Значит не за горами время, когда их повезут.. в Клитию, наверно, там самый крупный шакалий рынок. Рита присела на деревянную лавку. Зеркала, конечно, в камере не было – слишком уж велик соблазн свести счеты с жизнью с его помощью: многие, особенно молодые девушки, выли в голос, представляя ужасы северного рабства. Да и наивно было бы предполагать, что он сейчас заговорит с ней. К чему бы? Видно, пришел ее срок. А мальчик будет жить. Честный обмен.

Пишет Ольга. 20.06.09

После того, как она встала в этот круг: её выкинуло в какое-то странное место. Интересно, как это место называется?

Кругом зеркала. Это не очень хорошо. Говорят, что зеркала отражают настроение. Настроение у неё было сейчас не очень. А мост через ров поднят.

Интересно, что за стенами этой крепости? Как бы опустить мост? Тут страшно и жутко. Ни лодки, ни плота кругом, даже бревна никакого нет. А во рву бурлит темная вода.

Если в плавь, то утонуть можно. А тут кругом еще лес. Если бы перебраться в город, то, возможно, нашла бы у кого спросить, где она нахожусь. А тут становится все страшнее и страшнее.

Вечерело. Лучи заходящего солнца отражались от стен этой удивительной крепости. Свет преломлялся, отражаясь от зеркальных поверхностей, и заливал все пространство вокруг кроваво-красным светом. Вдруг резко подул холодный ветер, и стало темно. Глаза долго привыкали к сгустившимся сумеркам.

- Хватит бродить вокруг! Надо двигаться ближе к дороге, ведущей к мосту. Может удастся с кем-нибудь пробраться во внутрь. Буду пока держаться в тени.

Вдруг из темноты возникла повозка.

- Да это же телега с сеном! Надо незаметно попасть на нее. Ей управляет всего один старичок.

Телега остановилась недалеко от края рва.

- Вот подходящая возможность спрятаться в сене.

Ольга тихо подошла к краю телеги и юркнула в сено. Тепло и запах скошенной травы окутал её. Тело как-то сразу обмякло, и Ольга погрузилась в приятную дремоту. Сквозь сон она услышала, как старик окрикнул стражу, и через некоторое время почувствовала легкое покачивание двигающейся телеги. В голове промелькнула мысль: "Почему мне не удалось ни до кого докричаться?" И девушка провалилась опять в мягкую дремоту.

Проснулась Ольга от какого-то необъяснимого чувства страха, хотя запах сена по-прежнему окутывал её. Было страшно открывать глаза. Телега уже никуда не двигалась. Девушка осторожно пошевелила правой рукой. Подождала немного и начала неспешно выбираться из копны. Яркий свет утреннего солнца ослепил ее. Постояв немного в оцепенении, Ольга быстро юркнула за угол ближайшего здания. Прижавшись спиной к стене, она огляделась и растерялась от увиденного великолепия.

Вот он - Эйзоптрос!!!

Пишет Петр. 30.06.09

Петр с уверенностью смотрел вдаль. Кони быстро везли повозку, и у Петра не было повода для опасения.Когда-то может быть он и боялся этого большого неприступного города.Но талантливые ученики нужны везде и всегда.Петр имел необычайно высокие способности к некоторым предметам.Это сочеталось со плохим характером и самоуверенностью, которые так или иначе влияли на поведение Петра. Впрочем, он умел контролировать себя.Однако перед стенами Эйзоптроса некоторая неуверенность...Впрочем Петр быстро подавил в себе это ощущение.Оно быстро заменилось самодовольством..Ведь Петр был одной из надежд Эйзоптроса. Изобретатель новых методов книгопечатания и многого другого.Точнее другого не было в большом количестве, но..

Талантливых учеников было не много.В кармане весело звучали новенькие эйзоны.Петр посмотрел в зеркала.Изображение было неясное, но настроение хорошее, и погода стояла прекрасная... Петр весело и самодовольно смотрел на отражения в многочисленных зеркалах.Два стражника хотели было остановить повозку, но несколько слов извозчика и...Петр вьехал в город, и на душе у него было тихо и спокойно.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 30.06.09

Сильвия

Невозможно вернуться домой такой, какой ты была до отъезда. Особенно после такой поездки. За эти дни она перевидала столько горя и ужасов, что иным не выпадает увидеть за всю свою жизнь. Одна. Изможденная. Постаревшая. Утратившая радость и надежду.

Она со страхом постучала в дверь родительского дома. Узнают ли? Примут ли такую?

- Сильвия?! – на пороге стояла её мать. Потухшие глаза вспыхнули счастьем. Сильвия бросилась в её объятия и расплакалась. Мать обняла её крепко-крепко, будто боялась, что если отпустит, то потеряет навсегда. Но Сильвия и не пыталась освободиться.

Так, обнявшись, они стояли несколько долгих счастливых минут.

- Кто там, Ви? – услышала девушка голос отца, - зачем так долго дверь открытой держишь?

- Это Сильвия! Иди скорее! Дочка наша вернулась! – сквозь слезы крикнула Виолетта.

- Скажи, что все будет хорошо, мама, - Сильвия сидела с чашкой маминого особого мятного чая в старом уютном кресле, укутанная в теплое шерстяное одеяло, - мне очень это нужно сейчас.

- Конечно, дочка, - согласно кивнула Виолетта, - ты нам не расскажешь, что с тобой произошло? Мы уже с отцом всякую надежду потеряли на то, чтобы увидеть тебя живой и невредимой.

- Нет, - Сильвия покачала головой отрицательно, - не сейчас. Слишком больно. Потом как-нибудь.

- А Кристо где? С ним все в порядке? – спросил отец совсем тихо. Сильвии даже показалось, что в голосе его прозвучало неодобрение и злость на зятя.

- Не знаю – честно ответила она, - так получилось, что мы потеряли друг друга в дороге. Папа, давай позже.

- Что ты теперь делать будешь? – спросила мать.

- Не знаю. Попробую найти какую-нибудь работу, наверное, - Сильвия совсем погрустнела. Ей совсем не хотелось теперь думать о том, что будет завтра, как жить и что делать. Она бы предпочла проспать следующие несколько месяцев. Просто чтобы не болело так сердце. Чтобы не лезли в голову всякие дурацкие вопросы про Кристобаля, рабство, Никту, Нерден, смерть и преждевременную старость.

Виолетта, словно почувствовав настроение дочери, подошла к ней, села рядом, обняла, поцеловала в лоб с любовью и нежностью:

- Прости нас, мы беспокоимся, поэтому и спрашиваем. Конечно, расскажешь, когда сможешь, - она погладила дочь по голове, - но о будущем надо подумать как можно скорее. Чем раньше начнешь работать, тем быстрее все твои печальные мысли уйдут. Раз уж получилось, что печать на ладони, обратись к Нему. Пусть поможет.

ВРЕДИТЕЛЬСТВО меняется на СЛАБОСТЬ

Монтень

Итоговый вариант статьи упрямо не хотел рождаться. Муки творчества не отпускали его весь день и в итоге стали настолько жестокими, что Монтень решил пойти проветрить голову и чувства. К его собственному удивлению, если не сказать экстатическому изумлению, ноги привели его к «Гаудеамусу».

Он почти сразу увидел своих новых знакомцев – студентов, которые почему-то подозрительно замолчали, стоило ему подойти к их столику.

Он вежливо поинтересовался, не видели ли они Лиру, а потом вдруг спросил:

- А что про Лорда Хаоса новое скажете? Никак не могу закончить свое маленькое расследование, - Монтень усмехнулся мудрой усмешкой старого философа этой своей фразе.

Студенты как-то странно переглянулись и вернулись к разговору о цене на бумагу в свитках на Северном рынке.

Монтень постоял около них минут пять, но студенты упорно игнорировали его присутствие.

Он уже направился к выходу, когда кто-то окликнул его приятным контральто.

Он обернулся. К нему медленной и изящной походкой, словно пантера или большая кошка, приближалась Лира. Платье на ней в этот вечер было, мягко говоря, «откровенным».

- Ты уже уходишь? – спросила она.

Монтень отрицательно мотнул головой, не в силах промолвить ни слова и отвести от неё взгляд.

- Может угостишь даму бокалом вина? – усмехнулась она плотоядно.

- Даааанннееееет, - только и сумел промолвить он спустя вечность (как ему показалось), - извини, а можешь повторить вопрос?

- Пойдем, - она взяла его под руку и подтолкнула в сторону лестницы на второй этаж, - здесь слишком много любопытных глаз.

Они оказались в отдельном кабинете

Последнее, что помнил Монтень, как улыбающаяся призывно Лира протягивает ему очередной, третий или четвертый, бокал вина.

На следующее утро он проснулся в небольшой заполненной каким-то одёжным хламом комнатке с низким грязным потолком.

Сам он находился на момент пробуждения в куче тряпья рядом с узкой железной кроватью, на которой спала Лира. Выглядела она гораздо старше при дневном свете, чем в интимном полумраке приватной комнаты. Более того, на плече её красовалась татуировка – пошлое красное сердце, пронзенное стрелой. Голова раскалывалась от боли. Он застонал страдальчески и намеревался было сжать голову руками с обеих сторон, чтобы она не раскололась окончательно на две половины, но что-то остановило его. Сознание уловило какую-то странность.

Он посмотрел с ужасом на ладони. На них была засохшая кровь. Взгляд опустился на одежду – и она вся была залита кровью.

Радость от осознания того, что кровь не его сменилась моментально ужасом.

На его вопрос, как он здесь оказался и почему его одежда в крови, проснувшаяся от его вопля Лира ответила с отвратительной ухмылкой:

- Тебе лучше знать, но на твоем месте я бы в ближайшие лет десять обходила стражнические корпуса стороной.

- В каком смысле?

- В прямом. Таким, как мы, пропащим душам, лучше вместе держаться. Сегодня вечером пойдем к одному моему знакомому, он подскажет, что тебе лучше делать. Спрячет, если потребуется. Документы выправит новые. А пока переоденься и отдай мне свою одежду, надо избавиться от улик.

ОДАРЕННОСТЬ

Алина

Её знакомый так и не появился в тот вечер. Но, когда она уже выходила из здания Оперы, ей передали запечатанный конверт, на котором были обозначены лишь её инициалы.

Со страхом она открыла конверт и прочла письмо. Официальная бумага. Из ЦРУ. Формулировки были самые общие и в случае, если бы она попыталась использовать документ в качестве доказательства в деле против ЦРУ, человеку непосвященному ничего бы не сказали. Но Алина, которая без сомнения была девочкой не глупой, все прекрасно поняла. Угрозы обрели реальное воплощение.

На следующее же утро она стояла у дверей «Гаудеамуса».

ЯРОСТЬ меняется на НЕУСТРАШИМОСТЬ

Рита

АДЕКВАТНОСТЬ меняется на САМОДОВОЛЬСТВО

(прошу Вас согласовывать со мной действия в следующем отрывке)

Ольга

Оправившись от обрушившегося на неё великолепия столицы Мира зеркал, Ольга смогла вздохнуть с облегчением. Удивительно, она ведь уже не была первокурсницей и за время учебы в Эйзоптросе успела обойти большую часть его достопримечательностей, но тем не менее каждый раз, особенно со сна, она приходила в восторг от красоты города.

Ольга внимательно огляделась по сторонам. Её завезли в не самый благополучный район города. Судя по низкому металлическому гудению, где-то совсем недалеко был Коладольский лес. Находиться одинокой беззащитной девушке-студентке в этой части города было совсем не безопасно.

Она понимала, что необходимо как можно скорее оказаться на Центральной площади. Или хотя бы на одной из магистральных улиц. Спрашивать дорогу не хотелось, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Тем более, что прохожие и так косились с враждебной настороженностью на её темно-серое форменное платье с гербом Академии на груди. Она ещё немного прибавила шаг, когда вслед ей стайка чумазых подростков, которые явно за свою жизнь ни дня за партой не сидели и особо по этому поводу не печалились, начала свистеть и улюлюкать, отпуская ей комплименты один пошлее и грязнее другого.

АДЕКВАТНОСТЬ

Никта

- Оставь, - махнула на них рукой Никта, - уходим. Нам ещё с Тасом надо встретиться.

Они достаточно быстро добрались до того самого дома, расколотого на две половины. Никта вошла внутрь. Враждебность последовал за ней. Враждебность остался снаружи, чтобы предупредить в случае, если возникнут непредвиденные обстоятельства.

Но в доме Анастасиуса не оказалось.

ХРАБРОСТЬ меняется на ОСТЕРВЕНЕНИЕ

Ксанф

Но зеркальце и перстень Ксанф закопать не смог. Рассматривая брошенное вором, он увидел на задней крышке зеркальца инициалы «А. К.» и точно такой же вензель на внутренней стороне перстня.

- Нужно найти ваших хозяев, - прошептал он, - хотя бы какое-то доброе дело сделаю. И Алдаре бы это понравилось, - добавил чуть погодя.

Анастасиус

Ему не удалось отбиться. Перевес силы был явно на стороне ордэров. Окружили, скрутили, избили. Допрашивать его на месте не решились: побоялись, что могут появиться сообщники. Поэтому все вопросы задавали во время недолгого путешествия в штаб ордэров: Что делал в разрушенном доме? С кем пришел? Когда? Через какой блок-пост?

Молчание или ответ не по существу наказывались ударом по шее или по плечу.

Эретри

Жду следующего кусочка мозаики

Пишет Эретри. 05.07.09

Слово это ещё пело, когда комната дрожала под стуком ливня, сжимаясь испуганно вокруг тусклой лампы, освещавшей деревянный стол. Две чашки с остывшим чаем бледно сверкали в круге света, за ним был полумрак, и говорящие почти не видели друг друга. Илиров голос – тихий, мягкий, как свет догорающей свечи – не звучал, вздрагивал слабо. Безжизненно в нём сходились и расходились слова, составляя и тут же разрушая бледные ритмы разговора. Так, должно быть, бьется сердце непевчей птицы, когда в нем стынет песня – неродившийся полукрик. Эр ничего не рассказала ему ни про свои опыты с зеркалом и верлием, ни про отражения, ни про то, кем становились они… Да и вообще, о давнем печальном знакомстве - молчали. Почему-то про Никту, всё больше о Никте, бесконечно долго рассказывала именно о ней. О последней с ней встрече. О том, как закончилась. И о том, почему Эретри всё это помнит.

Илир слушал, словно ему было интересно, словно знал это имя. На самом деле, он просто сильно устал, промок под дождем, почти умер. Он точно был вырезан из дерева - гниющего, но светящегося в темноте, и этот свет тянулся ко всему живому, насыщался чужим горем, чтобы выгореть скорей дотла.

Может быть, Илир и не жил в тот день. Возможно, он был бродячим сном, наваждением Эйзоптроса, поэтому продолжал слушать. Или наоборот: не было Эретри. Мало ли, случается всякое. Например, пришло какое-нибудь отражение, притворилось «старой знакомой», поболтало, вспоминая не своё прошлое... А теперь несётся через сумерки и перед тем, как исчезнуть, из последних сил пытается не забыть ничего, в последний раз вообразить себя живым и остаться… у отражений нет фантазии, в этом вся беда.

Но в любом случае, и это не было важно. Город падал водой, а они говорили. Такое, обычно, запоминается легче всего, чётким рисунком. Сидели за столом, забитые полувраги, полузабытые друг другом. Никто из них не желал беседы, но оба были её заложниками. Как будто эхо далёкого дня проснулось и не собиралось утихать до тех пор, пока не истерзает их до глухоты.

- Значит, сада нет… - Эретри видела, как бесцветно сверкают в полумраке глаза старика, и ей было невыносимо страшно, потому что казалось – то отражаются её собственные.

- Изменилась ты, Эри, - она вздрогнула, когда вспыхнуло это полузабытое слово, - Нет тебя как будто. Не на тебя смотрю. Что же случилось? Наверно, не скажешь…

- Я уже всё сказала вам. Хм, и странно… Так странно, что вы больше не считаете меня ордэркой, - Эр попыталась разбавить разговор старой обидой и закашлялась неловко.

Илир покачал головой. От своей жизни он уводил беседу в сторону и с размаху, бесцеремонно бил в самое сердце Эретри.

- О себе не говоришь совсем, Эри. Много узнала о зеркалах? Или слишком мало?

- Не узнала ничего. То есть… - так хотелось разбить эту дикую картину, напоминавшую допрос. Но голова болела от шумного цвета, слова сами рвались наружу, и дождь гремел за окном, вынуждая слепо следовать его разбитой мелодии. И Эретри говорила, спасаясь в словах от дождя. Сжимая ладонями холодную чашку, говорила в сон:

- Стекло в меня смотрит… а я в него – нет. То есть я не вижу… Совсем ничего. И всё идет само собой – я так решила. И мне плохо… очень плохо. Потому что мне понравилось так жить. Видите, Илир?

Она осеклась. Слишком внимательно слушал её старик. Слишком ярко вспыхнули в темноте два тлеющих уголька. Эретри вдруг поняла, почему он позволил ей войти в дом, почему притворялся хорошим собеседником, неосторожно и почти по-дружески допрашивая. Он хотел спастись. Убежать от пещерного, глухого любопытства, которое из года в год всё ближе подталкивало его к краю бездны. Эретри оказалась рядом случайно, и старик ждал от неё ответа, не решаясь задать вопрос, жадно ждал слов, которые позволили бы ему отвернуться от ревущего ливня, отказаться, уйти, прочь…

Прозвучали.

- За зеркалами ничего нет, Илир. Не надо туда рваться. Пусто.

Он изобразил удивление, конечно.

- Что? Что ты такое говоришь, Эри? И зачем?

В горле пересохло, но Эр только дальше отодвинула от себя чашку.

- Просто послушайте… Ничего интересного. Серые-серые стены и потолок. Уж поверьте. Всё. Не надо туда рваться. Люди только придумывают легенды о зеркалах. А они – сами по себе, нет за ними ничего. Не надо верить легендам, уезжайте из города… если можете, живите без зеркал, без стекла, только живите…

- Не понимаю.

- Уходите, - повторила Эретри, чувствуя себя бессильной что-либо изменить. Ведь на самом-то деле вовсе не Илир спасения искал. На ходу приходилось придумывать себе оправдания, чтобы не сорваться. Не выдать тяжелых мыслей.

«Кто-то умер, если Никта живой вернулась» - это шелестело мертвенно, переливаясь светло-красным ожиданием беды. Почти зная ответ, Эр не искала подтверждения, оставив всё как есть.

Ближе к концу беседы, уже собираясь уходить, она всё же выказала нечаянно эту боль, рассказала о том, чего боится. Скорее всего, зря.

- Но если ты не знаешь, что кто-то умер… Значит, скорее всего, и не умер никто, - неуверенно сказал старик на прощание, - Не лучше ли не знать?

Уже стоя за дверью, и убедившись, что Илир не услышит, Эр скривила рот в горькой усмешке.

- Может, лучше. …………………..

Совершенно никчемный разговор, каких много было. Вырвать из сердца – и забыть. Но Эретри, точно заплаты, разглаживала в памяти каждый момент диалога, шлифовала каждую фразу, расставляла слова театрально. Эти обрывки, эта мишура затмевали другое. То, в чём не хотелось себе признаться.

Горели огни. Тучи рассеялись. В вечернем небе восходила первая звезда созвездия Лиры, и бледные лучи не достигали улиц города. Шагающей по безлюдному переулку Эретри вспомнился пляшущий узор у илирова дома, такой же тёплый и близкий, но вместе с тем необъяснимо далёкий. Не стоило верить легендам, да Эр и не знала истории дождевого браслета, но всё же… Она посмотрела на ладонь и остановилась у зеркальной витрины.

Больше не могла прятать и прятаться. Прикоснувшись к стеклу, прошептала она, наконец, этот бесконечно повторявшийся в голове вопрос. Долго ждала ответа. Напрасно. В отчаянии повторила про себя и порадовалась втайне из-за того, что, возможно, никогда не узнает правды.

Зеркало молчало. Но это была мнимая тишина. В самой сердцевине вязкого неразрушимо-серого узора вдруг еле заметно, чуть слышно забился один треугольник, выпал из рисунка, задрожал. Напрасно стекло к нему потянулось: его не получалось встроить обратно в тишину. Вырвавшись, треугольник больше не мог быть фрагментом пустого узора; он разбился надвое и прозвучал: «Алекс». Была вспышка, как от осколков. Гудящий огонь и страшный свет, который слепил сильнее настоящего.

Эретри звала, плакала, царапала стекло, не веря. Но ничего нельзя было вернуть, узор не умолкал. Лёгким снегом завертелся, забился в груди жестокий отблеск: «Алекса нет»…

Эр вернулась домой, замерзшая, разбитая незимним холодом.

…………………………….

Всё же она не ушла ни с чем. Взяв ту ничтожную крупицу прошлого, доставшуюся от зеркала, сохранила её и одела, как жемчужину, в перламутр. Люди не понимали, отчего у поникшей Эр так сияли глаза; не знали, что всю пустоту в ней заполнила эта жемчужина.

Позже, она заперлась в комнате и не выходила почти никогда. Это не называлось тоской, не отзывалось в чувствах; просто мир стал меньше, а стены, раздвинувшись голодно, ещё дальше отбросили его.

Постепенно она научилась смотреть на свои ладони и чувствовать в них чужие линии. Они незнакомо извивались, жгли кожу сильнее клейма. Они не говорили больше о жизни Эретри, вместо этого упрямо таили в себе другую.

Несколько дней прошло, не сложившись в неделю; она лежала на кровати, безучастная к тому, что за окном – свет или тень. Сердце стучало, но привычный стук перетекал постепенно в чужой, непонятный. И ей нравилось это. Как тонкая река, Эретри питалась новым ритмом, строившим волны.

Сама не менялась внешне. Менялись - сны.

Она словно оказывалась одна в огромном доме, полном спящих людей, которые чуть слышно говорили друг с другом, не просыпаясь. Было темно вокруг и внутри сердца, а источник света слабо и далеко-далеко мерцал; Эретри не могла ни разжечь его сильнее, ни поймать, чтобы погасить в себе. И слушая голоса невидимых, она собирала их в один, созвучный каждому эху, тембр. Всё, вроде бы, получалось, но людей было слишком, слишком много, Эр не успевала до утра.

А днём, наверное, приходили «друзья», стучали в дверь, кричали рассерженно и удивленно. Эретри не отличала их уже: ведь этих людей не знал Алекс, а значит, не должна была знать и она. Ей хотелось не просто помнить, но отражать его. И не отражать его – быть. Алекс молчал в глубине, ей приходилось молчать тоже, молчать на всю комнату, вбирая в себя всю его жажду тишины.

Память о прошлом ослабела, только воспоминания о нём продолжали жить, и постепенно они растворились в Эретри, отчасти заменив ей мысли, зрение, слух...

Из всего того, что возможно было вспомнить, Эр заново строила Алекса; сначала – лицо. По хрупким паутинкам собирались черты, по искре – глаза, по мгновениям – жесты.

Забывая о прочем, Эретри видела себя стоящей на краю зыбкого колодца. В нём рыбой плескалось прошлое, и кто-то неведомый страшно кричал из глубины, прогоняя её прочь. Но она не уходила, несмотря на холод. Ей удавалось ловить тёмные капли из поднимающихся волн, которые острыми шипами впивались в пальцы. Все капли Эр перебирала, как бисер. И в тех, что жалили сильнее всего, угадывала дыхание Алекса.

И нужно было пересыпать росой весь колодец для того, чтобы поймать хотя бы вдох. А в следующем - вода сияла ещё темней и кусала уже до крови…На день пятый в её сознании появился остров, который мало-помалу разросся до материка. И пространство, обступая новые земли, превратилось в тень. В темноте рождались звёзды, гасли быстро, сияя именем «Алекс», и все мёртвые скалы отвечали эхом.

Сначала эта новая земля не была закреплена и свободно плавала, грозя столкнуться с большим континентом. И тогда Эретри связала её цепями, остановив у самого берега своих земель. Она не хотела, чтобы Алексова жизнь столкнулась с её собственной. Но, увы, не знала, что такие оковы ненадёжны и недолго смогут удерживать на расстоянии.

Так родилась только твёрдая память, но Эретри не хотела остановиться на этом. Ей нужно было выстроить его жизнь, пусть ценой всех своих сил. И день за днём создавая, придумывая ему прошлое, угадывая привычки, страхи и привязанности, она не замечала того, как уменьшалась её жизнь-земля и как быстро разрасталась бывшая когда-то островом земля-Алекс.

…………………………….

Эретри спала спокойно в девятую ночь своего затворничества, когда внезапно были сорваны все цепи и дрейфующий материк, врезавшись в берег, разбил старую жизнь на мелкие осколки. Они разлетелись, крича через шторм, словно чайки, и, разбившись о тишину, смолкли.

От эретриной земли остался лишь один крупный осколок. И он стал жить маяком в самом центре новой земли, сопротивляясь её натиску. Алекс-континент быстро растил всё новые горы, вытачивал новые моря, обступая и стремясь поглотить одиноко сияющую, синюю искру.

Искрой была улица, и в ней горела ночь.

Улица-за-Лабиринтом.

…………………………….

Океаном расплескалась луна. Старинные плиты, глотая свет, истончались из камня в стекло. Подыгрывали призрачным волнам звонким своим и шуршащим эхом.

Сам Лабиринт перестал чернеть и плыл кораблем по горящему ночному ветру, отражаясь и дробясь на тысячу огней в кристально-пустых глазах Морока. Эретри рассмеялась счастливо, когда увидела его, сидящего вместе с Храбростью на одном из прозрачных обломков, у края дороги, которая исчезала там, где заканчивалась улица.

Храбрость восторженно завопила, кинувшись обнимать Эр. В следующие несколько минут казалось невозможным услышать себя в громких возгласах, смехе… И всё же что-то было не так.

- Добрррро пожаловать! – подскочив к безучастному Мороку, Храбрость подняла его руку и помахала ею, словно тот тоже был рад встрече, - Да и спасибо… спасибо, что затащила нас сюда, огромное-преогроменное!..

- Я, огонёк? А мне-то казалось, вы всегда были здесь…

- Здесь здорово! Я даже не помню, как мы тут появились. Может, этот помнит? - покосилась Храбрость на Морока, - Хотя чего там, он ведь и имя своё забыл.

- У тебя было имя? – улыбаясь, спросила Эретри и испугалась вопроса. Как будто чей-то далёкий злой взгляд сверкнул солнечно.

- Его звать Тряпичником, иногда Мороком, - Храбрость наклонилась за булыжником, чиркнула им по сверкающей плите, и кусок стекла отделился от неё, как ломоть от каравая.

Дёрнула Морока за руку, оторвала толстый лоскут, сложила его небрежно.

Бросила сверху кусок стекла, и он тут же растекся маслом. Подровняв немного края, Храбрость быстро сунула Эретри в руки «бутерброд».

- Будем праздновать! Ешь вот. Вкусно. Бери. Ты теперь всё должна съесть.

Морок равнодушно кивнул, потирая пострадавшее запястье. Может, ему было больно.

Эретри недоверчиво осмотрела угощение. На вкус оно оказалось горьким, но на удивление приятным, согревающе тёрпким. «Тряпка» рассыпалась песочным тестом, а стекло остро пахло сыром.

Но хотя разыгрался голод, кусок всё равно в горло не шёл. Может, потому что мучила жажда?..

- А почему я должна есть Морока и стекло? – доедая «бутерброд», поинтересовалась Эретри.

- Кабы только… - Храбрость деловито нарезала камни и раскладывала ломти на дороге. – Потом должна будешь слопать ещё Лабиринт, улицу да и всё другое прошлое. Сил в тебе ну вот никакущих не осталось, а Алексу нужно держаться… Эх, вот мне как завидно-то! Лабиринт, наверняка, вкуснющий и тёмный, как шоколад…

Эретри оглянулась. Заслоняя небо, плыл Лабиринт. Луна сторонясь его, разгоралась ярче. Было радостно думать: всё стало прежним в этом конечном и замкнутом мире, окруженном новым миром, почти безмерным. Только рано или поздно погаснет такой малый мир. Алекс ведь не сможет хранить в себе чужую жизнь вечно…

Эретри подошла к Мороку, обняла крепко. Он стоял, безвольно опустив руки, как манекен. Только лицо было живым, как прежде, как когда-то. И дыхание.

- Я тебя не буду есть. Обещаю. Всё стекло съем, луну съем и всё-всё…

Нет, не буду - тебя. Можно, мы вместе исчезнем из этой улицы? Когда ничего не будет, мы пройдём по дороге и увидим, куда она ведет. Ты слышишь? Здесь хорошо. Вдруг это не так страшно? Вдруг не так страшно, Ринн?

Он молча провёл тряпичной рассыпающейся рукой по её волосам, вслушиваясь в пение непонятного ему языка. Другой рукой поправил незаметно выбившуюся из-под лоскутов синюю тонкую нить.

………………………………..

Алекс открыл глаза. Щурясь от яркого света, медленно поднялся с кровати. Первым делом затянул потуже повязку на клейменой ладони. Он был Алексом-Эретри всё же, многие вещи делались словно сами собой. Он знал, что сегодня – вторник, и что ему нужно поспешить, собраться как можно быстрее, чтобы не опоздать на лекцию по истории архитектуры. Он называл себя Зодчим, и это не удивляло его нисколько. Эр прочно закрепила эту путеводную нить, протянула её к старому прозвищу-маяку, чтобы Алекс знал, как назвать себя, когда проснётся.

Соткала ему новое прошлое, без смерти, без зазеркалья. Новая ткань плотно обернула, спрятала настоящие воспоминания бывшего оруженосца так, чтобы он не смог до них добраться. Чтобы жил без страха…

Алекс подошёл к окну. В стекле отразилось лицо Эретри, и он улыбнулся, узнав в нём себя. Обычного, знакомого, ничуть не изменившегося.

Всё шло своим чередом в мире. День обещал быть солнечным...

………………..

Далеко-далеко за блеском алексовых глаз, в глубине, в тяжелом и медленно сужающемся круге света сидели и беззаботно болтали Эретри и Храбрость. И Морок был рядом, похожий на пугало, качающееся под порывами ночного ветра. Пишет Хаос Мира Зеркал. 05.07.09

Эретри

МНИТЕЛЬНОСТЬ меняется на ХЛАДНОКРОВИЕ

Петр

РАЗДОР

Пишет Монтень. 14.07.09

Я ничего не помню! Весь в крови. Откуда она и что случилось?! В огромном зеркале, стоящем прямо передо мной, разглядел себя. Это я! Но эти странные черты лица, этот образ больше походивший не столько на человека, сколько на «злодея». Мысли сменяли друг друга с удвоенной скоростью, игнорируя состояние в котором прибывал. Мне лучше не знать что там было, не разочаруюсь. А что если я убийца, ведь Лира сказала что нужно убрать улики. Действительно, мне нужно вспомнить. Но я не верил ни во что, ведь с того момента как я проснулся был убежден что уснул еще в кафе. Но как я оказался тут? От мыслей голова болит сильней. Я начал вспоминать все по отрывкам, цепляясь за каждую соломинку. И моя память, и мой ум, и разум были родственны тем людям вышедшим в дорогу и заблудившимся недалеко от дома в тумане, когда через белую дымку находили ориентиры, и по ним, не видя всей картины (извиняюсь, дороги) добирались домой.

- Ты ничего не помнишь? – спросила Лира, - наверно много выпил вина.

- Вина, до вечера не говори о нем, - сказал я довольно грубо, - ты знаешь где тут уборная, не сочти за фамильярность, ведь ничего что я на «ты»?

В то утро я вел себя с Лирой намного смелее, как-то без робости. Не знаю что послужило этому, наверно состояние и ощущение того что я что-то натворил, сделал что-нибудь ужасное.

- За дверью, направо, - отвечала она, с абсолютным, как мне показалось, равнодушием.

Зайдя в комнату, я подошел к окну, и медленно приложил к нему свою голову, в надежде что оно холодное и хоть как-то облегчит боль.

- Ты объяснишь мне что произошло? Откуда кровь, и где я? – тихо спросил я.

- Пойдем к моему знакомому, только не сейчас, а вечером, - спокойно отвечала Лира.

Действительно, стоит подождать вечера. Это был один из немногих случаев, когда вечер утра мудренее, а не наоборот.

Пишет Нида. 14.07.09

Какое-то время Никта ещё надеялась на то, что они с Анастасиусом просто разминулись, что он просто вышел куда-то и скоро вернется.

Через несколько часов ожидания стало очевидно - что-то случилось. Подозрения подкрепляло и то, что вокруг дома время от времени появлялись явно прошедшие курс начальной военной подготовки личности с повязкой клюквенного цвета на плече.

Прагматизм хмыкнул одобрительно и кивнул Никте: она была права, настояв на том, чтобы ждать Артемьева в доме напротив. Никта скривила рот в презрительной улыбке. Она указала на очередного наблюдателя отражению и знаком приказала следовать за ней. Люди эти кого-то ждали. И несложно было догадаться, на кого именно была организована засада в разрушенном, видимо ещё во время первой ордэрской республики, доме.

***

Вернулись они уже затемно. Слежка оказалась весьма плодотворной. Никта обнаружила штаб ордэров и узнала, где они держат пленников.

Теперь нужно было подготовиться к серьезному разговору. Никта достала из-за пояса зеркальце.

Пишет Эретри. 14.07.09

Лекцию Эретри не слушала. Алекс старательно выводил буквы в заявлении на имя декана. «Новые стремления», «не связанные с зодчеством», «прошу отчислить», «надеюсь на Ваше понимание»… Медленно текли строки. Алекс невольно удивлялся тому, как неудобно было ему держать перо. Ну, словно не его руки, в самом деле!..

Эретри вздохнула, помогая ему выровнять почерк. На всякий случай повторила свою просьбу, прошептала её в самое сердце.

Когда закончилась лекция, Алекс, даже не поблагодарив профессора, в числе первых выбежал из аудитории. Быстро заглянул в деканат, вышел, радуясь спокойному имени, которым называли его теперь: «Эретри». Насвистывая, неспешно направился к выходу. Так. Полдела было сделано.

Что ж, неплохо. Сегодня, может быть, он ещё успеет завершить начатое. Если, конечно, мешать никто не будет…

Эретри почувствовала, как холодно и недовольно покосился Алекс на юношу с нелепой бородой, терпеливо дожидавшегося его в вестибюле. Хладнокровие. Ладор. Мрак побери, угораздило же именно ему появиться сейчас, когда он меньше всего нужен!..

Алекс мрачно смерил взглядом тщедушное отражение. Почти с ненавистью. Наверное, он всё же каким-то образом подозревал, что не существует по-настоящему. И потому смотрел на отражения ревниво, точно они были его соперниками по безликости.

Ладор тихо поздоровался и уставился удивленно. Прогнать бы его, что ли?

Но Эретри лёгкой искрой сверкнула в его глазах, уговаривая, улыбаясь слабо… Махнув рукой, бывший оруженосец поддался.

- Ты ведь только под ногами путаться будешь, заморыш... Эх, ну да ладно, пошли.

У дверей Гранитного Корпуса Алекс чуть было не замер в нерешительности. Эретри неожиданно замолчала, словно поблекла внутри. На самом же деле, она лишь ждала нужного момента, чтобы снова заговорить. Чтобы снова начать просить и приказывать. Сейчас для этого было слишком холодно. Слишком тихо. И страшно.

Прислушиваясь к себе, Алекс решительно встряхнул головой. Покосился на дверную ручку. Сверкая, она слепила глаза. Ему едва удалось разглядеть в ней своё отражение – искаженное, точно чужое. Злое. С трудом узнавались в нём черты Эри.

Поднял руку, чтобы постучать. Не успел. Двери, зевнув протяжным скрипом, сами вдруг медленно стали открываться. Алекса это почти не удивило. Подумаешь, лордовы штучки… Эретри же удивиться просто не успела.

Как только они с Ладором вошли, двери захлопнулись. Тихо. Мягче старой книги. И быстрее мышеловки.

Пишет Ксанф. 14.07.09

Прошло три дня прежде чем Ксанф решился поговорить со Смотрителем о своей находке.

Он так и не сказал, что не закопал кольцо, а забрал его с собой. Старик явно не пришел бы в восторг от идеи доктора, поэтому разумнее было умолчать.

- Мне нужно будет сходить завтра утром в город ненадолго.

Густые брови Смотрителя сошлись не переносице:

- Это еще зачем?

- Мне нельзя?

- Твое дело, - старик сплюнул. - Вот только вернешься ли?

Ксанф разозлился, если бы ему захотелось уйти, то он сказал бы об этом прямо, не виляя. А не использовал бы такую глупую присказку.

- Вернусь, разумеется, - как показалось юноше, его голос прозвучал достаточно твердо.

- Ну-ну.

Подумать только, его не было совсем чуть-чуть, а город успел так измениться за это время. Или это Ксанф изменился, но теперь Эйзоптрос не казался ему столь зловещим и призрачным, как это было раньше. С легким сердцем юноша проходил мимо уличных зеркал, иногда касаясь кончиками пальцев их прохладной поверхности, а иногда просто улыбался собственному отражению. В отличие от Коладольского Леса, над которым всегда висели тучи, здесь было солнечно и тепло. Город просыпался.

Врач решил отправиться в адресное бюро столицы, в конце концов, не каждый житель города может позволить себе золотое кольцо, а инициалы ограничивали поиск, но он ошибался: огромная картотека, занимавшая восемь шкафов вдоль стены только на букву "А", вызвала у Ксанфа легкую дрожь. Позже, правда, выяснилось, что здесь были записаны все эйзотроповцы, которые когда-либо жили в столице. После смерти на листе ставилась соответствующая пометка и карточку возвращали на место. Это не сильно облегчало поиск, так как просматривать все равно пришлось бы все.

- Если другого выхода не будет, то я воспользуюсь этим, но пока… - Ксанф надеялся придумать что-нибудь другое.

Лучшим вариантом было бы пойти к граверу: люди этой профессии, как правило, занимались ею всю жизнь и могли помнить многих, но говорить напрямую о кольце не следовало, так как вором могли назвать бы в таком случае Ксанфа. После гравера, если ничего не выяснится, юноша планировал отправиться к закладопринимателю - многие пользовались его услугами на некоторое время, потом обратно выкупая собственные вещи. Ксанф сказал смотрителю, что вернется к полудню, так что времени было достаточно. Можно не спешить.

Пишет Рита. 14.07.09

Сознание вернулось к Гато от удара головой о землю. Он чуть приоткрыл веки, чтобы не было заметно тем, кто рядом, что он пришел в себя. Какой-то ордэр развязывал ему стянутые кожаным ремнем руки и вытаскивал верлий из-под рубашки. Кристобаль закусил губу, когда одна из веток потянула за собой впившийся в кожу шип.

- Ты как? – голос ордэра показался ему очень знакомым, - идти сможешь?

Гато перекатился на спину. Над ним стоял переодетый Ринн и протягивал руку, чтобы помочь встать. Поднявшись на ноги, Гато быстро оглянулся. Ринн перехватил его взгляд и ответил на незаданный вопрос:

- Ее здесь нет.

- Последнее, что помню: как вы четверо смотрите на меня. Никта, ты, отражения.. – Гато чуть покачнулся. От потери крови кружилась голова, но не настолько, чтоб он стал своему спутнику обузой. – Спасибо, ты спас мне жизнь.

- Я не мог поступить иначе.

Сильно жгло всю спину – шипы, словно раскаленные иглы в изощренной пытке южан, проникали все глубже. Да и кто-то из свиты Кая мог придти, проверить, жив ли еще Кристобаль. Надо было уходить.

В подвале полуразрушенного дома через пару кварталов от «места казни» Ринн вытаскивал шипы из спины Кристобаля, а тот расспрашивал его о случившемся с тех пор, как они разделились. Слово «предательство», сказанное Никтой, ничуть не задело Гато, ведь он знал, что рисковал не зря.

- С Сильвией остался Анастасиус, так? – не увидев его среди спутников Никты, логично было предположить именно это.

- Нет, он приехал с нами в город, но потом потерялся. Боюсь, как бы он не попал в плен.

- А с кем же Сильвия?! - Гато волновал только этот вопрос.

Когда он узнал, что его нежная, хрупкая Сильвия находится одна в окрестностях Нердена, он готов был немедленно бежать в тот заброшенный трактир, где Эрклиг со свитой оставила ее. Гато вскочил, не обращая уже внимания на боль от шипов. Но Ринн, обычно такой молчаливый, ни в чем не возразивший никому на его памяти, остановил Кристобаля.

- Я думаю, что Анастасиус мог попасть в беду. И Никта.. она не справится одна. Ты должен мне помочь.

- Они смогут себя защитить. Да и никто их волоком сюда не тянул. А вот Сильвия..

- Я спас тебе жизнь. Теперь ты мой должник. - Ринн говорил это не приказным тоном и не просил Кристобаля об услуге: он просто напоминал о долге, как о законе мироздания. О том, что вода мокрая, а зимой идет снег.

- Хорошо. Но учти, даже если мы найдем их, вряд ли Никта согласится покинуть город, пока не достигнет своей цели. Я вот, например, ее цели не знаю. А ты?

__________

Заняться в камере было решительно нечем. Женщины сидели группками, болтали о чем-то своем, успокаивали самых впечатлительных. К Рите подсела боевито выглядящая деваха в штанах из плотной кожи и в жилетке, на которую были нашиты кованые чешуйки – этакое подобие доспеха. Как выяснилось, звали деваху Вельтой, родилась и выросла она в Атлатоне, а сейчас занималась охотой за головами: они с подругой разведывали, где засели шакалы-работорговцы или просто разбойники, и потом уже с подкреплением брали всю шайку. В столице это не практиковалось, справлялся Цех, а вот в городах южнее таких охотников было немало.

Зашли они далеко на запад меж двух хребтов, на незнакомую территорию, здесь ордэры Вельту и сцапали. Подруге удалось сбежать.

Чтоб не показаться скрытной, Рита тоже вкратце «про себя» рассказала: озвучила ту самую легенду, придуманную для ордэров. Мол, живет недалеко от столицы, лошадей заезжает для богатых фиф, сын служить пошел в баронскую дружину, а муж уж много лет как помер. Как здесь оказалась? Поехала к тетке в Харпит и сбилась с дороги.

Вельта слушала, кивала, а потом задала главный вопрос:

- Ты, мать, стрелять-то умеешь?

Хоть сама она была моложе Риты хорошо, если лет на десять, всех женщин старше тридцати называла «мать». Да и вообще казалась девушкой простых нравов.

Когда Рита утвердительно ответила на это и на вопрос, приходилось ли ей убить кого-нибудь или ранить, ей было предложено держаться вместе.

- Я, мать, на дорогу надеюсь, - Вельта подмигнула и сообщила, что «стоящих теток» тут мало, но все-таки есть «с кем кашу сварить».

Вечером, лежа на досках и пытаясь заснуть, Рита перебирала в голове события всего дня и думала: «Как ты ошиблась, девочка. В мои планы как раз не входит покидать этот город. Пока жив хоть один ордэр».

Ближе к полуночи ее разбудил галдеж соседок и грубые окрики охранников. Женщин выпускали из камеры по трое, быстро связывали каждой руки, пропуская веревку от первой ко второй, от второй к третьей, чтоб вся тройка была скреплена намертво. Так и считать пленниц легче, и бежать сложнее.

Что-то было неправильно: караваны с рабами стараются отправить на рассвете, а сейчас слишком рано даже для очень долгих сборов. Видимо, среди группировок ордэров началось внутреннее противостояние. Одна группировка их, пленниц, захватила. А вторая решила угнать под покровом ночи и продать. Подозрения усилились, когда Рита увидела труп охранника, караулившего женскую камеру днем – ночные гости даже не удосужились его убрать.

В очередной раз лязгнул засов, Рита вышла из камеры. Она попала в одну тройку с Вельтой и какой-то угрюмой женщиной лет сорока, про которую Вельта шепнула «наш человек». Их погнали по коридору. Охранники орали в уши «живо, а ну, пошла», свистели вслед – то ли для того, чтоб подогнать пленниц, то ли, чтобы взбодриться самим. Перед выходом из подвала коридор расширялся в довольно просторный предбанник: ступеньки наверх, потемневшее зеркало на стене. Она только успела поймать свою тень в грязном стекле, а план уже мелькнул молнией в мозгу. Рита изменила траекторию (заставив это же сделать всю тройку), метнулась к зеркалу и замахнулась локтем, будто собиралась таким образом свести счеты с жизнью. «Куда, тварь?!», - ближайший охранник даже выругаться не успел. Подскочил к ней, начал оттаскивать от зеркала, когда его внимание отвлекла третья из связки, темноглазая угрюмица: она повторила ритин маневр. Ордэр бросился уже к той, и баронесса не стала терять времени. Она набросила веревку на шею охранника, резко дернув вверх вельтины руки, и потянула из всех сил в свою сторону. Ордэр хрипел, хватался руками за пеньку, но уже ничего не мог поделать – охотница за головами быстро поняла, что надо делать, и тянула в свою сторону так, что Рита еле удерживалась на ногах. Парень перестал дергаться даже прежде, чем остальные охранники прибежали ему на помощь. В том, что их сейчас убьют, баронесса не сомневалась ни минуты, но тут снаружи раздались крики: «Мрак, зарёвцы! Красные!» Рита не сразу поняла, что так ордэры с разбойничьим прошлым называют своих «идейных коллег» в алых плащах. В небольшом подвальном помещении началась паника и ужасная давка: охранникам было уже не до ритиной связки и не до их убитого товарища. Женщины визжали, с улицы слышались крики и лязг металла о металл.

- Ну ты, мать, даешь! Не могла немного потерпеть, пока из города не вывезут? – Вельта накинулась на Риту. – Как теперь выбираться будем?

- А я уже приехала, мне больше никуда не надо. – не обращая внимания на округлившиеся от удивления глаза охотницы, Рита обыскивала задушенного ордэра на предмет оружия.

- Вот гадюка, к тете она ехала..

– Пошли искать другой выход. – баронесса примирительно хлопнула Вельту по плечу. – Если жить хочешь.

Пишет Сильвия. 14.07.09

Один день сменял другой, а работы все не было. Сильвия просмотрела все газеты, все объявления, но ничего подходящего не нашлось. Отчаявшись найти работу по профессии, она решила попробовать устроиться уборщицей в магазине, но и эта вакансия оказалась уже занятой. Сейчас Сильвии особенно были нужны деньги, ведь родители не работали, а социальное пособие, которое они получали, представляло собой лишь жалкие крохи. Уже несколько раз она задумывалась над словами матери, но каждый раз от одной только мысли о возможной помощи Лорда Хаоса ей становилось не по себе. Ко всему прочему тяжело приходилось с новым отражением – Слабостью. Это была худая бледная неразговорчивая девушка, от присутствия которой все ощущали физическую слабость и усталость. В ее присутствии Сильвия не могла думать ни о чем другом, как о своем безвыходном положении. Все кругом теряло смысл, оставались одни проблемы, о которых невозможно было не думать. Однажды днем отец пришел домой очень расстроенный: причитающиеся ему социальные выплаты задержали на неопределенное время. В последние месяцы семья жила в основном только на эти средства и на доходы, получаемые от продажи овощей, которые выращивала Виолетта.

- Пап, они не сказали, когда можно будет получить выплаты?

- Нет, просто попросили подождать немного, а сколько времени будет длиться это «немного» неизвестно.

Во время разговора в комнате была Слабость, поэтому Сильвия предпочла сразу уйти в свою комнату и замкнуться. Замкнуться ото всех, чтобы никто не тревожил ее молчаливую беседу с самой собой и со своей болью. Как было ужасно осознавать, что сейчас она абсолютно ничего не может сделать, уже ничего от нее не зависит. Хотя нет… Зависит. Если она согласится с предложением матери и попросит Лорда, то, может быть, все образуется. Но что он предложит взамен? Ее жизнь? Или жизнь родителей? Или еще что-нибудь? В любом случае плата будет слишком высока. Но с другой стороны, ее семья итак уже на самом дне: у нее самой нет работы, муж неизвестно где, родители уже не могут работать, а в кладовой не осталось практически ничего из питания. Выбор очевиден.

Сильвия спокойно поднялась с кровати. Ее спокойствие можно сравнить с тем спокойствием, которое возникает у человека, находящегося в безнадежной ситуации и выбравшего единственный путь спасения. Она посмотрела в зеркало. В нем появилось ее отражение, а на ровной глади проявилось тяжелое дыхание.

- Лорд Хаос, помогите мне.

Пишет Петр. 14.07.09

Петр с изумлением смотрел на великолепный город. Лучи солнца отражались в зеркалах, причудливо преломляясь. Уверенности в завтрашнем дне стало меньше, а вот желание покорить Эйзоптрос наоборот увеличилось. Покорить своими знаниями и достижениями, в которых у Петра не на секунду сомнения не возникало. А вот и университет Эйзоптроса....

-"Открой, привратник",- грубо окликнул Петр.

-"Чего надо?» - услышал он в ответ.

Не ожидав подобной грубости от сотрудника университета, Петр собрался сказать все, что думает про этого охранника. Но благоразумие вовремя спасло Петра от инцидента, а охранника - от новых знаний про него и его родных.

Вместо этого Петр начал вполне разумный и хорошо подготовленный рассказ:

«Я тот самый ученик, который недавно присылал вам рекомендацию. Изобретатель методов книгопечатания. Я хотел бы познакомиться с преподавательским составом и начать учебу. » - Петр уже предвкушал последующие извинения охранника и свой триумф. Однако услышал он совсем не то: «Все места заняты. Уходите отсюда и не мешайте работе университета".

Петр спросил у охранника: «А как же письмо? Я прислал вам письмо?"

"А кто тебе сказал, что на твое письмо кто-то дал согласие. У нас все занято.И таких хватает."

Петр опешил. Ведь дождаться ответа... В городе всем казалось, что открытия Петра достойны... Эйзоптрос... Да хоть и Эйэортрос – все должны были быть покорены. Петр, немного подумав, уныро побрел в сторону трактира .И тут взгляд его упал на Раздор.

"Ты...",-у Петра в голове все стало на свои места. Но сделать ничего уже было нельзя, и Петр побрел. Дойдя до трактира, он остановился. Заходить в трактир и раскидывать эйзоны, собираемые всем его бывшим городом, было неправильно, а в трактире делать это было еще и противно. Взгляд Петра упал на зеркало. В нем отразился он .И не он одновременно. Все было точно,но..Холодок пробежал по спине Петра.

Глаза были не голубые, а красные. И осанка...Не сутулость, а прямая гордая осанка...Руки были сжаты в кулаки. Петр посмотрел на свои руки.Его белые руки не были похожи на те жилистые кулаки, которые отражались...У Петра в голове что-то перевернулось...Какая-та странная пустота..

Пишет Анастасиус. 14.07.09

Да пусть он будет проклят! Проклят! Проклят! Проклят! Пусть мучается, пусть его никто не любит! Пусть! Пусть! П..у…сть…проклят, - крик сбился в шёпот, нервное подрагивание губ, и руки опустились на колени. Она сидела под окном, чувствуя спиной холодную стену. Бледные худые руки были сжаты. Как склеены… и стоило больших физических усилий шевельнуть пальцами, разжать. Оливия удивлённо смотрела на рыжие потускневшие локоны, оставшиеся на ладонях. Как будто не её, как будто с куклы старой.

Да. В истерике она так сильно впивалась пальцами в голову, что выдирала волосы, при этом не чувствуя боли, не осознавая того, что она бьётся в безумном припадке. А потом наступало чудесное просветление, она замолкала, оглядывалась кругом, убеждаясь, что она всё так же одна в комнате, как и всегда, смотрела на локоны и спрашивала себя, неужели она сама дошла до такого.

Как и вчера, как и позавчера, как и неделю назад, просыпалась утром, долго лежала на спине и смотрела в потолок, потом спускалась на кухню, завтракала, обжигала язык горячим невкусным кофе, провожала собравшуюся на прогулку тётю до калитки, возвращалась в дом, убиралась и шла к себе в комнату на верхнем этаже. Смотрела в окно, выходившее на полосатый маяк на обрыве, прислушивалась к детским голосам, звучавшим с соседней улицы, с ухмылкой провожала взглядом молодую пару, неспешно шедшую по направлению к морю. Она одной рукой придерживала соломенную шляпу, чтобы её не украл внезапный порыв ветра, другой рукой обнимала его за талию. Он тоже обнимал её и часто наклонял голову так, чтобы губами коснуться её плеча.

И стоило Оливии увидеть этот невинный любящий поцелуй в плечо, как она отскакивала от окна, ужаленная и побледневшая, садилась на краешек кровати, и, медленно проводя ладонями по лицу, обнимала свои плечи. Словно призывая саму себя в свидетели, что и её когда-то целовали, и её когда-то любили, и её когда-то обнимали и водили гулять на причал. Потом начинались рыдания, и она снова оказывалась у окна. Уже сидя на полу, прислонившись к стене, всё так же слыша крики мальчишек, игравших на соседней улице.

Потом – это чудесное просветление. Выкидывала локоны в ведро в ванной, выпивала стакан воды, и до конца дня была уже тихая, встречала тётю в дверях, проводила с ней вечер, вышивая или читая вслух книгу. Лив становилась так спокойна к вечеру, что тётушка, не подозревавшая об истериках в её отсутствие, начинала надеяться, что скоро, совсем скоро к ней вернётся прежняя жизнерадостная племянница.

А ночью, лёжа в широкой кровати, подоткнув под себя одеяло так, чтобы не было ни одной, даже самой узкой, щели, Оливия с горечью вспоминала, сколько проклятий она слала днём на голову Таса. И вытирая слёзы, надеялась, что с ним всё хорошо. Всё хорошо…

XXX

Анастасиус очнулся на каменном полу в холодной, освещаемой одной-единственной свечой, комнате. Он помнил, что накануне его опять избили, но он снова ни в чём не признался, и в конце допроса раздосадованный мужчина с уродливым шрамом на лбу, плюнул ему в лицо и, выходя из камеры, смачно выругался, напоследок добавив, что недолго тут осталось блондину в молчанку играть.

Тас попробовал встать, но, едва поднявшись на ноги, вновь сполз по стене на пол. Боль в теле была такая невыносимая, что он даже не мог определить, что именно болит, не поломали ли ему что-нибудь. Навыки медика у него точно отбили.

Провёл рукой по лицу. Кровь уже засохла, и он принялся грязными ногтями соскабливать её с щёк, носа, подбородка.

Сильно болел затылок. И сложно было заставить себя подумать о чём-то определённом, в памяти застрял только последний допрос и тот ужасный шрам на лбу.

Тас начал сдирать коричневую корочку с одной из многочисленных мелких ранок на правой руке. Как будто руку царапали колючей проволокой. Кровь появилась ярким пятном, потемнела, застыла на мгновение и потекла тонкой струйкой до ладони. Анастасиусу показалось на секунду, что это вода, прозрачная вода, её можно выпить, и вообще, скоро вокруг станет чисто, хорошо, очень светло. Он запрокинул голову, открыв рот, уже пребывая в ожидании спасительной влаги, но тут же очнулся и отрицательно покачал головой, прогоняя мираж.

Мучимый жаждой, он решил доползти до другого конца комнаты, где была дверь. Вдруг там стоит кувшин, а вдруг даже еда. А вдруг дверь вообще открыта. Или её сейчас откроет Никта. Но под запертой дверью стоял пустой поднос, в ржавых разводах, а на нём лежало маленькое зеркальце. И Тас посмотрел в него, увидел своё лицо в синяках и крови и порадовался тому, что дверь не откроется и Никта не увидит его таким жалким, беспомощным и отвратительно-слабым, стоящим на коленях.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 28.07.09

Монтень

К сожалению, у Лиры не оказалось мужской одежды В той же, в которой был Монтень, идти по городу, даже вечером, было решительно невозможно. Поэтому молодой человек, скрипя зубами от раздражения, вынужден был втиснуться в дамский атласный корсет нежно-голубого цвета и терпеливо ждать, пока Лира затянет шнуровку на спине и закрепит пышную шифоновую юбку на его талии. Она также нашла для него шляпку с вуалью в тон. И шаль, которую он мог накинуть на откровенное декольте.

По пути в Мастеровую слободу Лира рассказала ему, что произошло. Слова её подтвердило его новое отражение, которое нагнало их у Центральной площади.

Лира была в ужасе:

- Бежим! Если стражники увидят, что за нами идет Созидание, нас схватят!

- Почему? – удивился Монтень. Несмотря на то, что история, рассказанная Лирой, была весьма зловещей: не каждый ведь день убиваешь незнакомого человека по непонятным причинам, которых не помнишь, - он не чувствовал угрызений совести или страха, что его поймают и отправят в Лабиринт.

- Поэтому что это отражение одним своим появлением обвиняет хозяина своего в убийстве, идиот! – Лира была мертвенно бледна от страха.

- Мне завтра надо в редакцию, - Монтень по-прежнему был спокоен.

- Какая редакция?! Ты с ума сошел?! – Лира продолжала тянуть его по улице в сторону Коладольского леса, - тебя искать начнут с минуты на минуту! Там свидетелей было человек двадцать! Да ты сам ещё кричал, что тебе, лучшему репортеру «Бюллетеня Эйзоптроса», Монтеню, городской ров по колено! А потом ещё и драться бросился с кем-то из местных пьянчуг, который тебе на твою Одаренность кивнул.

Лира привела его к заброшенному дому недалеко от Северной. Постучала условным стуком по фанерному листу со старой афишей эйзоптросского зоопарка и, стараясь шуметь как можно меньше, отодвинула его в сторону. Под ним обнаружилась достаточно большая дыра в стене, в которую Монтеню пришлось протискиваться вслед за Лирой.

- Привела? – раздался из дальнего темного угла комнаты грубый мужской голос.

- Да. Вот он. Помогите ему. Пожалуйста, - Лира сложила руки в умоляющем жесте. Монтень был тронут: о нем действительно беспокоились, помогали.

- Хорошо, - незнакомец хмыкнул то ли презрительно, то ли просто неодобрительно, - а ты ступай, девка, мы тут сами все решим. Без тебя.

Лира пожала Монтеню руку ободряюще на прощание и бесшумно выскользнула из дома.

- ХорошО платье-то! – вновь хмыкнул незнакомец, - идёт тебе. Как, говоришь, звать?

- Монтень.

- Имя, значить, другое надо тебе, - насмешливо продолжил незнакомец, - да на дно лечь?

Монтень кивнул.

- Ну, гляди. От зеркал-то все равно не уйдешь. Захочет Он наказать, так под чужой личиной не спрячешься. Всё найдет.

- Знаю, - Монтень пожал плечами.

- Будешь теперь Славиком. Не далее, как вчера помер он. Никто не знает ещё. Бумаги завтра тебе справим. А пока устраивайся на ночлег здесь.

СПЛИН меняется на СОЗИДАНИЕ

Нида

СОЗИДАНИЕ меняется на ИМПУЛЬСИВНОСТЬ

Эретри

В холле было темно. И даже того самого зеркала видно не было. Как не было видно парадной лестницы и КПП.

- Здравствуй, Эретри, - она вздрогнула. Тот самый голос. Оттенок горького шоколада, - с возвращением. В темноте вспыхнуло пламя. Свеча. Знакомая челка, внимательный взгляд карих глаз. И след ожога от левого виска через затылок. Только одет Безымянный был по-другому. В мундир гвардейца. Но без знаков отличия. Эретри заметила, что шевроны и нашивки были вырваны с мясом. И сам молодой человек выглядел так, словно только вернулся из жестокого плена после лютой битвы.

УТЕШЕНИЕ меняется на ПРОСТОДУШИЕ

Ксанф

ВОСТОРГ меняется на НЕРЯШЛИВОСТЬ

Рита

КРАСОТА меняется на КРОТОСТЬ

Сильвия

На следующий же день на пороге дома родителей Сильвии стоял чиновник Магистрата.

Он принес извинения отцу Сильвии за то, что полагавшиеся ему выплаты были задержаны на неопределенное время, и передал ему конверт с сотней эйзонов. Кроме того, он сообщил Сильвии, что в ближайшее время городские власти собираются начать строительство на северо-востоке города Школы искусств, а, следовательно, в ближайшее время им потребуется помощь дизайнера для создания проектов оформления помещений. Их управление навело справки о дизайнерах, которые могли бы выполнить эту ответственную работу и пришли к выводу, что Сильвия подходит для этой работы идеально. Более того, Магистрат был готов заплатить молодому дизайнеру аванс за предстоящую работу и в случае успешного завершения проекта предложить Сильвии контракт на постоянной основе.

НЕБРЕЖНОСТЬ меняется на БЕЗДАРНОСТЬ

Петр

В последствии, правда, выяснилось, что хозяин трактира накануне заменил одно из уличных зеркал рядом со своим заведением, но по рассеянности забыл смыть с его поверхности защитную пленку, которую наносили на все зеркала при перевозке, чтобы уменьшить вероятность случайного его уничтожения. Именно поэтому Петр с трудом узнал себя в том молодом человеке, что отразился в зеркальной поверхности.

Но, так как Петр об этом не догадывался, он ещё несколько дней пребывал в заблуждении по поводу собственной внешности. Надежда на то, что красные глаза и «жилистые кулаки» заставят привратника заставить декана изменить свое мнение и поставить другую визу на его заявлении о приеме в Университет Эйзоптроса, испарилась, стоило ему только произнести у входной двери в главное здание университета «открой, привратник». Ему снова посоветовали пойти куда-нибудь ещё и попытаться найти призвание на другом поприще.

Одним словом, день не задался.

После прогулки по Центральной площади он обнаружил пропажу денег. Теперь у него не осталось ни никса.

Кроме того, Раздор опрокинул на рынке пару лотков с хрусталем и художественным цветным стеклом, превратив все товары в пыль.

Молодого человека схватили хозяева лотков и потребовали возместить ущерб, пригрозив Петру в случае отказа судом и длительным тюремным заключением.

Их же сторону заняла противная костлявая девица с визгливым голосом. Она настаивала на том, чтобы восторжествовала справедливость и призывала по старым обычаям Мира зеркал забить хулигана камнями насмерть.

Как выяснилось позже, это было его новое отражение – СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Анастасиус

«Достаточно просто попросить о помощи,» - написалось кровью на поверхности зеркальца.

ВРАЖДЕБНОСТЬ меняется на СМЯТЕНИЕ

Пишет Никта. 11.08.09

Совместно с Анастасиусом

- Привет, милый, - бархатный, грудной голос. Такой, что сердце сначала сжалось судорожно, а потом начало биться в бешеном темпе. Такой, что все существо его пронзило с головы до пят нестерпимое, до боли, желание, - поможешь мне? – и вопрос - не вопрос. Разрешение. На то, чтобы приблизиться к счастью.

В Нердене на самом деле существовало несколько сильных группировок. Самой сильной, но при этом самой малочисленной была ордэрская клика, которую в насмешку называли армией. Идейные. Красные. Их ненавидели. Их боялись. Их не смели трогать. Как в Эйзоптросе никто не смел тронуть тех, кто был связан с Лордом Хаосом. Ещё были уголовники, которые скрывались в Нердене от ЦРУ и гражданских властей мира. И были «крашеные». Так презрительно называли тех, кто пользовался грозной репутацией идейных ордэров для проворачивания своих темных делишек, уголовники и «красные». Основные стычки случались между уголовниками и крашеными. Но после «кровавого передела» в Нердене установилось хрупкое равновесие. Главы кланов несли ответственность за действия своих. Охрану осуществляли совместно две последние группировки. «Красные» в обороне города участие не принимали. Был лишь один случай, когда они продемонстрировали свое отношение к происходящему. Собственно после этого случая их и стали бояться. Именно они закончили «кровавый передел», уничтожив несколько особенно агрессивных групп. Уничтожив таким образом, что до сих пор даже самые прожженные уголовники, если и вспоминали об этом событии, то только шепотом. Ордэрский плащ отпугивал окружающих от него. Он часто слышал вслед «красный» с презрением и страхом. Незнакомка же излучала дружелюбный интерес и беззастенчивое желание.

Она взяла его за руку.

- Ты недавно в городе? – ему просто нужно было что-то сказать. Не имело значения, что именно. От прикосновения нежных теплых девичьих пальчиков словно ток прошел через позвоночник.

- Недавно, - согласилась девушка, потянув его вежливо в сторону заброшенного дома напротив.

- Понятно, - он едва нашел в себе силы улыбнуться и высвободить руку, - видишь это? – он указал девушке на кроваво-красный шеврон на рукаве форменного сюртука и алую петлицу с верлием на воротнике.

Девушка кивнула, одновременно отступив от него на шаг.

- Знаешь, что это такое? – он не смог скрыть разочарования, но и иначе поступить не имел права. Хотя, казалось, отдал бы руку за то, чтобы незнакомка вновь прикоснулась к нему.

- Да, - девушка замолчала. Но затем решилась все-таки продолжить, - но мне правда нужна помощь. Моя подруга подвернула ногу в том доме. Ей больно. Нужно добраться до врача. Я пробовала сама привести его сюда, но он отказался. В этой части горда небезопасно. А тебе ведь никто не посмеет причинить вред. Пожалуйста.

- Что-то не похожа ты на амазонку, - улыбнулся он с облегчением. Ощущение тревоги ушло, - у мужчины помощи просить…

- Мы переоделись так специально, чтобы не приставали на улице, - она открыла лицо и улыбнулась ему застенчиво-беззащитно, - в Нердене галантного кавалера не особо надеешься встретить. Хотя сегодня, мне видимо, повезло, - она подошла совсем близко, так, что он чувствовал её теплое легкое дыхание на собственных губах, - поможешь мне? Пожалуйста.

- Конечно, - это было последнее, что он произнес, прежде чем утонул окончательно в синих глазах прекрасной незнакомки.

- Извини, - она сидела рядом с ним на полу, вытирая влажной тряпицей кровь с его лба, - Остервенение – дама агрессивная. Не успела остановить её.

- Развяжи меня, и я позволю тебе уйти живой из Нердена, - он был зол на себя: Новая заря освобождения не имеет права на беспечность. Теперь он вполне понимал радикалов-ордэров, настаивавших на целибате для руководителей клана.

- Мне необходимо увидеть Бастиана Альтамирано.

- Кого, извини? – он был настолько выбит из колеи этим заявлением, что даже прекратил попытки освободиться самостоятельно.

- Бастиана Альтамирано, - повторила девушка уверенно, - мне необходимо с ним встретиться. Один на один. Это важно.

- Откуда ты знаешь это имя? – внутри него все похолодело: каким-то образом одна из самых охраняемых тайн ордэров стала известна девушке, проникшей в Нерден в костюме амазонки.

- А как ты думаешь? – ответила она вопросом на вопрос, - ты уверен, что по праву носишь эти нашивки и петлицы? Или ты такой же ордэр, как я - амазонка?

- Развяжи меня, - приказал ей Кай.

Она подчинилась.

- Странно… - он покачал головой.

- Что странно? – спросила она, положив свою руку поверх его.

- Призраки, - хмыкнул он неопределенно, - призраки прошлого, - и объяснил неохотно, заметив её вопросительный взгляд, - две старейшие ордэрские линии. Сначала Рейес, теперь вот Альтамирано.

- Кристобаль Рейес? – уточнила девушка.

- Да. Был здесь. Теперь уже, наверное, к Эйзоптросу подъезжает. Ты тоже, как потомок Рейеса, в рабстве у Хаоса?

- Нет, - девушка показала ему раскрытую ладонь.

- А другая рука? – ордэр не был склонен верить на слово, слишком уж сильно события прошедших дней поколебали его веру в неуязвимость «красных».

- Другой – нет, - она понимала, что произойдет дальше.

- Серая бестия?! – Кай был шокирован новым открытием. Все его ордэрские представления о предсказуемости мира, о рациональности человеческих поступков рассыпались в прах в один миг.

- Мне нужно встретиться с Мастером. Пожалуйста. Это очень важно. Отведи меня к Альтамирано.

- Его нет с нами, - Кай больше не беспокоился о конспирации. То, что происходило, было абсурдно, нелогично и абсолютно неправильно. А, следовательно, ни один ордэрский трактат о гармонии и порядке не помог бы ему разобраться в ситуации и принять единственно верное решение, - две недели назад он погиб, вытаскивая из огня ордэрский архив.

- Что-нибудь удалось спасти? – Никта не сумела скрыть свою заинтересованность.

- Нет. Ни клочка бумаги не осталось, все сгорело, - покачал головой Кай.

Они разговаривали ещё какое-то время.

Кай пообещал ей помочь освободить Анастасиуса и сделать все, чтобы они покинули город живыми и невредимыми. Он дал ей слово в том, что никто не узнает об их разговоре. Даже Мастер, которому, как поняла Никта, Кай не очень доверял.

***

И откуда только силы у него появились расхохотаться? «Достаточно просто попросить о помощи». От этого не исходило ничего зловещего. Жуткая мысль: Тас тоже мог теперь оставлять надписи кровью. Мог бы встать сейчас и на стене камеры вывести алое "Спасибо, обойдусь". Он задумался. Или спросить "А что взамен?"

Участливые слова не покидали зеркальце.

Лорд ждал ответа.

Анастасиус наклонился к зеркалу. Слова заколыхались, на миг отразилось его понурое лицо, потом надпись вновь вспыхнула.

- Боюсь, потом недостанет рассчитаться за помощь, Лорд.

«Вам ли упрекать меня в слишком высокой цене за помощь?» - резкими ломанными линиями написалось кроваво-красным на зеркальной поверхности.

Всё-таки сил было у Анастасиуса мало. И он даже не понял, что имел в виду его собеседник. Он растерянно обвёл камеру взглядом.

- А я кому-то помогал за слишком высокую цену?

Зеркало потемнело. Ни одного слова больше на его поверхности не появилось.

Тас тяжело вздохнул. Вдруг это вообще был последний разговор в его жизни? Допросы не в счёт.

Так не хватало веры. Людям же всегда нужно во что-то верить. Многие говорят, что верят только в собственные силы. Или пытаются самих себя в этом убедить?

Другие верят в справедливость Хаоса. Или пытаются умилостивить его?

Анастасиус всегда верил в лучшее. Но если долго тянуть за собой бесполезный ворох тоскливых мыслей и вечно попадать в неурядицы, можно потерять и луч надежды, что всё уладится.

И некому сейчас сказать - всё будет хорошо.

Когда они с Каем вошли в камеру, Анастасиус спал, а, может, был без сознания от потери крови. Никтин взгляд упал на зеркальце, лежащее на полу, словно серебряная лужица.

- Тас? - негромко позвала его Никта.

Анастасиус не хотел отзываться. Зачем разговаривать с миражами?

Она подошла к нему и дотронулась осторожно до плеча:

- Ты в порядке? Вставай. Нам нужно идти.

К ней присоединился Кай:

- Вряд ли он идти сможет сам. Пытали. Поднимай его. Надо спешить. - сам он взял Таса под руку повыше локтя, чтобы помочь ему встать на ноги.

Анастасиус, чувствуя как в глазах темнеет, послушно поднялся. Непреодолимое желание было сказать хоть слово неожиданным спасителям. Но язык не шевелился. Он продолжал молчать и повиноваться.

Никта поддерживала его с другой стороны:

- В седле удержишься? – тихо, так, чтобы даже Кай не услышал её, спросила она Анастасиуса.

- Конечно!

Получилось! Он смог заговорить. Одна мысль теперь подстёгивала его - лишь бы она не думала, что он ничего не может.

Шаг стал увереннее.

- Тише, - чуть придержала его она, - не нужно, чтобы он это увидел, - и было понятно, что она имеет в виду ордэра, который их сопровождал.

Через какое-то время они сумели добраться до конюшни. Кай распорядился оседлать для них лошадей, а сам тем временем отправился за одеждой для Анастасиуса.

Анастасиус вопросительно взглянул на Никту.

- Не хочу, чтобы он знал, что ты в действительности можешь. Пока он думает, что ты беспомощен, у нас есть преимущество, - тихо объяснила она, - выберемся, все расскажу.

Да. Он ждал именно этих слов. Всё постепенно становилось легче. Они обязательно выберутся, ведь они снова вместе.

Кай принес обычную «гражданскую одежду» для Анастасиуса. Вместе с Никтой они помогли Тасу в неё переодеться. Так же вместе помогли ему взобраться на коня и двинулись в путь. Остановили их лишь на выезде из города. Но Кай достаточно быстро сумел договориться с дозорными, и уже через десять минут Никта и Тас мчались во весь дух на север.

Пишет Эретри. 11.08.09

В холле было темно. И даже того самого зеркала видно не было. Как не было видно парадной лестницы и КПП.

- Здравствуй, Эретри, - она вздрогнула. Тот самый голос. Оттенок горького шоколада, - с возвращением.

В темноте вспыхнуло пламя. Свеча. Знакомая челка, внимательный взгляд карих глаз. И след ожога от левого виска через затылок. Только одет Безымянный был по-другому. В мундир гвардейца. Но без знаков отличия.

Эретри заметила, что шевроны и нашивки были вырваны с мясом. И сам молодой человек выглядел так, словно только вернулся из жестокого плена после лютой битвы.

- Здравствуй, - голос Эретри дрогнул, и Алекс замер, не решаясь остановить и успокоить это слово, слишком громкое для темных стен Гранитного.

Странно было видеть Безымянного таким. Усталым, больным, словно раненым. Горько почему-то стало. И одиноко. Из последних сил Эр удерживала перед собой зыбкую алексову тень: прятаться стало сложнее.

И притихшим огоньком рассыпалось сердце - искрами истлело и собралось заново за короткий миг.

- Все ещё не нашли ответы на свои вопросы? – он даже попытался улыбнуться разбитыми в кровь губами.

- Я и не искала, - она бережно, словно то было не её лицо, коснулась уголка губ. Соленый, медный вкус появился во рту и исчез тут же.

- Прости...

Почему извинялась? Зачем? Алекс вопросительной тонкой волной мелькнул, затихая.

- Я просто... Но что с тобой случилось, почему ты...такой?

- Откуда же мне знать? – пожал он плечами, скривившись при этом от боли непроизвольно. И было абсолютно очевидно, что он лжет.

- Ты не хочешь говорить? - Эретри попробовала улыбнуться. Слабо получилось, незаметно и неправильно. - Или... Или ты не хочешь говорить - мне?

Она боялась смотреть на него. И не смотрела. Как будто чужая боль могла найти её, проникнуть в сердце, разрушить построенный остров... Глупость. Мрак побери, зеркала пречестные, морочки-заморочки, какая глупость.

Эр не заметила, как шагнула вперед, протянула руку. Осторожно коснулась его плеча.

- Очень больно?

- Терпимо, - уклончиво ответил он. И, посмотрев ей прямо в глаза, спросил, - ты в Гранитном по какому-то делу? Что-то нужно?

- Послушай, - она с трудом выдержала этот пристальный взгляд, - Если я могу чем-то тебе помочь, знаешь...

Встряхнула головой. Нет. Дело. Спрашивает - отвечай по делу. Быстро.

Алекс помог ей: уверенно и твердо Эретри ответила:

- Да. Мне нужно узнать - о гвардейце Ринне.

- Что именно? – спросил он.

- Как... Как он чувствует себя? И... Правда, он здоров, правда? Не случилось с ним... ничего?

- Он дезертировал из Корпуса, - ледяным тоном произнес Безымянный, сжав при этом пораненную руку в кулак так, что кровь закапала на темный зеркальный пол, - в Гранитном нет сведений о его настоящем местонахождении.

И вновь ложь. Возникало ощущение, что он намеренно лжет так, чтобы его легко было разоблачить.

Тихо. Темная невидимая нить лопнула - словно Алекс кричал от боли. Эретри не могла помешать ему, только шепнула: "Неправда".

- Мы же были - почти как друзья когда-то. Когда-то давно. С тобой. Я и сейчас думала - друг.

- Да, - Безымянный замолчал.

- А ты говоришь со мной, как с воровкой. И пытаешься обмануть - как будто сам вор.

- Что ты хочешь услышать? – он стер краем рукава кровь с подбородка, - что это все, - он показал на себя, свою одежду и раны, - из-за того, что ты пытаешься распоряжаться в мире по своему усмотрению? Что Ринн ушел из Гранитного и пытался покончить с собой, потому что остался один? – Безымянный сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и уже спокойно-усталым тоном продолжил, - что это изменит? Твои планы? Вряд ли. Ты идешь к своей цели. И в данный момент я стою у тебя на пути. – и с горечью обронил в сторону, - друг…

Темнота качнулась перед глазами, ударила жестоко. После сжалась и стало нестерпимо светло.

Алекс уже не кричал - плакал неслышно. Невидимо, пусто. Разбито. Нигде.

- Я не хочу, - хрипло ответила Эретри, и солёная медь вновь оглушила её - до звона в ушах.

- Нет, не хочу... Не это. Нет. Потому что это неправда. Я не меняю. Я живу - просто живу. Мир меняет меня, а не я его. Только всё, что я чувствую, может меняться. Только я и то, что принадлежит мне...

Эр опустила голову. Плохо. И холодно, так нельзя. В глазах темнело снова, медленней. Не били уже, но пытались раздавить.

Машинально Эр коснулась своего подбородка, почему-то он показался ей мокрым.

- Прости. Нельзя мне так говорить, знаю. Я злая и глупая, я ни за что не отвечаю... Но прости. Пожалуйста, поверь мне. Пожалуйста.

Пошатнувшись, она подняла голову. Взглянула на Безымянного, на его шрам, на страшную рану, на рваный мундир...

- Поверь мне. Я не хотела никогда желать плохого. Никому. Потому что и цели у меня никакой нет. Понимаешь? Нет пути - поэтому никто на нем стоять не может.

Красным стучали контуры зеркальной рамы. Выбивали какую-то сумасшедшую дробь. Переведя дыхание, Эр продолжила:

- Мне просто. Нужно, очень нужно - и больше всего на свете... Мне нужно найти Ринна. И всё. Помоги, я прошу тебя. Помоги.

- Я не знаю, где он, - Безымянный отвел взгляд. Ему было стыдно за себя: за то, что он поддался эмоциям, не смог промолчать и потому причинил боль, - и уйти с тобой не смогу. Марионетка. Нити. Но прежде, чем меня вновь уберут в сундук, я должен выполнить его приказ и объявить тебе, что с сегодняшнего дня на полгода ты становишься собственностью князя Валиреску из Дакии.

Почему-то это не удивило. Но рассмешило страшно. Разодрало горло сухим искрящимся льдом.

- Вот как? - только и сказала она, прикрывая рот. Тщетно скрывая издерганную, неестественную улыбку.

- Так, - Безымянный поежился от этого её смеха, будто хлестали его плетью истерические вспышки эретриного веселья, - мне очень жаль…

- Я не нужна. Отлично. Выгоняет из Эйзоптроса, надоела собачонка...

Поперхнувшись, Эретри замолчала вдруг. Алекс словно по щекам ударил - привел в чувство.

- Извини. Зря я, видно, иду к нему постоянно. Назойливой стала слишком... Как плохо, что больше мы с тобой не увидимся. А если увидимся - ещё хуже...

Говорила всё это, а сама падала и не держала себя больше, хотя с виду крепко стояла на ногах. "Ринна не вернуть, не вернуть" - повторяло колючее эхо.

"Найду" - упрямо отзывалось издалека. Темно-синее, теплое слово.

Безымянный промолчал. Но по выражению его лица было видно, что его заставляют молчать. Что кукловод держит свою марионетку, вдруг решившую проявить самостоятельность, за горло.

- Его Высочество будет здесь с минуты на минуту. Тебе надо переодеться, - судорожно вдохнув, сказал с трудом Безымянный.

Стало невыносимо жаль его. И немного - себя. Быть актером в этом безумном театре, бегать по замкнутому кругу... Как надоело, как больно.

- Я могу хотя бы с ним попрощаться? Мне хотелось бы знать, что теперь я буду чувствовать... о нем.

- С верлонтом? – в ужасе спросил Безымянный.

- Да. Почему ты боишься? Что-то случилось с ним за последнее время?

Безымянный только покачал головой в неверии:

- Зачем он тебе? После всего, что он сделал с тобой? Это абсурд. Не понимаю.

- Ничего он не сделал. И ты сам отлично это понимаешь.

Перед глазами пошли алые круги, казаться спокойной становилось всё труднее. Эр прошептала - больше для себя.

- Мне хотелось бы знать, кто я для него. И зачем.

- Посмотри на ладонь. Там ответ, - горько усмехнулся Безымянный, - было бы по-другому, разве… Жизнями играют…

Клеймо, конечно, было на ладони как прежде. Но когда Эретри взглянула на неё, то не увидела серебряного многоугольника. Отказалась увидеть.

Алекс молчал угрюмо, ослепший.

- Так могу попрощаться - или нет?

Безымянный покачал головой отрицательно.

Алекс вздохнул, расправляя плечи. Несколько секунд Эретри молчала, глядя перед собой в одну точку.

- Тогда передай ему... - она снова провела рукой по своему лицу, как по чужому. Но на этот раз слишком легким было движение, неуверенным, медленным. Нежным.

- Нет, - резко оборвала Эретри фразу. - Ничего. Прощаться не буду. Глупо.

Мелкая дрожь била. Она сложила руки на груди, пытаясь унять её.

- Ерунда. Как сказал, так пусть и будет. Отлично. Во что мне нужно переодеться? И где?

- Пойдем, - Безымянный приглашающим жестом указал ей в сторону парадной лестницы, - я покажу.

Они добрались до той самой комнаты, где она уже бывала ранее.

Ничего не изменилось. Даже плед, который она вечность назад бросила небрежно на спинку кровати, так и лежал там, где она его оставила.

Только теперь на кровати обнаружился серый сверток. Когда Эретри развернула его, она увидела серое простое платье из грубой холстины, черные башмаки, бечёвку, которую можно было использовать в качестве пояса.

- Спасибо, - она улыбнулась. Спокойно теперь, почти как прежде. Только губы немного дрожали. - Такой наряд мне гораздо привычней. Он, кажется, знал, что мне понравится.

- Вряд ли вы с князем могли встречаться раньше, - пожал плечами Безымянный.

- Ох, прости. Я всё про верлонта.

Эретри погладила холстину осторожно. Словно то был тончайший шелк.

- Но не важно. А зачем я понадобилась князю?

- Не знаю. Меня в планы никто не посвящает. Знаешь ведь, - Безымянный машинально вытер рукавом кровь с подбородка.

- Интересно, какая погода сейчас в Дакии?.. - задумчиво протянула Эр. - Не слишком ли жарко, не холодно?

Быстро взглянув на Безымянного, она осеклась. Подошла и, прежде чем тот успел уклониться, стала вытирать рукавом нового платья кровь с его лица. Осторожно, точно Безымянный был ребенком, и точно это Эр была выше его ростом и старше.

- Спасибо, - он улыбнулся смущенно-благодарно, взяв её руку в свою, - все будет хорошо. Веришь?

- Ну, конечно, - кивнула Эр, и глаза её сверкнули лихорадочно-радостно. - Всё всегда должно быть хорошо. Никогда не плохо. Всё замечательно... Жаль, я не смогу забинтовать тебе руку: что-то совсем не получается лоскут оторвать от платья, - добавила она извиняющимся тоном.

- Не нужно, - он пожал её руку, чтобы привлечь внимание, при этом бросив взгляд поверх её плеча на зеркало, и прошептал почти беззвучно, - они ненавидят его. Он убил Марка Валиреску, наследника рода. До НЕГО не добраться, поэтому мстить будут тебе. Но ещё они боятся его. И этим ты можешь воспользоваться. Не дай им сломать себя.

- Ни за что, - неслышно, одними губами. Всё так же продолжая вытирать кровь. - Как можно сломать того, кто не сопротивляется, а только гнется?

- Если будет совсем плохо, приложи это к поверхности зеркала, - он оторвал от воротника мундира чудом уцелевший треугольный осколок петлицы.

- Спасибо... Он не понадобится, верю. Держись, пожалуйста. Я буду помнить о тебе, честное слово. Всегда. Ты, главное, не грусти. Обещаешь? Совсем ведь не плохо быть марионеткой... если только ты умеешь ею быть.

Эр незаметно сжала в кулаке подарок, вздохнула невесело.

- Всё-таки мне страшно. А тебе?

- Мне страшно. За тебя, - ответил он честно, - переодевайся. Нам пора.

Отвернулся резко и вышел за дверь.

Эретри поменяла "наряд" так быстро, что сама удивилась. Платье было сшито точно по ней, ни одной лишней складки. Вместе с тем, оно оказалось достаточно свободным, бечевка несколько раз легко обежала талию. Бегло осмотрев себя в зеркале, Эретри решила, что выглядит вполне сносно. Для рабыни такое - в самый раз.

Только запачканный кровью левый рукав смотрелся несколько странновато.

Кивнув на прощание темному стеклу, девушка оставила комнату. Безымянный ждал её, прислонившись спиной к холодной каменной стене, морщась от боли.

- Идём? Он уже здесь. Ждёт внизу, - молодой человек подал ей руку.

- Идем, - шепнула Эретри, крепко сжав его ладонь и слегка побледнев.

- Ваше Высочество, - Безымянный поклонился вежливо и представил стоящую чуть поодаль девушку, - это Эретри. Лорд Хаос передает её Вам во временное владение.

- Хм… В Эйзоптросе вещам имена дают? – презрительно скривился князь, смерив девушку оценивающим взглядом, - надо ж.

- Это только для того, чтобы не запутаться. С Вашего позволения, - отозвалась Эр, неумело делая реверанс. Она споткнулась и едва не упала. Рассмеялась беззвучно: бывают же такие спектакли!..

- Ещё и дерзкая, - фыркнул князь неодобрительно и бросил девушке широкий кожаный ошейник с клеймом Валиреску, - надевай.

- Прошу прощения. Я не знаю придворного этикета, - неловко извинилась Эр, застегивая ошейник послушно. - Спасибо за подарок, он довольно милый.

Князь поморщился, но, не сказав ни слова более, знаком лишь приказав рабыне следовать за ним, развернулся и пошел прочь.

У входа их ждала карета и несколько всадников в форме дакской гвардии.

- Лука, - окликнул одного из гвардейцев князь, - девка с тобой поедет. Поторапливайся. Чем быстрее мы окажемся за забором, тем лучше, - и сел в карету, громко хлопнув напоследок дверью.

Лука подал знак слуге, который сидел на облучке рядом с кучером. Тот поклонился в знак повиновения, подошел к Эретри, достаточно грубо схватил её поперек туловища и перекинул через седло перед гвардейцем.

Из Эйзоптроса выехали стремительно, придорожные камни замелькали шершавой лентой.

От тряски Эр то теряла сознание, то вновь приходила в себя, и только одна мысль упрямо мерцала и таяла - чужая мысль; видно, алексова, а не её:

"Всё...будет... хорошо... Пусть"

Но слова разбивались в пыль под каждым следующим жестоким ударом дороги.

Пишет Монтень. 11.08.09

Настал вечер. Мне стало гораздо лучше. Лучше не по сравнению с обычными вечерами, ведь этот вечер был, по содержательности, не совсем хорош, а лучше по сравнению с сегодняшним утром. Я мог нормально думать. Я думал, что сейчас мне делать, скрываться вечно, увольте, не хочу. И я не буду, понимаю, что все это мне не нужно. А если так подумать, это Лира во всем виновата, это она меня напоила, это она воспользовалась болезнью, скорее нет, недостатком моей психологии, а может даже и отличительной чертой характера. Откуда она знает? Мы ведь с ней виделись всего-то один раз. А если она тут не причем, вдруг все случайно вышло? Мои телесные и душевные основания чувствовали себя, чуть ли не маргинальным слоем населения не то чтобы Эйзоптроса, а всего Мира Зеркал в целом. Я находился неизвестно где, ну почти неизвестно, приблизительно я знал, где я, но в общей сложности все было безвестно. Я никогда тут раньше не был. Такие факторы поспособствовали моему состоянию. Куда это она меня завела? И что это за друг у нее такой, потенциальный помощник? А я еще убийца. Подраться с пьяницами, я мог, сказала что первые начали. Но как я мог хвастать своими репортерскими качествами, я не очень скромный, но так не думал. Вино сдружилось с мозгом в тот момент, но где-то она врет. Все крутилось в голове. Наверно сам здравый смысл, как это бывает в стрессовых ситуациях, раскручивал мысли.

- Хоть с отражением моим все в порядке, - сказал я, как-то, искоса смотря в это время на зеркало, - нет уже симметрии, и стало выглядеть привычнее, ближе и роднее что ли.

Друг Лиры, еще раз осмотрев меня с ног до головы, сказал:

- Итак, Славик. Документы твои настоящие теперь у меня. Идти тебе некуда.

- Да, а что делать нужно, зоопарк чинить?

- Ну-ка тон-то сбавь, щенок, - угрожающе прорычал мой новый хозяин.

- Хорошо, я просто предложил.

- Другое дело. Будешь отмывать вещи и цацки всякие от крови. Пойдем, познакомлю тебя с твоими новыми знакомыми.

- Идем-те, я согласен даже на такую работу, - сказал я

Я согласился не потому что меня устраивала эта работа, а скорее потому что я чувствовал обязанность перед ним.

- Еще бы ты был не согласен.

Через подвал по подземному переходу мы добрались до другой лачуги, где нас уже ждал подручный «хозяина».

- Это Пики, он будет смотреть за тем как ты работаешь. Очень надеюсь, что работать ты будешь хорошо. Для своей же пользы. Жить будешь здесь же. На первых порах мы тебя должны приковать к стене, чтобы не подумал сбежать.

Мы пришли в довольно интересное место, а самое главное оно очень секретное. Там я увидел своих новых «друзей».

- Это они? – спросил я.

Пики подошел ко мне, скрутил мне руки за спину, связал веревкой и толкнул вперед. Потом был удар по голове, и я потерял сознание. Очнулся я уже в темном подвальном помещении. Поверить в то, что Лира говорила, я не могу? Нет, нет, нет. Я не могу, мне помешает мозг! И что все это значит? Но как я мог такое натворить.

А ведь действительно все факты указывали на меня, и Лира получается права. Зачем я пил, могло бы выйти все намного лучше. Нередко случается (в определенные моменты) стоять и думать о том, что уже сделано, винить себя за что-то, хотя изменить это мы уже не в силах. И самое главное давать себе заверения в том, что такого не будет, такого больше не повторится. Никогда. Но на самом деле все выходит иначе. Не просто по-другому, а противоположно изначальным своим уверениям. И что тогда делать? Не знаю.

- Где я? – спросил я тихо.

Но никто мне не ответил. Руки и ноги были закованы в широкие металлические кандалы. Я был один в комнате. Прямо передо мной стояло большое жестяное корыто и лежала куча какого-то барахла, покрытого грязью и кровью. Дойти до двери мне не позволяли кандалы. Я мог добраться только до корыта, чтобы работать. Здесь же стоял эмалированный таз, в который, как я сам догадался, должен был складывать отмытые предметы. Через час в комнату вошел Пики.

- Это, - он кивнул на кучу вещей, - твой урок на сегодня. Не успеешь сделать, не получишь еду и воду.

- Скажи мне что произошло?

- Работай, - проигнорировав мой вопрос, бросил мне Пики и вышел.

- Дожился, - подумал я, - опять голова болит, надо бежать…

Пишет Ксанф. 11.08.09

Солнце только взошло над городом, и толстые стены домов еще не успели достаточно прогреться, но ослепительный блеск лучей на желтом кирпиче домов уже резал глаза прохожим, заставляя их жмуриться и закрываться ладонями. Люди улыбались и кивали друг другу через улицу, останавливались у булочных, чтобы посудачить с соседями о последних новостях.

Ксанфу нравился Эйзоптрос, гулять было приятно, а размышлять легко.

Юноша надеялся, что хозяева вещей - люди рассудительные и поймут, что он вовсе не грабитель, ведь глупо было бы воровать вещи, а потом самому же возвращать их обратно, а потому не видел никакой опасности в том, чтобы заявить о найденном открыто.

Редакция «Новостей Эйзоптроса» располагалась в трехэтажном доме рядом с центральной площадью, с террасы открывался превосходный вид, поэтому именно здесь работники пера отдыхали и собирали последние сплетни города. Здесь же принимали разного рода объявления. За восемь никсов и одну улыбку очаровательная девушка в окошке согласилась принять заявку Ксанфа. В объявлении не было ничего лишнего, только заявление о том, что найдено зеркальце и кольцо с гравировкой. Хозяина просили написать по адресу ул. Рубеуна, д. 7, для Ксанфа. Это был старый адрес доктора, где он жил, когда работал при больнице, там за ним оставались две маленькие комнатки на первом этаже. Поход к старьевщику оказался бестолковым – старик уже почти ничего не слышал, но пытался за каждый свой невразумительный ответ взять с Ксанфа деньги. На этого мошенника юноша потратил больше двух часов, поэтому больше до полудня ничего не успел.

Смотритель встретил врача презрительной ухмылкой, бросил ему лопату и, так ничего и не сказав, ушел на обход Леса.

Только через три дня Ксанф снова выбрался в город. Прежде всего, он хотел проверить почту на старой квартирке, а заодно навести там порядок. Писем было три, все с предложениями купить предметы, если хозяин не объявится, и одна визитная карточка – Эрг Канюль надеялся, что найдены его вещи и утверждал, что будет заглядывать каждый вечер в шесть в надежде застать хозяина.

В пять минут седьмого в дверь постучали.

Гость был грузным мужчиной средних лет, уже лысоватый, но с огромными бакенбардами. Он одной рукой опирался на трость, а другой держал за поводок большого пса.

- Добрый вечер.

- Здравствуйте, - Ксанф невольно задержал взгляд на собаке.

- Меня зовут Эрг. Доктор Эрг. Я по объявлению. О зеркале и кольце. Думаю, что они мои.

Вы ведь Ксанф? – Юноша кивнул и пригласил мужчину в комнату.

- Видите ли, я всегда ношу зеркало в сюртуке, это подарок моей жены на юбилей, - мужчина достал платок и торопливо стал протирать потное лицо, - в тот день я стал случайным свидетелем семейной драмы и … - он замялся, - мне пришлось оказывать помощь мужчине, мужу. Его жена, чересчур ревнивая женщина, кинула в него глиняный горшок и потом сорвала арбалет со стены…Понимаете, много крови, большие раны, я снял перстень, оставил его в сюртуке. Там же были золотые часы и подарок Элли…

Оставил все в наемном экипаже. Ума не приложу, как я не заметил, что тот уехал с моими вещами. – Он снова вытер платком мокрый лоб, - Душно сегодня, не находите?

Все это было сказано на одном дыхании, и Ксанф не сразу понял, что последняя фраза была вопросом.

- Да. Да. Кажется.

Мужчина выжидающе смотрел на него. Собака тоже.

- Господин Эрг, на зеркале, как и на перстне, был вензель. Если Вы скажете, что за надпись там была, я с радостью отдам Вам свою находку. Не поймите превратно, но мало ли, сколько людей теряет ежедневно в столице свои вещи. Тем более, что зеркало, согласитесь, здесь не редкость.

- Вензель? Ах, да... – потная голова доктора покраснела от напряжения, - Кажется, буквы. Там были буквы. А.К. Август Канюль. Мой дедушка. Почетный гражданин и врач Эйзоптроса. Я сам хирург в третьем поколении, - его явно распирало от гордости,- я окончил Университет в семнадцать и сразу занялся исследовательской работой, остался на небольшой должности при больнице. И мне посчастливилось, мою работу заметили, в конце концов я получил медаль за свою монографию, а на премию смог открыть собственный кабинет. Мда, - крякнул он. - Так все правильно, молодой человек? А.К.?

- Разумеется, господин Эрг. Все верно. – Ксанф бережно достал сверток, - я рад, что у этих вещей нашелся хозяин.

Мужчина убрал все в карман, завернув предварительно в свой носовой платок:

- Жена будет рада. Все-таки подарок на юбилей. Она переживала. Да. Душно. Очень душно.

Ксанф кивнул и улыбнулся.

- Скоро гроза.

Прошло два часа после посещения хирурга, как в дверь снова постучали. Гроза к тому времени уже разыгралась не на шутку, и Ксанф серьезно переживал, как он вернется в Лес. На пороге, в стене дождя, стояла совсем молодая девушка, очень бледная, но с лихорадочным блеском в глазах, выразительный рот был сжат.

- Простите, мне нужен доктор Ксанф.

- Проходите, - юноша почти силой затащил гостью внутрь, и захлопнул дверь.

- Извините, что потревожила Вас. Объявление. Мои вещи: кольцо и зеркало.

Ксанф улыбнулся, глядя в ее хрустальные глаза.

- Вы совсем замерзли. Давайте я налью Вам горячего чаю с медом, - юноше было жалко, что ей зря пришлось выйти из дома в такую погоду.

Девушка кивнула. Ее руки в тонких перчатках беспрестанно сжимались и разжимались – если бы не холод на улице, молодой человек подумал бы, что это от волнения. Ксанф достал теплый шерстяной плед и накинул на плечи гостье.

- Так вам будет теплее.

Отражаясь в бесчисленных зеркалах кухни, он ловко и быстро заваривал крепкий чай, затем поставил на поднос сахарницу и две чашки - пока дождь не прекратится, Ксанф не отпустит девушку из дома.

- Как Вас зовут?

- Алиса Круво. Я с севера, - она чуть улыбалась, - А.К. на моих вещах. Не знаю, заметили ли Вы?

Ксанф замер. Блюдца и сахарница поползли по подносу.

- Но…

- Я понимаю, Вам совсем не обязательно было рассматривать чужие вещи. Это старая гравировка. Если Вы дадите мне зеркальце или перстень, я смогу показать Вам…

- Дело в том, что Ваших вещей у меня нет, - Ксанф грубо перебил ее, - их забрал сегодня один господин. Вещи оказались его. Он тоже назвал буквы. А.К.

И без того бледная красавица побледнела еще сильней.

-Вы были моей последней надеждой, - из глаз ее потекли слезы, - я не найду их больше. Никогда, - плечи вздрагивали, - Это кольцо – все, что осталось мне от мужа. А теперь только одни воспоминания. О, Лорд, помоги мне справиться и с этой потерей! – Слова лились, не хуже потока за окном. - Этот ужасный грабитель. Я боялась, что он это Вы, что он захотел еще раз увидеть меня и посмеяться, но я все же надеялась упросить его! О, мрак!

И она, заламывая руки, разрыдалась. Из последующего невнятного рассказа Ксанф понял, что ее муж умер полгода назад при неизвестных обстоятельствах. Кольцо было подарком ему на свадьбу, а зеркальце – ей. Мужа звали Артуром, поэтому инициалы сходились. И вот месяц назад на Алису напали, жестоко избив, отобрали все, что было.

- Он был ужасен! Вонючие, длинные волосы, оскал, как у дикого животного, - по описанию грабитель походил на того типа из Леса, - и липкие грязные руки, и противный шрам на шее…

Ксанф успокаивал девушку, как мог: он клятвенно пообещал, что найдет господина Эрга и вернет кольцо, ведь Эрг даже не посмотрел в сверток, возможно, хирург и сам обнаружит ошибку и принесет все обратно. Юноша был почти уверен, что найденные им сокровища – Алисины, значит переживать не о чем. А вещи Эрга, быть может, их нашел кто-то другой.

Через час дождь закончился, Ксанф усадил Алису в экипаж, а сам отправился в Лес. На этот раз он слишком сильно задержался в городе.

Пишет Сильвия. 11.08.09

Как же все отлично начинает складываться, когда просишь помощи у Лорда! Вот тебе и работа хорошая, и отцу все выплаты отдали, и деньги появились. Прямо исполнение всех желаний получается: чего не пожелаешь – все исполнится, стоит лишь иметь ту самую печать на ладони.

Сильвия не могла не принять то, что сама попросила у Лорда. В семье все наладилось, она устроилась на работу, которую ей предложили, и подписала постоянный трудовой договор. Теперь у них было денег более чем достаточно: родители задумывались даже о продаже этого маленького дома и покупке более просторного, поближе к центру. Но Сильвия не разделяла их мнение, ведь в глубине души она надеялась, что Кристобаль вернется в Эйзоптрос, вернется к ней.

Время шло, но известий о нем не было никаких. Каждый день Сильвия, собираясь на работу, думала о нем. Она шла по улицам, видела проходивших навстречу людей, мелькавшие витрины, городскую суету и одновременно не замечала всего, что ее окружало. У нее перед глазами постоянно мелькали сцены из прошлого, когда она была счастлива, несмотря на незавидное положение. Теперь же от этого ничего не осталось. В душе было пусто, словно кто-то невидимой рукой разом лишил способности что-либо чувствовать, оставив одни воспоминания.

Так проходили ее дни. На работе все складывалось хорошо, но сейчас Сильвия уже не чувствовала того страстного желания работать, которое было в начале ее карьеры. Творческий процесс превратился в обычную рутину, которая к концу дня начинала надоедать. Сильвии же было все равно, что делать, чем заниматься, так как она знала, что чтобы она ни делала, легче от этого не станет. Но однажды после такого рабочего дня она возвращалась домой и решила зайти на рынок. Там было как всегда шумно и многолюдно, все куда-то спешили, суетились, толкали друг друга, и никто не заметил скромно одетую девушку, внезапно сильно побледневшую и схватившуюся за первую попавшую под руку опору. Сначала Сильвия подумала, что это был мираж, но он приобрел слишком уж живое воплощение…. Она увидела Кристобаля. Он прошел в двух метрах от нее и остановился у лотка с фруктами. Не помня себя, Сильвия побежала к нему, но Гато уже пошел дальше. Она пробиралась сквозь толпу, толкала всех, кричала «Кристобаль!», но он так и не обернулся. Но вот наконец она его догнала и схватила за руку.

- Кристо… Не могу поверить… Ты жив… Как я рада!

Мужчина обернулся и оказалось, что это вовсе не Кристобаль, а незнакомый Сильвии человек. К тому же он увидел печать на ладони у Сильвии и еще больше ее испугался.

- Знаешь, девочка, я не Кристобаль и кто он такой я не знаю и знать не хочу..

Он повернулся и пошел, а Сильвия, долго не могла прийти в себя. Домой она пришла бледная, осунувшаяся и казалось, что она еще постарела на несколько лет. Первым делом она все рассказала матери – та всегда могла ее успокоить и утешить.

- Не бойся, детка, ты не сошла с ума, но так тоже жить нельзя! – мать посмотрела на нее укоризненно. – Тебе надо развлечься. Я понимаю, Кристобаль неизвестно где, но нельзя на этом ставить крест, нужно жить дальше. Иди сегодня в оперу, мне как раз Грей дала один билет – сама идти не сможет.

- Мама, нет, какая опера? Ты о чем?

- Не упрямься, мать лучше послушай. Я никогда тебе ничего плохого не посоветую.

Сопротивление уже было бессмысленно, и поэтому теперь Сильвия сидела в комнате и смотрела на свое отражение в зеркале. На ней было темно-синее вечернее платье, распущенные волосы и красивый макияж. Сейчас уже она не казалась себе такой старой, какой считала себя раньше. Услышав, что за ней приехал экипаж, Сильвия накинула на себя палантин, взяла сумочку и поехала в театр.

Пишет Алина. 11.08.09

«К Мраку все принципы!..» - шептала Алина, переступая порог кабинета хозяина кафе.

- Что-то ты зачастила ко мне, - усмехнулся он. – Что на этот раз?

- Вам еще нужен управляющий залом? – спросила Алина, глядя в зеркало за его спиной.

- Я по-прежнему заинтересован в твоем возвращении, - он отодвинул бумаги на край стола, - но, учитывая твои колебания, которые я никак не могу понять…

- Так что же? – перебила его Алина.

- Я сомневаюсь, - он нахмурился и с подозрением посмотрел на нее. – Мне кажется, за тобой кто-то стоит.

Улыбка пробежала по ее лицу. Дать двусмысленный ответ…

Ни к чему это не приведет. Отделаться о ЦРУ уже не удастся, как она не тешила себя призрачными надеждами. Пора это уже признать.

Алина взглянула на хозяина кафе.

- Неужели Вы, правда, так думаете? – ее глаза смеялись. Фальшиво для тех, кто ее хорошо знал. Но искренне для того, кто видел Алина всего несколько раз.

Хозяин смотрела на нее очень внимательно. Потом улыбнулся и ответил:

- Это я так, проверяю.

- Когда мне приступать к работе?

- Прямо сейчас. Сходи к кадровикам, пусть оформят. Твой этаж – четвертый.

Пишет Петр. 11.08.09

Петр с презрением сорвал себя дорогой кафтан и вынул дорогие украшения, висевшие на поясе.

- Этого будет вам достаточно, - сказал Петр.Взглянув в зеркало, Петр невольно улыбнулся. После выяснения отношений он пошел дальше один, без денег. Из имущества у него были лишь рубашка из шелка да Справедливость с Раздором позади. Петр не привык проигрывать. Впрочем, это было лишь следствием его характера. Как только сей самоуверенный элемент школьного мира начинал попадать впросак, его razio сразу начинал искать пути решения проблем, которые, впрочем, случались с ним довольно часто. И вот, по привычке он начал продумывать пути решения оной проблемы. Но логической цепочки в его голове не было.

- Если попробовать поступить в следующем году, то на это не хватит ресурсов. Уезжать назад означает показать свою полную беспомощность, и, как следствие, уничтожать шансы на помощь. Попробовать надавить на жалость также не получится. Этот мир не терпит слабых. Это жестокий Хаос, в котором выживают лишь сильнейшие. Вот Порядок другое дело, но вряд ли я найду его. Попробовать доказать свой талант не удастся изза конкуренции. Вариантов у меня нет, - вот какое горькое заключение вынес для себя Петр. Впрочем проигрывать он не привык и вынес здравое решение, а именно попробовать заработать себе на жизнь и поступить в следующем году. Но мысль о Хаосе и Порядке долго не давала ему покоя…

Пишет Хаос Мира Зеркал. 25.08.09

Никта, Анастасиус Никту бесила даже мысль о том, что придется заехать на постоялый двор за Сильвией и отражениями. Теперь каждая секунда была на вес золота. Необходимо было как можно скорее оказаться в столице и предупредить своих об опасности.

Ярость её не знала границ, когда, добравшись до полуразрушенного трактира, они с Анастасиусом не обнаружили там никого.

- Ладно. Хорошо. Одной проблемой меньше. Не будет нас задерживать, - успокоившись после того, как разнесла в прах одну из не разрушенных ещё временем построек, заключила Никта.

И они снова двинулись в путь.

Бешеная скачка. Наперегонки с мраком.

Они были уже в сотне метров от главных ворот Эйзоптроса, когда горячка гонки и последствия ордэрских пыток дали все-таки себя знать. Анастасиус вылетел из седла на полной скорости.

Дальше была темнота.

Никта бросилась ему на помощь. С первого взгляда было ясно, что последствия падения - катастрофичны. На голове была большая рана, кровь из которой заливала Анастасиусу глаза. Открытый перелом ключицы, рваная рана на плече, открытый перелом левой голени. Несмотря на явно тяжелые травмы, Анастасиус был в сознании. Но он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а голова была неестественно наклонена в сторону.

- Потерпи, - Никта впервые в жизни испугалась, до боли. И боль эта отразилась в глазах Анастасиуса, - только не шевелись, пожалуйста. Не шевелись.

Впервые за всю свою короткую, но крайне насыщенную хладнокровными убийствами, жестокими ранениями, бесчеловечными пытками жизнь Никта запаниковала. Она не могла сообразить, что необходимо делать в такой ситуации, и если бы не стражники, которые увидели происшествие со смотровой башни, то сложно было бы предсказать, чем все это закончится.

Анастасиуса аккуратно перенесли в один прием на широкий жесткий щит пятеро стражников. Также осторожно его довезли до больницы.

Никта договорилась с врачом из приемного отделения о том, чтобы Анастасиус получил лучшую медицинскую помощь, которую только может предложить центральная столичная больница, и исчезла.

Через две недели она появилась.

- Как у него дела?

- С переломом ключицы и голени мы справились, - хирург отвел взгляд буквально на несколько мгновений. Никта непроизвольно задержала дыхание, - но у него серьезный перелом позвоночника. Я не уверен, что он когда-нибудь сможет ходить. Кроме того, у него очень сильные боли… Сожалею…

- С ним все будет хорошо, - глядя врачу прямо в глаза, процедила ледяным тоном Никта, - слышите?

Врач кивнул:

- Мы сможем выписать Вашего мужа через несколько недель. И помочь с уходом в первое время. Простите за нескромный вопрос, но вы работаете или у вас есть какие-нибудь сбережения?

- Работаю, - Никта посмотрела украдкой в сторону кровати, на которой лежал Анастасиус.

- Тогда, может лучше будет, если Вы оставите его в специализированном пансионате пока? – осторожно предложил врач и добавил торопливо, заметив на себе полный жгучей ненависти взгляд девушки, - Ему требуется постоянный уход и внимание. А если вы работаете…

Никта сжала плотно губы. Признавать то, что врач прав, ей не хотелось, но Цех сейчас требовал от неё не меньшего внимания, чем Анастасиус. Десятки людей оказались под ударом из-за её безрассудной поспешности.

Нужно было принять решение. Она обернулась на шум.

В дверях стояла её ВЕРНОСТЬ, которая держала за руку УВЕРЕННОСТЬ Анастасиуса.

Анастасиус

МЕЛАНХОЛИЯ меняется на УВЕРЕННОСТЬ

Никта

НЕВЕРИЕ меняется на ВЕРНОСТЬ

Алина

На четвертом этаже она бывала лишь раз за все время трудоустройств-увольнений. Но теперь ей необходимо было сделать все, чтобы стать распорядителем именно этой зоны. Кадровик возражать не стал, потому что так же как хозяин заведения сумел прийти к правильному умозаключению по поводу того, что просто так с улицы в Гаудеамус несколько раз подряд на работу не берут.

Существовала опасность, что местная обслуга предупредит своих добрых знакомых среди посетителей о том, что при Алине определенные темы обсуждать не стоит. И это была серьезная проблема. Потому что первым в списке, присланном тогда ей «неизвестным», шли её родители.

Второй серьезной проблемой стало новое отражение – ОТКРОВЕННОСТЬ.

Сильвия

В последний раз она была здесь с Кристобалем. Перед отъездом в Эстрель. Опера преобразилась. Обновленная обивка приглушенного богатого зеленого словно чуть подернутого инеем бархата, темно-зеленый занавес, роскошные ковровые дорожки, невообразимое количество зеркал вдоль центральной лестницы. От всего этого великолепия у Сильвии закружилась голова, тем более, что подниматься ей предстояло на третий ярус. Видимо, маминой знакомой денег на билет в партер или ложу не хватило, пришлось довольствоваться билетом без места на самой верхотуре. Может потому и решила она не ходить от греха подальше.

Первый акт прошел в борьбе за свое право увидеть сцену хотя бы краем глаза. Грубые студенты толкали девушку в богатом вечернем платье с особой злостью. И извинялись за свое поведение с ещё большей злостью.

В перерыве к ней подошел один из служителей оперы в черном с серебряным шитьем камзоле и напудренном парике. Он церемонно поклонился девушке и медленно, высокомерно растягивая гласные, произнес:

- Мадам Рейес, Вас приглашают пройти в центральную ложу.

В воздухе повисла мертвая тишина. Все вокруг уставились на Сильвию в ужасе и ошеломлении. Ни один человек никогда не удостаивался приглашения в ложу Хозяина Мира.

Сильвия проследовала за служителем. Он открыл перед ней черные, отполированные до зеркального блеска двери. Обычно закрытые наглухо черные портьеры были теперь подвязаны серебряными шнурами. Для Сильвии было приготовлено удобное кресло, рядом стоял изящный круглый столик. На нем – изящный фарфоровый кофейник, почти прозрачного фарфора белая же чашка с блюдцем и серебряной ложечкой, на ручке которой красовался вензель ЛХ, небольшая серебряная тарелочка с пирожными, конфеты в бархатной синей коробочке. Здесь же лежала программка, изящный бинокль в перламутровом корпусе и не менее изящный веер.

- Если Вам что-то потребуется, просто произнесите это негромко, - пятясь к выходу и не переставая кланяться раболепно, сказал служитель.

СТОЙКОСТЬ меняется на НЕДОВОЛЬСТВО

Эретри

Если Аквилон был белым городом, Эйзоптрос – серебряно-серым, Кориотта – синим, то Канида – столица Дакии запросто могла бы носить титул города золотого.

Это был самый светлый и яркий город из всех, что Эретри видела в своей жизни. Расположенный на склонах гор, замкнутых в кольцо, он напоминал чашу, наполненную солнечным сладким искристым нектаром. В какой-то момент Эретри поймала себя на мысли, что даки провернули самую большую мистификацию прямо под носом у Лорда Хаоса – скрыв от его завистливого взгляда счастливую, богатую, благополучную страну в самом сердце его мира.

Одежда людей на улицах значительно отличалась от тех вульгарных безвкусных нарядов, в которых даки обычно щеголяли в Эйзоптросе. Если бы нужно было описать её, хорошо бы подошло словосочетание – «благородная простота».

Те искры, что Эретри заметила задолго до того, как они пересекли границу города, оказались отполированными до блеска тонкими в форме ромба пластинками золота, которыми горожане украшали края крыши собственных домов. Эти же подвески создавали при малейшем дуновении ветерка мелодичный прозрачный звон.

Дом клана Валиреску располагался высоко на горе, прямо напротив ущелья, служившего единственным коридором, по которому можно было попасть в город.

Лука помог ей спуститься с облучка кареты. После того, как её вырвало от жестокой тряски при перевозке, даки позволили ей ехать рядом с кучером.

- Голову не поднимай, ни с кем не разговаривай, делай все, что скажут, поняла? – поучал её князь, пока они шли через внутренний двор к главному входу.

Эретри кивнула в знак согласия.

В просторном, светлом и теплом холле Валиреску отдал приказ одному из слуг, кивнув в сторону рабыни.

Слуга подошел к ней, не говоря ни слова, взял за руку повыше локтя и потянул в сторону одного из коридоров. Путешествие их продолжалось недолго. Эретри достаточно вежливо втолкнули в комнату на первом этаже с видом на хозяйственные постройки и оставили в одиночестве на какое-то время.

ХУЛИГАНСТВО меняется на РЕШИМОСТЬ

Ксанф

БУНТАРСТВО меняется на ОТСТРАНЕННОСТЬ

Петр

Хотя вполне вероятно, что покоя ему не давало ощущение замерзания в нижней части туловища и ногах. Петр с тревогой отметил про себя, что коленки и икры, выглядывающие из-под рубахи, неблагородно посинели и покрылись мурашками.

Видимо, кто-то из сердобольных граждан не поленился добраться до больницы и рассказать дежурному врачу по психическому отделению, что по столице бродит с философским выражением лица бесштанный парнишка, сопровождаемый Раздором и Справедливостью. Потому что вскоре его нагнала карета скорой помощи. Добрые санитары уговорили Петра проехать вместе с ними в больницу, обещали накормить и обогреть. Ночь Петр встретил в палате психического отделения, а когда проснулся, рядом с ним, на кровати сидело его новое отражение – АДЕКВАТНОСТЬ

Монтень

ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ меняется на ВЕСЕЛОСТЬ

Пишет Нида. 08.09.09

В дверь кабинета постучали.

- Не сейчас, - она уже не вопила, не кричала, а рычала, - оставьте меня в покое хотя бы на несколько минут!

Когда Никта была маленькой, строительные работы в Стеллиаде уже не велись. Но леса на стенах внешнего кольца, аккуратно сложенный в пирамиды кирпич, песок, ящики со строительным инструментом никто не осмелился убрать с глаз долой. И для тех, кто знал историю семьи Эрклиг, они были ещё одним немым свидетельством того, что дом остался без хозяина.

Все её детство прошло в играх на этой заброшенной стройке. За исключением тех дней, когда её наказывали и не разрешали покидать дом. В итоге, конечно, Никте разрешали покинуть фамильное гнездо, просто для того, чтобы уменьшить ущерб от её «ой, нечаянно» или «ну надо же! Не знала что оно такое хрупкое. И дорогое? Неловко-то как получилось».

Когда грунт успел просесть под горой песка? И почему никто не остановил юную герцогиню и её закадычного друга, сына кухарки, в тот день?

И вот теперь снова.

Как тогда.

Её затягивало в песчаную ловушку. А любое движение только ускоряло процесс и усиливало давление.

Дела по Цеху не давали ей возможности остановиться ни на минуту. Стоило ей только расправиться с горой бюрократической работы и подумать о том, что ещё чуть-чуть – и она сумеет выкроить время, чтобы навестить Таса, как её захлестывала очередная волна бумажной волокиты.

- Прогноз крайне неблагоприятный. Он останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь.

- И насколько точен этот прогноз, доктор?

- Всегда остается возможность того, что свершится чудо, - пожал плечами врач.

- Чудо… - понимающе кивнула она, - удивительно, что у нас в столице вообще больница есть. Если всегда можно попросить о чуде.

- А разве это плохо? – врач нахмурился неодобрительно.

Ничего не нельзя сделать.

Грудь сдавила с равнодушной беспощадностью холодная тяжесть. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Безнадежность.

Осыпающиеся края песчаной ловушки. Бесконечные «пустые» варианты. Тупик.

Тягуче долгое падение в бездну. Хаос.

Отчаяние.

Нельзя кричать. Ведь они с Томом нарушили уйму домашних правил. И ни в коем случае нельзя попросить о помощи.

Бессилие.

Никта подняла взгляд от бумаг и встретилась со взглядом собственного отражения в зеркале.

И страх.

Что она вновь почувствует то самое предсмертное блаженство, которое заставит не только прекратить бороться за жизнь, но и принять с радостью убивающую её силу зыбучего песка.

В последнее время она все чаще ловила себя на мысли, от которой у неё, как тогда, холодели кончики пальцев, и замирало опасно сердце: а вдруг это не работа удерживает её вдалеке от Таса? Вдруг она сама не хочет видеть его, прикованным навсегда к постели? Вдруг сама создает себе бесконечные задачи, требующие её непременного участия? Тогда, чтобы спасти её, своей жизнью пожертвовал Джонас, один из слуг, который по чистой случайности оказался тогда неподалеку. Кем придется пожертвовать теперь?

Сможет ли она пожертвовать чем-нибудь?

Захочет ли?

Пишет Петр. 08.09.09 Проснувшись в палате, Петр почувствовал себя другим человеком. Ярость и смятение пропали вместе с усталостью. Теплая одежда, тарелка вкусных щей рядом на столе и уютная ухоженная палата были приятными ощущениями. О недавнем помешательстве Петр предпочитал не вспоминать. Напротив, после крепкого перекуса мысли выстроились вполне стройно и логично в обычную для Петра структуру. Лениво потягиваясь, не думая ни о чем плохом, он рассеяно читал старые журналы, подаренные сердобольными врачами. Думать особенно не хотелось. Да и о чем, о недавнем провале? Нет, у Петра не было на это желания. К тому же его отражения положили в соседней палате. Одежду ему сменили. Что оставалось от того инцидента. Лишь его воспоминания, срочно отправленные в топку памяти. Странно, недавние амбиции в нем не уснули, но приняли какую-то другую форму. Не форму «дайте мне все сразу», а форму «добьюсь я сам всего». Петр уже переговорил с врачами, и те согласились раздобыть для него старые учебники. Выпускать его они категорически отказывались, но позволяли многое. В глубине души Петр догадывался, что за ненормального его считают все врачи и пациенты, но надеялся в будущем с этой проблемой справиться. А пока спокойная тихая жизнь, странное спокойствие в голове и какое-то иррациональное равновесие, которого раньше Петру не хватало. Адекватность, новое отражение выглядело нормально и вело себя спокойно, лежало в той же палате, что и другие. Петр не заметил конца дня, и, почистив зубы перед зеркалом, предварительно долго себя разглядывая, свалился в беспробудный сон.

Пишет Монтень.08.09.09

В комнате, если ее так можно назвать, висело одно зеркало. Прямо на двери висело, немного криво, видно из-за того, что эта дверь часто открывалась, а зеркало закреплено плохо. Одному Лорду известно, как оно еще не слетело. Я в нем видел себя. Одним утром вошел Пики. С моим хозяином они договорились меня выпустить, Пики был с ключами.

- Мы решили тебя выпустить, - грубым голосом сказал Пики.

- Он тебе сказал же выпустить, так выпускай, - сказал я.

Пики подошел ко мне и нагнулся к кандалам. Когда мои руки ноги были свободны, и Пики хотел подниматься, я обхватил рукой шею, второй скрепил первую. Через несколько секунд Пики оказался на коленях. Этим он только усложнил себе положение, и уже через некоторое время потерял сознание. Он скоро должен прийти в себя. Теперь мне нужно было действовать быстро. Я не знал, сколько наверху людей и справлюсь ли с ними. Поэтому как можно тише отломал кусок не прибитой доски от двери. Так же тихо поднявшись наверх, я увидел моего хозяина. К счастью он был один и сидел спиной ко мне, за столом. Я ударил его палкой. Мой хозяин упал на спину.

- Что ты творишь, опомнись!!! – крикнул он, - У меня твои документы, и я знаю, что ты натворил.

- Считай, что я беру свой долг, где документы? - сказал я

- Документы, а ты не оборзел! – приподнимаясь, прорычал он.

Впервые секунды я побоялся бить, но когда посмотрел на свои синяки и ссадины которые были получены по его приказам, а следовательно им, вложил в удар всю злость. Он успел закрыться руками, но вряд ли это помогло.

- В столе они, - крикнул он.

И действительно документы оказались в столе. Я взял их.

- Все, документы ты получил, уходи, - уже более спокойно сказал он, - но запомни, поплатишься.

- Время покажет, а пока, я заработал больше чет только документы – ответил я.

Мне удалось взять у него лишь несколько аргентов. «Лучше чем ничего», - подумал я.

Когда вышел на улицу, сторонясь людей, я ушел подальше от заброшенного зоопарка.

Пишет Сильвия. 08.09.09

В ложе сидеть было намного удобнее, что на самом верхнем ярусе, и Сильвия это по достоинству оценила. Как оценила и то, что хозяин ложи оставил ее досмотреть оперу в гордом одиночестве. Никто так и не зашел к ней, чему она была очень рада. В ложе было много зеркал, и Сильвия часто ненароком видела в них свое отражение. Она была рада оказанной ей чести со стороны Лорда, и в то же время боялась такого снисхождения к себе – простой рабыни. У нее больше ничего не осталось в жизни ценного, кроме родителей, поэтому если Лорд предоставил ей работу, помог родителям, а теперь пригласил в собственную ложу, то это нужно принять. Хотя бы из любви к родителям или из жалости к себе. Сильвии действительно стало немного спокойнее. Когда опустился занавес, она вышла из ложи вместе со своим новым отражением и тут же почувствовала на себе пристальные взгляды. Рука с клеймом инстинктивно сжалась в кулак – чтобы никто не увидел его, хотя и так было понятно, кто она такая. Слиться с толпой уже не получилось, и Сильвия, опустив голову как можно ниже, стала пробираться к гардеробу. Там же, как назло, уже собралось много народу. Отстояв свою очередь, Сильвия вместе с отражением поспешила покинуть театр и скрыться в темноте узеньких улиц. Как только свет и шум, доносившиеся от театра, стихли, Сильвия сбавила шаг и отдышалась. Она шла по одной из маленьких центральных улиц, где в это время никто не ходит, и даже экипажи проезжают крайне редко. Стояла такая тишина, что Сильвия волей-неволей опять стала листать свою жизнь, страничку за страничкой, начиная с того момента, когда она познакомилась с Кристобалем. Но невнятный шепот отражения, которое к несказанному удивлению Сильвии, говорило само с собой, заставил ее вернуться в реальность. Она попыталась задуматься над содержанием оперы, вспомнить лучшие моменты, но ничего не получалось. В этот самый момент она услышала приближающиеся шаги и приглушенные голоса. Звуки становились все отчетливее, и вот из-за поворота показалась группа из четырех человек: это были молодые люди, одетые в смокинги – сразу видно, что они откуда-то возвращались. Сильвии показалось, что она совсем недавно слышала голос одного из них, возможно даже, что сегодня в опере. Отражение взволнованно нашептало:

- Ой, чувствую, не к добру это дело. Может, повернем обратно?

- Уже поздно. Если что случится – значит, так тому и быть. Я тебя не держу, можешь бежать.

Но отражение осталось. Тем временем молодые люди их окружили, у кого-то появился маленький факел, в мерцающем свете которого трудно было разглядеть лица.

- Вы только посмотрите, - начал самый высокий из них, - это ведь та самая, что в ложе Лорда сидела. Парни! Не зря вы уговорили меня идти именно здесь. Вот это удача!

Все остальные дружно засмеялись в ответ. Видимо, предчувствуя нехорошее, отражение тут вмешалось в разговор:

- Она раба Лорда! Только посмейте ее тронуть, и Он вас живыми не оставит! Сильвия, покажи печать.

- Ишь, какая смелая! Мы и так уже поняли, кто она такая. Тем хуже для нее. – В голосе главаря не было и тени насмешки. Более того, тон его голоса звучал слишком уверенно и даже торжествующе.

- Первый удар для Лорда – по его же собственности.

- Одумайтесь! – Сильвия уже не могла молчать. – Если вы меня пальцем тронете, Лорд вам этого так просто не оставит. Он вас из-под земли достанет!

- Подумаешь, напугала, - казалось, мрачная перспектива ничуть не испугала главаря и всю его банду. – Да кто он такой, что все так его боятся? Ты его хоть раз видела? Нет? Так что ж ты так раболепно защищаешь неизвестно кого?

- Что это за бред? Да вас за такие слова….

Ей так и не дали договорить. Компания молодых людей накинулась на Сильвию и отражение и мигом связала их. Перетащив пленников в кусты подальше от дороги, они притихли, видимо, кого-то ожидая…

Пишет Анастасиус.08.09.09

Кто-то склонился над ним с лезвием для бритья. Издевательски блеснуло на солнце зеркальце. Оно как будто говорило – посмотри, чем ты стал. Ты даже не в состоянии отвернуться, чтобы не смотреть на себя.

Анастасиус с досадой закрыл глаза.

Зачем сиделка принесла зеркало, зачем занесла его над лицом? Она вскоре ушла. Выполнила свои обязанности и ушла. Ни слова ему не сказав.

А ведь его мозгу нужно тренироваться, ему нужна пища. Нужно слушать, думать, разговаривать, даже просто морганием глаз. Один раз моргнул – да. Два раза – нет.

Тас лежал в одиночной палате, смотря в потолок. Чем же ещё заниматься, когда ты лишён самого привычного – движения? Потолок был белый. Десятки оттенков белого. Раньше бы он не заметил.

Временами было страшно. Неужели придётся весь остаток своей жалкой жизни пролежать неподвижным мертвецом, моргающим глазами как рыба? Он был так беспомощен, что и убить себя сам не мог.

Даже быть манекеном интереснее. Они тоже не двигаются, но хотя бы стоят в блестящих витринах и разглядывают прохожих. А здесь – одни стены и потолок. А потом они сливаются и вовсе кажется, что это одна большая белая материя, и пространство уходит в никуда. Как будто лежишь в облаке.

Временами было невыносимо легко. Никуда не спешить, ничего не быть должным. И можно было думать бесконечно, вспоминать каждую секунду из прошлого. Казалось, ещё чуть-чуть и можно было бы вспомнить себя в утробе матери или появляющимся на свет. Вспомнить свой первый крик или усталое лицо матери. Хотя это уже воображение развлекало его. Матери не мог он помнить, она умерла при родах.

Временами было тоскливо. Даже Уверенность забыла про него. Наверное, весь день шагала размашисто по расчищенным дорожкам в парке во внутреннем дворике.

Что же будет потом? Пока что всё происходящее казалось ему игрой на терпение, ещё сохранялась в голове иллюзия, что он может подчинить себе тело - сжать пальцы или согнуть ногу. Просто пока что нет в том необходимости.

Но что же будет, когда игра эта надоест, и он поймёт, что игра – совсем не игра, а жуткая реальность? Что он действительно не мог ничего сделать?

Что же будет, когда надоест думать? Вдруг мысли иссякнут? О чём же ему думать на следующей неделе, к примеру? Он ведь скоро потеряет счёт месяцам, не то, что дням. Ему неоткуда черпать мысли.

Да и думать уже становилось больно. Мысли о Никте он старался отгонять.

Раньше, когда Анастасиус работал в больнице, ему в глубине души было невыносимо смотреть на инвалидов. Разве мог он тогда представить себя на их месте? Они были так жалки на вид. Он наблюдал, как в первые дни к ним приходила вся родня. И наблюдал, как со временем, конечно, не сразу, у большинства семей угасало желание навещать больных. Пациенты делали вид, что так и надо. Они не хотели быть обузой, не хотели слушать робкое «всё будет хорошо», не хотели остаться в памяти любимых людей беспомощными, ослабленными болезнью. Анастасиус видел, как здоровые люди забывали про больных. И надеялся, что Никта не придёт к нему. Потому что если она начнёт ходить к нему, а потом станет делать это всё реже и реже, ему будет только хуже. Пусть не приходит вообще. Если придёт – он даже моргать в ответ не будет, пусть она думает, что мозг его так же бесполезен, как и его тело. Она поймёт это и забудет про него.

Пишет Ксанф. 08.09.09

Последнее время Ксанф все чаще стал появляться в городе. Смотритель явно не одобрял таких прогулок, но пока молчал. У своих старых знакомых из больницы, Ксанф без труда узнал адрес довольно известного в Эйзоптросе хирурга, и решил отправиться к нему в тот же вечер.

Двухэтажный дом располагался недалеко от бульвара да Винчи, дверь открыла прислуга: юношу сразу проводили в зеркальную гостевую и попросили подождать хозяина несколько минут.

Часы пробили восемь, и Ксанфу уже надоело рассматривать свое отражение, когда в комнату зашел господин Эрг. Увидев посетителя, он слегка побледнел:

-Вы?

- Здравствуйте! Я рад, что вы меня помните, дела в том+да Вы и сами, наверное, уже поняли, зачем я пришел, - молодой человек обезоруживающе улыбнулся.

- Нет, не понимаю. Что Вы здесь делаете? Зачем Вы пришли? Ксанф и без того слегка опешивший от размеров дома и внутренне отделки, ощущал себя совершенно неудобно, а под взглядом хозяина появилось чувство вины за свой приход.

- Те вещи, которые Вы забрали у меня.

- И что же?

- Они ведь не Ваши.

Толстая бровь хирурга изогнулась и поползла вверх.

- Неужели?

Юноша смешался.

- Ну да. Вы же их видели? Это вещи одной дамы, она пришла сразу после Вас. Она тоже назвала инициалы. Понимаете, это точно ее вещи, она даже описала вора, который их украл.

- Вора? Их украли?

- Да, бедную девушку избил один негодяй и забрал самые ценные вещи. Дело в том, что зеркало и перстень Алиса получила...

-Алиса?

-Да. Так зовут девушку. Этот мерзавец забрал...

- И она запомнила вора?

- Разумеется. -И рассказала Вам?

Ксанф кивнул, хотя ничего не понимал из настойчивых вопросов врача.

-Ну что ж, тем хуже для нее. Посоветуйте ей никогда больше не вспоминать этого господина и тем более не болтать о нем каждому встречному.

- Что Вы хотите сказать?

-Только лишь то, что Вы слышали. Вещи мои. Я их видел. Теперь они в надежном месте, буду беречь их как зеницу ока.

За спиной у Ксанфа едва слышно скрипнула дверь.

- Ужин уже накрыли. Здравствуйте. - В комнату зашла средних лет женщина в пепельно-розовом платье, высокий воротник чуть закрывал подбородок, но цвет кожи на щеке казался бледнее платья.

- Да, Элла. Спасибо. Молодой человек уже уходит.

- Ты не пригласишь его к столу? У нас сегодня восхитительное рагу, - госпожа Эрг улыбнулась.

- К сожалению, доктор Ксанф торопится.

- Ну что ж, очень жаль. Но в следующий раз непременно ждем Вас к обеду.

Выразительно молчание указывало, что разговор окончен.

Юноша вышел на улицу и, увидев невдалеке скамейку, перебежал на другую сторону. "И что теперь делать?"

- Да, ничего не поделаешь тут, старик. - Ксанф и не заметил, что говорит вслух. Рядом сидел паренек в серых штанах и в большой широкополой шляпе.

- Простите?

- Да я про врача этого. Все у таких, как он, слишком сложно. И ведь все есть, а не счастлив даже.

- С чего Вы взяли?

- А чего ему радоваться-то? Дочка его сбежала с каким-то оборвышем, жена до сих пор оправиться не может, болеет все время. Она ж голубых кровей, чуть что - сразу в обморок. А денег - пруд пруди. Только вот кому они нужны-то? Вы на работу устроиться хотели? И меня вот не взяли. Странные они, да и только. Таких, как мы с тобой, презирают.

-Вы устраивались на работу?

- А ты нет, что ли?

- Да...В смысле - нет.Я просто хотел забрать некоторые вещи.

- Ох, ты это серьезно? Или разыгрываешь меня?- он хлопнул рукой по коленке, - Да точно! - и паренек, откинувшись на спинку, захохотал.- Хочешь сказать, что этот богач тебе должен? Ну ты и шутник! Да я понял, ты, верно,хотел быть воспитателем его сына?

-У него есть сын?

-Ну да. Не знал? Собственно теперь только он у них и остался. Берегут его, чуть ли не пылинки сдувают. Учителя все к нему на дом ездят. Одного - никуда не пускают. А что с этого вырастет? Ничего ж хорошего.

- Мда. Пожалуй.

Патлатый еще некоторое время рассуждал на тему правильного и неправильного воспитания, но Ксанф его уже не слушал. Вернуть драгоценные вещи оказалось не так-то просто. Хирург сказал, что они его, но действительно ли это так? Доктор решил еще раз встретиться с Алисой и поговорить подробнее об украденных вещах.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 22.09.09

Ксанф

БЕССИЛИЕ меняется на ЛЕСТЬ

Никта

БЕЗРАЗЛИЧИЕ меняется на ОТКРЫТОСТЬ

Петр

БЕССТЫДСТВО

Монтень

БЛАГОРОДСТВО меняется на РАДОСТЬ

Сильвия

НЕТЕРПЕНИЕ меняется на ДОВЕРИЕ

Анастасиус

УНЫНИЕ меняется на ВСЕЗНАЙСТВО

Пишет Эретри. 06.10.09

Комната парила в свете города. Словно изнутри наливаясь красками утра, она казалась спелым яблоком, уже готовым сорваться с каменной ветки и разбиться, разлиться по улицам ослепительной рекой золота. Эретри не сразу различила очертания предметов: фигуры и тени стирались перед глазами, подобно наваждению.

Странная, очень странная, должно быть, в Каниде жизнь. Здесь, в отличие от Эйзоптроса, окружавшего зеркальным блеском, нужно привыкать к сиянию, идущему словно бы от тебя самого. Это всё теплое золото хитрит и играет, горящими искрами отражаясь в зрачках. Крадется будто бы к самой душе, - а на деле только скользит над ней, дрожа фантомно. Безобразно, изящно обманывает золото, отражаясь в человеке, в его помыслах и мечтах, в прозе слова и песне молчаливого взгляда. И люди собирают, накапливают в себе это лживое тепло, себя заглушая. Становятся светильниками - красивыми, яркими. А раньше были слабыми, тихими, бледными светлячками, простым и наивным огнем. И пусть не могли осветить в одиночку целую бальную залу, но зато как приятно они сверкали в темном окне родного дома, вдали от всех солнц и ослепительных осколков... И как быстро забыли об этом. Канида переплавляла людей в золотые слитки, не считаясь с их прошлым, заново чеканя будущее. Ты жил в Дакии - ты обязан был сиять. Любым словом, в любом костюме, на любом поприще. В стенах каждого дома, в какой угодно компании. А фальшиво или нет - не так уж важно, всегда можно разобраться позже. Когда ты потускнеешь и значительно сбавишь в цене...

Занавески закрывали окна, медовой рябью разливалась ткань над обшарпанным подоконником. Эретри не видела, но предчувствовала темную дрожь решетки за этим спокойным сиянием. То было невыразимо прекрасное чувство. Чувство, какое только и может подарить картина, таящая слабый и едва уловимый порядок за хаосом золотых мазков. Эр вздохнула, зажмурившись. Красота. Четкость линий, задавая ритм нежным оранжевым всплескам, необъяснимым образом умиротворяла, растворяла в матовой спокойной ряби. В сладкой дымке убаюкивала тревогу. Будь решетка открытой - дикий, тревожный стук громкой и слишком явной неволи свел бы с ума. А так - ничего особенного. Всего лишь яркое вступление, вкрадчивый шепот знакомой и мягкой мелодии.Уже выученной наизусть.

Словом, совсем не страшной показалась Эретри её новая временная "тюрьма". Разве что занавески и мебель казались чересчур яркими на фоне выцветших, почти белых стен, рядом с которыми любой предмет словно становился огромным и оглушающе заметным. Скорее всего, в комнате попросту хранили всевозможный хлам, уже ненужный ни хозяевам, ни прислуге. Эретри насчитала шесть стульев, четыре табурета, три небольших стола... У одной из стен даже стояла длинная деревянная скамья из тех, что бывают в деревнях. Также присутствовали "останки" шкафов и сервантов всех мастей и разной степени убитости. Всё вышеперечисленное было расставлено, а вернее сказать, свалено как попало, куда попало - и самым небрежным образом. Кроме того, повсюду виднелись обломки какой-то другой мебели, стружки, содранная обивка, прочий мусор... Это значительно затрудняло передвижение и, разумеется, вовсе не превносило уюта. Ходить приходилось чуть ли не на цыпочках, ежесекундно рискуя либо повалить что-либо на себя, либо самому повалиться на что-либо. Неряшливая, в общем, но не безыинтересная обстановка. Будь комната морем, можно было бы сказать, что здесь произошло кораблекрушение. Всё же медовый солнечный свет одевал в радужные тона даже такую картину.

Гораздо более странно в сравнении со всем беспорядком смотрелся стоящий в дальнем углу покосившийся пюпитр с пожелтевшей бумагой. Не без труда добравшись до него, Эр коснулась уголка страницы бережно, точно то было крыло бабочки. Краем глаза она заметила рядом с собой чье-то движение и едва не отшатнулась в испуге. Но оказалось, что она всего лишь отразилась в маленьком металлическом зеркальце, намертво припаянном к левому углу подставки. Деталь нелепая: кому, а тем паче в Дакии, могло понадобиться зеркало во время исполнения чего бы то ни было?.. Вздохнув, Эретри вновь опустила на бумагу взгляд. Интересно. Чуть смазанные линии стана, начерченные от руки, ещё хранили тепло карандашного оттенка. Ноты нещадно были испорчены: то тут, то там красовались чернильные резкие кляксы, жестоко разбегались темно-синие разводы. Полистав, девушка нашла на одной из страниц бурый отпечаток чей-то ладони, маленькой, почти детской. Бессознательно Эр скользнула взглядом по своей руке, точно примеряя. Но прижать ладонь к бумаге и сравнить, не решилась почему-то, хотя знала, что бояться бесмысленно.

Резкий шорох позади заставил её, вздрогнув, обернуться. Надменно сжав губы, сложив на груди руки, отражение пустыми, невидящими глазами оглядывало комнату так, словно то было поле битвы или шахматная доска, ожидавшая бесстрашного шага. "Человек" не был молод, острые черты его лица смягчало медленное движение век: он точно не спешил моргать и в то же время ценил каждый драгоценный миг этого акта. Худой и нервный, он, тем не менее, казался намертво вросшим в пол, настолько крепко стояли его ноги.

Не сразу заметил Эретри, а заметив, немедленно, будто в насмешку, отвел взгляд на пюпитр.

- Люди запирают музыку в нотах, - быстро и скрипуче отчеканил сквозь зубы, - даки пошли ещё дальше: запирают ноты в рабских комнатках. Вот это я понимаю - унижение...

- Меня не унижает, - пожала плечами Эретри, отходя от пюпитра неохотно.

Руки её дрожали, - И она вовсе не такая уж рабская. В ней просто не живет никто.

- Ох ты, да это почти одно и то же! - не меняя позы, процедило отражение, по-прежнему уставившись на ноты. - Сейчас-то тут точно никого нет. Совершенно. Одни названия. Я. И ещё - ты.

Эр ничего не ответила, только дотронулась до кармана платья, проверила, на месте ли подарок Безымянного.

Как-то необычно вело себя это отражение, словно обижено было на хозяйку, заранее обижено, всё пыталось уколоть побольнее. Отвернувшись, Эретри попыталась представить себе его титульный талант, очертить "характер" более-менее четкой линией. Всё ускользало без имени, оставалась только горечь, непонятный черный яд. Видимо, придется ждать до тех пор, пока узор его таланта не раскроется сильнее и ярче. Назвать отражение "Язвительностью" или "Злорадством" очень не хотелось, тем более, что эти "имена" совсем ему не подходили, не смотря на поведение...

Вот только оно явно не собиралось раскрываться. Стиснуло зубы, впилось пальцами в локти, как будто загоняло себя в глубь своей оболочки.

Почему? Неужели не хотело выдавать титульный талант? Глупости.

Пересилить себя нелегко и человеку, для отражения же это было бы вовсе непереносимой пыткой. Или ему нравилась такая боль? Как странно. Но ведь и Эретри было необходимо знать его, читать в нем свое, другое, противоположное чувство. Зачем, как смеет оно скрываться?.. Эретри резким движением развернула один из стульев и села лицом к отражению, не сводя с него глаз, вслушиваясь в каждый миг его дыхания.

Интересно, долго ли продержится?..

Пишет Никта. 06.10.09

Совместно с Ксанфом и Анастасиусом

Коладольский лес мало изменился с того времени, когда она была здесь в последний раз.

- День добрый, - она в знак приветствия чуть поклонилась Смотрителю, который ждал её на крыльце своего странного дома, - я могу видеть Ксанфа? Мне сказали, что он в последнее время здесь обитает.

- Жди, если хочешь. Появляется иногда, - хмыкнул неопределенно Смотритель.

Никта расположилась недалеко от дома.

Днем Коладольский лес выглядел не таким зловещим, как вечером. В железных стволах отражались кроваво-красно и Никта, и дом Смотрителя, и солнце. Никта сорвала травинку и зажала её в уголке губ: ржавый соленый вкус крови ей нравился. Она села на траву, прислонившись спиной к «дереву». Низкое заунывное гудение металла успокаивало нервы. Но мысли её то и дело возвращались к плачевному состоянию Таса.

К счастью, Ксанф не заставил себя ждать.

- Привет, - она поднялась ему навстречу.

Ксанф сразу же узнал девушку:

- Здравствуйте, - он чуть улыбнулся. - Меньше всего ожидал увидеть здесь Вас.

- Мои соболезнования. По поводу Алдары, - Никта отвела взгляд в сторону. Она не испытывала смущения или неловкости. Просто ей казалось, что обычно люди отводят взгляд, когда выражают кому-то соболезнования.

Юноша кивнул.

- Но Вы же не за этим пришли, верно? Так что - хотите разместить пыточную ЦРУ в Лесу?

- Очень смешно, - скривилась Никта.

- А, по-моему, подходящее место, - прищурившись, он с минуту смотрел на дом лесника, потом перевел взгляд на девушку. - Зачем я Вам понадобился?

- Мне нужна помощь, - Никта без стеснения рассматривала своего собеседника теперь.

Он изменился с последней их встречи: стал сдержаннее. Движения его были уверенными и неторопливыми. Видимо, он сам не заметил, что приобрел привычку стоять, достаточно широко расставив ноги, будто боялся, что земля уйдет из-под ног. Образ настоящего морского волка в отставке дополняла многодневная щетина на щеках. Черты лица его стали резче, острее, но по-прежнему остался мягкий насмешивый взгляд, который Никта помнила еще с бала.

- Ну и чем же я могу Вам помочь в своем нынешнем положении? Разве что могу ходить с лопатой на допросы. Для устрашения.

Никта неодобрительно покачала головой.

- С Анастасиусом Артемьевым случилась беда, - со вздохом ответила она, - но, надеюсь, что помощь человека с лопатой ему благодаря Вашим профессиональным навыкам врача не понадобится.

-Что случилось? - Ксанф мгновенно посерьезнел, не осталось и следа иронии.

- Разбился сильно, - Никта легонько ударила кулаком по стволу «дерева», - врач говорит, что ничего не сделаешь, что он инвалидом теперь останется. Парализовало.

- Позвоночник?

- Да, - Никта кивнула сдержанно, - шея сломана.

- Тогда ему просто повезло, что остался жив, - сказал и осекся, вдруг сделал больно этими словами? Но лицо Никты сохраняло каменную неподвижность.

-Вы думаете, я могу Вам чем-то помочь?

- Мне больше не у кого просить помощи.

- Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Могу посоветовать хороших хирургов. Только расскажите мне все по порядку. Что конкретно сказали врачи?

- Мне не повторить всю ту абракадабру, что они мне наговорили за это время, - нахмурилась она, - я только поняла, что шансов на то, что он когда-нибудь встанет на ноги, практически нет.

Она помедлила.

- Я хотела попросить Вас сходить со мной в больницу и поговорить с его лечащим врачом, - Никта снова сделала паузу. Ей явно было сложно решиться задать этот вопрос, - только не будет ли возражать против этого Ваш Хозяин?

Ксанф чуть улыбнулся.

- Идемте.

Никта не сдвинулась с места.

-Идемте, - повторил он и показал ей чистую ладонь.

Когда он вышел из кабинета врача, она попыталась перехватить его взгляд, чтобы понять, какой ответ её ожидает. Но в глазах Ксанфа по-прежнему светилась теплым медовым светом улыбка.

- Повреждение серьезное, - было первое, что он сказал, - перелом на уровне седьмого шейного позвонка, но имеются отдельные зоны чувствительности ниже уровня повреждения. Это значит, что разрыв спинного мозга неполный, а раз так, есть хороший шанс, что все может срастись. Такие случаи были. Я считаю, что необходимо хирургическое вмешательство. У Анастасиуса есть возможность восстановиться практически на девяносто - сто процентов. Но ему необходима будет помощь. Серьезная помощь. И, я думаю, Вы понимаете - этот процесс не на пару дней.

Никта кивнула:

- Спасибо. Вы сможете провести эту операцию?

- Нет, я не хирург. Но знаю врача, который согласится провести такую операцию. Я смогу ассистировать. И целиком возьму на себя ведение больного потом, - ответил Ксанф и спросил, - Вы уверены, что можете принимать решение по такому вопросу за пациента?

- Боюсь, его жену мне в ближайшее время будет не просто найти. Родственников у него здесь нет. А мне бы хотелось быстрее начать процесс реабилитации. Тем более, что, по Вашим же словам, он не один день займет.

- Жену вам придется найти в любом случае. Терпения на то, чтобы помочь Анастасиусу выздороветь хватит только у крепко любящего человека.

- Конечно, - она отвела взгляд, - спасибо, что помогаете.

Она так и не смогла понять, был ли рад видеть её Анастасиус. Она погладила его по голове и поцеловала в щеку. Села рядом на кровать:

- Если бы все было так просто… Как там, в зазеркалье. Отдать тебе свою кровь. Всю. До последней капли, Я бы… - она замолчала, - но он не попросит у меня кровь. И не попросит жизнь. Не попросит свободу. Он предложит отказаться от тебя. Навсегда. А это хуже смерти. Она снова погладила его по голове. Достала из-за пояса серебряные карманные часы, открыла крышку.

Анастасиус поймал в ней свое отражение. - Мне пора, - она закрыла глаза на мгновение, - но я вернусь. Обязательно.

Пишет Ксанф. 06.10.09

Алиса встретила Ксанфа в садике перед домом.

- Давайте пройдемся. Хозяйка не любит, когда я привожу гостей, а я и так уже задолжала немного за комнату. Не стоит ее злить.

- Конечно, с удовольствием.

В двух кварталах оказался чудесный маленький парк с искусственным прудом и несколькими лавочками.

- У Вас проблемы с деньгами? Не обижайтесь на мой нескромный вопрос, но, может, я могу Вам помочь?

-Нет-нет!- Она отчаянно замотала головой, - У меня есть деньги, вернее, скоро будут. Мой брат помогает мне, просто сейчас он приболел, и мы не смогли увидеться.

- Так значит Вы под надежной мужской защитой - я рад. Алиса, я очень хочу помочь Вам найти Ваши вещи.

- Так Вы же уже нашли их, разве нет?

- Видите ли, мужчина, про которого я Вам рассказывал, утверждает, что все принадлежит ему, но Вы так похоже описали грабителя…

-Вы его знаете? - во взгляде ее промелькнул страх.

-Нет. Но я его видел однажды. Я уверен, что мы говорим об одном и том же человеке. - Он посмотрел ей в глаза, и увидев собственное отражение, чуть повернулся, - Алиса, расскажите, пожалуйста, подробнее все, что Вы помните о том дне, когда Вас обокрали.

Почти два часа они провели в парке, и уже темнело, когда, наконец, Ксанф после долгих заверений, что сделает все, что сможет, проводил Алису домой. Почти ничего нового о грабителе он так и не выяснил, зато много узнал о самой девушке и ее муже. Их история напоминала даже чем-то историю Ксанфа и Алдары, по крайней мере, так показалось Ксанфу.

В последующие дни доктор был занят, да и не стоило слишком часто отлучаться из Леса. Изредка он появлялся в определенных забегаловках Эйзоптроса, уже через неделю узнал, что похитителя скорее всего зовут Клюв и что он очень редко попадается. Вся остальная информация чистой воды - слухи и сплетни.

Еще через неделю юноша познакомился с вполне приличным вором, как ему показалось с самого начала. Общение с такими людьми не всегда можно назвать приятным, но тут было явное исключение - собеседник оказался сообразительным, довольно вежливым и совсем еще молодым парнишкой. Вдобавок еще и остроумным. Ксанфу он сразу понравился. Узнать что-то о Клюве было непросто, и, кроме того, что раньше он работал с товарищем, которого подставлял направо и налево, а теперь действует один, ничего толком узнать не удалось. Что с товарищем? Клюв и сдал, наверное. Не самому же садиться. Где он теперь? А больше ничего не хочешь знать? Как найти? Не волнуйтесь, он сам теперь Вас найдет. Клювом не каждый день интересуются. Давайте лучше выпьем немного.

И действительно, через два дня доктора ждали. Разговор был коротким. Вор Ксанфа помнил, потому и пришел. Про кольцо тоже помнил.

- А какая тебе разница, чье оно было?

- Мне нужно вернуть его.

- Хы! Ну давай. Хочешь, чтобы я подсказал?

-А Вы помните?

-Конечно. Богатенького хирурга, не чета тебе, - Клюв улыбался, обнажая неровные желтые зубы.

- У хирурга? Эрга? - грабитель кивнул. - Значит, это действительно его.

-А ты себе присвоить захотел?

- Я думал, что это вещи одной моей знакомой. Она очень расстроится теперь.

- Да купи ей кольцо с большим камушком, она и забудет. Им всем женщинам и надо то…

-Нет, Алисе нужно именно то кольцо.

Вор напрягся.

-Откуда ты ее знаешь?

-Кого?

-Девчонку Артура?

- Вы ее вспомнили?

-Отвечай!

- Она пришла по объявлению о найденных вещах.

- Еще и объявление дал - умник какой!

- Так Вы ее помните? Кто такой Артур?

- Мой помощник. Был. - Клюв скривился и сплюнул. - Это вещи хирурга, ты понял?

- Я уже отдал их ему.

-Уже? Ну вот и отлично. Бывай.

Ксанф ничего не успел сказать, а Клюв уже исчез в темноте.

Пишет Сильвия. 06.10.09

Через несколько секунд послышался шум, и в то же мгновение из-за угла выехала карета. Она подъехала прямо к тому месту, где прятались похитители и сама Сильвия. Ее без церемоний подхватили и закинули на сидение. Кто-то надел на глаза повязку. Больше Сильвия ничего не могла видеть, а приглушенные голоса бандитов едва были различимы. По сильному толчку Сильвия поняла, что карета тронулась и понеслась с очень большой скоростью, но где они находятся, куда едут – это осталось для нее загадкой. Время от времени она засыпала, но тут же просыпалась после того, как карета подскакивала на неровной дороге. Скоро потерялся счет времени, и Сильвия уже точно уже не могла сказать, сколько они едут: час, два часа или всю ночь. За это время можно сделать несколько кругов вокруг Эйзоптроса, но что-то подсказывало Сильвии, что они уже далеко за пределами города. «Опять я покидаю Эйзоптрос, - думала она. – И опять не по своей воле. Может быть, это кому-то нужно?» Снова перед глазами появились родители, оставленные такой беспечной и невнимательной дочерью. Вот и сходила в оперу, развеялась! Лучше бы сидела дома и все было бы нормально. Но все случилось именно так.

Ход ее рассуждений был прерван возгласом одного из похитителей:

- Вставай, красотка, приехали!

Лошадь действительно остановилась, кто-то успел снять повязку с лица и первое, что увидела Сильвия, был необычайно красивый замок, расположенный среди густого леса. Похоже было на заброшенную усадьбу, но если присмотреться, то можно было разглядеть ухоженную лужайку и аккуратно подстриженные деревья. Ее провели по аллее, но не к главному входу, а к невзрачной боковой двери с надписью «запасной выход». Первое, что увидела Сильвия – большое зеркало на стене, в котором отразилось ее отражение, а прямо напротив – что-то вроде клетки для зверей, но рассчитанной на человека. Тут ее и оставили.

Пишет Алина. 06.10.09

Однако, поднявшись на четвертый этаж, Алина не обнаружила ни одного знакомого лица. Црушник оказался прав: текучка кадров в Гаудеамусе и правда была очень большой.

Это сразу решило возникшую проблему. Новоиспеченный персонал не задавал лишних вопросов.

Знакомые студенты порадовались ее возвращению. Несколько особо подозрительных спросили, где она все-таки пропадала все это время.

- Уезжала домой. На праздник урожая.

Поверили. Потом усадили ее в свободное кресло.

Что она думает по поводу зеркал, которых становится все больше и больше?

Что их, пожалуй, действительно слишком много…

Значит, надо что-то предпринимать, чтобы их стало меньше?

Значит, да…

Пойдет она с ними заклеивать зеркала в среду в Безымянном?

Заклеивать? Но… Мммм… Надо подумать.

В это время другая группа студентов будет в Ратуше просить аудиенции у ратмана по культуре и искусству. Одному студенту не разрешили проводить выставку своих работ в Художественной галерее. К ратману пойдут специально в то время, когда остальные будут в Безымянном.

- Зачем заклеивать зеркала? – после долгой паузы.

- Акция протеста, - ответил студент пятого курса. – Заклеим газетами. Пойдешь с нами?

«Пойду, пойду, - усмехнулась Алина. – Еще ЦРУ позову с собой».

- Я подумаю, - сказала она вслух. – А если это не сойдет вам просто так?

- Многие так думают. Поэтому никто ничего не делает. Все сидят здесь за бесконечными разговорами, - с раздражением ответил третьекурсник. – Нас уже собралось довольно много. Успеем минут за сорок.

- А сколько вас?

Студент недоверчиво взглянул на нее.

- Достаточно.

Алина кивнула. В чашке кофе, стоявшей на столе, он успела увидеть свое отражение.

- Может, лучше было бы пойти сразу в ЦРУ, чем к ратману, и отвлечь сразу Цех? – усмехнулась она.

- Если бы можно было отвлечь, - улыбнулся одним уголком рта пятикурсник. – К ратману мы идем не только из-за Безымянного. В Эйзоптросской тюрьме находится наш друг. Безо всяких оснований, как он говорит. Мы пойдем еще к ратману по безопасности и юстиции.

- Ну-ну.

- Мы тоже не верим в успех. Девяносто пять процентов, что нас не пустят даже к советникам. Это для галочки. Подумай насчет Безымянного. Нам народ нужен. И еще, - добавил он. - У нас все отработано. По минутам. Так что не переживай.

- Все понятно. В понедельник я вам скажу, пойду или нет.

- Мы на тебя рассчитываем.

Теперь надо было просто забить вглубь все, чему ее учили в детстве, и завтра рассказать црушнику то, что его интересует. Он скажет, что ей надо принять в этом участие. Она пойдет и посмотрит на арест студентов. И ее ничто не заденет. Ей будет все равно, что случится с этими студентами потом.

Шаркающие шаги заставили Алину поднять голову с подушки. В дрожащем свете догорающей свечи показалась сгорбленная фигура старика. Он осторожно опустился в старое замасленное кресло и погладил свою седую бороду.

«Опять будет путаться не в свое дело», - она сжала подушку рукой. Очень хотелось запустить ее в лицо отражению.

- Бросай, бросай в старика, - сиплым голосом сказал Мудрость. – Я тебя раздражаю одним своим видом. Серо-голубые глаза отражения светились в полумраке. Бешенство вдруг прошло, и рука разжала подушку. - Что мне делать?

- Решать тебе, - протянул Мудрость. – Делай то, что ты хочешь.

Ну вот, опять. Очередное напоминание, что она сама будет виновата в любом случае. И каждый их разговор заканчивался так.

- Где Откровенность?

- В общей зале.

Алина вскочила.

- Как в зале? Я же просила не отпускать ее…

- … не удержал.

Алина через ступеньку сбежала вниз по лестнице. Откровенность сидела за столом с остальными постояльцами и вела очень оживленный разговор, прерывая его звонким смехом. Когда Алина приблизилась к ним, все замолчали.

- Добрый вечер, - ей даже не захотелось изобразить на лице приветливую улыбку.

«Рассказала. Успела. Как не вовремя ты появилась», - Алина многозначительно сверкнула глазами и потянула отражение за руку обратно в комнату.

- Извините, приятного вечера, - сквозь зубы, в бешенстве.

Теперь придется съехать. Надо было следить за отражениями, а не устраивать трагедию из-за нарушения своих непригодных жизненных принципов.

Алина затолкала все отражения в смежную комнату и закрыла дверь на засов. Потом укрылась пледом и задула свечу.

Дальше должно быть легче. Самое трудное – это первый раз. Сейчас настучит, а второй раз уже не будет ее так совесть мучить. Все равно, у нее нет выбора. Пока ее будут проверять. А у ЦРУ, наверняка, есть еще один агент в «Гаудеамусе». Поэтому сейчас она даже умолчать о каких-то деталях не сможет.

Новая гостиница находилась на юго-востоке города, недалеко от Пожарной части. К пяти вечера, наконец, удалось переправить чемодан и отражения через улицу Читтавеккья. Теперь Алина не отпускала далеко Откровенность, и, когда та чуть не сболтнула лишнего хозяину этой гостиницы, больно наступила ей на ногу. Пока она возмущалась неосторожностью своей хозяйки, Алине удалось завести отражения в предназначенную для них комнату и запереть дверь.

До начала представления в Опере оставалось пара часов.

Сегодня играли «Потерявших оправдание».

Алина усмехнулась. Она тоже была такая. Только еще не нашла себе оправдания, чтобы его можно было потерять.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 20.10.09

Совместно с Эретри и Никтой

Дверь скрипнула протяжно, и отражение, не оборачиваясь, отступило в сторону, давая пройти холопу. Всё же оно не смогло удержать мимику в прежнем каменном состоянии. Миг, три, четыре - пепельная маска бессмысленной, злой решимости намертво стянула его черты.

Эретри спокойно кивнула вошедшему человеку. Точно спорщик, всем своим видом демонстрировавший, что он выиграл пари. "Решимость" - усталое слово, сверкнуло немо, обхватило резко постаревшее, землисто-серое лицо. Так приятно, о как же это приятно - угадывать название...

Тот, однако, этого движения не понял. Да и замечать не захотел, если быть точнее.

- Идем, - равнодушно процедил он сквозь зубы, еле заметно отстранившись от Решимости, - Его Высочество желает говорить с тобой. Живо. А этого... Это, гм, отражение... Оставь здесь. Обойдемся как-нибудь и без эйзоптросского мусора.

Эретри послушно встала и послушно же последовала за князевым холопом. Последний, надо сказать, держался довольно свободно: размахивал руками, широко шагал и даже насвистывал весёлый мотивчик, ведя девушку по длинному, ярко освещенному коридору. Только Эретри такая жизнерадостность не показалась доброй приметой.

Машинально она поправила на шее ошейник, входя в просторный, богато обставленный кабинет. Поднять глаз не решалась, но уже по узору ковра было ясно: Валиреску не скупился на красивые вещи и роскошь ценил...

- Ты – шпионка? Он дал тебе какое-то задание? – услышала она голос князя.

- Нет, - ответила тихо. И чуть слышно добавила:

- Рабыня. Вещь.

- Громче, - приказал князь.

Нервная улыбка скривила её губы. Взяв себя в руки, Эр повторила.

Как будто бы четче получилось на этот раз. Но голос всё равно дрожал предательски.

- Тогда почему ты здесь? – спросил князь. Его нисколько не убедило объяснение навязанной ему холопки.

От изумления Эретри забыла о своей роли и без разрешения подняла голову, взглянув на князя растерянно.

- Я не знаю. Я думала, мне объяснят.

Всего лишь по взгляду князя Лука, который стоял у двери, позади Эретри, ударил её не сильно, но вполне чувствительно по плечу, вынуждая вновь склонить голову.

- Закрой в хлеву её. Со свиньями, - презрительно бросил Луке князь, - не кормить и воды не давать неделю. - Благодарю Вас, - только и успела сказать Эретри. Её уже тащили грубо к выходу. В глазах потемнело, ведь она и так ничего не ела с прошлого вечера.

Впрочем, кого это могло интересовать?

Будто слепая, Эр схватилась беспомощно за рукав холопской рубахи - просто для того, чтобы знать: она всё ещё может осязать предметы, ещё может идти.

………………………………..

Даки знали толк в животноводстве. Свиней держали в довольно чистом, регулярно проветриваемом помещении.

Почти всегда можно было отыскать место, куда эти животные заходили реже, почти всегда получалось пройти так, чтобы они не успевали этого заметить. Только полностью избежать такого «общества», конечно, не удавалось.

Поначалу Эретри очень боялась их: семья Алкарин никогда свиней не разводила, да и в роду были в основном пасечники и огородники.

Сам факт того, что она оказалась запертой с этими животными, доводил до отчаяния. Однако через некоторое время Эретри ко всему привыкла, а свиньи привыкли к ней. Некоторые из них даже хрюкали приветственно всякий раз, когда она приближалась к ним, очевидно принимая её за свою.

Скоро Эретри научилась выделять из общей массы этих «доброжелательных» животных и по возможности, если не могла найти свободный уголок, старалась держаться поближе к ним.

Мысли о доме, о родных, о прошлом изматывали. Когда она плакала, она чувствовала ринновы слёзы и, зная, что он может плакать так же, как и она, радостно глотала их, читала его лицо. Чаще ей удавалось напиться вволю только слезами: Эр боялась часто подходить к поилке, потому что свиньи, которым это страшно не нравилось, всё норовили покусать. Почему-то к краже еды из корыт они относились с гораздо большим спокойствием. Но за воду буквально дрались, и нечасто Эретри удавалось урвать хотя бы глоток. С её ног синяки и ссадины теперь не исчезали.

Но вовсе не это мучило. Конечно, не это.

Память об Эйзоптросе терзала больнее. И невыносимо было осознавать это. От бессилия Эретри то кусала себе пальцы, то, вдруг очнувшись, целовала их, будто чужие.

Часто, забившись в угол, Эр смотрела остекленевшим взглядом в одну точку перед собой, равнодушная ко всему происходящему. Часто поэтому пропускала «приемы пищи». Её всё сильнее интересовало клеймо на ладони, она словно впервые увидела его. Тщательно очищала серебряные линии от грязи, беспокоилась, что узор потускнел заметно.

Однажды расцарапала кожу, со странным наслаждением наблюдала за тем, как переплетается алый и серебряный цвета. Как разгораясь постепенно, узор выжигал сам себя, становился ярче. Когда это случилось, Эретри медленно поднесла ладонь к лицу, вдыхая в полузабытьи колючий серый жар недоброго серебра.

За эти дни она изменилась сильно, мало кто узнал бы её. Лицо осунулось, потрескались губы, руки висели безжизненно, как плети. Волосы спутались и сбились в колтуны, Эр совершенно не расчесывала их. Шатаясь, она еле ходила, и напоминала скорее странное измотанное животное, нежели человека.

………………………………………………..

Она проснулась от того, что кто-то сильный и грубый схватил её за ошейник и встряхнул в воздухе, как кутёнка. Лука, а это, конечно же, был именно он, бесцеремонно поволок её в сторону двери, не особенно заботясь о том, чтобы дать девушке время подняться на ноги.

Её ждали в том же кабинете, что и первый раз. И по-прежнему, все, что она могла разглядеть из окружающей обстановки, был край богатого ковра на полу.

- Ты – шпионка? Он дал тебе какое-то задание? – услышала она голос князя.

Эр не сразу смогла ответить. Смысл слов ускользал, больно колол, смешиваясь с дрожащим светом.

- Нет, - прохрипела она, не вполне уверенная в том, что поняла вопрос верно.

- Тогда почему ты здесь? – спросил князь. Тон его был равнодушно-бесцветный.

- Мне никто ничего не сказал... - алые круги плыли перед глазами. Эретри тщетно пыталась вспомнить хотя бы что-то, о чем она могла рассказать князю.

- Я... совсем... плохо...нет... не знаю.

- Ещё неделю, - заключил князь.

И её снова бросили в хлев, к свиньям.

Князь Валиреску был погружен в тяжкие раздумья: рабыня Лорда Хаоса за неделю слишком уж сильно сдала. Не было никакой гарантии, что она переживет ещё одну неделю заключения в хлеву. Но другого способа заставить её говорить он не видел. Ему нужно было понять, что замышляет против Дакии хозяин мира. И если для этого требовалось довести сопливую девчонку до истощения, он готов был на это пойти. Другое дело, что он не был уверен, что ему это позволят. Судя по тому, что ничего плохого за эту неделю в Дакии не произошло, границу допустимого Валиреску ещё не пересек.

После гибели Марка и Филиппа Дакия затаилась. Было запрещено даже произносить имена этих двух несчастных, чтобы не будить Хаос. Вскоре после возвращения князя из Эйзоптроса вся дакская столица знала о том, что он привез домой хаосову клейменную собственность. Количество прошений об аудиенциях сократилось в несколько раз. Как и количество приглашений от дакской аристократии.

От внимания князя не укрылся тот факт, что владельцы соседних с его теремом домов поснимали с краев крыш золотые чешуйки. Так всегда делали, когда кто-то из соседей нарушал законы мира или имел неосторожность обратить на себя внимание Лорда. Существовало поверие, что с дома нарушителя опала, привлеченная мелодичным перезвоном золотых чешуек, может перейти на дом соседа.

«Золотая блокада» была клеймом не хуже «печати Хаоса».

Эретри

ОБОЖАНИЕ меняется на ПРИВЕРЕДЛИВОСТЬ

Никта

СОБРАННОСТЬ меняется на ФАНТАЗЁРСТВО

Анастасиус

В Хоумтис письма идут долго. Официальный конверт с адресом Ратуши Эйзоптроса был помят и заляпан дорожной грязью. Более того, в левом верхнем углу явно проступал след от кованого сапога. Сначала она подумала, что Анастасиус таким способом решил уведомить её о разводе. Но стоило ей открыть письмо, как привычный мир в один момент превратился в руины:

Госпожа Артемьева!

Спешу Вам сообщить, что Ваш супруг, Анастасиус Артемьев, находится в Городской больнице. Состояние его оценивается как стабильное, но тяжелое. Мы делаем все возможное, чтобы вернуть его к нормальной жизни, но, к сожалению, прогнозы крайне неблагоприятные. Если даже предстоящая серия сложнейших операций пройдет хорошо, он должен будет пройти длительный и изнуряющий курс реабилитации. Когда я говорю «длительный», я подразумеваю, что реабилитация займет минимум несколько ближайших лет.

Нам удалось найти запись о вашем бракосочетании и адрес, по которому мы и написали это письмо.

Надеемся вскоре увидеть Вас в столице.

С уважением,

Главный врач Больницы Эйзоптроса

Стэфан Боринт

СТРАСТЬ меняется на УТЕШЕНИЕ

Ксанф

АПАТИЯ меняется на РАЗОЧАРОВАНИЕ

Сильвия

ОПТИМИЗМ меняется на ЦИНИЗМ

Алина

БЕСПОКОЙСТВО меняется на БЕСШАБАШНОСТЬ

Пишет Алина. 03.11.09

На этот раз во время антракта она осталась в зале. Здесь был мягкий полумрак. И почти никого.

Црушник появился через пару минут и сел рядом.

- Добрый вечер! Позволь в первую очередь поздравить тебя с правильно принятым решением, - он чуть поклонился, - есть для меня информация, насколько я понимаю?

- Да, есть, - она попыталась ответить небрежно, но голос предательски сорвался. - В среду в Безымянном студенты будут заклеивать зеркала газетами. Точного времени они не сказали. Сколько их, я тоже не знаю. Говорят, что весь переулок смогут обклеить минут за сорок. И подчеркнули, что все расписано по минутам.

- Ты участвуешь? – он ухмыльнулся неприятно, заметив, насколько сложно ей было контролировать собственные эмоции.

- Нет. Я работаю в это время, - взяв себя в руки, холодно сказала она.

- Отпросись, - просто предложил он.

- Зачем? - голос снова задрожал. - Неужели вы без меня не справитесь?

- Ты должна быть там, - тон его стал ледяным, - сама зеркала не заклеивай. Предложи постоять на дозоре.

Чуть помедлив, она кивнула согласно.

- Хорошо. Я буду там.

- Вот и умница, - благожелательно улыбнулся он в ответ, - и не делай глупостей, пожалуйста. Жизнь дорогих тебе людей в твоих руках. Помни об этом. А теперь давай насладимся представлением.

- Мне что-то оно сегодня не очень нравится. Я, пожалуй, пойду.

- Иди, - согласно кивнул он, скрестив руки на груди.

- До свидания, - она резко встала с кресла и быстрым шагом направилась к выходу.

Все прошло так, как она и предполагала. Только оказалось еще труднее.

- Я иду с вами в среду. Только, если у вас все расписано по минутам, мне кажется, я буду только мешать. От меня будет больше пользы, если я буду стоять на дозоре.

- Мы тоже хотели тебе это предложить. Только ты же работаешь в этот день, - пятикурсник поставил на стол чашку кофе.

- А я отпрошусь. Поработаю в воскресенье, - она улыбнулась.

- Ну, давай. В семь пятнадцать мы начинаем. Приходи к Безымянному за пять минут.

- Буду точно в это время.

В семь пятнадцать все были в сборе. Из портфелей и сумок выглядывали газеты. Несколько человек пришли с ведрами, полными странной розоватой жидкости.

- Этот клей удержит? – недоверчиво спросила Алина.

- Он клеит намертво, - ответил стоящий рядом молодой человек и подмигнул ей. – Мы проверяли.

Светлые рыжеватые волосы, невысокого роста, глаза разного оттенка, правый – темно-синий, а левый – лазурно-голубой. Этого студента она не видела ни разу. В кафе он не появлялся. Иначе бы Алина его запомнила.

Между тем, именно он был инициатором этой акции. Студенты называли его Ноэлем. Пока все разворачивали газеты и мазали их розовым клеем, он бегал из одного конца переулка в другой с горящими от восторга глазами. И с криками: «такими темпами мы к девяти весь город заклеим», «после того, как газеты закончатся, будем клеить тех, кто сейчас работает в полсилы» и тому подобное.

Громкие голоса привлекали достаточно внимания со стороны прохожих, но ни один из них не решился свернуть в переулок.

- Никого не видно? – спросил Ноэль, подбежав между делом к Алине.

Она отрицательно покачала головой.

- Я так и думал. Сегодня их не будет, - он усмехнулся и побежал обратно, что-то кому-то крича.

К восьми часам улица представляла собой черно-белый коридор. Стены домов были покрыты буквами. Большими, маленькими, разных шрифтов.

Как только все было закончено, студенты разошлись в разных направлениях. Ноэль исчез самый первый. И никто не заметил, куда он ушел.

Алина отправилась в кафе.

Все-таки она до последнего ждала, что облаву ЦРУ устроит сегодня. Значит, они хотят еще подождать. Чтобы студенты устроили что-нибудь серьезное. А это может случиться уже скоро.

Но ЦРУ узнает об этом не от нее.

Если ехать на почтовых без остановок, до дома можно добраться за четверо суток.

Алина выехала в тот же вечер. Она была в деревне к полудню пятого дня.

- Что случилось? – старший брат бросил рубить дрова и подошел, чтобы взять ее коня под уздцы.

- Где отец?

- В доме, - он со снисходительной усмешкой смотрел в испуганные глаза младшей сестры.

- Пойдем, - она потянула его за руку в дом, едва дав привязать коня к дереву. – Скорее, пойдем.

- Вам надо где-то спрятаться, - последнее слово прозвучало совсем тихо. Было ужасно стыдно, что она во всем виновата.

Отец молча взглянул на нее.

- Я потом все объясню. Потом. Это на неопределенное время, возьмите теплые вещи, еду и …оружие, - она не смотрела ни на кого, стояла у окна и рассматривала узор на шторах.

- Объяснишь все сейчас, - отец сказал это с мягкой настойчивостью. – Что происходит?

- Меня завербовали в ЦРУ, - она произнесла эти слова на удивление спокойно. – Я отказалась делать то, что мне приказывали, и теперь они могут вас убить. Вам надо спрятаться, чтобы они вас не нашли, - она повернулась ко всем лицом.

- Как это случилось?

- Потом, - Алина взглянула на него с раздражением. Он должен сейчас раздавать всем арбалеты, а не задавать вопросов.

- Как это случилось? – повторил отец.

- Пап, - Алина умоляюще посмотрела на него. – Пожалуйста. Я не знаю, сколько у нас времени, но его может быть очень мало. Нужно идти. Можно спрятаться в Одинокой пещере. Ее очень трудно найти. И там бьет источник.

Он покачал головой. Про себя усмехнувшись тому, как умело его любимица пользуется своим положением.

- Я лучше знаю, куда нам идти. Ты с нами?

Алина покачала головой.

- Нет. Я останусь здесь. Соседям скажу, что вы уехали в Аквилон к твоей сестре. А меня не взяли, потому что я соскучилась по дому. Я буду носить вам еду…

- Не надо. Сиди здесь, мы же все-таки будем в Аквилоне, - он слабо улыбнулся.

Алина заперла калитку и погладила подбежавшую овчарку.

- Вот мы с тобой и остались одни, Детт, - она улыбнулась.

В доме было непривычно пусто и тихо. И холодно.

На стене в столовой висело большое овальное зеркало, единственное в доме. Бросив на него взгляд, Алина увидела свое бледное лицо с огромными темными глазами.

Пишет Монтень. 03.11.09

Этим днем я намерен был получить работу. Свой поиск я остановил на магистрате. Но подходить близко к общественным местам, в таком «наряде» было безумием. Для начала нужно купить подходящую одежду. Я направился в магазин готовой одежды. Продавец любезно, даже за меня подобрал подходящий образ. На этот раз все вещи оказались мужскими, и они, по его личному профессиональному мнению были достаточно модными в Эйзоптросе. У меня же по этому поводу вообще не возникло никаких мнений, я в спешке расплатился и направился в магистрат. Время нельзя было терять. В магистрате меня встретила не менее любезная девушка, чем продавец.

- Здравствуйте! – не успел я даже подойти к столу, кинула она.

- Здравствуйте! – ответил я, - ищу работу, может Вы подскажите что-нибудь.

- Конечно, Вам необходимо обратиться в комитет по вопросам трудоустройства юношества, там вам точно что-нибудь да найдут, - все также вежливо отвечала она.

Секретарь мне подробно рассказал, как пройти в комитет. Совсем скоро я оказался там. Понимал, что уже нужно волноваться, ведь на работу принимают, но прошло как-то все по странному спокойно. После того как я рассказал свою ситуацию, и причину по которой я здесь, мне дали список профессий. Были совсем разные, но остановил выбор я на старшем золотаре. Думал я что «старший» звучит довольно важно, и к тому же заработная плата была больше чем у предложенных вариантов. Потом мне пришлось ждать, пока принесут мой договор. В это время осмотрел комнату, в ней как я заметил было много зеркал. А заметил я их потому что они очень маленькие. Только одно большое над столом, в котором я смог отразится почти весь. Выделялось из общей группы. Через несколько минут мне принесли трудовой договор. Я ознакомился и подписал.

Пишет Никта. 03.11.09

Ей на стол лег рапорт сотрудника бригады по особо важным делам об успешно проведенной операции.

За неделю группа студентов успела не только заклеить зеркала газетными листами в Безымянном, но и закидать памятник призраку тухлыми яйцами, и написать на стене Магистрата огромными буквами «Долой бургомистра!», и даже покрасить с десяток аллигаторов в ордэров цвет.

По донесениям стукача группу студентов возглавлял человек по имени Ноэль. Цех выяснил, что парень этот был отчислен из Университета за систематические прогулы и хроническую неуспеваемость. Какое-то время он ошивался в воровской слободе, а месяц назад организовал экстремистскую группу из бывших своих сокурсников.

Сначала группа вела себя тихо, в поле зрения ЦРУ попалась лишь раз, когда по дурости и по пьяной лавочке о ней заговорил в Гаудеамусе один из неофитов.

И только неделю назад решилась на первую вылазку, которая в итоге вышла на редкость удачной.

Эйфория от безнаказанности привела к тому, что «заговорщики» начали трепать о своих победах даже в Университете.

Никта вызвала своего ординарца:

- Срочно ко мне Ларса Хоода из бригады по особо важным делам, - краем глаза она поймала свое отражение на полированной поверхности стола.

Ординарец кивнул кратко и бросился исполнять приказание: когда начцеха была настолько не в духе, любое промедление могло стоить карьеры в Цехе, а, следовательно, и жизни.

Никта сидела за столом, когда Хоод вошел в её кабинет.

Получив приказ явиться к начцеха как можно скорее, Ларс рассчитывал на награду, возможно даже повышение. Но испуганный вид ординарца заставил его усомниться в своих предположениях.

- Приветствую!

- Ты занимаешься разработкой группы «Сачок»? – не ответив на приветствие, спросила Никта.

- Да, - Ларс нахмурился в недоумении, - отчет об этом деле Вам должны были передать сегодня.

- Я его получила, - подтвердила Никта, поигрывая ножом для разрезания бумаг, - именно поэтому ты здесь. Почему преступники до сих пор не арестованы?

- Но я только внедрил в группу своего человека! – Ларс был окончательно сбит с толку, - ещё не время проводить аресты. Нужно дождаться, когда они решатся на серьезное преступление.

- Какое, интересно? – Никта встала, медленно подошла к црушнику, все ещё поигрывая ножом.

- Я хочу выяснить, кто из них входит в верлиеву клику, - Ларс знал, какой будет реакция начцеха на это заявление, но отступать было уже поздно.

- Ты смеешься надо мной?! – Никта в ярости схватила его за грудки и встряхнула. Нож, который она так и не выпустила из руки, разрезал его сюртук.

Ларс вырвался.

- Дайте мне время, - он был намерен теперь идти до конца, - месяц. Я докажу, что верлиева клика существует. Мой источник…

- Какой? – усмехнулась Никта презрительно, - девка та, которую ты в Гаудеамус устроил?

- Откуда? – удивился Ларс, - я не…

- Не докладывал об этом? – закончила за него начцеха, - идиот. Я удивлена, что эта чехарда с увольнениями и приемами на работу не вызвала вопросов у так называемых заговорщиков. Тем более, что твой источник не далее как вчера утёк в, по её мнению, «неизвестном направлении».

- Она не могла, - Ларс покачал головой, - это невозможно. Мои люди сообщили бы мне о том, что она вернулась домой.

- Ты жалок, - бросила ему Никта, - такой непрофессионализм не может остаться безнаказанным, - она вышла, чтобы дать распоряжение ординарцу.

Ларс дотронулся до царапины от ножа для писем: на пальцах осталась кровь.

- Уволит или заставит разбить зеркало? – он огляделся: в кабинете не было ни одного.

Он поднял с пола нож, приставил его к груди на уровне сердца и, сделав глубокий вдох, закрыл глаза, чтобы решиться сделать то, что задумал.

Никта вернулась вовремя. Стремительно подлетела к цеховику, выбила из его рук нож и залепила звонкую пощечину.

- Ещё истерики мне не хватало, - холодно процедила она сквозь зубы.

- Лучше так, чем через зеркала, - Ларс вытер кровь с разбитой ударом губы.

В кабинет вошли двое, црушники из его же бригады.

- Отвести в холодную, - приказала Никта, кивнув на Ларса, - пусть посидит недельку на хлебе и воде. - А как же?.. – он не посмел продолжить обсуждение дела при посторонних.

- Я сама этим займусь.

Он кивнул согласно и вышел из кабинета начцеха, в сопровождении конвоиров.

"Только бы она не решила пропустить девчонку через систему, - мелькнула мысль, когда его заталкивали в карету, - глупая дурочка".

Пишет Сильвия. 03.11.09

Сильвия думала, что эта ужасная клетка будет ее временным жильем, но пребывание здесь оказалось долгим. Каждый день ей приносили еду, ничего не спрашивали и не говорили. В помещении было много зеркал, поэтому у Сильвии появлялись отражения, которых сразу же куда-то уводили. Она была совсем одна, ей не с кем было обмолвиться и словом. Еду приносил один и тот же парень, с ним Сильвия пыталась завязать разговор, но он ничего ей не ответил. Так проходили дни, и в конце концов Сильвия потеряла счет времени. В помещении не было окон, казалось, это был подвал, освещаемый круглые сутки факелами. Находясь здесь, Сильвия невольно вспомнила статью из научной газеты, в которой описывался один эксперимент. Согласно его условиям, девушка добровольно жила целый месяц в комнате, лишенной естественного освещения и связи с внешним миром. Она должна была питаться и ложиться спать тогда, когда ей хотелось, также ей можно было заниматься своими обычными повседневными занятиями. В результате, после истечения месячного срока, она вышла «в мир» и поняла, что ее режим дня стал полностью противоположным: она спала днем, а бодрствовала ночью. После такого эксперимента ей долго еще пришлось привыкать жить наоборот.

Теперь и Сильвия думала, что стала жертвой подобного эксперимента, только согласия ее на это никто не спросил. Но, с другой стороны, как-то странно получалось все – не сходились концы с концами.

Такое большое количество свободного времени надо было как-то занять, и Сильвия сначала думала о своей жизни. Получалась сплошная головоломка: одни люди появлялись в ее жизни, а другие также неожиданно исчезали, потом те, что исчезли, вернулись, а другие снова потерялись. Почему так?

Эти размышления внезапно прервал шум приближающихся шагов. Сильвия с надеждой стала смотреть на лестницу, ожидая увидеть своего возможного спасителя, но им оказался все тот же парень, что каждый день приносил ей еду. Но на этот раз выглядел он крайне озабоченно, а его руки, когда он открывал дверь, слегка дрожали. Выполнив все привычные действия, он все же забыл сделать самое главное– закрыть дверь на замок. Он ушел, а незапертая дверь так осталась открытой. Не долго думая, Сильвия тихонько вышла на свободу и стала на небольшом расстоянии следовать за парнем. Он шел длинными извилистыми коридорами и, к счастью, им никто больше не попался на пути. Наконец, парень открыл дверь в ярко освещенную залу, где сидело еще человек десять. Дверь за ним закрылась, и Сильвия осторожно подошла поближе и стала смотреть в щель. Разговор был слышен ей очень хорошо, и с первых услышанных слов Сильвия поняла, что дело обстоит намного серьезнее.

- Мне все равно, что будет со мной. Я думал, что нашел себе единомышленников, а вы все, как только дело двинулось с мертвой точки, не поддержали меня. И это в тот момент, когда у нас в руках его рабыня! – голос показался Сильвии знакомым. Возможно, именного его она слышала в день своего похищения.

- Нас всего двенадцать, что мы можем сделать против Хаоса? Ровным счетом ничего. Тем более не известно, насколько дорога ему эта девчонка.

- Наверно дорога, если он пригласил ее в опере в свою ложу! – знакомый Сильвии голос становился все сильнее и нетерпеливее. – Хаос мне всю жизнь искалечил, из-за него я потерял абсолютно всех своих родных! У меня нет другого выхода, кроме как мстить. Или мы убиваем девчонку, или с ее помощью заставим Хаоса убраться из этого мира! У меня есть все для этого….

Конец фразы Сильвия уже не слышала. После того, как она узнала о своем назначении, единственным выходом из этой ситуации было все рассказать Лорду. Угроза Миру наступала не извне, а зрела внутри самого мира. Он должен знать об этом.

Она подбежала к первому зеркалу и посмотрела в его спокойную гладь.

- Лорд Хаос, пожалуйста, ответьте мне. Появилась угроза Миру Зеркал и вам тоже…

Пишет Анастасиус. 03.11.09

- Как он, доктор? – Оливия простояла у дверного косяка около четырех часов, но так и не решилась войти в палату, где лежал Анастасиус. Доктор пригласил её пройти с ним в кабинет, чтобы обсудить предстоящее лечение, есть ли вероятность, что он снова будет здоровым человеком?

- Я уже говорил даме, что привезла его сюда, что поправиться он может только если произойдет чудо, - пожал плечами врач.

- Какой даме? – Оливия помрачнела.

- Поначалу я подумал, что она его невеста, но потом выяснилось, что пациент женат на Вас, поэтому мы и выслали Вам письмо, - пожал плечами врач, - необходимо принять решение за него. По поводу операции.

- Хорошо… Потом… - она тряхнула головой, чтобы отогнать лишние мысли, - какой операции?

- Операции, которая могла бы помочь ему, - ответил врач, - сейчас он парализован. И прогноз неутешительный.

- То есть он может остаться инвалидом на всю жизнь? – рассеянно спросила Оливия.

- Да, - подтвердил врач.

- И часто она к нему приходила за то время, что он здесь? – вдруг спросила Оливия.

- Не часто. К нему она заходила большее пару раз, - ответил врач, - мне кажется, она себя неловко чувствует. Так бывает: вроде хочет человек помочь, но боится, что не справится и потому даже не начинает что-то делать. Мы это частенько видим здесь.

- А если вы сделаете операцию, он может встать на ноги? – спросила Оливия.

- Это маловероятно. Риск слишком велик. Операция может не только не помочь, но и потенциально ухудшить ситуацию, - честно ответил врач.

- Тогда я отказываюсь её делать, - Оливия решительно сжала губы.

- Вы уверены? – врач был несколько ошарашен.

- Да, я хочу подписать отказ от операции, - подтвердила Оливия.

- Но ведь… - начал было врач.

- Я буду рядом с ним, буду ухаживать за ним и заботиться о нем столько, сколько проживу сама, - прервала его Оливия.

Когда бумаги были подписаны, Оливия решилась.

Она подошла к кровати Анастасиуса, взяла его руку в свою и поцеловала мужа в щеку:

- Привет, милый, - он увидел собственное отражение в её полных слез глазах, - не бойся. Теперь я здесь. Рядом. Все будет хорошо.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 17.11.09

Никта

- Приветствую, - Мстир вошел в кабинет Никты, - вызывала?

- Да, - она оторвала взгляд от бумаг, - проходи, располагайся, - кивнула на кресло рядом со столом.

С тех пор, как она стала начальником цеха, они едва перекинулись парой фраз.

Но отношение его к Эрклиг значительно изменилось со времен той самой дуэли за право быть начальником цеха.

Она смогла доказать, что в состоянии справляться с самыми сложными задачами, что у неё достаточно храбрости и силы духа, чтобы взвалить на себя ответственность за цеховиков в городе Эквус, которая их на дух не переносила.

Он прекрасно помнил, как всерьез она принимала каждую потерю Цеха. Хотя бы тот случай с сотрудницей бригады ОВД, которую нашли мертвой в Коладольском лесу.

Они не стали друзьями, но из врагов превратились в уважающих друг друга профессионалов.

- Ознакомься, - Никта протянула ему отчет Ларса по поводу деятельности экстремистской группы «Сачок», - и скажи мне, что ты думаешь.

Мстир удивленно хмыкнул: в кои-то веки начцеха решила посоветоваться с ним – и погрузился в чтение.

- А Кассиуса чего не позвала? – спросил он, не прекращая читать, - его поди человек.

- Мне нужен твой совет, - Никта откинулась на спинку кресла и погладила по голове Сэта, который сидел теперь справа, на подлокотнике.

- Для советов Ричард есть, заместитель твой, - презрительно скривился Мстир.

- Пожалуйста, - Никта усмехнулась в ответ.

- Хм… - Мстир нахмурился притворно, - боюсь этого мало.

- Чего ты хочешь взамен? – Никта улыбнулась открыто.

- Услугу, - пожал плечами бригадир, - ты же знаешь, что это самая ходовая в Цехе валюта.

- А просто помочь своему начальнику ты не хочешь? – спросила Никта.

- Нет, конечно, - Мстир демонстративно коснулся шрама на левой щеке.

- Какой же ты злопамятный, однако, - хмыкнула Никта, - ладно. Пусть будет услуга.

- О чем ты хотела спросить?

- Как бы ты поступил? С информатором.

- Ларс обещал, что её семья будет уничтожена, если она сделает глупость. Она сделала глупость. Теперь время Ларса выполнить свою угрозу.

- Мы можем этого избежать без потери авторитета для Цеха? – спросила осторожно Никта.

- Кто она тебе? – Мстир помрачнел, но все ещё продолжал презрительно ухмыляться.

- Никто, - честно ответила Никта, - просто она очень похожа на…

- Ту, что у Коладола убили?

Никта кивнула.

- Сентиментальность тебя до добра не доведет, Эрклиг, - неодобрительно покачал головой бригадир.

- Излишняя жестокость – тоже, - Никта вновь погладила Сэта, - не хочу конфликтов ещё и за пределами столицы.

- Эстрель в таком случае, - Мстир скрестил руки на груди, - когда люди исчезают, это пугает народ больше, чем когда их убивают люди в црушной форме.

- Там дети, - уточнила Никта.

- Сильными вырастут, - пожал плечами Мстир, - коли не помрут в первый год.

- Можешь взять это на себя?

- Это приказ или просьба?

- Приказ, - усмехнулась Никта, - просьба у меня к тебе другая. Привези в Эйзоптрос девчонку.

- Живую или мертвую? – поинтересовался бригадир.

- Живую, конечно, - Никта неодобрительно покачала головой, - в конце концов, она ведь на ЦРУ работает, а мы своих не убиваем.

- Тогда с тебя ещё одна услуга, - резюмировал бригадир с улыбкой.

- Нет, - с такой же улыбкой ответила Никта, - это ты сделаешь просто из хорошего ко мне отношения.

- Ладно, - рассмеялся Мстир, примиряюще подняв руки, - сделаю.

- Спасибо, - Никта вновь погрузилась в чтение бумаг, дав таким образом понять, что разговор закончен.

Никта

АККУРАТНОСТЬ меняется на ГУМАННОСТЬ

Алина

Бригада по уголовным делам особым изяществом в действиях не отличалась. Поэтому когда небольшой отряд всадников ворвался в родной городишко Алины, об этом стало известно сразу всем. Все, кто попадался им на пути, получали удары по спине, голове стеком и кнутом.

Они расстреляли собаку во дворе дома Алины. Вышибли дверь. Обыскали дом сверху донизу, но никого не нашли.

По приказу Мстира разыскали в городишке помощника Хоода, выяснили, куда ушли алинины родственники. Вскоре все они были дома. Осталось дождаться собственно виновницы переполоха.

Первое, что увидела Алина, когда вошла во двор – залитое кровью, проткнутое стрелой тело Дета. Она хотела было выбежать на улицу, но путь ей преградил громила в сером форменном сюртуке.

- А ну в дом пошла, - он схватил её за руку повыше локтя и толкнул вперед.

Сопротивляться было бессмысленно.

В большой комнате она увидела своих родных. Выглядели они удручающе. Все были избиты и связаны.

- Конфискуй у кого-нибудь из соседей телегу, - бросил через открытое окно кому-то во дворе один из црушников, видимо, главный, - именем цеха.

- А ты сядь, - приказал он Алине.

Она подчинилась.

- Тебя предупреждали, что будет, если ты откажешься работать? – спросил црушник.

Алина кивнула.

- Вот именно это сейчас и будет происходить на твоих глазах.

- Не надо…

- Это ты сделала. Не мы, – бросил он ей и приказал своим, - выводите во двор по одному, расстреливайте и закидывайте трупы в телегу.

Алина попыталась встать, но её снова усадили на стул, связали руки за спиной, привязали за щиколотки к ножкам.

- Давай, пошел, - первым вытолкнули из дома отца Алины. Она слышала, как отец спускается по ступенькам крыльца, слышала, как црушники что-то грубо приказывают ему, слышала звук натягиваемой тетивы, свист выпущенной из арбалета стрелы и глухой удар о землю чего-то тяжелого.

Мать страшно закричала, ребенок у неё на руках заплакал.

Её вывели следующей. И опять все повторилось. Только теперь Алина слышала ещё и крик, который внезапно оборвался, перешел в стон, а затем и стих окончательно.

То же было со всеми остальными.

- Бригадир, у нас всё, - в окно заглянул один из црушников, можем увозить, - он вытер пот со лба красной от крови рукой, - баба и щенки ничего ещё, а мужик тяжелый попался, едва погрузили.

- Давай, - махнул на него рукой старший, - езжайте уже. Подальше только. И чтобы ни следа не осталось. Дождитесь, пока не сгорит все до последнего клочка одежды, ясно?

- Есть, - црушник исчез.

- Поехали, - донеслось с улицы. Алина слышала, как заскрипели колеса тяжело груженой телеги, открылись и закрылись ворота.

Алина продолжала неподвижно сидеть на стуле. Боли не было. Не было вообще никаких чувств. Только одна мысль: "Теперь я точно не буду на них работать".

- Теперь ты, - црушник подошел к Алине и поднял ей голову за подбородок, вынуждая посмотреть в себе глаза.

Она взглянула на него равнодушно.

- Да легко, - сказала она неожиданно хриплым голосом.

Црушник нахмурился и отрицательно покачал головой:

- Не похожа. Совсем не похожа. Напутала она.

Он достал из голенища сапога охотничий нож, разрезал веревку, встряхнул девушку за шкирку в воздухе и поставил на ноги.

- Руки протяни, - приказал деловито-утомленным тоном.

Алина повиновалась.

Он связал её. Даже крепче, чем в принципе было нужно. Взял за плечо и вытолкнул из дома во двор.

Телеги уже не было. Их ждал ещё один црушник, который держал под уздцы коня старшего. Он же помог посадить Алину в седло перед бригадиром.

- Закрой дом, похорони собаку и нагоняй нас.

Црушник кратко кивнул, открыл для них ворота и махнул на прощание Алине с улыбкой.

Она видела все сквозь туман. Не заметила улыбки црушника, не почувствовала, что веревки резали руки и что сидеть было ужасно неудобно.

Каждый последующий день пути был похож на предыдущий. Такая черно-белая череда снов. Без красок и звуков.

Она не заметила, как они оказались в Эйзоптросе. Стояла ночь. Улицы были пусты. Наверное уже часа три, подумала Алина и снова вернулась в привычное состояния безразличия.

В городе ничего не изменилось за эти дни. Те же улицы, те же зеркала, те же флюгеры на крышах тех же домов.

Они долго ехали по темным улицам.

Он помог Алине спешиться, взяв за шкирку, как котенка. Потом достал из кармана не первой свежести платок, завязал ей глаза и подтолкнул легонько вперед.

Они долго, по Алининым ощущениям не менее получаса, петляли по городским улицам, сворачивая то направо, то налево, опускаясь вниз и взбираясь наверх по лестницам.

Потом црушник постучал в дверь, ему открыли, он подтолкнул её внутрь. Они спустились в подвал. Её усадили на табурет.

Она чувствовала, что в комнате помимо неё и црушника был ещё один человек. Но он выдавал свое присутствие только шорохом бумаги.

- Ты знаешь, почему ты здесь? – задал вопрос црушник, который её привез.

- Понятия не имею.

- А почему погибли все твои родные, ты тоже не догадываешься? – снова озвучил вопрос неизвестного црушник.

- Я знаю, почему они погибли, - ответила Алина сдавленным голосом. - Я не знаю, почему я здесь. Неужели вы не понимаете, что после того, что вы сделали, я не буду на вас работать?

- Будешь, - црушник положил руку ей на плечо, - у тебя нет выбора.

- Мне это уже говорили. Только как вы теперь собираетесь заставить меня работать?

- Твоя семья жива, - произнес негромко црушник.

Ей дали время переварить эту новость.

- Но из-за твоей глупости, - продолжил црушник, - они потеряли свободу. И чтобы вернуть им эту свободу, ты должна будешь работать на нас.

Она помолчала.

- Может, мы с вами все-таки договоримся как-нибудь по-другому? Пусть это будет не доносы на студентов "Гаудеамуса", а какая-нибудь другая работа.

- Нет. Будешь делать то, для чего тебя завербовали. Не согласишься или попытаешься сделать какую-нибудь глупость, случится то, что ты уже видела в родном доме. Так что не советую второй раз испытывать свою удачу.

- Может, у вас есть еще советы? Например, как не вызвать подозрений таким долгим отсутствием у студентов?

- Это твои проблемы. Захочешь сохранить жизнь своим, найдешь способ избежать подозрений у подопечных, - усмехнулся црушник, читая то, что написал незнакомец.

- Вы сказали, что, если я хочу освободить своих родных, мне надо на вас работать. Как долго работать?

- Столько, сколько посчитаем нужным.

- А если моя работа затянется на несколько лет, все это время они будут у вас?

- Да.

- Тогда, может, вы уже решили, сколько я буду работать?

- Ещё раз повторяю, ты будешь работать так долго, как мы скажем. Ясно? – црушник больно сжал ей шею сзади и заставил чуть наклониться вперед.

- Ясно.

- Вот и ладно, - црушник ослабил хватку, - связь держать будешь через другого человека. Он сам к тебе подойдет. В опере.

ПРОСТОТА меняется на СЧАСТЬЕ

Монтень

После того, как договор был подписан, Славику выдали резиновые сапоги, фартук, рукавицы, и “маску для закрытия носа и рта”.

Ему объяснили, что обоз осуществлял очистку ретирад только поздно вечером за час до полуночи в строго определенные дни и вывозил отходы по специально отведенным, постоянно меняемым каждый раз, улицам за город.

Вечер наступил достаточно быстро. Славик явился в назначенное время к главным воротам, где его ждали уже коллеги по непростому ремеслу.

- Привет! – помахал ему один из парней, как и он одетых в резиновые сапоги, фартук поверх рабочей куртки и штанов, рукавицы и с маской на лице, - только тебя ждем. Ты не опаздывай завтра смотри. Как зовут-то?

- Славик, - ответил наш герой, - а что это за штука на телеге??

- Это? – парень похлопал по железному борту, - это насос. Совсем недавно нам его привезли. Без него – туго было. Не продохнешь. А теперь не работа, а наслаждение. Никакой вони. Какой-то мозгляк из универа разработал. Говорят, ему за это бургомистрша наша премию выписала большую.

- Впечатляет, - вежливо согласился Славик, - а в мои обязанности что входить будет?

- Это тебе начальник смены скажет. Он нас ждет уже в городе. У первой точки, - хохотнул новый знакомец.

САМОУНИЧИЖЕНИЕ меняется на АККУРАТНОСТЬ

Сильвия

На зеркале появилась кроваво-красная надпись: «Спасибо, милая. Никто ещё не беспокоился обо мне так… Оставайтесь на месте и ничего не бойтесь».

СЛАБОСТЬ, РЕБЯЧЕСТВО, РАЗДРАЖЕНИЕ меняются на СОГЛАСИЕ, ВОСХИЩЕНИЕ, ВОСТОРГ

Анастасиус

ПРАГМАТИЗМ меняется на БУНТАРСТВО

Никта. 01.12.09

У Никты состоялся очень неприятный разговор с Кассиусом. Раньше она бы просто высмеяла его и отправила куда подальше, но теперь, в новом статусе, она себе этого позволить не могла. И снова отвратительная боль потери в сердце. Начцеха. Ланс. Тео. Мортифер. Отец.

Она повела плечами, чтобы избавиться от боли и навалившейся неприятно тяжести ответственности.

- Не хочу его рядом видеть, - сказала она Сету, облюбовавшему спинку её кресла в качестве пункта наблюдения за тем, что происходит в кабинете хозяйки.

- Кьерк! – безразлично заметил орёл. - Знаю, что тебе все равно, - устало усмехнулась Никта.

Она встала, прошлась несколько раз по комнате из угла в угол в раздумьях, вызвала звонком адъютанта, дала ему распоряжение отменить все запланированные на этот день встречи и незаметно покинула здание магистрата.

- Приветствую! – охранник из бригады Мстира вскочил и отдал честь, увидев приближающегося начцеха.

- Доложите обстановку, - Никта с интересом рассматривала «подсобку». Так цеховики называли помещения в частных домах, которые использовали для работы. Эта находилась в обычном жилом доме на севере города. В подвале. Прежде, чем добраться до поста охраны, она встретила ещё троих человек, которые делали все, что было в их силах, чтобы не пустить её дальше. Конспирация была организована просто прекрасно.

- Объект находится здесь два дня. Ваши распоряжения по поводу условий соблюдаются полностью. Никаких инцидентов не произошло за это время. Все спокойно.

- Проводи.

- Ээээ, – охранник замешкался, - может, Вы подождете, а я его приведу сюда?

Никта выдержала выразительную паузу.

- Извините, - охранник побледнел, - конечно, идемте.

Он открыл перед ней тяжелую обитую железом дверь.

- Я останусь здесь. Если что, зовите.

- Вернитесь на свое место, - приказала ему Никта.

- Но… - хотел было возразить цеховик.

Взгляд начцеха заставил его замолчать.

Ларс, увидев, кто пришел к нему, поднялся медленно, опираясь плечом о стену:

- Приветствую.

Никта заметила у стены на столе тарелку с супом, блюдо с жареным мясом и стеклянный графин с темно-красной жидкостью.

- Неплохо устроился, как я посмотрю, - презрительно бросила она узнику в ответ, - ну, раз у тебя здесь санаторий с «диетическим» питанием, - она взяла графин и поднесла его к носу – догадка оказалась верной – красное вино, - погостишь у бригады по уголовным делам не неделю, а, скажем, месяц, - её полный ненависти и презрения взгляд отразился в одной из стеклянных граней сосуда.

- Слушаюсь, - голос у Ларса был тихим и хриплым.

Да и сам он выглядел не лучшим образом. Одежда на нем была все та же, в которой он пришел к ней два дня назад. Более того, рана, оставленная её ножом, не была перевязана. А болезненная бледность и слабость явно не были результатом талантливой актерской игры.

- Вы… - он замешкался на минуту, - …исправили мою ошибку уже?

- Конечно, - холодно усмехнулась Никта.

Он впился в неё взглядом, чтобы понять, что именно обозначала эта фраза для Алины и её семьи.

- Провели полную зачистку, - с наслаждением ответила она.

Он сполз по стене на пол, закрыв голову руками: «А она сама жива?»

- Да, - Никта скрестила руки на груди. Она была намерена насладиться его агонией сполна.

- Зачем так? – он не посмел поднять на неё взгляд, - даже Он не настолько…

- Это ты мне об этом говоришь? – зло бросила ему начцеха, - раньше нужно было головой думать, когда втягивал её в это дело. И угрожал убить всех, кто ей дорог, если она попробует обмануть тебя.

Он зажал уши руками и, наклонившись вперед, коснулся лбом пола.

Никта подошла к нему, подняла за шиворот, вынуждая посмотреть себе в глаза:

- Имей мужество принять последствия своей ошибки как мужчина.

- Я хочу умереть, - прошептал он в ответ.

- Ну, уж нет, - она отпустила его с презрительной усмешкой, - этого груза тебе не избежать. Будешь нести его. До конца своей долгой жалкой жизни.

Он отрицательно покачал головой:

- Я не могу. Слишком тяжело. Позвольте мне умереть. Пожалуйста.

- А с ней что будет? С той, чью жизнь ты сломал? – спросила Никта, продолжая отвратительно улыбаться, - мы в ответе за тех, кого делаем несчастными.

- Я не смогу ей помочь, - Ларс отвел взгляд в сторону, - одно мое присутствие будет напоминать ей о потере. Каждый день. Это пытка. Я не хочу такого для неё. А если расплачусь собственной жизнью, это будет, как дОлжно..

- Неправильный ответ, - Никта покачала головой неодобрительно, - но у тебя есть месяц, чтобы найти верный. Ты уж постарайся.

Он ничего не ответил.

Она развернулась и пошла к выходу.

- Не наказывайте их за нарушение Ваших распоряжений, пожалуйста, - остановил он её, - я все равно не притрагивался ни к чему, кроме хлеба и воды.

- Я знаю, - усмехнулась она.

Никта вышла из камеры, нашла охранника, отсчитала за нарушение режима, приказала четко следить за узником: пресекать голодовки и любые другие попытки покончить с собой:

- И вызовите ему врача, - уже у самого выхода из подземелья распорядилась она, - пусть обработает рану и, если нужно, наложит швы. Если пациент попробует оказать сопротивление, привяжите его к кровати.

Охранник, нахмурившись неодобрительно, кивнул сдержанно.

- Через неделю приду, проверю.

Алина. 01.12.09

Слезы сами лились по щекам.

Ее била мелкая дрожь. Но голова была на удивление ясной. Мысли не сталкивались, не переплетались. Шли по очереди, одна за другой.

Она не будет ни о чем думать.

Но в ушах звенел крик матери, свист арбалетных стрел, скрип ступенек крыльца.

Это был только представление. Пусть и очень убедительное. Только представление.

А что если нет? Ведь никаких доказательств. Только их слова. Может, это опять ловушка. Опять представление.

Им невыгодно убивать всех ее родных. Иначе у них не будет над ней никакой власти. Невыгодно. Значит, все живы.

Алина вытерла щеки от слез и надела плащ. Закрыла комнату на ключ и вышла на улицу.

Так и придется стучать. И стоило столько сопротивляться.

На нижней ступеньке «Гаудеамуса» что-то блеснуло. Алина подняла никс, в котором мелькнуло ее отражение.

- Какого Мрака ты исчезаешь без предупреждения?!

- Извините. Такого больше не будет.

- Мне надоело с тобой возиться, - устало говорил хозяин «Гаудеамуса». - То ты уходишь, то возвращаешься, то опять увольняешься, снова приходишь, потом вдруг не являешься на работу больше недели, при этом я держу тебя на хорошем месте и плачу тебе достаточно…

- Вычтите отгулы из моей зарплаты.

- Я это уже сделал. И штраф тебе назначил. В 5 эйзонов, - он понизил голос, когда мимо проходили несколько посетителей. – Чтобы такого больше не было. Поняла?

- Разумеется, - раздраженно ответила Алина, уже собираясь обойти его стороной и по лестнице подняться на четвертый этаж.

- Стоять, - он преградил ей дорогу. – Разговор не окончен. Так что с тобой было?

- Разве для вас это имеет значение? – зло спросила она.

Хозяин усмехнулся.

- Нет, мне действительно все равно, что там с тобой случилось. Иди и постарайся отработать все свои прогулы, если хочешь что-нибудь получить в конце этой недели, - он ухмыльнулся.

- О, вот и она. А мы тебя ждали, - знакомый ей пятикурсник улыбнулся. – Где ты пропадала?

- Болела, - Алина поставила на столик поднос с кофейником и пирожными, села на свободный стул. - А как у вас дела?

- Прекрасно, - тут он вспомнил последние события, и на его лице появилась блаженная улыбка. – Привет тебе от Ноэля. Он, кстати, звал тебя на еще одно дело.

- На какое?

- На интересное, - пятикурсник загадочно улыбнулся. – Ноэль передал тебе этот конверт. Сказал, что здесь все написал, - он достал из портфеля белый конверт.

Алина протянула руку, чтобы взять его.

- Подожди, - он спрятал конверт за спиной. – Если возьмешь, то отказа мы от тебя уже не примем. Подумай. - Что здесь думать? – улыбнулась Алина. – Вы ведь знаете, что я полностью разделяю ваши взгляды и с удовольствием помогу вам в любом деле. Если смогу, конечно.

- Да? – он подозрительно прищурился. – А что это тебя после Безымянки, как ветром сдуло?

- Какие вы подозрительные. Что, уже и заболеть нельзя? В конце концов, никого же не арестовали после этого, – она усмехнулась. Лукаво посмотрела на него. – Так ты отдашь мне конверт или нет?

Алина сидела на подоконнике в кухне. В руках у нее была бумага, с двух сторон исписанная крупным неразборчивым почерком.

Студенты решили захватить закусочную «Мрак» во время обеденного перерыва. Когда кафе переполнено. И потребовать от властей немедленной отставки бургомистра и упразднения ЦРУ.

В письме подробно были расписаны все действия, и даже прилагался план «Мрака». Были обозначены посты и подписаны фамилии. Ее определили в группу пятикурсника, которая будет контролировать кухню.

В заключение Ноэль просил сжечь письмо.

Алина усмехнулась. Интересно, на что они рассчитывают. Эти полсотни человек. На судьбу, удачу… или на что там еще можно рассчитывать…

- Как тебе наша идея?

- Рискованно. Может, стоит еще подготовиться? «Мрак» в самом центре города.

- Глупости. У нас все готово. Это будет послезавтра в час дня. Все пройдет просто отлично. Без всяких осложнений, - заверил пятикурсник.

- Ну, разве что, несколько случайных жертв… - третьекурсник с глубокомысленным видом глотнул кофе.

- Каких жертв?

- 2-3 человека, не более, - он поставил чашку обратно на стол. – Знаешь, как это бывает, ошибка и…

- Да. Конечно. Знаю.

Она встала с кресла.

- Ты письмо сожгла-то?

Алина взглянула на него с улыбкой.

- Конечно. И пепел по ветру, - усмехнулась она, нащупав в кармане конверт.

Сильвия. 01.12.09

Ничего не делать, ничего не предпринимать…. Пожалуй, это было самым тяжелым в той ситуации, в которую попала Сильвия. Она не могла сидеть просто так, когда ее вот-вот убьют. Или будут использовать в качестве приманки, чтобы разрушить мир, в котором она живет и жила всю жизнь. В какой-то момент ей показалось, что самым лучшим выходом для нее будет побег, ведь заговорщики сейчас заняты обсуждением своих действий и вряд ли сразу заметят ее исчезновение, а раз нет заложницы – значит, их планы потерпят крах. Но внутренний голос подсказывал ей, что особняк хорошо охраняется снаружи, и в таком случае сбежать практически невозможно.

«Вернусь в камеру» - такое, казалось бы, нелогичное решение показалось Сильвии самым разумным. Она закрыла дверь точно так, как ее оставил последний посетитель. Зеркало отразило ее задумчивое выражение. Находясь на грани жизни и смерти, человек по-новому начинает воспринимать действительность. Нет, Сильвия не жалела ни о чем, не вспоминала всю свою жизнь, за которую успела пережить радость и горе, счастье и безысходность. Она была рада судьбе за то, что та подарила ей Кристобаля, хоть и так неожиданно забрала его обратно; ее жизнь нельзя назвать скучной и однообразной, состоящей из белых, черных и серых полос без какого-либо намека на яркую вспышку пламени. Сильвия успела пережить все, что только можно было. И поэтому сейчас, будучи между жизнью и смертью, она не задумывалась над тем, что не успела сделать, в то время как многие другие на ее месте бились бы в истерике и проклинали судьбу за такую злую насмешку. Сильвия никогда не пыталась остановить ход времени, она всегда наслаждалась каждым моментом жизни, прожитым в том мире, который сейчас небольшая кучка людей собиралась разрушить из-за такого низменного чувства мести. Даже если она и останется жива, ее будут использовать для уничтожения всего… всей ее жизни, по сути. Какой тогда будет смысл в том, что ее организм будет работать в прежнем режиме, она будет есть, дышать, говорить, спать… Биологические потребности останутся прежними, но морально она уже будет мертва.

Как бы мы ни были независимы, нас соединяют тесные связи. И однажды решение принимают за нас, хотим мы того или нет. Такова жизнь.

Сильвии вынесли приговор. Она сразу это поняла, поскольку шум голосов стих, а внутри нее самой стало нарастать волнение, смешанное с тяжелым предчувствием. Сильвия никогда не рассчитывала на свою интуицию, но в этот раз что-то ей подсказывало близкий конец. Нет, не физический, а скорее духовный.

На лестнице послышались шаги, и тот же парень открыл ей дверь (очень удивившись, что та была не заперта).

- Готовься к долгому пути, красотка.

Монтень. 01.12.09

Мы подъехали к точке. Начальник смены нас уже заждался. Я подошел к нему и спросил:

- Добрый день! Мне сказали, что Вы распределяете обязанности. Я тут первый день.

- Да! - отвечал он, - ты наш новый золотарь?

- Старший, - почувствовав некоторое унижение своей значимости, уточнил я.

- Старший, но ты ведь еще ничего не умеешь, пару деньков поработай как все, - отвечал он, - а там уже действительно станешь не на бумаге, а на самом деле «старшим».

- Да, - уже более тихо отвечал я, - наберу опыта.

Во время нашего с ним разговора, я увидел, и удивился тому, как быстро и слаженно мой коллега и все остальные работали. Я не хотел присоединяться к ним, дабы не запороть отчетливо выверенного механизма. В этот день, не смотря на свалившуюся работу, начальник отпустил меня пораньше. Может сам он этого не хотел, но я рассказал, что нужно еще заселиться. А вдруг завтра на работу опоздаю.

В комнате, на улице мастеровой, где располагался доходный дом, я встретил своего соседа. Мы познакомились. Его звали Айс. Там же висело зеркало, в котором я отражался. Он ввел меня в курс дела, рассказал, что к чему. Где он работает, я не узнал, он был на первый взгляд довольно застенчивый. Зато своей профессией я гордился весь вечер. До ночи только и шел разговор, что о ней (о ее престижности и пользе). Доведя все это дело до абсурда, я с Айсом здорово посмеялся, как говорится от души. И мы с ним стали как самые преданные друзья. Но меня начал мучить вопрос о его профессии. Перед сном я думал, кто же такой мой новый друг. И почему он такой застенчивый. Живет он здесь, а значит работает в магистрате. В полете своих мыслей я не заметил, как они трансформировались в сон, а сон я уже не помнил.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 15.12.09

Никта

- Я могу все изменить?

- Как это?

- Я могу…

- Вернуть их? Оживить?

- Да.

- Пожалуйста!

- А что мне за это будет?

- А чего Вы хотите?

- Деловой разговор. Мне нравится.

- Что Вы хотите взамен? Мою жизнь?

- Нет.

- Хм… Не удивлен. В последнее время она не ходовой товар. Никому не нужна.

- Кассиус должен исчезнуть.

- Я не убийца.

- Ну так не убивай.

- А как же?...

- Придумай что-нибудь. Он должен покинуть пост бригадира и уйти в отставку.

- Хм… Не убить. Вы знаете прекрасно, что в ЦРУ отставка…

- Не уточняй, сделай милость. Так как? Мы договорились?

- Да. Оживи их.

- Сначала скрепим договор твоей кровью. Приложи ладонь к зеркалу.

От магического пореза не осталось и следа. Но неприятное ощущение выпитого яда очень медленного действия не покидало его ещё долго.

- Зато они живы. И я смогу сказать ей, что все хорошо. Спасибо, Лорд, - Ларс коснулся стекла с благодарной улыбкой.

«Не за что» написалось его же кровью на зеркальной поверхности.

ДРУЖЕЛЮБИЕ меняется на БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Сильвия

БЕЗДАРНОСТЬ меняется на НИЗОСТЬ

Алина

ЗАНУДСТВО меняется на СТРАСТЬ

Монтень

БЛАГОРАЗУМИЕ меняется на ОПТИМИЗМ

Пишет Ксанф. 29.12.09

Около двух недель Ксанфу пришлось собирать информацию, прежде чем он смог окончательно убедиться, что помощник Клюва и муж Алисы одно и то же лицо. Перед своей смертью, он оставил записку, где говорил, что он виноват, просил прощения и просил не искать его тело, потому как все равно никто не найдет. Так он задумал.

Алиса около месяца пыталась найти хоть какие-то следы, но ничего не вышло. Кольцо и зеркало были единственным, что осталось у нее на память о муже.

Доктор приложил все силы, чтобы узнать как можно больше обо всех инцидентах, которые произошли в то время в городе, но результата не было, пока однажды, в одной из близлежащих деревенек Эйзоптроса удача сама нашла его. Здесь жил знакомый врач Ксанфа, занимавшийся документацией по всем найденным "бесхозным" трупами столицы и переоформлявший их на факультет в Университет для изучения анатомии студентами. К нему за помощью и ездил постоянно Ксанф.

Рыбак, который уже в седьмой раз перевозил врача через небольшую речушку к той самой деревеньке, обычно всегда молчал, но тут внезапно решился заговорить.

- Вы кого-то ищите?

- Да. Своего друга. Понимаете, он уже много месяцев как пропал. Я не могу найти никаких следов. Боюсь, что он покончил собой, но все же надеюсь, что он жив.

Лицо мужчины не выражало никаких эмоций.

- Я ищу кого-нибудь, кто хоть что-то слышал о нем.

- Как зовут Вашего друга?

- Артур.

- Ну что ж, идемте.

Кснаф был очень удивлен таким ответом.

Дом рыбака находился в самом конце деревушки и был огорожен невысоким забором.

- Проходите. Не буду вам ничего объяснять. Вы сами все поймете. Я слышал, что Вы врач. Помогите ему.

Он проводил юношу на второй этаж.

- Артур, к тебе пришли, - рыбак открыл первую же дверь у лестницы.

В светлой и просторной комнате на высокой кровати сидел очень худой и бледный молодой человек с криво остриженными волосами, в тонкой рубашке странного розово- синего цвета. При знакомстве (Ксанф боялся, что сказка про друга раскроется) он не выразил никакого удивления, лишь слегка пожал плечами. Потом, когда их оставили наедине, и Ксанф стал объяснять, зачем он пришел, взгляд Артура постепенно приобрел осмысленное выражение, только какая-то тревога появилась на лице.

- Поймите, я никому не желаю зла! И не хочу воровать, - оправдывался парень. - Я обеспеченный человек. Достаточно обеспеченный. Могу работать, неплохо зарабатывать, но стоит мне увидеть+ - он принялся теребить в руках конец простыни.

-Я опасен для общества. Окружающие презирают меня и не догадываются даже, что я не специально! Не специально! Да! - Он подскочил с постели и, в один прыжок преодолев половину комнаты, крепко вцепился в руку Ксанфа, - Вы же мне верите? Вы же умный человек, это видно по взгляду! Верите? - Глаза его лихорадочно блестели, он со всей силой давил на руку.

- Успокойтесь. Верю. Почему бы мне Вам не верить?

-Отлично. Хорошо. Алиса тоже мне верила. Верит, надеюсь. А я+ - он взвыл, - Я не могу! Ксанф не успел удержать парня, тот бросился обратно на кровать. Пружины противно заскрипели.

-Если Вы не хотите воровать, то зачем тогда это делаете?

-Не знаю.

-То есть как?

-Мне часто в принципе не нужны вещи, которые я краду! Я просто краду их и все. Не знаю, как объяснить. Мрак, хочу, чтобы меня поняли другие, когда я сам себя не понимаю.

"Сейчас будет истерика, " - Ксанф снова постарался заверить Артура, что верит ему.

- Ну, вот, однажды, - чуть успокоившись после выпитого стакана холодной воды, продолжил Артур,- я украл у соседа-часовщика его увеличительное стекло и какой-то рабочий инструмент. Я даже не знаю, зачем он нужен! А стекло? Я отлично вижу.

Или вот в прошлом месяце - стащил у дамы шпильку для волос! Но ведь она не заметила! А я сзади подкрался и делал вид, будто у меня зонтик не раскрывается, и даже расковырял замок, чтобы правдивее выглядело!

Молодой человек был похож на сумасшедшего - с таким восторгом описывал он каждую мелочь, каждое свое действие. При этом руки его дрожали, а взгляд бегал из стороны в сторону. Ксанф, все это время вертевший в руках карандаш, нарочно сломал его, но парень никак не отреагировал. Казалось, он даже не замечает происходящего вокруг и рассказывает не Ксанфу, а самому себе.

Позже из разговора стало понятно, что такие приступы необъяснимого желания украсть что-нибудь появляются у него после какого-то печального события: неприятного разговора или ссоры, когда становится тоскливо и немного страшно. И вывести себя из такого упадка сил и эмоций можно, только украв что-нибудь.

-В некоторых случаях, когда появляется возможность, я стараюсь вернуть то, что я украл, хозяину. Но, к сожалению, не могу сделать это сам и честно. Просто подкладываю незаметно в стороне и ухожу.

- А Клюв?

-Что Клюв?

-Как Вы с ним связались?

- Я сорвал ему однажды все планы. Разозлил ужасно. Клюв планировал выкрасть несколько золотых брошек из мастерской, а у меня был очередной приступ. Клюв обещал убить меня в первый момент, но потом отошел, предложил мне работать с ним в мелких делах, но я объяснил, что делаю это не ради наживы и скорее бессознательно. И совсем не желаю зарабатывать этим на жизнь. Тогда он пригрозил, что сдаст меня и мою подругу.

- Алису?

- Да, он сказал, что у него есть знакомые, которые ему помогут в этом деле. Они подтвердят, что Алиса была со мной, и ее тоже посадят в тюрьму. Я не мог такого допустить.

Ксанф налил еще один стакан воды - уже себе. "Ну нельзя же быть таким наивным!"

- Тогда я согласился помогать Клюву. Он специально злил меня, доводил до приступа, а потом наводил на жертву. Он щедро платил после дела. Но я никогда не брал. Когда все заканчивалось, эйфория проходила, мне становилось тошно и противно, я не мог есть и спать. И с каждым разом было все хуже и хуже, я снова впадал в апатию, Клюву ничего не стоило вызвать у меня новый приступ. Пока однажды мне все это окончательно не надоело. Я решил покончить собой - утопиться в реке. Оставил предсмертную записку жене. Клюв, похоже, догадывался, что я что-то задумал. И бедная Алиса была неспокойна, но им не удалось помешать мне. - Артур затих на минуту. - И все бы получилось, я уже наглотался достаточно воды, но один рыбак вытащил меня. После переохлаждения у меня был бред и жар, я долго был в беспамятстве. Когда понемногу стал приходить в себя, решил, что единственный способ оградить Алису от этого негодяя - больше не видеть ее. И вот я здесь. Уже довольно долго. Я держусь. Мне помогает мой друг, он не позволяет мне настраиваться на грустные мысли и оставаться одному. Завел собаку - задорного щенка, и, если товарищ уходит надолго, то со мной всегда остается Рикки.

- Вы перестали воровать?

- Да. У меня практически прекратились приступы.

-Тогда почему бы Вам не вернуться к Алисе?

-Я боюсь. - он глубоко вздохнул.

- А что с перстнем и зеркалом Эрга?

- Их украл Клюв. Я не знал этого. Он сочинил довольно нелепую историю, будто бы это его умершей родственницы, и будто бы эти вещи хранят крепкую любовь. Я поверил. Сейчас понимаю, что все было шить белыми нитками, но тогда не задумывался почему-то. Алиса была очень рада подарку. Я сказал, что это прислал один мой знакомый к нашей свадьбе.

-И что потом?

- Он попался. И был что-то должен тому врачу. Видимо, пришлось возвращать украденное.

- Ясно.

Артур осторожно расправил складки на подушке и поймал взгляд Ксанфа в зеркале на стене:

-Вы мне поможете?

-Постараюсь.

Пишет Никта. 29.12.09

«Чего-то не хватает. Что-то я забыла. Или не увидела», - эта мысль не давала ей покоя.

Связано ли было это ощущение с проштрафившимся сотрудником или нет, понять она не могла.

Второй занозой в мозгу была мысль о том, что Оливия отказалась за Анастасиуса от рискованной операции не из страха за его жизнь, а из желания быть с ним таким, беспомощным. Ухаживать за ним самоотверженно, чтобы привязать его к себе ещё и чувством вины. И эта мысль её бесила.

«Нужно поговорить с Ксанфом», - произнесла она вслух.

«Кьерк», - скептически произнес, склонив голову на бок, Сэт.

«Согласится. Ему не впервой закон нарушать, - отмела его сомнения црушница, - тем более во благо». Она бросила рассеянный взгляд на зеркало.

Приближался очередной новый год. Воздух Эйзоптроса приобрел запах свежих аквилонских яблок. Тех, что называли «хаосова радость». Зеленые, кислые, сочно-хрустящие. Если есть просто – набьешь оскомину. А сделаешь пастилу или варенье – горечь проявится.

Тем не менее, яблоки находили своих поклонников. Больше в Эйзоптросе и в Дакии, не в Аквилоне.

В Дакии из яблок гнали знатную наливку. «Пепельная наливка» была во всем мире известна.

Название получила она собственно из-за мутно-серого с хлопьями цвета.

Да от того, что тот, кто меру не знал, на следующее утро редко от попытки самоубийства удерживался: слишком горько было похмелье. Те, кого из петли вытащить успевали, рассказывали одно – все плохое, что было в жизни совершено, от рождения до последнего дня, в памяти всплывало и больно сердце ранило.

Никта, конечно же, получила приглашение на главный бал столицы. На стальном с острыми краями листе.

Интересно, кто в этом году будет распорядителем? Бургомистр, по её сведениям, в Эйзоптрос ещё не вернулась. Анастасиус – парализован. Ксанф – раздавлен потерей. Фаворитка Алкарин исчезла в неизвестном направлении. Как и та, которую он так выделил, разрешив занять собственную ложу в опере.

И явится ли на бал сам хозяин?

«Жаль, что из тебя костюм для него не выйдет, - бросила она с горечью Безразличию, - а ведь отличный материал для Хаоса».

Тот, молодой человек с отсутствующим взглядом, одетый в серую невзрачную одежду, никак не отреагировал на это её замечание, Сэт недовольно зашипел.

Отражение вздрогнуло. И улыбнулось несмело хозяйке, косясь опасливо на посредника.

Пишет Герман. 29.12.09

Глоток воздуха. Ещё! Глубже! Чаще! Слёзы… "Я свободен! Я свободен! Свободен!" Герман уже не мог двигаться дальше. Ему не хватало воздуха. Весь он был переполнен каким-то необъясним чувством, окутавшим все его внутренности. Будто его наполнили водой, и не осталось ни одной нетронутой клетки. Счастье, смешавшееся с теплом, заменило для него кровь. Только в детстве такое происходило с ним.

Свобода... - мечта человека из клетки. Вот она… Она всегда была так близко. Стоило лишь выйти за пределы города. Часто, когда город окутывала тьма , Герман стоял, прижавшись к крепостной стене, пытаясь почувствовать запах с той, другой, стороны, запах свободы. Зеркала - глупые стражники смерти... теперь он обманул их. Обманул всех. Он свободен. Свободен от зорких взглядов товарищей. Свободен от принципов. Свободен от правил. Город, блуждающих во тьме, оставался позади. Силы покидали его, но надо было двигаться дальше. Дальше от этого царства непонятных отражающих существ. Да, именно существ. Герман никогда не верил, что зеркала - это просто предметы. Они следили за ним. За всеми. Они распоряжались всем. Жизнью. Смертью. Тем, что называют судьбой.

Герман открыл глаза. Зеркала... Зеркала... Зеркала... Вся комната была покрыта ими. Голова раскалывалась от шума, который мешал сосредоточиться и понять, как он попал сюда. Паника уже готова была принять его в свои объятья... Что с ним? Где он? А главное, что с его свободой? Последнее, что он услышал, это звон стекла... Но что произошло?

Герман чувствовал, как холод окутывает его тело. Медленно. Нежно. Маленькие капельки дождя падали ему на глаза, губы, лоб. Пахло осенней сыростью. Герман открыл глаза... "Нет! Этого не может быть! Нет! Нет! Нет!" Он лежал на траве в парке, недалеко от своего дома. В его голове звучал протяжный, ненавистный скрип... Это был смех. Смех злобных тварей, следивших за ним... В голове послышался глухой, надрывный голос: "...Тебе не сбежать...". Герман побледнел. Его руки тряслись. "Нет! Нет! Нет! Он сможет!". Голос, словно эхо, продолжал звучать у него в голове: "Не сбежать...". Тишина. Пытаясь сохранить спокойствие, Герман пошел домой. "Конец мечте. Конец надежде. Конец вере".

И снова ночь. Царство таинственной и манящей темноты.

Удар. Ещё удар. Один за другим. Боль, резкая, пронизывающая тело насквозь, начиная от пальцев и заканчивая чем-то в глубине сердца, скрытым, непонятным, живущим своей собственной жизнью. "Всё впустую... Главное, чтобы меня никто не увидел. Да, да, это самое главное сейчас…Никто…Никто не должен меня увидеть. Мост поднят. Выхода нет. Нет! Но даже если бы он был опущен - Выхода НЕТ! Теперь мне не пробраться мимо стражи. Нет…" Мысли проносились в его голове быстро, но каждая оставалась надолго, словно след , высеченный каплями воды на камне. Ещё раз ударив по зеркалу, он наконец-то обессилел и сел на землю. Мысли и теперь не давали ему покоя. Сколько? Сколько он уже пытается выбраться из этого ужасного места? Нет, всё бесполезно, он никуда уже не сможет убежать. Никуда… Это слово всё время звучало у него в голове. Воспоминания о зеркальной комнате, скрипучий голос не давали ему покоя. Они мучили его все время. Когда он просыпался, когда бегал со своей собакой в тихом туманном парке недалеко от дома, когда читал газету, когда уходил на работу… Работу… А ведь всё так хорошо начиналось. "Да… начиналось… А фраза-то какая банальная… Начиналось". Работа. Нет! Это была не работа, это был ад. Замысловатый, скрытый пеленой таинственности, такой притягательный, манящий… ад. Воспоминания нахлынули на него. "Глупец! Он сам мечтал об этом. ЦРУ. Бригада по особо важным делам. Что может быть лучше, что может быть желаннее этого?" Глупая детская мечта, определившая всю его ничтожную жизнь. Или виновата не мечта? Судьба? Влияние родных? Родные… пустое слово, уже ничего не значащее. Отец… кто это? Что он знал о нём? Пустота. Детские воспоминания? Их нет… хотя… было что-то, что он так пытался вспомнить, иногда в его снах появлялись беспорядочные картинки, близкие, что-то значащее… но соединить всё воедино у него никак не получалось. Кошмары мучили его и не давали ничего взамен, кроме привычки вставать ровно в 3.15 и пить крепкий кофе.

Недалеко от него послышался треск сухих веток , промелькнул слабый свет фонарика. "Надо идти. Скорее всего, ребята из казармы услышали его бесполезные попытки выбраться на волю. Проклятое зеркало!" Герман шёл быстро, мягко, едва слышно, как кошка, наступая на землю. Он любил ночь. Ночью можно остаться незаметным. И не видно было этих проклятых зеркал, сопровождавших его повсюду в течение всей жизни! Всей! Не раз он вспоминал, как ему удалось вырваться на свободу… Сколько он был счастлив? Полчаса? Час?

Его квартира находилась недалеко от дворца Правосудия. Порой ему казалось это забавным. Дворец Правосудия! Звучит так величественно, гордо и, главное, правдиво! А сколько компромата на "заседателей" этого дворца у него было! Да и само его строительство было полно не менее компрометирующими фактами. Факты+ они определяли всю его сущность. Он верил только в документы с грифом "особо секретно".

Быстро и тихо, Герман оставлял позади "зеркальные" дома. Пройдя через старинный парк, он вышел к дому. С первого взгляда можно было подумать, что там никто не жил уже лет 50. Серая масса не любит ЦРУ-шников. Слишком большой страх окутывает эту работу. Только здесь Герман чувствовал себя более менее спокойно. Это место было его домом. Хотя мог ли быть дом у такого человека, как Герман? Он был настоящим волком. Оставшись в полном одиночестве в 14 лет в холодном мире бесконечных зеркал, он стал его отражением. Такой же замкнутый, неприступный, непонятный для окружающих. Зайдя в подъезд, он медленно поднялся по черным, как сажа, ступенькам, достал ключ с ненавистной эмблемой ЦРУ и открыл дверь. Чёрный дог сразу подбежал к нему. Темнота. Спокойствие. Тишина. Он не мог прожить без них. Только одно нарушало гармонию. Этот дьявольский предмет - зеркало. Отвратительный шёпот снова проник в его голову. Герман тихо подошел к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Бледное лицо. Светлые волосы. Идеальный прямой нос. Тонкие губы. И глаза… Они полны ненависти, отчаяния... Как же ему хотелось разбить его… это проклятое орудие, преследующее его… Но он слишком хорошо знал, что от этого зависит его жизнь. Воспоминания вновь нахлынули на него. "Зеркала правят нами. Зеркала убивают нас…"

Пишет Сильвия.29.12.09

Впервые за последние несколько месяцев Сильвия увидела солнечный свет и полной грудью вдохнула свежий воздух. Ее новое отражение – Низость, теперь было с ней. Они сели в карету и стали быстро удаляться от столь странного и таинственного особняка. В карете сидели только Сильвия и Низость, дверь же была плотно закрыта, дабы пленницы не подумали о побеге. Путь был долгим, по подсчетам Сильвии они добирались часов пять-шесть и ни разу не остановились. Зато потом, когда они добрались до места назначения, их надолго оставили одних, а спустя некоторое время двое стражей открыли дверь кареты и провели Сильвию и Низость в полуразрушенный дом. Там они поднялись на второй этаж по винтовой лестнице и сразу оказались в просторной зале, в центре которой стоял круглый стол. За ним сидело восемь человек, и все смотрели на Сильвию. Стражи куда-то исчезли, оставив девушку и ее отражение наедине с этими странными людьми, смотревшими даже на себя с нескрываемой ненавистью.

- Вот и любимица Лорда, - заговорил тот, что сидел прямо напротив Сильвии. Она узнала его по голосу – это был тот самый «мститель», который питал жгучую ненависть к Лорду Хаосу. – А какое с ней отражение! О таком можно только мечтать, не правда ли?

Никто ему не ответил. Человек, сидящий справа от него, глубоко вздохнул и ответил:

- Прости, Нейс, но ты поставил перед собой слишком высокую планку. Эта идея обречена на провал, я тебе в этом деле не помощник.

Не дожидаясь ответа, он уже собрался уходить, как вдруг Нейс проговорил сквозь зубы:

- Да ты просто трус! Испугался поражения! А вспомни, чего ты лишился после того самого справедливого суда Хаоса, помнишь? Если бы не эти чистки пять лет назад, то сейчас бы у тебя было все: карьера, дом, семья. А что у тебя сейчас? Ничего!

- Каждый волен ошибаться, Нейс. Человеческий суд не может быть объективным просто потому, что судьи сами люди. Да и мое поведение тогда заслуживало того приговора, который был мне вынесен.

После этой речи что-то изменилось, как будто был подан невидимый сигнал, действовать. Все остальные, кроме Нейса, молча встали из-за стола и что-то положили перед ним.

- Ах, вот вы как! – Нейс был в ярости. – Вы это давно замышляли, решили бросить меня в самый ответственный момент! Чем вас купил Хаос? Чем? Новыми возможностями, абстрактными обещаниями, или, может быть, он пообещал вам вечное покровительство? Неужели это заставило вас передумать, отречься от тех планов, к которым мы готовились несколько лет.

Его слушали только Сильвия и Низость. Бывшие соратники Нейса ушли.

- НЕЕЕЕТ! – вопль отчаяния, казалось, проник в самые дальние концы зала. – Трусы! Предатели!

- Они сделали свой выбор. – Сильвия решила прервать этот ужасный монолог.

Нейс посмотрел на нее как-то странно. Неужели эта девочка еще не поняла, что свободна.

- Иди вон отсюда, - со злостью сказал он. – Иди к своему любимому хозяину. Можешь сдать меня, если захочешь. Мне уже все равно. Он забрал всю мою семью, запросто так отправил в Лабиринт за то, что они разбили это треклятое зеркало! Мы должны были убить его, по крайней мере, попытаться, а эти… трусы… все испортили…

Его голос постепенно перешел в рыдания.

- Убить Хаоса? Разве это возможно? – Сильвия была скорее удивлена, чем изумлена.

- Убить из-за мести. Как это низко – Низость впервые заговорила.

Казалось, этот вопрос вернул Нейса к действительности. Он встал и, как одержимый, подбежал к Сильвии.

- У каждого есть слабое место. И, мне казалось, мы нашли его у Хаоса. Мы должны были попробовать….

Дальше его слова вновь стали срываться на вопль и крики. Сильвия теперь задалась вопросом, зачем же он ей это все рассказывает. Видимо, Нейс уже настолько обезумел со своей жаждой мести, что растерял весь свой здравый смысл. «Надо бежать от этого кошмара. Обратно в Эйзоптрос. Сейчас же».

Она развернулась, оставив Нейса одного, и направилась к лестнице. Зеркало, которому нашлось место и в обиталище врагов Хаоса, отразило ее испуганное лицо.

«Неужели он говорил правду? И если это все правда, то, что же убьет Хаоса?»

Пишет Монтень.29.12.09

Спустя несколько дней... Наступило утро. Мой друг еще спал. Вчера у меня была мысль о том, что я высплюсь хорошо, но реальность была другой. Я встал раньше обычного, причем намного. Айс спал, я не мог остаться равнодушен к тому, что кто-то спит, пока я бодрствую. Своими действиями я всячески хотел исправить ситуацию. Вот только не знаю в лучшую или худшую сторону. Мне удалось это сделать, я его разбудил.

Я позавтракал. Посмотрел в зеркало. Он пришел и сел за стол. Айс поинтересовался, как идут дела у меня на роботе, на что я ему ответил.

На работе начальник не сдержал своего слова и старшим я уже был назначен с сегодняшнего дня. В первые дни работы ничего существенного не происходило. Все как будто остановилось. Я все больше и больше входил в курс дела. Узнавал все тонкости данной профессии, ты понимаешь, да?! Но в один прекрасный момент, спустя несколько дней, один из моих подчиненных упал с телеги и повредил себе руку. Подчиненный этот пришел к нам совсем недавно, я даже не успел хорошо его запомнить. Работал он, как и все по началу. Все трагичность ситуации заключалась в том, что упал он в рабочее время, и под моим наблюдением. Это был сильный удар по довольно размеренному течению моей жизни. Представь себе. Все пошло не так, мне предстоял довольно сложный и мучительный для меня разговор с высшим начальством. Была, не знаю даже кем, создана специальная комиссия для рассмотрения этого вопроса. И по принятию соответствующих мер ко мне. Меня второе больше всего пугало. Поговаривали даже об особых видах ответственности. Но закончилось все довольно хорошо. Когда некто расспрашивал моего подчиненного, услышал запах алкоголя. Оказывается, нашего новенького уволили за употребление на прежней работе. И что он тщательно все это скрывал. Вот такое вот случилось.

Айс, все внимательно слушал, обдумал, встал и начал собираться на работу. Я тоже понял что опаздываю. Но быстро собравшись, пришел на работу вовремя.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 12.01.10

Ксанф

ЭГОИЗМ меняется на ЖЕСТОКОСТЬ

Никта

ОСТЕРВЕНЕНИЕ меняется на БЕЗВОЛИЕ

Герман

БЛАГОРАЗУМИЕ

Сильвия

НЕДОВОЛЬСТВО меняется на ОТЧУЖДЕННОСТЬ

Монтень

ЯРОСТЬ

Пишет Никта. 26.01.10

Со времени отъезда бургомистра Эйзопроса в неизвестном направлении в городской управе многое изменилось.

С ключевых постов один за другим исчезали в неизвестном направлении ставленники баронессы Риты Эквус. На их место приходили новые хмурые и неразговорчивые люди. Ратманы всерьез забеспокоились, когда эта странная мода на кадровые перестановки добралась непосредственно до уровня их личных помощников.

Никта была приглашена на закрытое заседание совета, «чтобы дать экспертную оценку происходящему и помочь найти выход из создавшейся ситуации».

На самом деле, и герцогиня прекрасно это понимала, это был скорее вызов на ковер, чем желание попросить квалифицированного совета.

- Доброе утро, госпожа Каподимпреза.

- Доброе, - а вот в этом Никта всерьез сомневалась, потому что необходимость вставать рано утром при её графике работы она готова была приравнять к игре на арфе по степени ярости, которую эта необходимость вызывала.

- Присаживайтесь.

Предложенный её табурет стоял ровно посередине зала Совета.

«Совета попросить. Ха. Как же!» - выругалась она про себя, но вслух вежливо поблагодарила Ратмана.

- Вы наверняка осведомлены о том, что происходит в городе в последнее время.

- Наверняка, - усмехнулась недобро Никта.

«Интересно, хватит у них смелости задать вопрос без обиняков?» - подумала она при этом.

Пауза неприлично затянулась.

- Хорошо, - самым смелым оказался Ратман по финансам, - имеет ли отношение ЦРУ к исчезновению чиновников городской управы?

«И раз. И два», - посчитала про себя Никта.

И только после этого ответила, посмотрев ратману в глаза:

- Нет.

- Что ЦРУ известно об этой ситуации?

- Следы ведут в сторону Мертвой.

Ратманы озадаченно переглянулись.

- Вряд ли мне стоит уточнять… - Никта кивнула в сторону одного из зеркал, в котором отразилась её насмешка.

Глаза советников расширились от ужаса, когда до них дошел намек црушницы.

- Этого не может быть, - посерев от страха, упавшим голосом произнес ратман по культуре.

- Я могу идти? – Никта встала, давая понять, что разговор окончен: просить у ЦРУ помощи в такой ситуации вряд ли бы кто-то решился.

- Конечно, - ответил за всех ратман по финансам, - держите нас в курсе всего происходящего, пожалуйста.

Никта улыбнулась одним уголком рта и, чуть поклонившись на прощание, покинула зал Совета.

- Что теперь будем делать?

Пишет Монтень. 26.01.09

На работе все еще вспоминали этот случай. Конечно, это была новость, причем очень значимая новость за последнее время. Но мне пришлось ее пережить, и больше она меня не беспокоила. Остальные о ней забыли лишь тогда, когда мы приехали на участок. Я первый раз был тут. После того как раздал всем задания, я отправился исследовать улицу. Стены до второго этажа, дорога: все было обложено колотым камнем. Я не понимал, на чем он держится. И подогнан так аккуратно, совершенно без швов. Какая же долгая и рутинная работа, - думал я. Но мое восхищение прервалось, вдали я увидел своего соседа. Вскоре он скрылся в переулке здания.

Я пошел за ним, в переулке было одно-единственное углубление, похожее на арку. В самом конце была старая дверь, какие можно увидеть в огромных замках. Ручек на ней не было. На двери висело овальное зеркало, где я отражался. Я не знаю, каким образом мой сосед сюда зашел. Нужно чтоб кто-нибудь с другой стороны толкнул дверь, а так нет. Стучаться я не стал, все это как-то странно очень. Решил вечером все разузнать, и пошел проверять своих подчиненных.

Пишет Сильвия. 26.01.10

Эта мысль не давала ей покоя, хотя, казалось бы, что ей волноваться? Она теперь свободна, если можно так говорить о той ситуации, в которой Сильвия оказалась. Она не знала места, где находилась, к тому же теперь с ней было уже двое из ее отражений – Низость и Отчужденность. Два самых прекрасных собеседника… Но пока они ее не беспокоили и молча следовали за своей хозяйкой.

Лестница, по которой они спускались, привела их прямо к выходу из дома. Несмотря на полное изнеможение, Сильвия по достоинству оценила интерьер этого заброшенного особняка. Позолоченные перила лестницы, обилие лепнины и преобладание темных тонов говорили о том, что строился этот некогда роскошный дворец почти столетие назад. Как и подобало дворцам того времени, рядом с парадной дверью с внутренней стороны дома располагалось немыслимых размеров зеркало, чтобы гости и хозяева, уходя из дома, помнили об истинном Хозяине этого мира. Вот и сейчас Сильвия, взглянув в зеркало, поприветствовала Лорда и попрощалась с этим домом, открывшим для нее такие ужасные тайны. Отражения, следовавшие за ней, не удостоили зеркало своим вниманием.

Когда они вышли из дома, их взору предстал великолепный луг, вдали виднелся лес, а слева – небольшие строения, похожие на хозяйственные постройки. Сильвия снова задумалась над тем, как ей выбраться отсюда и куда идти. Ей не пришла в голову мысль посоветоваться с отражениями: она всегда старалась решать возникшие проблемы сама, без посторонней помощи. Так легче было сориентироваться, взвесить все «за» и «против», чем когда кто-то другой вечно тебя перебивает и сбивает с мысли. Рано или поздно она принимала какое-нибудь решение.

- Если ты хочешь побыстрее убраться отсюда, советую добраться до ближайшего селения и украсть лошадей, - такой совет могла дать только Низость.

- Я никогда, ни при каких обстоятельствах не буду ничего воровать у крестьян, - Сильвия была недовольна тем, что снова вмешались в ее рассуждения. – Тем более наездник из меня плохой.

Низость ничего не ответила, так как на этом все ее гениальные идеи закончились. Чтобы хоть как-то развлечь себя, она начала тихо напевать себе песенку.

- Сильвия, ничего воровать не надо, - позволила себе вмешаться Отчужденность. – Ведь этот дом никому уже не принадлежит?

- Ты о чем? Я не могу понять, куда ты клонишь.

- Вон те постройки – это конюшни и, кажется, там есть лошади. Я только что слышала отдаленное ржание. В крайнем случае они принадлежат нашим похитителям, и тогда, можно сказать, мы с ними расквитаемся.

Это предложение было очень соблазнительным. Зачем рисковать своей жизнью и идти пешком через лес, если можно взять лошадей? Недолго думая, Сильвия согласилась.

Лошади были уже оседланы – видимо, они принадлежали похитителям. Хватило на всех, что не очень обрадовало Сильвию. Она все же надеялась, что будет ехать вместе с отражением, так как сама была очень плохой наездницей. Кое-как справившись с лошадью, Сильвия выехала из конюшни и присоединилась к своим отражениям.

Они ехали молча. Рядом с Сильвией всегда была Отчужденность, Низость ехала впереди. Отчужденность в этом случае была хорошим напарником: она не мешала, не задавала глупых вопросов, не пыталась развлечь. Эти ее качества очень нравились Сильвии: теперь она могла спокойно взвесить все события сегодняшнего дня, а когда ей это надоедало, то она начинала любоваться природой. Они проезжали по очень живописным местам, где лес временами сменялся долиной, потом снова появлялись густые заросли. Их вела едва различимая тропа, но куда она вела, для них оставалось загадкой. Сильвия старалась не думать об этом, а лишь наслаждаться причудливыми и красивыми капризами природы, свежим воздухом и теплым полуденным солнцем, шумом ветвей, порождаемым ветром, и тихим плеском ручья среди деревьев. Эту гармонию природы ничто не могло нарушить, ни один лишний звук, хотя издали иногда доносился какой-то непонятный звук, который выбивался из общей гаммы. « Какая-нибудь птица» - подумала Сильвия.

- Погоня! – резкий голос Отчужденности вывел Сильвию из глубокой задумчивости. Она резко обернулась и увидела вдали двух всадников, одним из которых был Нейс. Расстояние между ними быстро сокращалось, и Сильвия смогла рассмотреть их вооружение.

Они мчались с такой скоростью, с которой Сильвия никогда бы не позволила себе ездить, но сейчас она этого не замечала. Ветви деревьев поцарапали ей лицо, шею и руки, но она все равно выжимала из коня последние силы. Их преследователи не отставали, и расстояние между ними становилось все меньше и меньше.

- Вам не уйти! Лучше сдайтесь сейчас, чем потом. – Нейс был зол, его прежняя удрученность уже прошла. – Вы все равно не сообщите ничего Хаосу.

Сильвия уже приготовилась дать ему ответ, но Низость на нее шикнула:

- Хаос, скорее всего, уже все знает. Не оборачивайся, не надо на это тратить время.

И они снова стали подгонять своих лошадей. Трудно сказать, как долго длилась эта погоня. Сильвия уже сбилась со счета, сколько раз тропинка делала крутой поворот, и иногда ей казалось, что они ходят по кругу. С тропинки свернуть она боялась, ведь кругом были непроходимые дебри… Внезапно лошадь Низости, бежавшая немного впереди, остановилась и встала на дыбы. Сильвия и Отчужденность чудом не налетели на нее. Теперь только до Сильвии дошел смысл слов Нейса. Им действительно не уйти. Впереди была каменная стена, увитая плющом и простиравшаяся до бесконечности в обе стороны.

Пишет Чарльз де-Вард. 26.01.10

Чарльз Де-Вард проснулся, когда уже темнело. В окно кареты было видно солнце, намеревавшееся спрятаться за горизонт. "Мне тоже нужен ночлег" - подумал Де-Вард, расплачиваясь с извозчиком и наблюдая, как тот уезжает прочь, поднимая лёгкую пыль. Оставшийся пассажир стоял на мощёной дороге, ведущей к городу, точнее ко рву с водой, окружающему его. Мост был поднят. Де-Вард взял видавший виды (но не старый) саквояж в одну руку, трость в другую и подошёл ближе.

Город впечатлял. Зеркала, зеркала, множество зеркал... Сотни тонн стекла и серебра покрывали крепостные стены города, убивая всякую надежду гипотетического врага о приступе. В зеркалах отражалось солнце, наполовину закатившееся за горизонт и маленькая фигура Чарльза. Она выглядела донельзя нелепо, и сторонний наблюдатель наверняка бы улыбнулся, увидев следующую картину: человек в деловом костюме, с саквояжем и тростью, взирающий на большое круглое зеркало (иначе крепость Эйзоптрос и не назвать) чуть ли не с открытым ртом. Прикинув, что надо позвать кого-нибудь из стражи, чтобы опустили мост, Чарльз крикнул: "Эй! Есть кто?! Найдётся приют для уставшего путника?!" После этих слов он немного поморщился: ведь он выспался в карете. Де-Вард не любил врать, пусть даже по таким мелочам.

Мост опустили почти сразу же. Было видно, что Эйзоптрос отличается даже неким гостеприимством. "Наверно каждый вновь прибывший в город смотрит по сторонам таким восхищённым взглядом" - мелькнула мысль у нового жителя Эйзептроса. Тысячи зеркал сверкали от лучей заходящего солнца, но не слепили. Прохожие, видимо привыкшие к этому потрясающему зрелищу не обращали на него ровно никакого внимания, как впрочем и на Чарльза. Поспешно сверившись с картой Эйзептроса, которую он раздобыл не более, чем нескольких часов назад у извозчика, Де-Вард направился к Закусочной "Мрак", вероятно самому популярному месту в городе. Там он решил немного перекусить, а заодно и спросить у официанта о месте, где можно провести ночь...

Пишет Герман. 26.01.10

Солнце давно не проникало в его комнату. За окном виднелось густое скопление туч, как йогурт с черно-синей краской. Каждый день чья-то невидимая рука проливала всё больше чёрной крови замученных в эту нежную массу, которую так любят "счастливые" и вечно улыбающиеся семьи.

***

3.15.

Ненависть потонула вместе с ночью в нескончаемую глубину вечности. В серо-голубых глазах Германа была пустота. Мозг возвращался к привычной работе. Факт - анализ. Анализ - следствие. Следствие - факт. Толстый голубь плюхнулся на карниз. "Голуби+ они, как хлопья снега, несут спокойствие и восхищение наивным людям". Какой умник мог такое сказать? Нет, конечно, Герман понимал, что голубь - это птица любви и мира, но чистить после них карниз не было его любимым занятием.

Аромат кофе заполнил кухню, не оставляя место чему-либо другому, что бы помешало утренним размышлениям. Герман не понимал людей, которые убеждены, что кофе пахнет кофе. Всё имеет свой запах. Кофе - это города из сказок и мифов, которые кишели странными созданиями, вечно спешащими куда-то. С первого взгляда их можно было принять за обычных людей, да они и были обычными людьми, только без души, они не умели видеть красоту, наблюдая радугу или цветок. В легенде говорилось, что когда-то эти "люди" обладали самой развитой душой, они рисовали восхитительные картины, их музыка была способна остановить разъяренную толпу, желающую крови, как можно больше крови, но "люди перестали ценить свой дар, и спустился к ним змий, и обменяли они свой дар на лень. И с тех пор единственным наслаждением для них стало бездействие. Но мир их оставался прекрасным. Он не зачах, не погиб среди разложения блаженных ленивых тел. Он был полон огромными деревьями, такими высокими, что увидеть их вершину было просто невозможно, старинными замками, и солнце было так близко, что взойдя на холм можно было достать его кончиками пальцев, но никто не думал об этом, в этом мире была только одна мысль на всех: "Нет, я займусь этим завтра"". Когда Герман впервые услышал от старых бродяг об этом мире, ему было около 15, не больше, каждую ночь он видел сны. Яркие, насыщенные, живые. Он видел этот мир. И он был единственным, кто умел жить, единственным, кто умел наслаждаться. Ему был нужен этот мир с его безразличием окружающих, но без голода, жестокости, презрения и злобы, и он был нужен этому миру. Но это были сны. С каждым годом сны заполняли его голову всё реже и реже.

Уже 9 лет он не видел снов

Тихий стук. Раз. Тишина. Два. Стук повторился, но уже громче, хотя робко.

На пороге стояла худая и угловатая девчонка.

- Кофе будешь?

- Нет.

Они столкнулись три года назад. Герман гулял с собакой в соседнем парке. Город ещё был во власти Сна. Часто он думал, как глупы эти людишки с их повседневными желаниями и стремлениями, они настолько увязли в этих "супермегаважныхпроблемах", что даже не замечали как их лицо покрывается морщинами, а тело становится дряхлым. А между тем они продолжали жить недосягаемой мечтой, всё время спеша, опаздывая куда-то, где их давно никто не ждет. Сон был их излюбленным развлечением. Доверчивые и глупые люди были так благодарны и счастливы, что даже не замечали как над ними издеваются, реализуя их самые сокровенные желания в этой серо-радужной дымке, а затем, наблюдая как они улыбаются и пускают слюнки, как просыпаются со слезами на глазах, отчаянно бьются в истерике, но так и не находят ответ на вопрос "что делать?". Герман не любил обывателей, считал лишними, для него они были дешевой массовкой, возможно потому что он завидовал им. Ведь не смотря на свою ничтожность, они видели Их!

Они видели Сны! Герман не сразу заметил худую фигуру вдали. Странно. Никто не ходил в этот парк даже днём, а сейчас было раннее утро. Он приблизился, но существо даже не повернулось, оно было занято делами куда важнее самоуверенного и холодного члена бригады по особо важным делам.

- Что ты здесь делаешь?

- Смотрю.

Девчонка отвечала сухо и неохотно, явно не понимая, кому и зачем она могла понадобиться. Привыкшего к вниманию и беспрекословному повиновению, Германа не могло это не задеть.

- На что ты смотришь?

Несмотря на раздражение, Герман спрашивал спокойно и холодно, как будто это не он интересуется предметом, а сам предмет лезет к нему поближе, прилипает к ногам, рыдает и умоляет, только для того, чтобы о нем спросили.

- Я смотрю в себя. Вот, это зеркало, в него всё видно, - Она объясняла ему это, как пятилетнему ребёнку, мягко, с расстановкой, но по-прежнему не поворачиваясь, - Зеркала не врут. Даже если тебе кажется, что они врут - это не так. Знаешь, я думаю, иногда им очень хочется соврать, но у них не получается, они слишком простые для этого, они могут лишь показывать нас со стороны. Хотя я слышала о других зеркалах, которые искажают+ Знаешь, это так странно! Ты думаешь, это будет хорошо, если всё исказится? Если они научатся врать?

Странное создание продолжило свою речь, но Герман уже не слышал, что оно говорит, он мог только внимать звуку его голоса, такого необычного для жителей столицы, чистого, наивного, бесхитростного, действительно детского. Никогда раньше он не встречал существа настолько открытого и, одновременно, закрытого для окружающих. Настолько простого и окутанного тайной.

- Если хочешь понять что-то про человека, надо посмотреть на его отражение. Понимаешь?

Сказав это, она впервые повернулась к нему. Холодные и пустые зеленоватые глаза уставились на Германа.

Он молчал. Никогда раньше он не слышал такого о НИХ. Любить зеркала? ЗЕРКАЛА??? Какое глупое создание! Неужели она не видит как они порабощают нас? Заставляют бежать, спешить, умирать, не успев увидеть рассвет?

Маленькое костлявое существо продолжало смотреть в зеркало. Оно чувствовало, что её любовь к этому прекрасному творению не разделяют. Но ведь оно совершенно! Такое чистое и близкое+даже ..родное. Все равно девчонка даже не собиралась спорить, ей это было не к чему. К тому же уверенность в своей правоте и доброта не дали бы ей такой возможности.

Ветер играл с прядями её длинных тёмных волос, изображая различные фигуры в воздухе. Что-то было в ней, что-то, что заинтересовало Германа, но он не мог себе в этом признаться. Он был слишком горд, чтобы осознать интерес к такому ненужному порождению мира. Она не была особенной. Она не была красивой. Бледная кожа. Маленький заостренный нос, слишком дерзкий для такого жалкого создания, как она . Слишком костлявое сложение. Мутные пронзительные зелёные глаза, отталкивающие и неприятные для обывателей. Она больше походила на ссохшийся цветок.

- Как тебя зовут?

- Марина.

***

Прошло три года, а Герман до сих пор не мог разгадать её тайну. Он не знал кто она, откуда, как живёт и чем живёт. Каждый раз, когда он терял силы появлялась Она.

Они могли просто сидеть молча, без влюбленных вздохов, взглядов, полных отчаяния и прочей ерунды. Это было не к чему. Вполне хватало того, что она здесь. Их общение было довольно странным на первый взгляд. Герман был скрытен и никогда не высказывал своих мыслей и чувств до конца. Он был игроком. Всегда оставлял что-то недосказанное, чтобы лишний раз помучить своих марионеток. Марина знала это. Никогда нельзя было понять, что она чувствует: плохо ей или хорошо. И самым сложным было понять её мысли, даже если она высказывала их вслух.

Они прошли на кухню. Усевшись на подоконник, она закрыла глаза и слышала музыку дождя, печальную, как и вся осень. Герман пил свой крепкий кофе. Молчание никогда не мешало им. Они не испытывали неловкость. Казалось, им легче, когда нет ненужных слов, этой глупой болтовни о погоде, последних новостях и прочих увлечений обывателей.

Молчание+ но не в этот раз. Что-то напряженное было в ней сегодня. Что-то, что вот-вот вырвется наружу и затопит всё вокруг. Надо было лишь чуть-чуть подождать. И как всегда он оказался прав, не прошло и пяти минут, как девчонка заговорила.

- А ты знаешь, почему старушки кормят бездомных кошек?

Герман не отвечал. Он уже знал, что лишние вопросы не нужны, она сама всё скажет, она всегда делала то, что хотела.

- Им одиноко, Герман. А поэтому страшно. Им нужен кто-то, зависящий от них. А ты знаешь, почему? Так они чувствуют себя нужными. И страх проходит.

- Страх?

- Да, страх.

- Страх - это глупо и скучно. Лучше не думай об этом.

- Но ты ведь тоже+ ты боишься!

- Я? - Герман разразился чем-то хриплым, похожим на смех.

Марина смотрела на него пристально, будто ища что-то невидное глазу.

- Ты опять решил сбежать? - её голос не дрожал, не смотря на внутренние волнение. Он был немного жесткий, но в тоже время приятный, как обычно.

- Разве тебя это волнует? Зачем этот блеф?

Мысли раздирали его мозг на кусочки. "Откуда? Откуда она знает? Глупая! Глупая девчонка! Но ведь её волнует вовсе не это! Но что? Думай! Думай, Герман!"

Марина молчала.

Герман всегда ценил в ней правдивость и открытость, и в тоже время умение держать всё в себе и не плакаться, как другие женщины.

"Что-то не так".

Она снова повторила свой вопрос.

- Пытаешься удержать? Ты же знаешь, что Эйзоптрос не для меня. Он высасывает все мои силы+ Он высасывает душу.

- Герман, а ты стареешь. "Душа"+ Ты веришь в то, что у тебя есть душа?

- Глупая!

Её холодная рука дотронулась до его плеча.

- Не уходи

Герман опустил голову и увидел её руку. Маленькую и хрупкую, как керамическая вазочка. Его глаза наполнились ужасом: кончики её пальцев покрывались крохотными, едва заметными зеркальными чешуйками, в которых виднелось отражение побледневшего лица надменного члена бригады по особо важным делам...

***

Герман открыл глаза. Холодный пот струился по его лбу. Сердце билось так сильно, что, казалось, сейчас вырвется из груди и полетит быстро-быстро, пока не размажется, ударившись о стену. Ветер завывал свою арию всё громче и громче. Мозг возвращался к своей обычной работе. Факт - анализ. Анализ - следствие. Следствие - факт. "Здравствуйте, Логика и Благоразумие!" Это был сон. Сон.

Тихий стук. Раз. Тишина. Два. Стук повторился, но уже громче, хотя робко…

Пишет Хаос Мира Зеркал. 09.02.10

Никта

На выходе из ратуши Никта столкнулась с Хассаном.

Тот извинился вежливым поклоном и отступил в сторону, чтобы дать ей пройти.

Она оглянулась и успела заметить снисходительную усмешку и дерзкий взгляд. Воспоминания о юге всколыхнули в душе огненную бурю ярости.

- Вы находите что-то смешным, сударь?

- Нет, сударыня, - квартерон ещё раз вежливо поклонился, но улыбка при этом стала шире.

- Ну все! Хватит! – прорычала про себя Никта, - хочешь проблем, будут тебе проблемы.

- Документы предъявите свои, будьте добры, - ледяным тоном приказала она.

- При всем уважении, мадам, - все с той же насмешливой искоркой в глазах возразил мужчина, - красивой женщине, чтобы узнать имя мужчины, нужно просто его спросить.

- Эй, - Никта кликнула двоих из охраны на входе, - арестовать до выяснения личности.

- Но командор Хассан здесь по личному приглашению Совета ратманов, госпожа Каподимпреза… - попытался было возразить охранник.

- Ничего, - прервал его Хассан, прежде, чем црушница взорвалась от злости, - госпожа права. Я повел себя неправильно. Хотя этому есть логичное объяснение – сложно себе представить юную и прекрасную барышню во главе столь грозного ведомства.

Никта почувствовала новый прилив ярости.

- Предатель! – выплюнула она в его сторону.

А вот это было совсем неожиданно.

- Куда мне пройти, госпожа Каподимпреза? – вежливо осведомился Хассан, изо всех сил стараясь не высказать заинтересованность в продолжении разговора с начцеха. Назвать его предателем мог только один человек. Но человек это был мертв уже достаточно давно. И, насколько знал Хассан, человек этот не был в Эйзоптросе, тем более не общался с представителями ЦРУ.

- К Хаосу! – в ярости Никта с такой силой захлопнула за собой дверь, что та затрещала, словно была из фанеры, а не из тяжелого старого дуба.

ИМПУЛЬСИВНОСТЬ меняется на БЕЗЗАЩИТНОСТЬ

Герман

Кассиус сделал ещё один глоток горячего крепкого кофе.

Умение ждать никогда не входило в список его добродетелей. Тем более умение ждать подчиненных. С того момента, как главная стерва ЦРУ предложила ему занять пост бригадира, прошло достаточно времени, чтобы он выработал собственный «стиль руководства» в бригаде. В отличие от Никты, которая полагалась целиком и полностью на самостоятельность и добросовестность своих сотрудников, он предпочитал контролировать ситуацию на каждом этапе. «Закрутив гайки», он избавился потихоньку от тех, кто критиковал его методы и нахваливал за его спиной бывшую начальницу.

Как ни странно, начцеха на этот демарш никак не отреагировала.

Из наследства прежней бригадирши теперь оставалась только одна проблема, которую Кассиус рассчитывал решить в ближайшее время.

Он помешал ложечкой кофе.

Герман.

Этого человека в бригаду привела Никта. Ни для кого не осталось тайной то, что её бесила необходимость терпеть этого «захребетника» в бригаде особистов. Она не упускала шанса уязвить его едким замечанием или продемонстрировать свое презрение. Может поэтому парня встретили в казарме с радушием поначалу. Ему помогали освоиться в новой профессии, вытаскивали из идиотских передряг, в которые обычно попадали «салаги». Но вскоре радушие сменилось недоумением, а потом и презрением.

Герман не вписывался в команду. Не потому что часто замирал на час-другой, уставившись в окно, не потому что редко отвечал услугой на услугу и даже не потому что игнорировал просьбы сослуживцев «прикрыть» перед начальством. Он просто ничего не делал по своей инициативе, а когда выполнял приказ, то так, что уж лучше бы его проигнорировал.

Несмотря на все это, прямолинейная и резкая Никта продолжала его терпеть в штате. С ней пытались поговорить по этому поводу, выяснить причины столь пристрастного отношения к опасно бездарному црушнику, но, нарвавшись раз на легендарную никтину бурю ярости, больше вопрос о его увольнении не поднимали.

Кассиус надеялся, что при передаче дел Никта раскроет ему тайну трудоустройства Германа, но этого не произошло. Рисковать собственной головой же ему не хотелось: раз стерва промолчала, значит надеется, что Кассиус сделает именно то, что и должен бы был сделать по логике вещей, а именно уволит «захребетника». Время шло.

Кассиус заказал ещё одну чашку кофе.

После позорного провала Ларса с этой его сопливой стукачкой положение самого бригадира пошатнулось. Теперь следовало быть очень аккуратным и тщательно обдумывать каждый свой шаг. В отличие от Германа, у него не было «охранной грамоты», а то, что Никта, глазом не моргнув, отдаст приказ о его «отстранении от дел», он не сомневался.

«Извините, я опоздал немного», - Герман подошел к его столику в компании с Благоразумием.

«Странное отражение для этого отмороженного, - проворчал про себя Кассиус, сказав вслух, - ещё одно опоздание, и у тебя будут большие проблемы. Уяснил?»

Герман кивнул согласно и сел напротив бригадира.

«Отражение отошли, - Кассиус почувствовал раздражение: все приходилось объяснять этому «захребетнику», - разговор будет серьезный».

«Серьезный разговор в кафе-кондитерской? – в сторону бросил с усмешкой Герман, - Благоразумию здесь и впрямь не место».

По его знаку официантка отвела отражение в дальний конец зала, усадила за столиком в углу.

«Садись, - Кассиус выдержал солидную паузу, чтобы совладать с собственной злостью и показать, насколько он недоволен поведением подчиненного, - для тебя есть работа».

Герман кивнул согласно.

«Будешь какое-то время выполнять задание Ларса Хоода. Он сейчас в отпуске, а дело не терпит отлагательства, - процедил сквозь зубы бригадир, - у него есть осведомитель, с которым он встречается в опере каждую неделю. Теперь это будешь делать ты. Имей в виду, мы готовим серьезную операцию на основе его сведений. Действуй аккуратно. Уяснил?»

«Да, - кивнул Герман, - пока ничего сверхсложного. А в чем подвох?»

«Какой подвох?» – не понял Кассиус.

«Почему я? – пожал плечами црушник, - если дело серьезное».

«Завтра, в семь. В опере. Детали – у Свэна узнаешь», - Кассиус встал и, бросив на блюдце несколько мелких монет, быстро вышел из кафе.

ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ

Чарльз де-Вард

В закусочной «Мрак» было достаточно светло, как ни странно. Чарльзу удалось с помощью своего обаяния и пары тонких комплиментов распорядительнице зала устроиться удобно за небольшим столиком у окна, плотно закрытого, как и зеркала, непроницаемой тканью. Прейскурант немного смутил его, но он все же решился заказать себе легкую закуску и графин красного вина. Он ещё раз похвалил себя за расторопность и удачливость – место как нельзя лучше подходило для его целей: он видел все, что происходило в кафе, и мог в любой момент в случае чего быстро выбраться наружу. Рука легла на набалдашник трости – кроме того, здесь было достаточно пространства, чтобы отразить внезапную атаку.

«Что-нибудь ещё желаете, сударь? – распорядительница зала, совсем молоденькая девушка с милыми пухлыми розовыми губками, вздернутым носиком и розовыми же ушками, явно была настроена на продолжение столь многообещающе начавшегося знакомства, - хотите я отнесу трость и ваш саквояж в гардеробную, чтобы вам было удобнее?»

«Нет, спасибо, - благожелательно улыбнулся де-Вард, - но, может быть, вы посоветуете мне, где лучше остановиться на ночлег?»

«Моя мама сдает комнаты приезжим, - щечки её очаровательно вспыхнули румянцем, - тихий, безопасный район. Комнаты с мебелью. Завтрак».

«Вас мне послало само провидение, - всплеснул руками де-Вард, - может присядете на минутку? Хотите вина?»

Распорядительница окончательно смутилась. Ей очень хотелось провести вечер с этим красивым вежливым молодым человеком, но…

«Мне, к сожалению, нужно идти, - едва слышно произнесла она, - работа».

«Тогда я просто подожду, когда вы освободитесь, - сыграть разочарование и печаль ему было совсем не сложно, - и провожу до дома, если вы не против».

«Хорошо, - глаза девушки загорелись от счастья, - я ещё подойду к вам, ладно?»

«Конечно, - Чарльз де-Вард откинулся на спинку удобного диванчика и сделал небольшой глоток вина из стеклянного бокала.

Дальше была тишина и темнота.

Когда он пришел в себя, он сначала не понял, где находится. Мебель, посуда, битое стекло и зеркала – все вверх дном. Рядом – раненые и контуженные посетители закусочной, официанты в порванной и покрытой кровью униформе. Люди в серых мундирах с арбалетами наперевес.

Он попытался встать. Тело отдалось невыносимой болью: ему явно сломали несколько ребер и левую ключицу. Голова… Бровь была рассечена… А ещё… Он не видел ничего правым глазом… Он повернул голову в сторону серебряного подноса, который валялся неподалеку, подтянул его к себе и едва не закричал, увидев здоровым глазом, что в правой глазнице торчит осколок стекла, видимо, от бокала. Часть сознания уловила в отражении ещё что-то… Очень плохое…

Де-Вард вновь наклонил поднос: рядом с ним лежала девушка, имени которой он так и не успел узнать. Она не дышала. В горле торчала арбалетная стрела.

«Здесь ещё один, - раздался над ним мужской хриплый голос, - раненый. И девка. Вроде мертвая».

«Она вам не девка!» - де-Вард был уверен, что выкрикнул это громко, но человек в военной форме никак не отреагировал на его комментарий.

«Носилки давай», - махнул он кому-то рукой.

Дальше снова была темнота и пустота.

«Вы меня слышите? – белая комната. Над ним склонился молодой человек со странными тигриными глазами, - Я - доктор Ксанф. Вы знаете, что с Вами произошло? Понимаете, где вы находитесь?»

ПРАВДИВОСТЬ

Алина

ПРОСТОТА меняется на МИРОЛЮБИЕ

Монтень

ОРИГИНАЛЬНОСТЬ меняется на МЕЛАНХОЛИЮ

Сильвия

Их вернули в логово заговорщиков. Сильвию вновь закрыли в клетке. Её худшие опасения не оправдались, но миндальничать с ней похитители тоже настроены не были.

Она попросила немного теплой воды, чтобы промыть раны, полученные во время погони, но её просьбу проигнорировали. Более того, её оставили в полном одиночестве. Ей не давали ни воды, ни пищи. Слабость постепенно овладевала ею. Она едва находила в себе силы, чтобы открыть глаза. А ещё очень сильно пугала мертвая тишина, которая воцарилась в доме.

Она проснулась от того, что услышала скрип двери. Решетка её темницы была распахнута настежь. Сильвия медленно поднялась на ноги и вышла. Искушение убежать из этого страшного дома было велико, но Сильвия, собравшись духом, направилась в ту самую комнату, где её собирались принести в жертву безумному плану Нейса.

Она услышала приглушенные голоса. Все в комнате почему-то говорили шепотом.

Она осторожно заглянула в замочную скважину.

Дежавю.

Все те же восемь человек. Нейс. Перед каждым что-то лежит на столе.

И голос. Шипящий шепот, от которого кровь стыла в жилах:

«Месть».

«Нам нечего терять, - голос Нейса дрожал, от волнения или страха, непонятно, - ты должен ответить за все те несправедливости, что творятся тобой или другими от твоего имени».

«Конешшшшшшшшшшно, - прошипел невидимый собеседник заговорщиков, - не месть. Низость. Использовать в войне со мной ни в чем не повинную девушку».

«Она много для тебя значит, если ты пригласил её в свою ложу, - процедил сквозь зубы Нейс, - мы… я хотел сделать тебе больно. Настолько больно, насколько больно было мне, когда я потерял своих».

«Ничего не упустил из виду? – усмехнулся голос, - например, то, что она рабыня. Собственность. Вещь».

«И из-за вещи ты вернул нас и заставил привезти её сюда?» – усмехнувшись, произнес вслух Нейс.

Удар боли вышиб из него дух.

«Шепотом, - с мягким упреком произнес невидимый собеседник, - мы же договорились».

«Так зачем весь этот цирк? Все равно ведь убьешь всех, чего тянешь?» - вступил в разговор ещё один из присутствующих.

«Мне нужен доброволец, - прошипел насмешливо голос, - девушку надо отвезти домой. Одной нынче по дорогам путешествовать безопасно. Кто поедет, останется жив».

Заговорщики переглянулись.

Пауза слишком уж затянулась, поэтому голос продолжил:

«Ну так как? Сами решите или мне выбрать? Или предоставим право выбора даме?»

Дверь открылась, Сильвия оказалась на пороге, в центре внимания.

«Пощадите их всех, милорд, - Сильвия сказала это в полный голос, испугалась, но наказания не последовало. Видимо, на неё не распространялось правило – говорить только шепотом, - пусть пообещают не затевать ничего против вас и идут с миром».

Заговорщики переглянулись в растерянности и смущении.

«Я бы рад, милая Сильвия, но ирония заключается в том, что если я выполню вашу просьбу, они уверятся в том, что вы действительно имеете на меня неограниченное влияние, - Лорд сделал паузу, - Я-то не против. Тем более, что это правда. Но вы сделаете собственную жизнь опасной. Найдется много желающих через шантаж вашим благополучием вынудить меня сделать то, что им нужно».

«Все равно, милорд. Пожалуйста. Эти люди запутались. Им просто нужно дать ещё один шанс», - твердо ответила Сильвия.

«Что скажете?» - спросил их Лорд Хаос.

Несколько человек кивнули согласно.

«Остальные? - поинтересовался насмешливый голос из-за зеркал, - либо все, либо никто».

«Пожалуйста», - теперь Сильвия обратилась ко всем заговорщикам.

Упорствовать продолжал только Нейс.

Уговорить его было невозможно.

«Прекрасно, - заключил Хаос, - вот мы и выбрали добровольца в сопровождающие. Нейс. Все остальные – жду клятвенного обещания «не затевать ничего» против меня».

Клятва была произнесена.

«Отправляйтесь в дорогу, милая Сильвия, - мягко предложил Лорд, - я хочу, чтобы вы поскорее оказались дома».

Сильвия подошла к Нейсу, взяла его за руку и вывела из комнаты: нужно было спешить, пока Хаос не передумал.

Как только дверь за ними закрылась, заговорщики, которые уже вздохнули было с облегчением, вынуждены были вновь замереть в ужасе, потому что зеркала, лежавшие перед ними на столе, вспыхнули кроваво-красным.

«Вы плохо обошлись с девушкой, когда она была в вашей власти, - голос стал холодным и острым как стальной клинок, - хуже того, вы плохо обращались с моей рабыней. И это заслуживает наказания». В зале воцарилась темнота.

ДОВЕРИЕ меняется на НЕБЛАГОДАРНОСТЬ

Пишет Алина. 09.02.10

Алина стояла у своего любимого окна в фойе и смотрела на улицу. Моросил дождь.

- Есть что-нибудь интересное?

Она взглянула на отражение црушника в окне. Холодные серые глаза. Губы слегка растянуты в насмешливой улыбке. Очень похож на того, который завербовал ее. Только на левой щеке шрам.

- Да, вот, - она отдала ему конверт с письмом от Ноэля. – Завтра в час дня. Здесь все написано. Что, где и зачем. Я участвую.

Он убрал конверт в карман.

- Хорошо, - ухмыльнулся неприятно. - Бегать больше не будешь?

Алина быстро взглянула на него.

- Нет.

- Ну и отлично, - црушник усмехнулся, заметив, сколько ненависти блеснуло в ее глазах. – Тогда мы с тобой сработаемся.

- До свидания, - выговорила она.

Дождь был холодный и мелкий.

Кухня «Мрака» была большая и светлая.

Алина бросила взгляд на пятикурсника, который разговаривал с поварами. Их уже связали, и он с самодовольной ухмылкой объяснял, что происходит. Алина снова отвернулась к окну.

В кухню зашел Ноэль. Он отдал несколько приказаний и подошел к Алине.

- С арбалетом обращаться умеешь?

- Да.

- Стреляешь метко?

- С тридцати шагов в цель попадаю.

- Отлично. Возьми арбалет, заберись на чердак, там окна выходят на все четыре стороны. Снимаешь каждого, кто захочет зайти внутрь. Или подойдет слишком близко.

На чердаке, видно, давно никто не появлялся: все было в пыли и паутине. Алина бросила взгляд в мутное зеркало на стене. Поставила арбалет в угол и выглянула в одно из чердачных окон.

К «Мраку» никто и не думал подходить. ЦРУ контролировал весь район. Алина выглянула по очереди в каждое окно, но везде было тихо.

Внизу послышался шум. Алина села на пол возле окна.

Скоро все должно кончиться. Среди посетителей кафе, конечно, большая часть – црушники. Они дали студентам расслабиться, а теперь возьмут их за несколько минут.

Алина увидела из окна, как Ноэля и пятикурсника вели к черному экипажу без окон. Внизу уже все стихло. Кто-то быстро поднимался по лестнице. Алина инстинктивно протянула руку за арбалетом. Дверь распахнулась.

- Еще одна! – усмехнулся незнакомый ей црушник, направляя на нее свой арбалет. – Спокойно, без лишних движений.

Алина попыталась ему что-то объяснить, но он грубо ее оборвал. Связал ей руки за спиной, подталкивая, вывел на улицу и посадил в тот же черный экипаж.

В темноте она не могла разглядеть лиц студентов.

- Кто-то донес, - дрожащим голосом сказал Ноэль, когда экипаж тронулся. – Кто-то, кто хорошо обо всем знал. Кто-то из вас.

- Думаю, того, кто донес, здесь нет, - нервно усмехнулась Алина.

- Но здесь все, кто об этом знал в деталях.

Алина пожала плечами.

- Значит, не все.

Они замолчали.

Алина прислушивалась к себе. Никаких чувств. Мыслей. Пустота.

Пишет Ксанф. 09.02.10

- Ну что ж, неплохо. - Ксанф аккуратно завязал папку и положил ее на край стола поверх остальных. - Шесть штук. Не так уж и мало. И это только в Эйзоптросе.

Он довольно улыбнулся. Конечно, потребовалось много времени, чтобы найти все эти истории болезни - именно их, с такими же жалобами, историями жизни - кстати, это удивительно, как схожи могут быть судьбы совершенно разных людей - Ксанфу пришлось просидеть в архиве мрак знает сколько. К счастью, оказалось, что заведующий архивом центральной больницы Эйзоптроса, человек педантичный и внимательный. Он очень помог юноше, давая толковые советы и объяснив всю систему кодировки в архиве. И вот теперь перед Ксанфом лежали восемь историй болезни с точно такими же симптомами, что и Артура: жалобы на бессознательное стремление к воровству, возникающие на фоне сильных эмоциональных стрессов, сопровождающиеся головокружением, тремором покоя, лихорадкой и купирующиеся исключительно после удовлетворения потребности в воровстве. Троих из шести пациентов в разное время требовалось оценить на дееспособность и стабильность их психики, двое кончили жизнь самоубийством, и одна женщина умерла естественной смертью вскоре после госпитализации. Предшественники Ксанфа, увы, не заметили удивительной связи между всеми этими случаями, да и Ксанф порядком сомневался в своих поспешных выводах, но мысли упрямо бежали вперед. Необходимо было встретиться со всеми пациентами немедленно, узнать их дальнейшую судьбу. Самой поздней истории было уже семь лет, а первой, страшно подумать, шестнадцать. Если эти люди справились со своими проблемами, значит, есть способ помочь и Артуру - так решил Ксанф. Он за несколько дней без труда разузнал, где сейчас можно найти этих странных воришек, да и что тут сложного: все пятеро были осуждены и сидели в тюрьме в разное время за разные проступки, вернее, проступок был у всех один, а вот масштабы... Трое умерли в тюрьме или вскоре после выхода, один был пойман краже сметаны у соседского молочника, и, отсидев пару месяцев, вышел на свободу, больше про него ничего не известно, а вот последний господин до сих пор находился под надзором за кражу в осо бо крупных размерах. Судя по данным из истории болезни на сегодняшний день ему было 78 лет, и он должен, как минимум, страдать тяжелой подагрой.

- Кажется, придется заглянуть завтра в одно очень неприятное место, - юноша повернулся к зеркалу на стене, - приятно, что я собираюсь туда по своей воле, - сказал он в тишине и, откинувшись на спинку стула, хорошенько потянулся.

Пишет Анитра. 09.02.10

Только небольшой кусочек солнца показался на горизонте, когда сквозь постепенно растворяющуюся пелену утреннего тумана Анитра увидела стены Эйзоптроса. В её душе давно поселилась надежда найти в этом городе своё счастье. Ведь ей, как воздух, нужна была сцена и, конечно же, зрители, перевоплощения в разных героев. Анитра так любила театр, что готова была петь, играть даже за мизерную плату, лишь бы слышать одобрительный гул зала и аплодисменты. Итак, она подъезжала к порогу новой жизни и считала, что переходить его надо всегда с улыбкой, какой бы он ни был, светлый или тёмный. Девушка весело крикнула: "Вперед, Айко!" и пустила свою замечтавшуюся кобылу мелкой рысью. Айко - молодая резвая лошадь тёмной масти с белыми подпалинами и длинной ухоженной гривой. Она удивительно похожа на свою хозяйку, которую понимает с полуслова. С любопытством посматривая по сторонам тёмно-карими умными глазами кобыла быстро домчала нашу героиню до главного входа в город, но мост, к сожалению, был поднят. Естественно, в такую рань город и его окрестности ещё спали, и никому не нужно было ни входить, ни выходить. Анитра спешилась и , взяв лошадь под уздцы, повела её к колодцу, находившемуся неподалёку. Напившись воды, девушка удобно расположилась под большим раскидистым деревом, привязав нему кобылу. Вскоре к стенам прибыла группа людей, которые, спрыгивая с ярких повозок, шумно переговаривались друг с другом. Судя по всему, это были артисты, приехавшие в Эйзоптрос на гастроли. Немного подождав, Анитра встала и осторожно подошла к ним.

Ту она заметила человека, на вид смотревшегося старше и мудрее остальных. Она осмелилась заговорить первая и узнала, что его имя Эвехил, и что он - глава труппы, возвращающейся с гастролей в родной город. Узнав о её горячем желании играть на сцене и внимательно оглядев её с головы до ног, старец предложил Анитре попробовать свои силы в их труппе, пройти испытательный срок. Девушка, конечно же, согласилась. Въезжая в город со своими новыми друзьями, она поразилась величественности и красоте построек, торжественной атмосфере, царящей на улицах. В таком ,несколько подавленном и напуганном состоянии, но всё же со скрытой радостью в душе, Анитра заглянула в одно из зеркал, но тут же шарахнулась в сторону..ей показалось, что отражение улыбнулось ей. Несмотря на страх перед неизвестностью, она была счастлива, ведь она переступила заветный порог+она сделала шаг в новую жизнь

Пишет Хаос Мира Зеркал.09.02.10 Анитра

РАССЕЯННОСТЬ

Ксанф

РЕШИТЕЛЬНОСТЬ меняется на ОБОЖАНИЕ

Пишет Алина. 23.02.10

Их развели по камерам.

Алина сидела на койке. За ней не приходили.

В камере было одно маленькое окно с решеткой. На стене зеркало. Больше ничего.

Она думала, что же ее заставят делать теперь. Могут подсадить в камеру к студентам, чтобы она продолжала стучать на них. Или вернут в «Гаудеамус».

Ей было уже все равно, что делать. Лишь бы ее семью скорее освободили.

Алина вспомнила, какой погром учинили студенты и црушники в кафе «Мрак». Поежилась. Погибло столько людей. И ради чего? С самого начала было понятно, чем это все кончится.

В замочной скважине дважды повернулся ключ. Алина бросила быстрый взгляд в зеркало на стене.

Дверь открылась.

Пишет Анитра. 23.02.10

Ощущение свободы для некоторых людей подобно полёту, а для многих - бесполезное и тяжёлое бремя, от которого они спешат избавиться. К сожалению, наслаждаться этим ощущением дано не всем, а скорее, немногим...Лишь эти немногие способны радоваться ей, как радуются неожиданному подарку. Остальные же просто не знают, что с ней делать и как её воспринимать, а, следовательно, не видят в ней никакой пользы, а уж тем более, наслаждения.

Такие мысли неустанно бродили в моей голове в день моего появления в Эйзоптросе. Я чувствовала себя потерянной в этом огромном городе, жизнь которого была пока что совсем нова и незнакома мне. Я не могла понять, одарили ли меня этой свободой, или же она свалилась мне как снег на голову... Вместе с моими новыми знакомыми мы ехали шагом по просыпающимся улицам, наблюдая, как толпы людей спешат по своим делам, как будто бы боясь пропустить начало нового дня. Город напоминал мне большой муравейник. Я повернулась к Алану - смуглому широкоплечему артисту с кудрявой чёрной шевелюрой и чудными тёмно-карими глазами - настолько тёмными, что невозможно было видеть зрачки. Это придавало взгляду глубину и некую странность. С этим человеком я познакомилась всего несколько часов назад, но почему-то он внушал мне доверие. Может быть, спокойствие, с которым он держался, создавало для меня некую защиту, и я чувствовала себя сильной и уверенной. Впрочем, неважно, мне просто было приятно находиться с ним рядом. Поймав мой взгляд, он слегка улыбнулся и спросил:

- Как настроение?

- Странное, по-моему, - протянула я задумчиво.

-Неудивительно, ведь Эйзоптрос - самый странный и загадочный город в мире. Но в этом и вся прелесть. Я думаю, скоро ты поймёшь...

-Обилие зеркал настораживает.

-Естественно, - тут Алан как-то прищурился и вдруг широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. На мой вопросительный взгляд он ответил лишь смехом.

-Далеко до театра?

- Достаточно, он на другом конце города.

-А какой у Вас репертуар?

-К сожалению, ничего нового у нас сейчас не осталось, надо готовиться. Скоро наступит весна, а вместе с ней и праздники, будет много выступлений. Ты появилась очень вовремя, ведь из театра недавно ушла Диана...Она всегда играла главные роли. К тому же, она умела петь и великолепно танцевала. Редко найдёшь такую актрису. Но может быть, ты её заменишь... В тебе что-то есть, - тут он внезапно умолк, по лицу пробежала тень, взгляд потух, губы нервно сжались. Печально вздохнув, он попытался улыбнуться, но получилось лишь подобие улыбки...

Меня раздирало любопытство, но спросить об этой загадочной Диане я не решилась. В такой момент разумнее было бы переменить тему, поэтому я поинтересовалась:

-А где здесь можно остановиться?

-В городе есть гостиница, но у тебя первое время, скорее всего, не будет времени даже туда доехать после работы, в конце зимы мы все обычно там днюем и ночуем. В театре на этот случай даже несколько комнат имеется, так что не волнуйся.

-Даже так? Это превосходно, только... - тут я увидела картину, от которой буквально потеряла дар речи. Сбоку к моей лошади подошла девушка, похожая на меня как две капли воды, но что-то в ней было не так: волосы растрёпаны, плащ застёгнут криво, туника одета наизнанку. В общем, я бы в таком виде уж точно на улицу не вышла. Мы с Айко безмолвно уставились на неизвестно откуда взявшуюся незнакомку. Наверное, у нас был очень забавный вид, потому что Алан добродушно засмеялся и сказал:

-Знакомься, это твоё отражение.

-Откуда оно взялось, и почему в таком виде?

-А вот это вопрос точно не ко мне. Судя по виду, её зовут Рассеянность, или как-то в этом роде.

-Отлично, и что мне с ней делать?

-Не знаю, обычно они сами выбирают, что им делать, приходится подстраиваться.

Жестом руки я пригласила мою новую спутницу сесть позади меня. Пытаясь залезть, она случайно зацепилась за стремя и чуть не упала, но Алан вовремя ухватил её за ворот и лёгким движением

посадил на лошадь. Она захихикала, бросила ему "спасибо" и, как ни в чём ни бывало , ухватилась за мои плечи.

-По-моему я с ней намучаюсь... - вздохнула я.

-Скоро у тебя их будет семеро, как у всех, так что готовься.

-А твои где?

-Посмотри по сторонам. Вот трое, а остальные должны быть где-то позади.

В нескольких метрах от нас шла своеобразная тройка, которая сразу бросалась в глаза:

седой крепкий старик с длинным посохом, загнутым на конце в виде птичьей лапы; юноша, одетый в длинный белый плащ, которого я могла бы с лёгкостью спутать с Аланом и маленький, щуплый, болезненный мальчишка с неестественно печальным для ребёнка взглядом+дети не могут так страдать. Потом я оглянулась , позади на большой каурой лошади ехали не менее странные личности - неустанно хохочущий во всё горло толстяк и странный мужчина лет сорока, постоянно бормочущий что-то на непонятном языке.

-Как же их зовут?,- поинтересовалась я.

-Мудрость, Добродетель, Боль, Весёлость и Безумие.

-А где же ещё два?

-Не знаю...Страх и Скрытность редко увидишь среди бела дня, да ещё и в таком людном месте.

Тут я на минуту отвлеклась, ведь мы выехали на центральную площадь. Меня ослепило обилие зеркал, которое, отражая солнечные лучи, било в глаза ярким серебристым светом. Мы приближались к огромному старому особняку, оказавшемуся зданием "Оперы Призрака". Оно светилось и блистало,как и всё вокруг. В таком ослеплённом, ошарашенном состоянии я невольно заглянула в одно из зеркал, после чего ругала себя, за то, что не успела закрыть глаза. В этот раз я даже не узнала своё отражение...

Пишет Никта. 23.02.10

Совместно с Ксанфом

Она вошла в кабинет врача, по привычке проигнорировав правило вежливости – «постучать в дверь, прежде, чем войти».

Ксанф сидел за столом у стены слева.

Она прошла на середину комнаты и остановилась перед столом, скрестив руки на груди.

- День добрый, господин доктор, - поприветствовала она хозяина кабинета.

От неожиданности Ксанф так и застыл с пером в воздухе. Жирная капля чернил с тихим "чпок" тут же превратилась в кляксу.

- Да. Действительно, день был добрым, - он вздохнул, глядя на черное пятно ровно в центре анамнеза vitae и снова посмотрел на Никту. - Здравствуйте, госпожа Эрклиг. Я могу чем-нибудь помочь?

- Я здесь по поводу инцидента в забегаловке «Мрак». - Никта беспардонно оглядела кабинет, - Насколько я понимаю, всех пострадавших привезли к вам. Мы можем их поместить в одну палату? Или в две смежные хотя бы? В целях безопасности, - увидев собственное отражение в зеркале над умывальником, она хмыкнула неопределенно.

- Их состояния разной степени тяжести. Мы не можем поместить всех в одну палату. Есть люди, которым нужен индивидуальный уход, они сейчас в шоковом отделении. А остальные - пожалуйста, если конечно, они не передерутся там.

- Ну, в таком случае Ваша больница на время превратится в филиал ЦРУ, - усмехнулась Никта, опять же без приглашения, располагаясь на диване напротив стола.

- Там выписные эпикризы не помять бы...- Никта уже села, - Помяли. Вы всегда себя так ведете?

Никта, скривившись недовольно, приподнялась нехотя и очистила себе кусочек дивана от бумаг, переложив их на подлокотник дивана:

- Да, всегда.

- А я уж боялся, что это только к медицинским работникам такое глубокое уважение. - Ксанф втрое согнул испорченный лист и протер им перо. - Значит, Вы хотите, чтобы мы выставили на улицу всех больных и занимались бы только вашими?

- Нет, конечно. Хотя… Это значительно облегчило бы нам работу. Но я хорошо уроки усваиваю, - Никта внимательно посмотрела на Ксанфа, вспомнит или нет тот случай, когда его упрямство стоило жизни многим црушникам, - ладно. Я здесь не только и не столько по этому делу. Там гражданские пострадали, не наши. Так что… Хотела спросить про Таса.

- Как его состояние? Есть изменения?

- Не знаю. Я давно у него не была. Там Оливия сейчас. Операцию она делать отказалась за него, - Никта наклонилась вперед, подперев голову рукой.

- А о чем Вы хотели спросить?

- Вы можете провести эту операцию в обход правил? – Никта подняла на него взгляд.

- Для меня уже давно все законы и правила по ту сторону зеркал. - Он потер колючий подбородок. -И дело не в этом. Я не хирург. Я могу только ассистировать. Поймите меня правильно. Операция, которая необходима Тасу очень сложная, опыт подобных манипуляций - три или четыре в нашем городе за все время. Из них, благоприятный исход только в одной. Но это реальный шанс. Без операции в его состоянии изменений не будет, если их не появилось с момента трагедии. Нужен специалист. Мастер. У меня есть несколько идей, альтернативных путей, как можно повысить шансы Таса, но один я точно не справлюсь.

- А имя мастера у Вас есть? – оживилась Никта.

- Я бы посоветовал Вам найти человека, который провел все три операции. У меня есть его данные. Мы даже встречались с ним несколько раз, дважды вместе работали. - Ксанф порылся в листочках в столе. Вот его адрес, - он протянул Никте желтую картонку. -Думаю, Вам не составит труда его уговорить. Только будьте чуточку вежливее, чем обычно.

- Да я буду с ним – сама Вежливость, - по-волчьи улыбнувшись, заверила его Никта. Она посмотрела на адрес, - Аквилон? Я думала лучшие врачи работают в столице…

Ксанф пожал плечами.

- Я желаю Вам удачи. Если понадобится моя помощь - всегда к Вашим услугам.

- Раз сами предложили, у меня к Вам ещё одна просьба… Только это между нами должно остаться… - Никта поднялась на ноги.

- Да?

- Сделайте мне протез кисти, - Никта отвела взгляд, как будто стыдилась своей просьбы, - но только так, чтобы никто не знал, что и для кого Вы делаете, ладно?

Если бы Никта сейчас достала из рукава кролика, Ксанф удивился бы меньше. Она это заметила. И, по всей вероятности, именно такую реакцию и ожидала, но была готова её тактично проигнорировать, лишь бы добиться желаемого.

- Мне нужно будет осмотреть Вас. Это дело не пяти минут. Сообщите, когда Вы найдете время. Я подготовлюсь. Тогда уже скажу, что можно сделать.

Она кивнула согласно:

- Договорились.

Начцеха вышла из кабинета, по привычке громко хлопнув на прощание дверью.

Ксанф сидел неподвижно еще минут десят после ее ухода, потом подхватив эпикризные листы и истории и подмигнув собственному отражению в зеркале, пошел на вечерний обход.

Пишет Герман. 23.02.10

Маленькая капелька пота медленно стекала по его виску. Серые, одинокие, печальные стены говорили ему: "Здрааавствуй, Гермааан! Как поживаааешь?" А за окном день сменял ночь, ночь - день, и это происходило так быстро! За несколько секунд солнце убегало на другую планету, пряталось там в самый темный угол и нервно курило. Тем временем луна со своим грозным войском, которое так любят романтики, сводила с ума собак, заставляла их петь печальные песни про свободу и собачью мечту. Но как только у солнца заканчивались сигареты, борьба за "место над миром" возобновлялась: солнце гонялось за луной, а луна за солнцем. Но смотреть на эту нескончаемую погоню сегодня было так скучно! Герман уставился в стену, как будто на ней было изображено полотно одного из великих художников зеркального мира, успев забыть о стуке в дверь. Но наслаждение его длилось недолго. Стук повторился, громче и настойчивей, это помогло Герману окончательно вернуться из мира снов. Он лениво побрел к двери.

На пороге стояла худая и угловатая девчонка. Марина.

- Кофе будешь?

- Нет.

Она была единственной, кто заходил к нему. И каждый раз он задавал ей этот вопрос, заранее зная об ответе. Но это не имело смысла.

Герман пытался вспомнить свой сон. Но малейшее воспоминание о нём вселяло в него необъяснимый страх. "Сон! Впервые за столько лет! Там была Марина. Да, точно, Марина… Но что дальше?"

Его размышления прервал звон бьющегося стекла. Герман повернулся, чтобы понять, что произошло и увидел свое бледное лицо со шрамом. Пол был покрыт маленькими блестящими снежинками. Сначала на его лице появилось что-то похожее на улыбку. Он так давно не видел снег. "Но откуда здесь снежинки?"

Герман наклонился, чтобы взять одну из частичек замершей воды. Капелька крови появилась на его длинном бледном пальце. "Это же осколки зеркала".

Действительно, на месте когда-то величественного старинного зеркала теперь зияла пустота.

- Марина?

Ответа не последовало. Слева послышался шорох.

Она сидела в углу и шептала себе что-то под нос. Её глаза расширились от страха. Взгляд устремился на один из кусочков бывшего зеркала.

- Эй, Марина?

Её шепот перерастал в крик! Громче! Громче! Громче! Так, что под конец Герману показалось, что он больше никогда не сможет слышать.

- Нееееет! Это не я! Не я! Нет, прошу!

Крики потонули в хрипе...

- Тише, тише!

Её лицо сковало судорогой. Из глаз тек нескончаемый поток обжигающих слёз.

- Нет! Прошу... Нет! Ещё один день! Один день... прошу!

Герман понимал, что больше он её никогда не увидит, разве, что мёртвой, а ему так хотелось увидеть её улыбку. Хоть раз. Всего лишь один раз. Люди, по своей натуре, такие странные создания, они так любят наслаждаться последними моментами. Растягивать их в предсмертных судорогах. К тому же Герман ужасно не любил её слезы.

- Успокойся, девочка, тише! Ты просто умрёшь. Это же мелочи, да?

Он улыбнулся.

Но она не слушала его или уже не слышала. Выбравшись из своего укрытия, она подползла к зеркалу и прошептала сквозь слёзы: " Они здесь. Они пришли за мной, Герман. Я их огорчила.."

Быстро сорвавшись с места она подбежала к окну и навсегда нырнула в пустоту+ Ни одна даже самая необыкновенная птица не способна на такой же красивый полёт, как тот, кто никогда не летал, но всю свою жизнь мечтал об этом последнем полёте, о последнем кусочке настоящей свободы! Настоящей..

В следующую секунду её уже не было. Герман подошел к окну и посмотрел вниз. Даже так она оставалась необъяснимо красивой, а на губах её была видна едва заметная улыбка.

"Бедная девочка..."

Герман по-прежнему смотрел вниз.

Маленькое угловатое создание лежало в небольшой лужице крови. Со всех сторон к ней подлетали птицы. Так что вскоре нельзя было увидеть даже её бледную фарфоровую ручку, всё заполонили иссиня-чёрные крылья. Боль пронзала небо яркими вспышками света. Гори! Гори! Гори! Раскат грома. Хрипловатый мужской голос на улице запел: "...Я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат спине. Мне хочется плакать от боли или забыться во сне.. Где твои крылья, которые... так нравились мне? Где... твои крылья, которые нравились мне?" Казалось, что раскаты грома и сильный дождь пели вместе с ним. Порыв ветра распахнул окно Германа. Стекла тряслись от этой прощальной песни и, не выдерживая напряжения, разлетались на мельчайшие частички.

В одно мгновение всё стихло. "Реквием окончен, господа!"

..Она умерла. Её большие мутно-зелёные пронзительные глаза навсегда окутала пелена..

Герман прошел на кухню и заварил себе кофе. "Смерть смертью, а в кофе себе отказывать нельзя!"

Неожиданно прямо перед Германом появилось отражение: молодой человек, лет 25. Шатен. Быстро подойдя к окну, он, не поворачиваясь, произнес:

- Неужели ты совсем ничего не чувствуешь?

- Почему же? Я хочу пить. Кофе.

Герман сделал глоток ароматного тёмного напитка и закрыл глаза от наслаждения. Молодой человек окинул его массивную фигуру взглядом полным презрения.

***

Отложив газету в сторону, Герман решил ещё раз посмотреть на Марину, точнее на то, что от неё осталось. Он распахнул окно, и запах дождя не спеша заполз в его комнату. Глаза Германа расширились от удивления. Там, где ещё несколько минут назад вороны собирались позавтракать, ничего не было. Совсем ничего.

"Но ведь я сам видел! Она была здесь! Была! И зеркало..."

Герман побежал в коридор, но там ничего не было: ни осколков, ни засохших капелек крови. Прямо напротив него стояло большое зеркало.

*** Противный мелкий дождь надолго поселился в Эйзоптросе. Капли летели вниз на встречу с бездной пустующих серых улиц столицы.

Раз. Два. Раз. Два. Хлюп. Хлюп. Хлюп. Ноги мокли в очередной луже. Раз. Два. Раз. Два. Хлюп. Хлюп.

Герман не любил главные улицы города. Слишком вычурные и зачем-то красивые. Обычно он ходил по маленьким тёмным улочкам, кишащим бродягами и попрошайками. Там он чувствовал себя комфортней. Эту близость вполне можно объяснить тем, что всю свою юность он провел именно здесь, на этих улочках, утопающих в грязи и крови замученных.

Обычно в дождливые дни город погружался в летаргический сон: на улицах было пусто и тихо; но здесь всегда чувствовалась жизнь, хотя никого не было видно. Люди, прятались как крысы в подвальных помещениях и всевозможных укрытиях по типу навесов. Но как бы хорошо они не зарывались в свои норы, Герман чувствовал каждый их вздох. Каждый шорох. А главное, их запах. Нет, не запах помоек, а запах бедности, отчаяния, и желания протянуть хотя бы ещё один день.

Герман направился к одному из ветхих домишек. Внутри пахло сыростью и крысами. Тусклый свет факела освещал грязное подвальное помещение. Люди толкали друг друга, пытаясь попасть как можно ближе к небольшому пьедесталу. Вся эта суматоха продолжалась до тех пор, пока к толпе не вышел низенький бородатый старичок в лохмотьях. Здесь его называли Лукой, так как настоящее его имя не было никому известно. Он был весьма почитаем среди отбросов общества. Обычно Лука рассказывал разные легенды, услышанные в других частях города или придуманные им самим во время очередного запоя. В большинстве легенд рассказывалось об исчезновении зеркал, тайне появления Лорда Хаоса, о других мирах, где никогда не было зеркал. В общем, его рассказы были полны отменной ерунды, но несмотря на это, никто лучше него (за исключением самого Лорда) не мог рассказать о загадках зеркал.

Герман шел, расталкивая возмущенную толпу.

- Надо поговорить.

- Чем могу быть обязан, с-сударь?

- Иди со мной.

- Нет, постойте, с-сударь, народ требует правды, с-сударь, надо попотчевать народ, с-сударь.

- Ещё раз скажешь "сударь", и я отрежу твой язык.

- Прошу простить меня, с-с. Милейший.

- Хватит. Иди за мной, - прорычал Герман.

Старик повиновался и последовал за ним. Пьедестал не остался одинок, как только место освободилось, другой старичок довольно энергично для своих лет вскочил на него и затянул песню об очередном конце света и царстве зеркал.

"Нет, всё-таки как же это скучно!" - промелькнуло в голове Германа. Он уже подошёл к выходу, когда невдалеке промелькнула знакомая худосочная фигурка. Марина. Герман рванулся в самую гущу страдающего месива, но она растворилась. "Одной чашки кофе было мало".

Старик, задыхаясь, подбежал к нему.

- Девчонку потерял?

- Что ты об этом знаешь?

- Ничего, с-сударь, совсем-с ничего, с-сударь!

- Что ты об этом знаешь?

Герман схватил старика за шею своей огромной рукой и прижал к холодной стене.

- Жаждущий найти ответ да погрузится во мрак и очи его прозреют - прохрипел Лука из последних сил.

- А нормально можно сказать?

- Какие вопросы такие и ответы.

Старик улыбнулся сквозь густые белесые усы и проворно выбрался из "нежных объятий" Германа.

"Жаждущий найти ответ да погрузится во мрак и очи его прозреют! Вечно он что-нибудь придумает".

Герман вышел из подвала и направился в ресторан "Мрак". Нехватка кофе сказывалась на его прекрасном настроении, к тому же необходимо было все обдумать.

Пишет Сильвия. 23.02.10

Нейс не был тем человеком, с кем Сильвия хотела бы отправиться домой. Более того, она его боялась; вернее, боялась не самого Нейса, а его сильной жажды мести. Она прекрасно понимала, что находясь под действием этого чувства, он может забыть про обещание, данное Лорду, и снова попытается ее похитить или сделать с ней что-нибудь еще.

Они молча ехали на лошадях. Отражения Сильвии следовали за ними на некотором расстоянии, как бы опасаясь незваного гостя. Новичком среди них была Неблагодарность. Сильвия с удивлением заметила, что ни разу не встретила отражений Нейса, как будто они, появляясь, тут же исчезали. Но это ее не беспокоило так сильно, как беспокоила неизвестность ближайших трех-четырех дней. Именно тогда они, по словам Нейса, должны были приехать в Эйзоптрос. За это время ничего не случилось, они весь день проводили в пути, а ночью отдыхали. При этом Сильвия всегда оставляла дежурить на ночь кого-нибудь из отражений, все еще не доверяя Нейсу. Сама она спала неспокойно, ей постоянно снились странные сны, от которых она просыпалась по ночам. Сильвия никогда не была настолько мнительной, чтобы видеть в них какое-либо предзнаменование, но все же они порождали в голове самые разные мысли. Однажды ей приснилась дорога, уходящая в даль. Сильвия шла, а порой даже бежала по ней, не замечая ничего на своем пути. Тут внезапно она встретила человека (кто – Сильвия так и не поняла), за которым побежала, забыв про всех остальных. Но он исчез, исчез на какой-то развилке, а она и не заметила этого, и продолжала бежать по дороге. И вот она видит, что впереди мрак, ничего не видно и невозможно ничего разобрать. Вокруг стало темно, дороги не видно, но впереди что-то посветлело. Было очень похоже на восход солнца, когда на востоке только начинает проявляться заря.

После этого Сильвия проснулась. Казалось, в этом сне не было ничего ужасного, страшного и т.п. Но Сильвия его испугалась, не понимая, почему. На следующий день они должны были к вечеру прибыть в Эйзоптрос, и поэтому Сильвия снова попыталась заснуть, что ей давалось с трудом. В результате, к последнему дню их путешествия она оказалась не готова.

Лил сильный дождь, дорога была размыта, и лошади шли с трудом. Были уже окрестности Эйзоптроса, но Сильвия с трудом узнавала знакомые места из-за непогоды. Видимо, такая дождливая пора стояла уже давно, вокруг была одна сырость и грязь. Сильвия снова погрузилась в свои сны, и не заметила, как Нейс остановился на перекрестке дорог.

- Стой, красавица.

Сильвия едва успела остановить лошадь. От этого его жеста веяло чем-то странным, и Сильвии снова стало страшно.

- Подойди поближе, мне кажется, что с твоей лошадью что-то не так.

Странно, она сама ничего не заметила, но поскольку совсем не разбиралась в лошадях, то подъехала к Нейсу вплотную. Он наклонился над мордой лошади, и стал что-то быстро делать. Лошадь Сильвии дернулась, заржала, но отскочить не смогла, так как …. Сильвия не могла поверить своим глазам, их с Нейсом лошади оказались каким-то образом сцеплены вместе.

- Теперь никуда не убежишь, детка. Мы в миле от столицы, но туда ты уже не попадешь.

- Ты с ума сошел! Ты же обещал Лорду, что проводишь меня до самого города! Иначе ты погибнешь.

- А ты так и поверила. Ну и наивность, надо же. А ну поехали!

Его лошадь дернулась в сторону ответвляющейся дороги, но Сильвина кобыла не захотела так просто сдаваться. Вокруг них никого не было, отражения Сильвии были далеко позади, но, завидев борьбу, уже мчались к перекрестку. В конце концов, узда, связывавшая лошадей, отвязалась, и Сильвия на всех парах рванула в сторону Эйзоптроса. Нейс за ней не гнался, видимо, решив, что лучше ему не возвращаться в город Хаоса.

Главные ворота приближались все быстрее, и вскоре Сильвия увидела свое отражение в одном из крепостных зеркал. Мост был, на удивление, опущен, и Сильвия беспрепятственно вернулась в родной город.

Пишет Анастасиус. 23.02.10

Что может быть тягостнее навязываемой любви? Навязываемая любовь без единого упрёка. Если у человека есть хоть капля совести, это будет мучить его хуже любой пытки.

Положение Анастасиуса осложнялось ещё тем, что у него не было другого выхода. Если бы его спросили, оставлять ли прежнюю сиделку или вызвать жену, с которой он так подло поступил, уж второй вариант он не выбрал бы никогда. Но его никто не спрашивал, никто не предупреждал, всё решали за него, а он лежал как поваленное сильным ветром дерево и гнил. Он чувствовал, как становится более раздражительным, резким, угрюмым, но эти изменения происходили внутри и были заметны лишь ему. Парализованное лицо не показывало ни досады, ни страданий.

Если бы ему сказали «теперь ты можешь двигаться», он бы вскочил и ни секунды не задержался бы в палате, не кинулся бы благодарить персонал, он бы распахнул дверь на балкон, спрыгнул на землю и помчался, куда глаза глядят. Он бы бежал изо всех сил, не останавливаясь, жадно глотая воздух живого города, он бы бежал без цели, наслаждаясь своим могуществом и своей свободой. И хоть на 10 минут такого счастливого бега он бы променял все предстоящие годы бездействия в белой, словно накрахмаленной палате.

Но не было у него шанса. Не было выбора. Не было возможности забыться. Лучше бы он был умалишённым! Он бы жил в своём отдельном мире, и несоответствие его миру других никого бы не волновало, ведь все люди немного сумасшедшие… Вместо этого он остаётся в мире нормальном, выброшенный за борт, оставленный на скамейке запасных, смотрящий на сцену из-за кулис. И в утешение ему – бесчисленное множество «бы», которые уже вряд ли станут реальностью.

Да. Было жестоким наказанием оставить неповреждённой способность мыслить в таком сломанном теле.

Оливия, к её счастью, и не подозревала о том, что творилось в голове мужа. Хотя она и раньше об этом не подозревала. Они поменялись ролями – теперь она решала, как будет складываться их жизнь. И складываться она будет одна на двоих, убогая, ограниченная, преисполненная жалости и милосердия. Она вела себя, на удивление, естественно, как будто всё девичество готовилась быть сиделкой у неблагодарного инвалида. Она была предметом восхищения всех врачей и пациентов – отважная женщина, не бросила несчастного на произвол судьбы. Она читала ему вслух газеты, держала перед ним раскрытые книги, чтобы он тоже мог тренировать глаза, держала часами, переворачивая страницы, пока руки от усталости не начинали предательски дрожать. Она разговаривала с ним, и молчание в ответ её не смущало. Ничто её не пугало и не смущало, ведь Тас был рядом, он был такой же, как всегда, но просто спрятался внутри. А это никак не мешало любить.

И именно то, что Оливия не упивалась своим великодушием и всё ей казалось натуральным, угнетало Анастасиуса. Неисчерпаемая её доброта была ему невыносима, потому что напоминала о том, сколько боли он ей причинил. От любви её, граничащей с одержимостью, становилось душно. И обидно, потому что сам он не любил.

Хорошо было Никте, она была на свободе, её не привязали невидимыми верёвками к больничной койке, и она имела достаточно смелости продолжать жить и достаточно мудрости не приходить к нему и не терзать его сердце каждодневно.

Был вечер. Оливия как обычно задёрнула шторы в 9, поцеловала его в щёку, на секунду поднесла к лицу зеркало, сказала, что всё будет хорошо, и вышла.

Анастасиус закрыл глаза от усталости. Несмотря на то, что он совсем не двигался, он уставал ещё сильнее, чем обычный человек. Он лежал в постоянном напряжении, как вытянутая струна, которую вот-вот должны отпустить. Но его всё не отпускали.

Пишет Эретри. 23.02.10

Слёзы не могли смыть грязь, не могли отогнать грязное чувство страха. Она дрожала, сидя в углу хлева, обхватив руками колени, как маленькая. Ей всё казалось, что слепнет – так сильно темнело в глазах, звенело безобразно и больно. Слова носились по кругу мошкарой и опаляли крылья, прикасаясь к тлеющей памяти. Беспомощная, она не могла согреть, только обжигала. А сон, беспамятство – были даже страшнее грязи, Эретри сопротивлялась отчаянно, кусала пальцы, чтобы не уснуть.

Алекс ожил осколком в сердце, жестокой болью прокричал через каждый нерв:

- Эри!

Она не слышала. Вытащив из кармана руку, с удивлением смотрела на маленькую треугольную вещицу. Подарок Безымянного. «Если будет совсем плохо, приложи это к поверхности зеркала».

Приложи… Эретри взглянула на ладонь, раскрашенную молчаливым серебром. Размытое отражение еле заметно кивнуло. И кровь застучала громко в ушах, так громко, что пересохло в горле.

«Если».

Привередливость, сидевшая рядом, рассмеялась тихо и зло. То было слово – мягкое, как раздавленная мошка. «Если».

Невидимая струна, не выдержав, лопнула. «Что со мной может случится?».

Что?

Сухие губы вытянулись в улыбку, Эретри поднялась на ноги – с трудом. Доковыляла до кормушки. Только что принесли корм. Свиньи, толкаясь, жадно ели. И шумно. Зажмурившись, Эретри протянула руку, разжала кулак.

Крохотный треугольник, сверкнув жалобно, упал в корыто с приглушенным плеском.

Сразу же слова попадали мертвыми бабочками в воду. И время сухо сосчитало их, вытянувшись в пульс. Эретри была почти без сознания, когда добралась до своего угла. Она плакала, но слёзы не могли смыть грязь. И Алекс молчал, сжавшись в сердце. Он-то точно не мог понять.

«Пусть так. Мне не нужно. Ты знаешь. Мне не нужно ничего, Безымянный. Совсем. Всё должно быть так, как должно быть. И всё будет хорошо со мной, будет солнце. Ты понимаешь?»

Пусто. Чавканье свиней. Влажный плеск. Шорох.

И скрип тяжелой двери – вдалеке…

Пишет Чарльз. 23.02.10

Он с трудом открыл глаз. Он лежал на койке. Белой койке. Белой чистой койке. Всё вокруг было белое, сквозь шторы бился белый свет. Чарльз стал вспоминать. Карета, город, закусочная, взрыв... Он закрыл глаз. Второй не отзывался на просьбу открыться, и вообще Чарльз его не чувствовал. Голова была в повязке, тело тоже. В белом гипсе. В чистом белом гипсе.

Он вспомнил доктора. И его глаза - ярко-жёлтые тигриные. "Если бы я увидел их ночью в джунглях, я бы испугался" - подумал Чарльз отвлечённо. У человека не бывают тигриные глаза. "Значит доктор...Ксанф?.. не человек... Логично? Вроде да". Он попробовал пошевелиться под гипсом, и тело заныло. Наверняка были сломаны пара рёбер. Никогда такого не было. За всю свою жизнь (пусть и недолгую) - ни единого перелома. Даже вывиха пальца. И вот теперь... Подумать только! А глаз?! Если он не восстановится?! Чарльз начал думать о плюсах и минусах стеклянных глаз. Можно ведь заказать любой цвет, не так ли? Один глаз карий, другой зелёный. Нет, голубой, так контрастнее.

Чарльз повернул голову и увидел справа от койки тумбочку, и стул. На нём лежала аккуратно свёрнутая одежда. Его одежда. "Интересно, а во что одет я?" Он скосил глаз вниз, и увидел край пижамы, прикрывающий грудь. Под ней угадывались полосы гипса. Он вновь обратил свой взгляд направо и заметил на другой стороне комнаты зеркало в белой оправе. В нём отражалась всё, что уже видел Чарльз, включая его самого.

За дверью послышались шаги...

Пишет Хаос Мира Зеркал. 09.03.10

Герман

Но закусочная «Мрак» была закрыта и опечатана ЦРУ. Это выглядело очень странно. Поэтому Герман решил разузнать детали у своих.

Кассиус встретил его с уже привычной гримасой отвращения.

- Видел свою подотчетную вчера?

- Нет, она не пришла…

- Ты когда-нибудь слушаешь, что именно тебе говорят во время инструктажа? – перебил его Кассиус.

Герман лишь пожал плечами в ответ.

- Она участвовала в разработке студенческой группировки, которая встречалась в кафе «Мрак». Вчера их всех взяли. Она в Северном отделении. С другими задержанными по этому делу. Необходимо создать ей дополнительное алиби. Чтобы никто не подумал, что она работает на нас. Поэтому ты сейчас отправишься туда и проведешь допрос. С пристрастием. Так, чтобы мы смогли её потом вернуть в общую камеру, где находятся заговорщики. Не перестарайся. Но и не щади. Понял?

МСТИТЕЛЬНОСТЬ

Алина

В камеру вошел высокий сероглазый молодой человек в мундире ЦРУ. Она поймала себя на мысли, что, если бы за ней пришел Ларс, то она почувствовала бы себя гораздо лучше.

- Пойдем, - он кивнул в сторону двери, - время допроса.

Алина вздрогнула от его тона, ледяного и жестокого.

Но ей пришлось подчиниться.

Когда они проходили по коридору, её окликнули несколько раз из соседних камер:

- Держись! Мы с тобой! Не говори этим скотам ничего!

Алина несмело улыбалась им в ответ.

Герман взял её за руку повыше локтя и быстро вывел из тюремного блока.

У них не было ни минуты, чтобы обсудить, что собирается делать Герман, и как на это должна реагировать Алина.

Девушка застыла на пороге комнаты для допросов в недоумении.

Инструменты для «жесткого допроса», жаровня с раскаленными добела прутьями, железный с наручниками и креплениями для ног стул, прикрученный к полу намертво.

- Вперед, - Герман подтолкнул девушку внутрь.

ВЗДОРНОСТЬ меняется на СТЕРВОЗНОСТЬ

Анитра

ЗЛОБА

Никта

Путешествие на северо-запад предстояло непростое. Как любая одиночная миссия, оно потенциально грозило закончиться пленом, рабством, смертью.

Но сегодня ей впервые об этом задумалась. Эта мысль потянула другую: как было бы хорошо, если бы рядом оказался тот, кто мог бы встать плечом к плечу в драке, прикрыть в погоне, составить компанию на привале.

Тас!

Она пришпорила коня.

Высоко в небе парил Сэт. Впереди лежала пыльная серо-желтая дорога. Позади осталась зеркальная глыба Эйзоптроса.

Аквилон изменился серьезно с того времени, когда она в последний раз приезжала сюда.

Несчастье, произошедшее в городе несколько лет назад, изменило его лицо и повадки. Аквил был закован в гранит, множество отводных каналов изрезало ландшафт.

Городская стража встретила црушницу едва прикрытым презрением и враждебностью.

В итоге разговор закончился небольшой потасовкой, из которой Никта вышла победительницей.

***

Она ещё раз сверилась с адресом на клочке бумаги и постучала в дверь.

Ей открыл невысокий, сухощавый, белый как лунь, но при этом не старый ещё, человек.

- Доктор Фауст, я полагаю? – вежливо поинтересовалась она.

- Да. Чем могу служить, сударыня? – он улыбнулся благожелательно.

- Я могу войти? – уже менее вежливо спросила Никта.

- Но… - замешкался он на миг, - я хотел бы узнать…

- Давайте обсудим это внутри, - предложила Никта, сделав шаг через порог и заставив тем самым доктора отступить вглубь прихожей.

Доктор, несколько опешив от такого напора, только и смог, что пробормотать:

- Да, конечно… Как скажете…

Никта без приглашения с комфортом устроилась на диване, заваленном какими-то бумагами, и знаком предложила хозяину занять место на табурете напротив.

- Может, Вы хотя бы представитесь, барышня? – попытался усовестить её ледяным тоном доктор.

- Каподимпреза, - усмехнулась Никта.

- ЦРУ? В моем доме? – доктор был не на шутку взбешён, - прошу Вас уйти. Немедленно! – он встал и резким не допускающим возражений жестом указал ей на дверь.

- Раз поняли, откуда я, - сказала Никта, вставая, - значит, понимаете и то, что я не отступлюсь. И в итоге получу то, что хочу. Так не лучше ли нам успокоиться, забыть все старые обиды и поговорить спокойно.

- Мне нечего Вам сказать, - доктор был непреклонен, - вон!

- Я уйду отсюда только вместе с Вами, господин Фауст, - предупредила его Никта, - Вы нужны в Эйзоптросе. Есть человек, жизнь и благополучие которого зависит от Вашего таланта хирурга.

- У Вас есть свои «прикормленные» врачи, пусть они его и вылечат, - презрительно бросил ей Фауст.

- Он не из нашего «мракова племени», - усмехнулась презрительно Никта, - он обычный человек. Его все любят. У него молодая жена, и вся жизнь впереди. Помогите.

- Нет, - Фауст открыл дверь, - в столице достаточно врачей. Найдете кого-нибудь.

- Вас посоветовал пригласить доктор Ксанф, - пустила в ход свой последний аргумент Никта, - Вы ведь знаете такого?

- Видимо, недостаточно, раз он посмел дать мой адрес «одной из мракова племени», - он ещё раз жестом указал на открытую дверь, - убирайтесь. Пока я не позвал стражу.

- Я без Вас не уйду, - пожала плечами Никта. - Вы уж извините, - она подошла и закрыла дверь.

ВЕРНОСТЬ меняется на НЕЖНОСТЬ

Ксанф

(совместно)

Подход ЦРУ к своему делу Ксанфа не радовал. Пострадавших в результате инцидента в «Мраке», которых выписывали по состоянию здоровья из больницы, достаточно оперативно увозили в неизвестном направлении кареты ЦРУ. Любая попытка Ксанфа вмешаться заканчивалась позорным поражением. С ним просто никто не разговаривал, его никто не слушал.

Никты уже и след простыл, поэтому выразить свое недовольство было просто-напросто некому.

После разговора с начцеха он решил сходить в отделение, где лежал Анастасиус, чтобы лично оценить, насколько серьезная работа предстояла доктору Фаусту.

В коридоре стоял терпкий запах нашатыря. У Ксанфа заслезились глаза, поэтому он постарался скорее преодолеть половину коридора до палаты Таса. Стукнув в дверь несколько раз, юноша практически сразу открыл ее.

- Можно? – белый халат не оправдывал его, как посетителя.

Девушка у окна кивнула и чуть улыбнулась.

Кровать Анастасиуса стояла так, чтобы можно было обеспечить одновременный доступ к пациенту с трех сторон, при этом обзор самого пациента был достаточно ограничен. Ксанф коротко кивнул и подошел к Тасу.

- Вы давно растирали его? Это необходимо делать регулярно, чтобы предотвратить пролежни и атрофию мышц. – Врач осторожно сжал кисть молодого человека и склонился над ним так, чтобы можно было смотреть в глаза друг другу, - Здравствуйте, Тас. Это доктор Ксанф. Я пришел проведать Вас, и оценить динамику Вашего состояния. Меня очень радует, что, несмотря на полную внешнюю обездвиженность, Вы самостоятельно дышите. Слезные железы тоже исправно работают, как я погляжу. Все очень неплохо. – Ксанф улыбнулся и перевел взгляд на девушку.

-Оливия? Вы не могли бы взять на посту таз со спиртовым раствором и массажную щетку и принести все сюда?

Девушка тут же умчалась, а Ксанф тем временем скрупулезно, сантиметр за сантиметром, осматривал Таса, проверяя все возможные рефлексы и активность черепно-мозговых нервов.

-Неплохо, очень неплохо, - приговаривал он.

Оливия вернулась через несколько минут и застала Ксанфа, сидящего на стуле у окна и вслух читающего книгу Тасу.

- Отличная повесть! Я перечитал бы ее снова, если бы только было время, - он лучезарно улыбнулся. – Рад был познакомиться с Вами и повидать Анастасиуса. Спиртовой раствор нужен для растирания, - и он показал, как нужно орудовать щеткой, смоченной в растворе. Оливия тут же принялась за дело, а Ксанф сказав несколько слов Тасу на прощание, вышел из палаты.

БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ меняется на ОТВРАЩЕНИЕ

Сильвия

ЦИНИЗМ меняется на ЛЕНЬ

Анастасиус

ИСКРЕННОСТЬ меняется на СВОЕВОЛИЕ

Эретри

ЗДРАВОМЫСЛИЕ меняется на НЕУРАВНОВЕШЕННОСТЬ

Чарльз

ЩЕДРОСТЬ

Пишет Эретри. 23.03.10

Сильная дрожь разбудила, едва не заставив кричать. Холодный пот выступил на лбу, ноги словно отнялись…

- Что, боишься? – безумные глаза Неуравновешенности сверкнули дико, когда он склонился над Эретри, очнувшейся от тяжелого сна. Сильный запах подсолнечного масла сразу ударил в ноздри: казалось, отражение было пропитано им насквозь. Кривая усмешка, мерзкое дыхание… Он беспрестанно одергивал грязный, слишком узкий воротник дырявой рубашки.

- Боишься, что ли? – повторил, попытавшись, видимо, задать вопрос более доброжелательным тоном.

- Нет, - прошептала Эр как можно громче. Всё же, несмотря на слабость, ей удалось заметить то, как резко и машинально правая рука схватилась за левый локоть. Это, равно как и другие менее заметные симптомы (вроде участившегося пульса), скорее всего, говорило о том, что Эретри соврала. И что на самом деле она очень боится. Устало отметив про себя эти детали и разоблачив саму себя, девушка закрыла глаза снова. Спать. Спать нужно больше и просыпаться пореже, лучше - никогда…

Новое отражение было крайне возмущено таким поведением хозяйки. Ведь она явно отказывалась с ним разговаривать! Скрипя зубами и морщась, Неуравновешенность отошел в сторону. Сел, пошатнувшись. Сжал кулаки. С каким удовольствием он ударил бы эту слабачку, благодаря которой появился – подумать только! – в свинарнике, в омерзительнейшем месте!..

Не стал бы и медлить, будь она в лучшем состоянии… А так – убьет ещё ненароком. И исчезнет сам - согласно правилу, растает надолго. А исчезать ему совсем не хотелось. Неуравновешенность хрипло вздохнул, глядя на свои уродливые руки. Всё-таки приятно быть здесь, вдали от мрака и зазеркального холода, хорошо...

- Долго мы будем торчать в этом вонючем хлеву?! – рявкнул он неожиданно для самого себя. Свиньи шарахнулись, возмущенно визжа. – Я не для того появлялся!

- Теперь-то долго, - отозвалась из своего угла Привередливость. – Если не всегда. Она ведь… Совсем спятила и подарок выкинула тот. От Безымянного, знаешь? Чудливый такой. Не знаю, смог бы он помочь – так теперь-то нет даже надежды… Скормила свиньям.

- Что?! – глаза Неуравновешенности налились кровью. Проклиная невозможность выместить свою злость на виновной, он чуть было не набросился на бедных животных, но замер, прислушавшись к приближающимся шагам.

Скрипнула дверь. Ругнувшись, Неуравновешенность немедленно забился в затемненную нишу – предварительно пинками выгнав оттуда пару-тройку свиней.

Человек (он, по всей видимости, ухаживал за княжеским скотом) вошел, неся большое ведро с водой. Подойдя к поилке, он долгое время возился там, прикрикивая на нетерпеливых животных. После поставил ведро на пол, вытер со лба пот. Оглянулся. Подумал немного, морща лоб и кусая нижнюю губу, будто в сомнении.

Затем развернулся и решительным шагом направился в сторону Эретри. Оба отражения затаили дыхание.

Несмотря на то, что подходить к пленнице было запрещено, холопье любопытство в этот раз оказалось сильнее запретов. Да и к тому же, какой может быть вред от полуживой девчонки?..

Склонившись над неподвижной щуплой фигуркой, сердобольный холоп сочувственно вздохнул. Это ж надо! Околевать начала уже, что ли… А может быть, лихорадит?

Он потрогал осторожно её лоб. Странно, вроде бы температура в порядке…

- Эх, - пробормотал, выпрямляясь, - Бедолага.

Сколько-то она ещё протянет? Неделю? Вряд ли. К кормушке - и то уже не подходит. Беда…

Холоп вдруг заметил сидевшую в тени Привередливость. От неожиданности он чуть не вскрикнул. Потом вспомнил всё, что ему рассказывали про жителей Эйзоптроса и их диковинные, хм, «отражения».

Успокоился.

- Вот так-так, - поцокал языком, приближаясь. – Совсем как человек, надо же. Странно. Эй, а как тебя зовут, не ска…

Он не договорил. Упал, слабо вскрикнув от внезапного удара. Змейкой по виску, до земляного пола – кровь. Кулаки у Неуравновешенности - тяжелые, как глыбы.

Тихо хныча, Привередливость отвернулась, съежилась в стороне. Ей претил такой беспорядок. И она молчала - молчала всё то время, пока Неуравновешенность вытирал руки о деревянные стены. Тупая, торжественная улыбка перекосила, ещё больше изуродовала нервное лицо.

- Ты… Он мёртвый, что ли? – как только выровнялось дыхание, спросила, запинаясь и глотая слёзы, его товарка.

- А мне почем знать! Вряд ли. Видала, как я его? Будет знать!

Самодовольные обрывистые фразы Эретри слышала, словно через вату. Они не будили, но убаюкивали. И даже запах крови делал сон мягче, уютнее, теплее…

- Мы-то теперь точно… исчезнем, - Привередливость зажмурилась, малодушно дрожа. – Когда придут…те…они увидят…этого. И подумают, что виновата вот она, - кивнула на спящую Эр. – Заберут её и… и… и ей крышка… А мы исчезнем очень больно… не хочу… хуже всего, когда мрёт хозяин… не хочу…

- Цыц, - буркнул убийца, косясь попеременно то на Эр, то на несчастного холопа. Постепенно он начал понимать всю тяжесть последствий. От представленной картины будущей расправы ему захотелось взвыть.

Ну уж нет! Так не пойдет. Не выйдет! Не в зазеркальный мрак, только не…

Нет. Ведь он отразился только сегодня!..

- Ничего, - пошарив в карманах жертвы и вытащив ключ, Неуравновешенность оскалился довольно. – Ничего не случится с нашими шкурами. Дверь-то открыта теперь, так? Хватаем эту да и бежим, понятно?..

- Как? – всхлипнула Привередливость. – Ничего не получится. Нас заметят, нас схватят… Они кинутся на поиски, всё бесполезно.

Не слушая её, Неуравновешенность нагнулся, поднял Эретри и взвалил на плечи, как деревянный манекен.

- За мной. И без шуток. Бежать будем быстро, отстанешь – пеняй на себя.

Он уже кинулся к двери, когда Эр вдруг очнулась – всего лишь на мгновение. Она попыталась вырваться, тихо бормоча что-то вроде: «Нельзя… Оставьте… Всё должно быть, как должно…». Напрасно. На неё, конечно, никто не обратил внимания. Зря только истратила последние силы. Мрак снова заглушил, окружил мысли, заставив безвольно опустить голову, доверившись безумным отражениям…

…………………………..

Как и в тот раз, когда Эр везли на лошадином крупе, сознание время от времени возвращалось к ней – из-за дикой тряски. Пару раз, открыв глаза, она видела сверкающую, залитую солнцем улицу, слышала кричащих людей и приглушенные ругательства отражения... Была ли погоня? Что происходило?

Эр даже поинтересоваться толком не успевала, как теряла сознание вновь, проваливаясь в звенящий, жестокий сон.

И так бесконечно, безостановочно, глупо они бежали, бежали в самый мрак, через слепящий тяжелый свет. Через людей, дома и через стены, расступавшиеся битым, острым стеклом.

………………………

Внезапная остановка встряхнула лучше удара. Тишина вывела из спокойного оцепенения.

- Узкие стены, - сказала Эретри первое, что пришло в голову, когда её глаза привыкли к темноте странной, крайне тесной комнаты. Свет сюда проникал лишь через тонкую полоску и разливался неуверенно, слабо.

Повсюду валялись какие-то маленькие свертки, загромождая почти всё свободное место. Свертки побольше и пошире лежали поодаль, сложенные более аккуратно.

Совсем рядом Эр услышала громкий всхлип. С трудом подняв голову, она увидела Привередливость. Та сидела, прислонившись к стене, и кусала себе пальцы, стараясь, видимо, не завопить от ужаса. Заметив, что хозяйка очнулась, торопливо вытащила из-за пояса невесть откуда взявшуюся фляжку, поднесла к эретриным губам.

- Пей.

Вода была теплой. Видно, нагрелась на солнце. Прокашлявшись, Эр попробовала сесть и обнаружила, что сидеть тут можно было только скрючившись в три погибели из-за ужасно низкого потолка.

- Дергайся тише, ты, - прошипел у самого уха Неуравновешенность. Лицо его было всё в глубоких царапинах, ссадина на щеке ещё кровоточила.

Ему-то уж точно Эретри не хотела задавать вопросов. Вместо этого она взяла один из свертков, поднесла к свету. Кое-где упаковочная бумага была надорвана, и с удивлением Эр обнаружила, что в свертке было зеркало. Увидев своё лицо, изменившееся страшно за все эти дни, она поспешно отвела взгляд.

- Зеркала везут, - прошептала Привередливость сквозь слёзы. – Какие только нашли – всё вывозят из города…

«Где же мы?» - подумала Эретри беспокойно оглядываясь. Странные обстоятельства словно оживили её. Равнодушие отступило. Вспомнив произошедшее, девушка схватилась за голову. Проклятые отражения, как они только решились…

Всё вокруг вдруг качнулось, прервав ход её мысли. Лёгкий толчок заставил податься назад. И, едва стены вновь пришли в движение, стало ясно, что комната эта – вовсе не комната, а крытая повозка, нагруженная зеркалами.

Они теперь ехали куда-то. Но куда? Какое безумие! Скорее всего, их остановят, поймают… И тогда станет ещё хуже, чем прежде. Но возвращаться – нельзя.

В отчаянии Эретри закрыла руками лицо.

Пропала. Она пропала теперь и никогда уже не вернется домой. Клеймо горело, прожигая ладонь насквозь леденящей злой болью.

А колеса всё стучали по каменной дороге. Спокойно и мерно - как тикают часы…

Пишет Никта. 23.03.10

Вывезти Фауста из Аквилона было не так уж и сложно. После стычки с црушницей в день её приезда стражники усвоили, что на пути лучше не вставать: сровняет с пылью дорожной и не поморщится.

Дорога домой заняла гораздо больше времени. Никте приходилось останавливаться на привал гораздо чаще из-за состояния здоровья пожилого человека, который по глупости решил оказать ей "сопротивление при транспортировке".

Отношения с пленником у неё не складывались. Проявление доброй воли с её стороны (освобождение от пут) было встречено неуклюжей попыткой побега с его стороны.

И мысли о том, что будет дальше, настроения тоже не улучшали: даже если ей удастся доставить доктора живым и более-менее невредимым в столицу, даже если Ксанфу удастся убедить его сделать операцию Анастасиусу, даже если операция пройдет удачно, искушения продемонстрировать свою власть и заставить их троих сделать так, как хочется ему, Лорд не избежит.

А ещё была Оливия. Заноза в...

Никта сплюнула зло в сторону.

И рука болела.

Та, что она потеряла уже вечность назад на юге.

Иногда ей снился один и тот же кошмар: она просыпается в собственной постели в столичном особняке и видит, что кисть снова на месте. Только кожа, жилы, мышцы уже истлели. Она с ужасом смотрит на руку, сжимает и разжимает костлявые пальцы в кулак, не в силах поверить, что такое в принципе возможно. Потом появляется некто (во сне это было черное жужжащее словно рой пчёл пятно) и произносит: "Извини, это лучшее, что я смог для тебя сделать".

Она просыпалась в холодном поту с криком ужаса на губах. А в последнее время окончание сна поменялось: теперь руку ей возвращали настоящую, с теплыми мягкими пальцами, знакомыми линиями, шрамами и серебряной нитью рабского узора. И это пугало её гораздо сильнее.

Никта бросила на свое отражение в зеркальной облицовке стен Эйзоптроса хмурый взгляд: всё по-прежнему. Она как обычно вернулась в столицу не с пустыми руками. Вернее рукой. Пусть одной, но все-таки без клейма.

Пишет Алина. 23.03.10

Совместно с Германом

Алина сделала несколько шагов по направлению к страшному стулу. Остановилась.

В руках Германа блеснул небольшой кинжал. Он улыбнулся. Не успела Алина что-либо понять, как он уже был близко. Слишком близко.

- Вы что?! - вскрикнула она, отпрянув назад.

Герман разразился смехом.

- Поверила? Ахахахахаха!

Алина сверкнула глазами.

Он смеялся так, что, казалось, еще несколько секунд и он задохнется.

- Что же такого весёлого произошло? – не выдержала она.

В одну секунду Герман преобразился до неузнаваемости. Улыбка исчезла, лицо побледнело. Неизменным оставался только блеск в красивых глазах.

- Начнем – произнес он сухо, – Я буду задавать вопросы. Ты – отвечать.

Алина не двигалась. Раньше она думала, что все црушники одинаковые. Холодные и сдержанные. Оказалось, нет.

Лучше бы на месте Германа был Хоод. С ним было спокойнее. Он держал себя в руках. Она знала, что от него ожидать.

- Итак, вопрос первый, – на лице Германа опять появилась страшная, как у садиста, улыбка.

«Он же сумасшедший», - Алина не сводила с него глаз.

Сначала он хотел просто поиграть с ней. Герман любил пить кофе, но ещё больше он любил пугать своих подопечных. Он нагнулся к Алине так, чтобы чувствовать её запах. Глубоко вдохнул.

Прядь тёмных волос выбилась из аккуратно собранного хвостика. Из-за полутьмы, царившей в подвальном помещении, её волосы казались совершенно чёрными... У Германа задрожали руки. По виску стекала маленькая капелька пота. «Эти чёрные волосы… Марина. Марина …». Он не заметил, как начал шептать ее имя.

Алина сделала шаг назад.

Он видел перед собой Марину. Такую хрупкую и в тоже время сильную. Она смотрела ему прямо в глаза, гордо и как будто насмехаясь над его слабостью. Злость переполняла Германа. Руки дрожали всё сильней. А длинные, совсем «паучьи», пальцы желали крови.

- Да что с Вами? – спросила она.

Это был последний вопрос, который он услышал от этой девчонки. К тому моменту необъяснимая злость уже успела завладеть его измученным сознанием.

Несмотря на полумрак, Алина видела, как он менялся в лице. Печаль, раскаяние, горе… Но закончилось все яростью и жестокостью. Его гневный взгляд уперся прямо в нее и беспощадно раздирал на маленькие кусочки. Казалось, ещё секунда и этот страшный зверь кинется на нее… и тогда не останется ни малейшего шанса выбраться из его смертельных объятий.

Голова Германа раскалывалась от множества мыслей. Он только начинал обдумывать одну из них, как она переходила в другую, более сложную и запутанную.

«Зачем? Зачем ты разбила это зеркало? Зачем?» - его гневный шепот перерастал в крик и наоборот. Губы дрожали. Левая сторона лица была скована судорогой.

Герман продолжал: «Ты…

Марина, ты была всем… Глупая маленькая девочка. Ты… ты – единственное, что держало меня здесь…». После этих слов он резко развернулся и ударил кулаком в стену. Удар был всего в нескольких сантиметрах от круглого зеркала. Маленькие капельки крови проявлялись на руке, но он даже не заметил их…

Герман посмотрел в зеркало и увидел зверя. Кровожадного и беспощадного. Страшный шрам на левой щеке придавал ему еще большее сходства с животным.

Алина отступила еще на шаг. Он загнал ее в угол. Она вжалась в стену, пытаясь слиться с ней в одно целое.

Он быстро повернулся, подбежал к Алине, заглянул в ее большие тёмные глаза. Но даже ее ясный, искренний взгляд не помог вернуть ему человеческий образ. Герман закричал от боли, сковавшей его сердце и желудок.

Сильным ударом он повалил Алину на пол. Она вытерла ладонью разбитую губу и подняла на него глаза, пытаясь понять, чего он от нее хочет. Герман ударил ее ногой в живот.

Алина свернулась на полу. За первым ударом последовал второй, потом третий. Глаза застилал красный туман.

Герман схватил стоящий возле железного стула табурет. Ударил ее по спине. Табурет хрустнул, как темный шоколад, и разлетелся на кусочки. У Алины перехватило дыхание. Она лежала на полу, давясь кровью и жадно глотая воздух ртом.

Открыв глаза, она заметила еще одну фигуру в полумраке камеры - отражение Германа. Высокую анорексичную женщину. Темноволосая красавица звонко хохотала. В ее руке блестел нож. Алина успела поймать свое отражение на зеркальной поверхности лезвия.

Зажмурилась. Боль раздирала тело на части. Хотелось кричать, но она задыхалась от крови. Герман продолжал наносить удар за ударом. Это надо прекратить. Она больше не может. Нужно закричать. Привести его в чувство. Сумасшедший.

Герман снова ударил ее в живот. Что-то хрустнуло. Алина уже не чувствовала боли. Собрав оставшиеся силы, она приподнялась и выкрикнула его имя.

Всё замерло. Црушник стоял в оцепенении.

В его голове звучал надрывный подростковый голос. Герману казалось, что он уже где-то слышал его. Но не где, не когда он ответить не мог. Этот голос выкрикнул его имя и затих так же внезапно, как и появился. Потом тишина. Протяжная и мучительная. Герман начинал понимать, что с момента появления голоса он не видел ничего, но даже это не казалось ему странным. Издалека раздавался шелест. Сначала тихо, едва слышно. Но с каждой секундой он становился всё громче и громче так, что в конце концов в голове Германа не осталось ничего кроме него. К тому моменту как шелест заполнил его голову полностью, зрение Германа вернулось. Теперь он мог видеть большую чистую комнату с множеством зеркал. Он точно знал, что видел её раньше. Но не мог вспомнить где. Герман посмотрел на зеркала. Все до единого были скованы тонкой серебряной рамкой… Слышно было как тикают часы. Наконец он понял, что это была та самая комната, в которой он очутился, когда пытался сбежать. Тогда он не успел разглядеть её как следует, но сейчас он видел, что она была далеко не так пуста, как ему показалось впервые. Рядом с ним стояла чья-то койка с желтоватыми грязными простынями. Её вид произвел на педантичного Германа явно негативное впечатление.

Внезапно шум прекратился. Герман открыл глаза. Сырое полуподвальное помещение с очень плохим освещением. Его внимание привлекла грязная сероватая стена. На ней было что-то липкое с неприятным запахом ржавчины и пота.

Его и так бледная кожа, побледнела еще больше, как будто его облили белой краской. Он не мог сосредоточиться. Его взгляд бегал из стороны в сторону пока не наткнулся на валявшееся на грязном полу окровавленное существо. Над которым стояла шикарная тёмноволосая женщина с широкой улыбкой на лице.

- Что произошло? Что с ней? – в обычно спокойном голосе Германа теперь звучали нотки тревоги.

Мстительность захохотала. Затянулась сигаретой и внимательно посмотрела на Германа.

- А Вам, сударь, пора к лекарю. Да, да. С Вашими забавами. Аха ха ха ха!

Герман не верил своим глазам. Он закрыл лицо холодными, как снег руками. Потер глаза. Виски. Происходящее никак не укладывалось у него в голове. Руки начинали неприятно потеть, оставаясь холодными. Герман еще раз посмотрел на Алину. Подошел ближе. Проверил дыхание и пульс. И, удостоверившись, что она еще жива, пнул ее ногой и вышел.

Пишет Сильвия. 23.03.10

И вот она снова дома, в родном городе. Вокруг все было такое знакомое, близкое сердцу, что казалось, будто Сильвия и не покидала Эйзоптрос. Её отражения следовали за ней и тоже чувствовали себя дома, ведь этот город можно считать и их домом тоже. Родившись здесь, привыкаешь к постоянному блеску зеркал, к солнечным зайчикам в ясную погоду и к унылому серебристому цвету - в плохую. Эту атмосферу столицы невозможно забыть, она раз и навсегда отпечатывается на сердце и остается там навечно.

Сейчас Сильвия была уже очень близка к осуществлению своего желания – поскорее попасть домой, но по мере приближения к цели ей все больше хотелось отодвинуть этот момент. Она все так же мечтала о встрече, но теперь тоска ожидания сменилась волнением и страхом по поводу предстоящего события. Сильвия слишком часто в последнее время покидала родной дом, оставляя родителей на волю судьбы, отдаваясь на свой страх и риск неизвестным обстоятельствам, так любезно предоставленным жизнью и Лордом. Она боялась снова попасть в очередную авантюру, боялась чего-то, что могло нарушить устоявшийся порядок, и поэтому не могла решиться начать все заново.

Купить газету, узнать последние новости Эйзоптроса… Самые обычные, повседневные занятия жителей города. Вновь оказавшись в этой среде, тут же вспоминаешь свои давние привычки, увлечения… Постепенно вновь становишься жителем столицы, а то, что было до этого, начинает медленно отходить на задворки нашего сознания и постепенно забываться.

Сильвия шла медленно, но чувствовала, как у нее от волнения начинают подкашиваться ноги. Впереди был ее дом, там были ее родители, все самое дорогое и ценное в этой жизни. Уже можно было посчитать, сколько шагов осталось до дома: один, два, три… Вот зеркала соседнего дома отразили бледное и замученное лицо Сильвии. Теперь началась парадная дорожка, по краям которой как всегда растут самые разные цветы и которая плавно переходит в крыльцо. Вот она, дверь родного дома… Дрожащей рукой Сильвия постучала.

Пишет Анитра. 23.03.10

Весь этот сверкающий сумбур уже позади. Надо успокоиться...но что-то мешает. От невыносимой духоты бросило в жар, внутри натянулась невидимая струна. Ах эти мысли...гадкие, надоедливые...мысли, от которых я с таким трудом, казалось, избавилась, снова впились в душу тонкими осиными жалами. Наверное, я должна была защищаться? Не знаю, может это всё бесполезно, ведь, вероятно, они когда-нибудь добьются своего, и я превращусь в жалкую неудачницу, всё глубже и глубже погружающуюся в липкое, тягучее болото бессмысленности, тоски, одиночества, посредственности... О боже... "посредственность"...это слово ошпарило меня, словно кипятком, оно - мой единственный страх, мой ужас, ночной и дневной кошмар.

Нет...я так больше не могу, надо что-то делать, только что? Тут меня ощутимо тряхнуло, пальцы привычным движением вцепились в пушистую гриву Айко, колени с силой сжали бока лошади. Нервная дрожь пробежала по телу...вздох...жгучий холодный воздух со свистом наполнил грудь...от сердца к конечностям медленно разлилась сладкая прохладная нега. С плеч упала невидимая ноша, губы невольно расплылись в улыбке. Забыв обо всём на свете, я наблюдала, как чёрное облако моих крылатых мучителей с досадным гулом удаляется в холодную пустоту, и желала всем сердцем, чтобы оно осталось там навсегда.

Тут я оглянулась: наш караван уже успел свернуть в какую-то улочку и растянуться по ней длинной цепью. Я не сразу заметила внезапное исчезновение моей Рассеянности(так вот что это был за толчок!) и уже было обрадовалась, но ликование моё длилось недолго: обернувшись, я увидела её, вяло плетущуюся позади нас. Я уж было собиралась окликнуть её, но, посмотрев на неё внимательней, решила не мешать ей витать в облаках. Расстояние между домами было несравненно мало: свободолюбивая Айко нетерпеливо пряла ушами, перебирая ногами и нервно подрагивая.

Одно мгновение, и сильная рука заботливо легла на плечо, я даже не вздрогнула. Мой блуждающий взгляд наткнулся на беспокойное лицо Алана. Глаза его были широко раскрыты, левая бровь вопросительно выгнулась дугой.

-Что с тобой?

-Ничего, всё в порядке.

-Ты уверена?

Я ответила утвердительным кивком головы, и отвела взгляд. Кажется , его это несколько обидело: тяжело вздохнув, он опустил голову. Заставив себя улыбнуться, я постаралась спросить настолько весело и непринуждённо, насколько только была способна:

- Как же это чудо умудрилось свалиться с лошади?

Моя игра удалась: он тут же посмотрел на меня и с радостью ответил:

-Когда мы свернули с главной улицы, Айко занервничала и довольно резко затормозила, видно Оно по рассеянности не удержалось.

-Ну да, как же я не предвидела, привязывать мне её что ли, - на этой фразе моя улыбка стала уже ироничной...и в одну и ту же секунду мы рассмеялись.

Поплутав между домами, мы выехали на бульвар. По краям широкой дороги, покрытой тонкой коркой плавящегося на солнце льда, выстроились в два ряда стройные сосны. Чтобы увидеть их вершины, нужно было запрокинуть голову назад. Вдохнув свежий утренний воздух, Алан вдруг заговорил:

-Я люблю этот бульвар: в нём есть какая-то тайна. Он привлекает, манит меня в свой загадочный мир. Более того, у него есть своя история. Раньше здесь находилось богатое поместье...

Договорить он снова не успел, ведь в это мгновение нам явилась Она...Мы смотрели на Неё во все глаза и не могли оторваться: мертвенно-бледный цвет кожи, тонкие худые руки, узкое злое лицо, тёмные злые глаза, презрительная злая ухмылка на тонких бескровных губах... это была Она - Злоба...

Её странные глаза с маленькими зрачками уставились на меня и заблестели каким-то неживым блеском+холодным, злым блеском полированного металла. В этих безжизненных стекляшках быстро, как будто торопясь куда-то, промелькнуло моё недоумённое отражение. Я даже не успела его рассмотреть,и теперь меня раздирало любопытство, кем же оно будет мне, другом или врагом?

Пишет Ксанф. 23.03.10

Тюрьма, как известно, не самое приятное место для встреч и откровенных бесед. Ограничение свободы передвижений оказывает особенно сильное воздействие на поведение человека, даже когда тот оказывается в менее стесняющих его условиях, он все равно ведет себя замкнуто и агрессивно. Мужчина, чью историю болезни так подробно изучал Ксанф последние дни, оказался совершенно неразговорчивым, но весьма эмоциональным человеком, любые его переживания тот час же выражались в резких порывистых движения, нервных подергиваниях и громких выкриках. Врач избрал тактику перечисления - самостоятельно вслух пытался объяснить поведение своего собеседника, наблюдая за его поведением. Вор прекрасно знал, за что он сидит, тысячу раз выслушивал он уже свое обвинение, а потому никак не реагировал на "стандартное" объяснение Ксанфа - "материальная выгода", "с целью обогащения", "умышленно, обдуманно, хорошо спланировано"... Наблюдая за реакцией этого уже пожилого господина, юноша пытался понять, насколько верны его догадки. Закончив излагать типичную воровства историю событий, Ксанф решил предложить свою версию, избегая характеризовать как-то поведение вора и произошедшие события, но тщательно описывая его возможные душевные переживания и эмоциональное состояние на тот момент. Нервная отдача была практически мгновенной - до того не реагирующий ни на что заключенный, внезапно принялся заламывать руки, бесконечно потирать глаза и нос, потом вдруг встал и принялся метаться из угла в угол, и, наконец, как того и ожидал Ксанф, продолжил за врача рассказ. В этих своих беспорядочных передвижениях и торопливой речи он до того походил на Артура, которого Ксанф видел точно также на стадии ремиссии, что сомнений практически не оставалось. Также как и Артур, этот старый вор, в конце встречи, уже стоя вполоборота у двери, глядя на отражение Ксанф в зеркале на стене, задал так долго мучивший его вопрос: "Вы знаете, что со мной?"

-Нет, - Ксанф говорил медленно и твердо. - Но мне очень хочется разобраться. Не знаю, как смогу помочь Вам, я постараюсь сделать все, что в моих силах. Я пытаюсь понять Вас, - через полминуты добавил он.

Через неделю после посещения тюрьмы и своего теперь уже "пациента", как про себя называл его Ксанф, он подготовил ряд документов, содержащих только факты - данные осмотров, анализов, выписки из историй болезни, медицинские описания психологического и нервного состоянии, данные учебной литературы, а также свои собственные записи с гипотезами, вероятными объяснениями такого поведения людей с точки зрения анатомии и физиологии. Еще неделя ушла на то, чтобы все это переписать, получив, таким образом, несколько экземпляров, один из которых он смог отослать в Медицинскую коллегию. Все это время Ксанф проводил к больнице, не забывая о своих прямых обязанностях. Его сильно угнетало то, что в Коладольском Лесу он стал появляться все реже и реже, да и зеркал стал сторониться, но ничего не мог с этим поделать.

Пишет Рита. 23.03.10

Они въехали в Харпит уже на закате. Узнав издалека их отряд, привратник помедлил опускать решетку, зависшую на половине высоты ворот, и всадникам пришлось пригибаться к самой гриве, чтобы проехать.

Снова город. Рита старалась избегать тех мест, где кто-либо мог ее узнать, хотя сделать это сейчас было бы не так просто. Она стала носить чешуйчатый доспех, обвешалась с ног до головы оружием и даже наплела пошлых кос, как атлатонские девицы, - словом, полностью слилась с теми, кто составлял костяк ее отряда.

- Мать, куда едем: в «Золотую утку» или в «Бархатный капюшон»? – резкий вельтин голос нарушил тишину вечерней улицы.

Рита не обернулась. Вельта прекрасно знала, где они заночуют, и вопрос был задан только с одной целью – показать всем, кто едет. С легкой вельтиной руки Риту все называли Мать – но уже звали так ее одну, а не всех встречных-поперечных теток. Ее знали, уважали и немного побаивались в Харпите и окрестностях. Но признать столичного бургомистра во главе отряда головорезов никому бы в голову не пришло.

После разгрома Нердена Рита много поездила по деревням, в каждой из которых произносила пламенную речь, щедро платила за гостеприимство и двигалась дальше, пополнив отряд новыми наемниками. Кто-то вербовался из корысти, кто-то чтобы отомстить – ордэры успели нажить себе врагов прежними набегами. Рите это было неважно. Главным критерием отбора оставалось умение держать оружие и смекалка, новичков проверяли жестко, но и потерь в отряде почти не было. Так, выслеживая и уничтожая недобитые банды ордэров от Нердена и до притоков реки Икстлы, Рита заработала репутацию спасительницы. Или санитара леса. Лично ей больше нравилась вторая формулировка.

На улицах уже зажглись фонари. Она чуть заметно вздрогнула - успела отвыкнуть от цивилизации. Настоящая Рита, живая, мыслящая, чувствующая, была запрятана куда-то глубоко «до лучших времен», и единственное о ней напоминание сейчас ехало на полкорпуса позади нее. На серой лошади. Со связанными за спиной руками.

Баронесса обернулась. Кай смотрел по сторонам и нервно кусал губы, словно все же думал найти в этом городе сторонников, словно на что-то еще надеялся.

Сколько раз он пытался бежать – Рита сбилась со счета. Но каждый раз атлатонские девчонки возвращали его. Вообще, эта шваль из Атлатоны и Лаоя – дети тех, у кого даже куска земли своего не было, и кому путь либо в разбойники, либо в охотники за головами – оказалась очень способной и в тактике боя, и в засадном деле, и в умении нагнать страха на противника еще до своего появления. В округе о ритином отряде легенды ходили, а нравы в отряде изрядно этому способствовали.

* * *

Они встретились случайно. Не должны были встретиться. Кай, возвращавшийся с северного дозора задумчивый, не ожидающий, что полуразрушенный город преподнесет ему еще сюрпризы. И Рита со своими спутницами из «связки», опьяненная первым успехом. Убивать оказалось совсем несложно, особенно в ответ на летящие в их сторону стрелы. Нет, Рита и раньше участвовала в схватках, но еще ни разу не убивала стольких за одну ночь. Бредущий вдалеке ордэр в алом плаще – из «идейных», казалось, не замечал того, что творится вокруг, а город превращался в бойню. Кланы делили власть.

Вельта кивнула, мол, «беру на себя», уже прицелилась, как из-за угла выскочил кто-то, они не успели разглядеть, повалил ордэра на землю, и стрела досталась ему. Ринну. Прежде, чем потерять сознание, он успел объяснить, что узнал ордэра – так выглядело одно из отражений его спутницы на балу, Алкарин.

* * *

Рита отвлеклась от воспоминаний. Зеркало в номере отразило ее и Вельту, сидящую на низкой тахте и довольно бегло читающую показания ордэров. Хоть какая-то была от Кая польза: еще пару месяцев назад никто из отряда и по слогам не читал, это он научил всех грамоте.

- Вергесса, западный приток Икстлы, 45 человек, найдены все. Связь только с группой в предгорьях Мартелло. Ого, к Стэллиаду подходят! – прокомментировала зачитываемое Вельта. – Все бывшие разбойники, 12 убито при снятии секретов, остальные почти не сопротивлялись. Допрошено 4 ордэра, показания сходятся.

Она перевела дух и продолжила:

- Группа в предгорьях. 17 человек. Все «красные». 15 убито при захвате. Один заколол себя. Еще один от выбора отказался. Допросить не успели – был убит при попытке к побегу. Короче, придется еще раз в предгорья идти, разведывать, - подытожила Вельта.

Бывших уголовников ритин отряд убивал сразу, оставляли только нескольких человек – допросить, но и их потом ждала та же участь. «Идейным» ордэрам в алых плащах они предоставляли выбор: умереть, прежде рассказав все под пытками, или поклясться в верности Лорду.

- Двумя тройками пусть идут вдоль русла. Сирена с юга и Эльга – как тогда, с блиндажами у Нердена, помнишь? – в ответ на ритины слова Вельта кивнула. – И напомни девкам, чтоб не торопились, меньше пяти дней не получится.

- Да, Мать, я им без языка велю не возвращаться. А ты, враг рода человеческого, чего нам не поможешь? Сказал бы, сколько вас еще осталось. – с этими словами Каю достался хороший пинок.

- Оставь его, он сам не знает. – Рита одернула свою «адьютантшу» и добавила уже тише, - Мальчик с запудренными мозгами. Лучше бы мы его убили в Нердене, сразу. Не потом..

Когда они остались одни, Кай попробовал поймать ее взгляд. Он пытался понять – и не мог. Он знал, что ритина цель убить всех ордэров, что и он не уйдет от этой участи, раньше ли, позже. Но зачем ей методично выслеживать их и убивать: точно не из мести, не от большой любви к землям вокруг Нердена, да и ладони обеих рук чистые, без клейма. Во взгляде этой женщины он видел свою смерть, неотвратимую, как утро завтрашнего дня. Не договориться, не убежать.

- Хорошо, говорю. Хорошо, говорю тогда. Беспощадность вашу могу понять я. Но допустим, что я отрекся от моего труда и нашел себе другое занятье. Воздержусь от врак, позабуду, что я вам враг, буду низко кланяться всем прохожим.

- Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Сохранить тебе жизнь мы никак не можем.

Рита в который раз подхватила эту игру. Стихи запрещенного нерденского поэта давно стали для них своеобразным языком: его вопросы, ее ответы, хотя и так все ясно. Было проще облекать свои мысли в уже готовые слова. Она теперь все время шла по пути наименьшего сопротивления. Просто и ясно. Без выбора. Ангажемент Лорда всегда был для нее сопряжен с отказом от того, к чему она привыкла. На этот раз от себя.

- Хорошо, говорю. Хорошо, говорю я им. Поднимаю лапки, нет разговору. Но допустим, я буду неслышен, буду незрим, уползу куда-нибудь в щелку, в нору, стану тише воды и ниже травы, как рак. Превращусь в тритона, в пейзаж, в топоним.

- Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Только полная сдача и смерть, ты понял?

- Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Все уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Только ради женщин, детей, стариков, калек! Что вам проку в ребенке, старце, уроде?

Она помедлила. Вошел Ринн. А ей так не хотелось говорить эти слова при нем.. Но все же надо закончить игру.

- Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе.

* * *

На небе было ни облачка, и сердце пело. Марта возвращалась домой от реки, и хоть было тяжело нести два полных ведра, она могла бы пуститься в пляс. Дома ждал он – любимый, единственный. Пусть немного слабый еще, не отошел от ран, но она его вылечит. Красивый, добрый, нежный.. У деревни Марта свернула на неприметную тропинку в высокотравье. А то снова на нее накинутся с вопросами, кто живет в ее доме и откуда пришел. Все они ей завидуют. Марта была полна решимости защищать свое счастье, в том числе от односельчан: она никогда не была красавицей, да и сорок ей уж стукнуло несколько лет как – она не помнила точно, но все-таки дождалась. И кого! Ее любимый был явно из благородных: длинные волосы цвета воронова крыла, прихотливо кованый клинок, которым он отбивался от разбойников, настигших его выше по течению Вергессы, и красивый рисунок на груди – цветок, зеркало..

Марта перевела дух, и снова заспешила подальше от деревни. Не хватало еще, чтобы ее увидели с водой из проклятой реки – так называли Вергессу. Вода реки впитала в себя яд травы, растущей по ее берегу, такой, стрельчатой, словно посыпанной красными бусинами - ягодами. Сама Марта пила воду из источника. А эта вода.. Он бросит ее, если вспомнит, зачем пришел. Марта прикрыла глаза в страхе от одной мысли об этом. Нет, они всегда будут вместе. Женщина улыбнулась. На этот раз в долгом пути от реки она пролила не больше чашки.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 06.04.10

Эретри

УТОНЧЕННОСТЬ меняется на СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ

Ксанф

НЕРЯШЛИВОСТЬ меняется на ПОДЛОСТЬ

Рита

НАДЕЖДА меняется на СОЗИДАНИЕ

Сильвия

ВОСТОРГ меняется на БЕЗНАДЁГА

Анитра

ВОЛНЕНИЕ

Никта

Они уже были у больницы, в которой лежал Анастасиус.

Никта спешилась, чтобы открыть ворота.

Црушница выпустила своего пленника из поля зрения всего лишь на миг. Этого оказалось достаточно, чтобы хирург предпринял очередную отчаянную попытку сбежать. Он неуклюже соскользнул на мостовую и, ударившись чувствительно плечом о камни, откатился в сторону, чтобы уменьшить боль.

К сожалению, он немного не рассчитал траекторию движения, и уже в следующую минуту оказался лежащим посередине дороги. Экипаж вовремя остановить не удалось. Колеса раздробили в мелкие осколки связанные у запястий руки хирурга. Пожилой человек потерял сознание от боли.

ОТКРЫТОСТЬ меняется на ДРУЖЕЛЮБИЕ

Алина

Как и было запланировано, Алина попала в общую камеру для бунтовщиков после «допроса с пристрастием».

Когда её внесли и устроили прямо на носилках в самом дальнем углу камеры, студенты притихли.

Около получаса к ней боялись приблизиться, настолько страшно избита она была.

В конце концов Ноэль, понимая, что все смотрят на него и ждут действий, осторожно подошел и склонился над Алиной.

- Живая? – он вздрогнул от этого вопроса и, чтобы не показывать страх, не обернулся, а только поднял вверх большой палец, мол, все в порядке, жива.

Студенты, вздохнув с облегчением, загалдели радостно.

- Тише! – шикнул на них Ноэль, - по-моему, она умирает… - он склонился ещё ниже, - странно дышит как-то.

Он бросился к двери и начал колотить по ней руками и ногами:

- Помогите! Нужна помощь! Позовите врача! Срочно!

Стражники появились почти сразу, как ни странно.

Ноэля, скрутив жестоко, быстро вывели из камеры, следом вынесли на носилках Алину.

Первого отправили в комнату для допросов, в которой его уже ждал Герман.

Алину же отвезли в городскую больницу, где передали из рук в руки дежурному по приемному покою доктору Ксанфу.

МУДРОСТЬ меняется на ЭНЕРГИЧНОСТЬ

Герман

БРЕЗГЛИВОСТЬ

Пишет Никта. 20.04.10

Совместно с Ксанфом

Чего же было ещё ждать?

Всё правильно. Разве возможно, чтобы прошло гладко столь сложное предприятие?

Никта сидела в коридоре, рядом с палатой, в которую только что занесли на носилках доктора Фауста.

Рядом, на краешке скамейки сидела Нежность.

Црушница нечаянно задела её, когда они с санитарами вносили Фауста в приемное отделение. И теперь у отражения на левой щеке был огромный синяк.

Никта сходила на сестринский пост, принесла лёд.

Нежность с благодарностью посмотрела на хозяйку. Мало кто из её прежних хозяев вообще замечал её проблемы.

- Ничего, до Хаоса заживет, - подбодрила её Никта и погладила осторожно по голове, - боль рано или поздно проходит.

Нежность положила ей голову на плечо:

- Спасибо.

- Не за что, - Никта бросила быстрый взгляд на собственное отражение в настенном зеркале напротив и усмехнулась зло, - ты мне как сестра. Я буду защищать тебя, заботиться о тебе. Пока не исчезнешь. Нежность перехватила взгляд её отражения в зеркале и улыбнулась в ответ.

- Ты хорошая.

- Это весьма спорное утверждение, - холодно заметила Никта, глядя в зеркало, - думаю, что и твой хозяин с ним не согласится. Особенно когда ты вернешься за зеркала.

Она вдруг рассмеялась, прозвучать этот смех должен был легкомысленно:

- А давай завтра пройдемся с тобой по магазинам, приоденем тебя? Найдем тебе красивое человеческое имя. Посидим в кафе на Да Винчи. Ты ела мороженое когда-нибудь?

Нежность отрицательно покачала головой:

- Нет, ни разу.

- Вот и замечательно, - Никта улыбнулась «искренне», - немного счастья Нежности не повредит.

Внезапно искусственная радость сменилась мрачным отчаянием. Никта закрыла глаза рукой в перчатке.

Тупик. Как бы она не старалась отвлечься, мысли все равно возвращались к ситуации с Тасом.

Просто попросить. Она прогнала от себя эту мысль, встряхнув упрямо головой.

Анастасиус этого не хочет. Ксанф этого не одобрит. Это поражение. А она не привыкла сдаваться.

Из палаты вышел доктор.

- Как он?

- Плохо. Множественные переломы фалангов. Но ему повезло, нервы не повреждены. Срастаться будет около месяца, - он поймал свое отражение в зеркале напротив.

- И что теперь делать? – она сжала руку в кулак.

-Ждать, - Ксанф вытирал мокрые руки о полотенце. - Или у Вас есть другие варианты?

- Есть, - она усмехнулась горько, - сам знаешь. Один вариант всегда есть. Самый простой.

- Он этого и добивается.

- Я знаю, - она бросила взгляд на Нежность, - но ждать… Вдруг все станет ещё хуже?…

- Время терять действительно страшно. Но нашего хирурга никто не сможет заменить. Конечно, ему не голову переехало, но... руки для врача...тем более для хирурга... - Ксанф опустился на стул рядом. - Некоторые вещи нужно просто чувствовать. Напряжение сосудов, связок. А тут - шутка ли - спинной мозг.

- А ты не сможешь?.. – Никта посмотрела на него с надеждой, - Фауст ведь может помочь хотя бы советом.

Ксанф слегка опешил. Не сказать, что он был крайне удивлен, ведь такая ситуация уже рассматривалась однажды. Кроме того, готовясь ассистировать Фаусту, Ксанф уже перерыл горы литературы, но то что Фауст будет ассистировать ему - в голову как-то не приходило. И практика. Где взять хирургическую практику такого рода?

- Это сложно.

- Значит, выход всё-таки один, - она пожала плечами.

- И ты согласишься? - Он впервые перешел с Нидой на "ты". Это не прошло незамеченным. Левая бровь Никты взметнулась презрительно вверх.

Ксанфу пришлось отвести взгляд, чтобы показать: он понял, что переступил черту.

- Если он готов назначить за выздоровление Артемьева только такую цену - ледяным тоном ответила она, - разве имеет значение мое желание или нежелание?

- Хочу понять, почему это так важно для Вас. Но сейчас это не принципиально. - Он немного помолчал.

- Никта, попросить его Вы сможете в любой момент, ведь так?

- Да. Так, - согласилась она нехотя, - только если дело дойдет до операции…

- Я бы хотел помочь Тасу. И Вам.

- Спасибо. Я уверена, Тас оценит твою помощь по достоинству, - Никта вновь бросила взгляд на Нежность.

- Мне нужно подготовиться.

- Конечно, - Никта кратко кивнула, - мне - тоже.

Пишет Анитра. 20.04.10

Театр...он мне представлялся таким большим, светлым, красивым,но вместо великолепного белого здания с античными колоннами, я увидела посеревший особняк с грязными облупленными стенами и потрескавшейся от времени каменной лестницей. Но в глубине души я надеялась, что сам Театр - яркий, манящий, загадочный - жив, только спрятался куда-то, а перед собой я вижу всего лишь его безрадостное понурое отражение. Именно так обычно выглядит любой Театр, когда зрители его забывают, когда не слышно в нём бурных оваций, и на представления не ломится разгорячённая предвкушением зрелищ толпа. Один вопрос: "Почему?" Почему ликующую радость сменила томящая душу тоска? Наверное, каждому театру суждено пережить свой взлет и падение, и зрителям решать: "Быть ему или не быть". Стоп,но дело же не только в зрителях. Часто бывает, что люди тянутся на спектакли только ради одной актрисы или актёра. Наверное, в этих любимцах есть искра. Искра, от которой загорается восторг в душах зрителей. Где её взять?

Оторвавшись от размышлений, я посмотрела по сторонам. Рядом со мной мечтал о чём-то, держа под уздцы коня, Алан. Мне казалось, что думал он о том же, о чём и я, но я не стала спрашивать. Вся труппа уже разбрелась по зданию и занялась своими делами. Где-то далеко часы с какой-то обречённостью били полдень, а мы с Аланом всё стояли перед входом, безмолвно уставившись на массивные деревянные двери. Она из них глухо застонала и открылась. Из-за неё показалось сердитое лицо Эвехила. Взглянув на нас и ещё больше насупившись, он заворчал:

- Алан, проводи новенькую в её комнату, что на втором этаже, и иди помогать разгружать вещи, взял моду бездельничать, когда все работают!

-Да конечно, сейчас, - поспешно пробормотал "бездельник", густо покраснев.

Лицо снова скрылось за дверью.

-Строго он с тобой, - протянула я задумчиво.

-Это он так, для порядка, а на самом деле он очень добрый потом сама увидишь. Ладно, пойдём, отведём лошадей в конюшню.

Я молча кивнула головой и пошла за ним, ведя за собой недовольную, уже давно мечтавшую о завтраке, подругу.

Пол часа спустя, он привел меня к дверям моей комнатки.

-Вот мы и на месте, здесь уже давно никто не живёт. Устраивайся, как тебе хочется.

-Спасибо, - ответила я, с интересом рассматривая занимательную битву паука с мухой на створке двери.

-Ладно, я пойду, - поспешно сказал он и скрылся, оставив в моей руке что-то гладкое и холодное. Я разжала пальцы: на моей ладони лежало маленькое зеркальце округлой формы. Немного повернув его, я увидела свои растрёпанные волосы и осунувшееся лицо.

Никогда в жизни я не была такой уставшей. Сил мне хватило лишь на то, чтобы заползти в мою каморку и упасть в первое попавшееся кресло, которое, к счастью, стояло прямо перед входом.

Пишет Алина. 20.04.10

Тикали часы.

Кто-то шепотом говорил.

«У нее сломаны два ребра, внутренние органы не повреждены…»

Еще она слышала, как ветер развевал занавески. Как кто-то подошел и закрыл окно. Как хлопнула дверь.

Она открыла глаза. Боль вспыхнула где-то в груди. Ледяной волной прошла по всему телу. И вспыхнула ярче.

В комнате разлили белое молоко.

Она всматривалась в белизну, безуспешно пытаясь хоть что-то увидеть. Туман рассеивался.

Оказалось, что комната залита солнечным светом. На стене, прямо напротив ее постели, висело зеркало. Алина поймала краем глаза свое отражение.

В палате было еще несколько человек. Кто-то спал. Кто-то держал в руках газету. Никто не заметил, что она смогла открыть глаза. Алина боялась пошевелиться. Любое движение доставляло жгучую боль. От нее хотелось убежать, спрятаться. Хотя бы под одеяло. Но слишком больно.

Она вспомнила, что произошло.

Темная комната, инструменты для пыток, кинжал, зеркало.

Црушник.

Она вспомнила каждое его движение. Каждый взгляд. Каждую черточку его искаженного лица.

Ее глаза загорелись.

Вспомнила каждый удар. Каждое слово…

В палату ввалилась женщина лет пятидесяти. Поправив белый халат, наброшенный на плечи, она твердым шагом проследовала к алининой постели.

- Ну как ты? В порядке? Вечно мне достаются какие-то побитые. Дай поправлю подушку, - Алина сдержала крик, когда Энергичность резким движением вытащила у нее из-под головы подушку. – Вот так, - взбила ее и грубо сунула обратно под голову хозяйки. – Ты давай только побыстрей поправляйся, а то дел невпроворот. Кстати, странно, что к тебе не пускают, мне пришлось такое устроить, пока они, наконец, поняли, что я твое отражение…

- Пошла вон...

- Чего ты говоришь? – отражение наклонилось к Алине, почти прислонив ухо к ее губам.

- Пошла вон, - снова прошептала она и закашлялась.

- Да ты ж без меня совсем пропадешь, у вас здесь вон как пыльно, убраться бы не мешало, - Энергичность оглядела сияющую чистотой палату. Ничего, уборка никогда не повредит.

Алина попыталась сжечь отражение одним взглядом.

В темно-зеленых глазах Энергичности плясали золотые искорки. Поймав на себе взгляд хозяйки, она засуетилась.

- Ну, ладно, я позже вернусь. Ты подождешь? – не дождавшись ответа, она бодро прошагала к двери и вышла.

Она хочет домой.

А где дом?

Разве он есть?

Алина смотрела, как солнечные лучи падали на пол.

Ей надо узнать, где держат ее родных.

«Ну конечно. Ведь столько желающих сказать, где же они».

Это рабство может продолжаться бесконечно. Ей нужно что-то сделать.

«Разумеется. Именно сейчас, когда ты не можешь лишний раз шевельнуться».

Алина не сводила глаз с золотых пятен на полу.

Она должна вернуть себе дом. И родителям. Всем.

«Не получится», - золотые лужицы растаяли на полу.

Пишет Сильвия. 20.04.10

Дверь открыла мать. Ее сутулая, маленькая фигура показалась в дверном проеме; Сильвия не могла ее узнать, казалось, прошло не так много времени с их последней встречи, но мама очень сильно постарела. Сразу было видно, как она переживала за свою дочь. Лицо ее было покрыто мелкой сеткой морщин, худые руки судорожно перебирали спицы для вязания.

Эта встреча не была такой эмоциональной. В душе каждый благодарил судьбу за то, что они до сих пор живы и здоровы и теперь все снова вместе. Сильвия заметила изменения, произошедшие со времени ее последнего пребывания в доме: фасад здания обветшал, половицы стали скрипеть, а крыша протекать. Требовались умелые, надежные руки, чтобы исправить эти свидетельства течения времени. В ней нуждались, ее всем не хватало… Только теперь Сильвия начала понимать ту ответственность, которая на ней лежит. Без ее помощи родители не могут обойтись, и она всегда должна быть рядом с ними. Всегда…. И никаких исключений из этого правила.

***

Неделю спустя Сильвии удалось восстановить свою прежнюю жизнь настолько, насколько это было возможно. Так уж повелось, что она предпочитает начинать все сначала. Возвращение к истоку… Для кого-то это неожиданное решение, но для Сильвии стало нормой начинать все с чистого листа. Что-то вернуть не удалось, в том числе и любимую работу. Не найдя ни одной вакансии, Сильвия решила временно устроиться официанткой в кафе недалеко от дома. Платили не так уж много, но на жизнь хватало, тем более, что по работе приходилось общаться с разными людьми, и это помогало отвлечься от тяжких дум. Дома же один день проходил точно так же, как и предыдущий: родители редко выходили из дома, все дни напролет читая газеты или играя в карты с отражениями. Сильвия не принимала участия в этих незаурядных развлечениях стариков. Ей больше хотелось побыть одной, отдохнуть от повседневной суеты и думать, думать….

Так однажды ей пришла в голову мысль заняться садом, который изрядно был запущен. Времени у нее было достаточно, да и терять-то нечего – все равно больше нечем заняться.

Было раннее туманное утро, когда Сильвия решила реализовать свою задумку и вышла в сад с соответствующим инвентарем. Начать решила с самого дальнего угла сада, граничившего с соседним участком. Надеясь, что соседи еще спят и ее не заметят, Сильвия стала разгребать сухую листву, как неожиданно услышала свое имя. Зеркальная калитка соседнего участка отразило ее удивленное лицо, а заодно и лицо соседки.

- Доброе утро, Сильвия! Какая вы ранняя птаха. В такое время, и уже работаете.

- Здравствуйте, тетя Мел. Решила немного убрать здесь… Как ваше здоровье? – обычно ведь это спрашивают у пожилых людей, постоянно жалующихся на свое здоровье.

- Ничего, милая, ничего. Сегодня давление уже в норме. Ладно, не буду тебе мешать.

В этот раз разговор с тетей Мел длился намного дольше, так как после здоровья главной темой беседы становились ее кошки, потом внуки, а напоследок последние городские сплетни, которые занимали большую часть разговора. Втайне обрадовавшись, Сильвия поспешила уйти подальше в сад, чтобы соседка снова ее не окликнула.

- Ой, Сильвия, подожди! Самое главное-то я и забыла сказать. В городе ходят слухи, что Кристобаля видели живым, только где – неизвестно, но не в Эйзоптросе.

Кристобаля… До боли знакомое имя, настолько, что перехватило дух, появилась непонятная тяжесть в руках и пульс стал слишком быстрым. Нет, она не могла его забыть. Воспоминания о нем все еще были живыми и яркими, они лишь ушли на второй план. Теперь все началось сначала. Как будто вернули недостающую деталь механизма, и он снова заработал на полную мощность.

Сильвия обернулась слишком поздно – тетя Мел уже ушла в дом и не было никакой возможности ее расспросить. Хотя, с другой стороны, это всего лишь слухи и неизвестно, есть ли в них доля правды.

Пишет Герман. 20.04.10

Холод сковал его фигуру. Он чувствовал, как по спине медленно ползет струйка ледяного пота. Закрыв лицо руками, он пытался понять, почему на стене капли крови.. Свежие и чужие. От его влажных ладоней исходил такой же запах железа, как и от всего помещения. Под ногтями были маленькие сгустки крови. Запах... Его так много, что, казалось, он проник даже в лёгкие Германа. Каждая клетка его тела была пропитана чем-то чужим, но в тоже время хорошо ему знакомым. Он сидел на грязном, забрызганном кровью полу, прислонившись к стене, когда дверь, застонав, открылась, и в комнату втолкнули мальчишку. «И зачем я вернулся сюда?.. …один миллиард пятьсот восемьдесят шесть тысяч триста тридцать восемь разделить на одну тысячу шестьсот сорок девять…

Нет, но зачем-то же я вернулся… Зачем? …девятьсот… шестьдесят два…

Ах, да… этот…»

Быстро вскочив на ноги, Герман большими шагами подошел к Ноэлю, заглянул в его глаза, и вышел, издав звук похожий на рычание:

- Скучно…

Свежий воздух ударил ему в нос. На мгновение он остановился и посмотрел на небо. Тяжелое, свинцового цвета, оно сгущалось над ним, не давая возможности солнцу обнять его своими лучами.

- Ой, будет дождь. Будет дождь! Ах, какой кошмар, Вы такой грязный! Фи фи фи фи! Будет дождь! Это же ужасно, да, сударь? Сударь? Пухлое создание в белом и пышном продолжало причитать своим писклявым голосом, но Герман даже не слышал её.

- Новое? - спросил он, даже не посмотрев на Брезгливость.

- Простите, сударь…

- Отражение? Новое?

Дама, ещё сильней выпрямив свою широкую спину, растянула пухлый рот в улыбке и с гордостью произнесла:

- Ах, ну, конечно, сударь. Вот увидите, будет дождь! – сияя от счастья из-за оказанного ей внимания, пышная дама в белом и пушистом продолжила - Помяните моё слово так и будет!

Только теперь Герман впервые посмотрел на неё. Белая. Лоснящаяся. Свежая. И чересчур чистая.

***

Крохотные ручки впивались в грязный пол. Дрожали. В комнате тишина. Слышно быстрое биение детского сердца. Она пыталась сжаться в стену. Чёрные волосы беспрерывно лезли в глаза. Мешали. Ресницы слипались от слёз.

- Ты всё сделала?

Её тело покрылось мурашками. Теперь ей казалось, что в комнате стало холодней.

- ..Д..д..да…

На лице человека появилось сомнение.

- Он поверил?

- .. Я думаю, да.

- Мне неважно, что ТЫ думаешь! – закричав это, человек швырнул в неё стул. – Я спрашиваю, он поверил? Поверил? ПОВЕРИЛ??? Отвечай!!!

- Да.. да… Поверил…

Человек вышел, сильно хлопнув железной дверью.

Её тело болело. Ещё долго маленькое создание шептало: «Поверил. Поверил…Поверил!». Её глаза были полны слёз. Маленькие губки побледнели. Ярко-зелёные глаза потухли. Лицо сильно вытянулось. А на лбу появилась морщина.

Обессилив, крохотное создание сжалось в клубок и уснуло.

***

Еле отделавшись от отражения, Герман отправился на крышу одного из зданий.

Его уставшие глаза смотрели на тёмное, в тучах небо, за которым, как ему казалось, должно быть, солнце. Его мягкий свет и тепло. Он смотрел вдаль, но небо не заканчивалось. Оно переходило в зеркала на стене, окружавшей город. Герман закрыл глаза. Прохладный ветер путал его светлые волосы. В воздухе пахло сыростью и весной. Большие капли обрывались с пушистых туч навстречу бесконечности.

Воспоминания нахлынули на него. Невозможно было бежать. Невозможно скрыться.

Он вспоминал тот день. День его трусости. Ведь он так и не смог открыться..

«Солнце освещало её красивую бледную кожу. Марина стала на самый край крыши. Ветер играл с её тёмными локонами. Она посмотрела на него своими большими зелёными глазами. По его телу пробежали мурашки. Она была так прекрасна, чиста и открыта. Герману казалось, что её улыбка согревает его измученную душу. И что он сам, смотря на эту улыбку, светится изнутри. Непонятные чувства окутали его внутренности и сжимали всё сильней и сильней, но от этого не было больно, напротив, становилось уютней, совсем как дома, под одеялом и с чашечкой горячего кофе.

Девушка смотрела на уходящее солнце.

Её мягкий голос звучал в его голове:

Нас на небе можно увидеть лишь тогда,

Когда рассеиваются облака.

Мы одни, и нам страшно.

Видит свет, я не хочу быть там.

Там живут, не видя солнечного света,

Бесконечно далеко от нас.

Цепляются за звёзды,

Чтобы не упасть с неба.

Её маленькая фигурка стремилась насытиться последними лучами солнца. Согреться, чтобы протянуть еще одну холодную ночь..

Песня продолжалась:

Нас на небе можно увидеть лишь тогда,

Когда рассеиваются облака.

Мы одни, и нам страшно.

Видит свет, я не хочу быть там…

Видит свет, я не хочу быть там…

Закончив, Марина в последний раз посмотрела на солнце.

Впервые он не мог решиться подойти.. Это было так странно и незнакомо ему. Его мозг отказывался предпринимать какие-либо меры. Он вообще отказывался служить своему хозяину. Девушка продолжала улыбаться. Никогда раньше он не замечал, что она так красива, а главное так не похожа на всех в этой душной зеркальной коробке. После нескольких минут оцепенения, Герман медленно, осторожно ступая, подошел к ней. Он не знал, как начать. Не знал, что говорить. Да и что можно было сказать?

Неожиданно, в ее живых глазах появились огоньки.

- А… а давай потанцуем!

Её щёчки покрылись лёгким румянцем.

Не говоря ни слова, Герман аккуратно взял её за маленькую ручку. Его дыхание участилось.

«Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Сейчас. Здесь. Она… Раз. Два. Три.» Его голова кружилась. Движения выходили неловкими и сжатыми. Она была такая хрупкая. И теперь, когда он был так близко, ему казалось, что одно неверное движение, и он ее сломает, как хрустальную статуэтку.

«Раз. Два. Три. Раз. Два. Три.»

Чувство накапливались в нём. Ещё чуть-чуть и он полюбит весь мир. Эту клетку. Всех этих жалких людей с их ложью и обманом.

Герман обнял её крепко и закружил…

В его животе запорхали бабочки.

Марина обвила его шею своими слабыми ручками.

«Что же я делаю?..»

Внезапно Герман отпустил её на черепичную крышу.

В её глазах он увидел страх.

- Прости.. прости..

На его лице появилась улыбка.

«Что же я делаю?! Что?!»

Он смотрел на хрупкую беззащитную девочку. Она была совсем как срезанный цветок. Ещё мгновение и она засохнет. Навсегда..

Светлые глаза излучали невыносимую боль.

Герман упал на колени, прижался к её маленьким ножкам.

- Прости… Я не могу…

Поднявшись с колен, он поспешил исчезнуть..

Марина осталась совсем одна. Её мучили вопросы. И ответ на каждый из них скрывался в его непонятной душе..»

Сзади послышались тихие шаги, но Герман не услышал их, он смотрел, как небо отчищает лживую землю.

Шаги стали громче.

Герман очнулся. Над ним стоял высокий лысый мужчина с узкими противными глазами, широким лбом. В его руках была трость с металлическим наконечником. В следующую секунду тяжелая трость ударила его по голове. Герман потерял сознание. Сильные руки подхватили его и понесли к пруду.

Холодная вода, словно одеяло, окутала его тело. Мягкое дно стало кроватью. Блаженство и вечный покой. Вода шептала ему: «Спи, Герман, спи.. Ты так устал…»

***

- Гера, Герочка, вставай! – ласковый голос шептал ему на ухо, - вставай, мой мальчик!

Мальчишка открыл глаза. Небольшую чистую светлую комнату, озаряли ласковые солнечные лучики. Он быстро вскочил на свои маленькие ножки и подбежал к окну. Большие светлые глаза смотрели на мир, такой огромный, неизвестный, манящий. Смотрели восторженно, не отрываясь, любя это необъятное и непонятное творение. Вдали виднелась непреступная зеркальная стена. У мальчишки всё внутри перевернулось.

- Мама, мама, вот они! Мамочка! Зеркала! – Гера улыбался и со слезами восторга в глазах смотрел на мать.

- Да, да, я вижу, мальчик мой, я вижу, - несмотря на искусно подделанную улыбку, в её голосе звучали нотки грусти, но Герочка даже не заметил этого, он был слишком счастлив, чтобы замечать чужое горе.

Быстро собравшись, мальчик выбежал на улицу. Счастье наполнило его маленькое тело. По дороге в школу все его мысли были только об одном. «Зеркала. Зеркала. Зеркала. Ещё чуть-чуть и я пойду к ним, нет, не так, я побегу, да, да, непременно, так и будет».

Герочка не очень любил школу. Ему хотелось чего-то большего, но, к всеобщему сожалению, он не знал чего именно. Не смотря на это, учился он прилежно. В большом здании школы у него было своё, тайное место. Так, после нескольких уроков, он прибегал туда, доставал маленькое карманное зеркальце, доставшееся ему от отца, и любовался им.

«Какое же оно маленькое, беззащитное, хрупкое… и безумно красивое,.. как вода, нет даже прекрасней! Намного прекрасней воды!» Герман посмотрел на себя. В светлых глазах была любовь, великая и, казалось, вечная.

«Когда я выросту, я обязательно узнаю, как создавать зеркала… обязательно.. и тогда…….»

Звонок. Пронзительный. Его сердце забилось быстрей. «Нет, нет, я не могу опоздать… только не сегодня!» Схватив зеркало, он как можно быстро помчался в класс, но было слишком поздно…..

..Сухие и строгие глаза учителя холодно смотрели на него, как будто пытаясь просверлить слабое тело и вытянуть беззащитную, открытую душу наружу для всеобщего осмеяния…

Остаток дня ему пришлось провести в тёмном карцере с огромными жирными крысами.

Придя домой, Гера наткнулся на разгневанную мать.

- Герман, почему ты опоздал?

- Мам… я смотрел на него, - сказав это, Гера достал отцовское зеркальце.

Её лицо побледнело от злости.

- И ты тоже?! За что вы их любите?! Твой отец.. он всегда думал только об этих зеркалах.. он жил ради них! А теперь ещё и ты!!!!!!! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

- Мама, мама, что ты говоришь, мамочка, не надо, ты их обидишь, мама, они же совершенны! – его глаза были полны слёз, даже в карцере ему не было так страшно, как сейчас. Его жизнь рушилась.

- Совершенны? Ты говоришь, совершенны? – она не могла больше сдерживать себя. Столько лет терпения и унижения. И для чего всё это? Ведь это была не жизнь, это было существование, замаскированное под жизнь. Её любовь. Её брак. Рождение сына. Всё это было лишь отражением настоящей жизни. Мираж.

Она посмотрела на маленького мальчика, в чьем сердце была любовь. Посмотрела..

..последний раз…

***

Мокрая одежда была ему неприятна. Кто-то дышал прямо в ухо. Волосы были в песке. Открыв глаза, Герман увидел высокое и чистое небо. Ему было больно смотреть в этот голубой омут, но он продолжал, он хотел понять, зачем это, чего он добивается, и кому это необходимо. Под «это» он подразумевал своё существование.. или жизнь.

Собачье дыхание усилилось. Влажный мягкий язык провел по его щеке. Губы Германа растянулись в улыбке.

- Здравствуй, Лорд! Кажется,.. ты спас меня.

Пёс радостно завилял хвостом.

Герман встал и посмотрел на свою разорванную одежду. Из внутреннего кармана он достал маленькое старое зеркальце. Не посмотрев в него, Герман прочитал фразу на обратной стороне, написанную его отцом, незадолго до его таинственного исчезновения: «Зеркала правят нами. Зеркала убивают нас…»

Пишет Анастасиус. 20.04.10

Итак, сначала был хаос.

Нет, он, конечно, не берётся утверждать этого до хрипоты в глотке, тем более, что парализованных всё равно никто не слышит… Но очевидно, что всё в мире родилось из хаоса. И даже не надо выделять его размашистой прописной буквой, хаос и так высшее творение и высшая созидающая сила. Высшая сумятица и высший порядок. Зачем ему эта претенциозная пустая заглавная буква.

Даже такая крохотная частица этого мира как Тас родилась в хаосе. Это был хаос материнской боли и её последнего вздоха. Это был хаос первого пронзительного крика нового существа, в котором отцу послышалось его собственное отчаяние.

Итак, с самого начала хаос смешал ему все карты и фишки, переставил все фигуры на доске, вышел в дамки ещё до старта игры. Смешал смерть с рождением, утрату с обретением, глубочайшее горе с величайшим счастьем. И оставив человека в покое больше чем на добрых два десятка лет, вновь ворвался и всё разметал в клочья. В одну секунду прочно сковал молодость с бездействием, желание с бессилием, надежды с безысходностью.

Но вот в чём парадокс…Достигнув апогея своего величия и всевластия, смешав в одной пробирке все эти не сочетаемые друг с другом материи, растоптав Таса и вдавив его в больничную койку, хаос превратился в абсолютную тишину. В гармонию. Принёс после отрицания и гнева смирение и радость существования.

Тас больше не сходил с ума в своей одиночной палате. Никогда его разум не был так ясен, как теперь, никогда ему всё не казалось так просто и понятно.

Если он не был мёртв, значит он жил.

Если он жил, значит, он чувствовал.

А жить и чувствовать в себе эту жизнь – не так уж и мало. Если вообще не самое важное.

Для Анастасиуса мир сосредоточился в одной-единственной комнате, но это совсем не означало, что он был хуже других миров. Тасу было некуда спешить, не было у него рутинных обязанностей и дел, которыми люди привыкли забивать свои дни, чтобы не впасть в тоску от лишних мыслей, что сразу начинают лезть в голову, как только прерывается круг ежедневных заданий и мелких проблем. У Таса был целый нерушимый, как крепости Эйзоптроса, мир мыслей, на который никто не мог покуситься.

– Милый, доброе утро.

Он открыл глаза, и белое стало расплываться над ним, принимая очертания родной палаты. Рыжие локоны легко щекотали его шею, пока Оливия заботливо брила его и подносила зеркало к его лицу.

– Врач говорит, нужно с ещё большим вниманием относиться к твоим отражениям. Ведь зеркала лучше всяких психологов помогают нам понять, что у тебя творится внутри.

Он одобрительно кивнул, потянул руки в разные стороны, помотал головой, почесал левую щеку, довольно зевнул. Да, Анастасиус всё это проделал. Просто этого никто не заметил, потому что он проделал это в своём, отныне светлом мире.

А чем он был хуже других миров?

Пишет Рита. 20.04.10

На побережье было очень тепло. Совсем не ветрено – только рябь по воде. Монти забавлялся тем, что кидал собаке палку, стараясь забросить подальше в море, а Рэйс боролась с приливом, неизменно принося апорт назад. Рита читала столичную газету, все чаще отвлекаясь, чтоб посмотреть на их игру. Рассеянно проглядывала светскую хронику, переходила к «Новостям Лабиринта», как называли колонку о нарушениях Черного Кодекса, и тут появлялся он. Так происходило почти каждую ночь. Она уже знала, что будет дальше, что мешать бесполезно, как и пытаться убежать. Фигура в сером балахоне нависала над ней, чей-то голос говорил «пора». И рядом в песок втыкался кинжал. Что происходило потом, Рита старалась забыть. У нее почти получалось – до следующего сна.

К полудню прискакал их связной из Нердена. Ритин отряд стоял лагерем недалеко от развилки тракта, ожидая, чей гонец приедет раньше: от нерденской засады или от разведчиков, посланных в предгорья. Вести оказались лучше некуда. Крупная добыча попалась в капкан. В одну из вылазок отряда в Нерден Рита обнаружила ордэрский тайник. Сама поднаторевшая в поиске тайников: сначала в фортах, потом в доме Виктора, она без труда нашла с дюжину тайных ниш, но только в одной были книги. Теперь Рита хвалила себя за дальновидность. Она знала, что за книгами вернутся. И вернутся нескоро – чтобы заставить засаду потерять терпение или бдительность. Поэтому в Нердене остались лучшие.

И здесь им помог случай. Кай отлично рисовал: портреты, жанровые сценки. Они обыскали его кабинет до последней бумажки, и по рисункам вычислили, как выглядел мастер. Мастер, о ком уголовники говорили с животным ужасом. Мастер, при упоминании о котором глаза «идейных» ордэров зажигались упрямым огнем.

- Везти в лагерь? – связной задал свой главный вопрос, не сомневаясь в ответе.

- Нет, допросите и убейте.

- Как? – остальные участники «совещания в узком кругу» уставились на Риту.

- А что его возить туда-сюда? Еще не ровен час, сбежит, потом все по новой.

- Мать, измени решение, - после некоторой паузы сказала Вельта.

- Зачем? Хочешь допросить лично? Или по Нердену соскучилась?

- Нельзя его убивать, - Вельта замялась, но потом продолжила, - Нельзя его убивать, пока он не поделится с нами тем, что знает: противоядие от зеркальной болезни, путь в зазеркалье, философский камень..

- Такая большая, а в сказки веришь. – Рита встала, давая понять, что разговор окончен.

- А если это правда? – поддержал Вельту Дамир, сотник основных, «штурмовых» сил. – Тогда мы своими руками выбросим клад в пропасть. Нам нужны эти мраковы книги и этот мраков ордэр.

- Сами ордэрами стать не боитесь? Сейчас вы герои, а завтра все уже за вами гоняются. И все из-за бабкиных россказней: что за зеркала можно уходить, свинец в золото превращать..

Рита прекрасно помнила ночь бала, то, как Анастасиус на ее глазах исчез в ртутном блеске зеркала, мгновенно проглотившем человека, даже, как ей показалось, утробно чавкнув. Но та ночь во всем была аномальной, и присутствие Лорда многое объясняло. Вернее, подтверждало, что объяснение не требуется.

- Получается слово против слова, - подытожила Атэна, глава разведчиков, самый уважаемый человек в отряде после Риты.

- Хорошо. Я вас предупредила. Ордэрский главарь даже пленный очень опасен, это вам не мальчик вроде Кая. Вступать с ним в сделку – со смертью играть. Но раз вы собой и своими людьми не дорожите, остается одно. Голосуем. Если большинство решит ехать в Нерден, я поеду со всеми. – баронесса поняла, к чему все идет, что сейчас скажет разведчица, и просто «с языка сняла». Если не можешь предотвратить, то лучше возглавить.

- Атэна?

- Надо идти.

- Дамир?

- За!

- Вельта?

- За.

- Надира?..

Никто, кроме Риты, не проголосовал против. Она почти наяву увидела тот кинжал из сна, он мелькнул зеркальным блеском, отразив ритино нахмуренное лицо. И, казалось, был слышен шорох песка, расступающегося перед стальным лезвием. В тот же вечер отряд подъезжал к Нердену.

Весь пол был усыпан черепками. В воздухе витал еле заметный запах миндаля. Марта вздохнула и стала собирать то, что осталось от чашек и тарелок. Поглядела в угол украдкой. Он и не попытался ей помочь, а просто лежал лицом к стене, обхватив руками голову. Разладилось что-то.

Она не понимала, что происходит. Еще недавно любимый читал ей стихи – по часу мог, по два читать, рассказывал невероятные истории, каждый раз требуя, чтобы Марта с ним соглашалась, и она соглашалась, ни единое его слово не подвергая сомнению. Он был пылок и нежен, называл ее длинными непонятными именами – из тех стихов, Марта не могла запомнить. Но потом он стал все чаще раздражаться, уходил в сени и лежал там в гамаке. Почти перестал с ней разговаривать и как-то странно ослабел – даже бочку с дождевой водой не мог передвинуть. Марта уже решила было не поить его водой из реки, но испугалась. Пусть такой, пусть слабый, злой, но ее. Только ее.

Сирена шагала по мягкой подстилке из хвои и прошлогодних листьев, наслаждаясь тем, что можно передвигаться естественным для человека образом. Два километра пришлось ползти по плато меж валунов и низкорослых сосен медленно-медленно – чтоб не заметил противник. Зато удалось подобраться совсем близко и разведать секреты. Впрочем, их считай и не было. Сирена подумала, что могла бы запросто снять часовых и даже перебить с десяток ордэров всего с двумя бойцами, но тогда противник отошел бы дальше в горы, попутно повысив бдительность. За несколько дней она узнала все необходимое: численность, вооружение, имена главарей, распорядок дня. Отлично изучила местность – кстати, через час пути будет небольшая деревня, надо бы наведаться, аккуратно выспросить, что в округе творится, заходят ли чужаки.

Отправив одну из тройки навстречу группе Эльги – с новостями, Сирена пересчитала деньги и стала спускаться по крутому склону к берегу реки и изгороди – деревня находилась почти у самого притока Икстлы. На ходу она придумала легенду о том, как ехала из-за Пустынной линии в большое поместье наниматься, да лошадь под ней пала. Примерно такое развитие событий показалось бы наиболее вероятным любому, кто бы увидел Сирену – из-за цвета ее кожи. Третья разведчица осталась у кромки леса, на случай, если потребуется прикрывать отход. В деревне ее встретили радушно и через пару часов, став обладательницей довольно пожилой кобылы и очень интересных сведений, Сирена подходила к чуть покосившемуся дому на отшибе. Рядом шел деревенский староста и пара крепких мужиков – разведчица объяснила, какого рода гость мог завестись у местной травницы и чем грозило его пребывание в этих краях.

Почетное право скрутить ордэра Сирена предоставила односельчанам знахарки – не хотелось разрушать легенду о «простой девочке с Юга». Все произошло быстро: черноволосый парень почти не сопротивлялся, видимо, был ранен, а истошно визжащая тетка хоть и вырывалась отчаянно, но не выказала никакой искушенности в рукопашном бое.

- Ты кто такой? Из чьей банды? – разведчица дополнила свой вопрос парой пощечин. Казалось, еще минута, и ордэр потеряет сознание – как будто пьян или чем-то задурманен.

Наконец он поднял голову и посмотрел на нее такими глазами. Словно не слышал вопроса, а пытался вспомнить что-то очень важное, даже важнее, чем то, что с ним будет дальше. В этом взгляде было.. все. Восхищение. Узнавание. Горечь. Любовь? Сирена смутилась. Нет, она привыкла, что нравится мужчинам: высокая квартеронка с длинными светло-русыми волосами, все парни в отряде от нее с ума сходили. Но никто еще не смотрел так. Будто знал ее давно и ждал ее прихода все это время.

- Помочь ему язык развязать? – спросил один из мужиков.

- Да, надо бы.. – рассеянно проговорила разведчица.

- А ну отвечай, ордэр, - селянин замахнулся, целя в голову.

Гато из последних сил перехватил его руку:

- Ты ошибся, друг, - и протянул им раскрытую левую ладонь. – Я не ордэр.

Пишет Эретри. 20.04.10

Дорога везла, тянула их прочь, стены дрожали, скрипели жалобно. Сколько прошло времени? Отражения не отвечали. Сидели рядом, трусливо сторонясь зеркал. Чего боялись? Здесь не стекла бояться надо, а дороги. Пыльная и глупая - ещё неизвестно, куда привезет и где бросит…

Зажмурившись, Эретри считала шепоты: шелестящие слова, метавшиеся от одного отражения к другому. Так сердце билось спокойнее, так было лучше.

Будто у моря, где волны, песок. Ветер с водой играет, и чайки. Если дышать глубоко-глубоко, можно представить солёный берег. На горизонте – будет корабль. Паруса на нём рваные… нет, хорошие. Чайки вокруг и волны, волны – шелест и шепот, танец. Танец. Времени сколько? Прошло? И где? Полдень уже? А вдруг уже вечер? Волны, волны. Не плачь, Э-ри. Хочешь, куплю тебе бусы с чайкой? Хочешь браслет? Вот, посмотри. Как раз по запястью – красиво, сестрица? Что так смеешься, глупая Эри. Смотри же, носи, не потеряй. Эх, вырастешь, будешь красавица. Правда? Счастливой, лучшей во всей Кориотте…

Время бежало вслед за дорогой, день и ночь стали одним сплошным серым сном. В котором морская пена так тихо разбивалась о берег… Море. Откуда в Кориотте море? Не Кориотта, гораздо дальше, когда-то никогда, в далеком где-то. В спокойном и сонном где-то. Там есть голос-вода. Много воды.

Привередливость будила её, поднося к губам фляжку. Не давала пить много – два мелких глотка.

И снова сон, перемешанный с лиственным шепотом. Летели слова. По кругу. Словно не умолкали никогда – говорили, чтобы заглушить свой страх и страх Эретри. Вырастешь, будешь красавица. Пшшш – сыпались волны… Девушка беззвучно смеялась: боль воспоминаний возвращалась щекочущей, печальной прохладой.

В шуме линий вырастали очертания далекого корабля, далекого счастья… Вдруг они замолчали, и замолчало всё. Повозка остановилась резко, Эретри вздрогнула, машинально прижав зеркало к груди. Сердце заколотилось отчаянно, стало очень тихо. Вдалеке послышались голоса: кто-то с кем-то горячо спорил. Приехали. Серое марево рассеивалось медленно, Эр едва могла шевельнуться.

Неуравновешенность очнулся первым, навалился на дверь: раз-два – и старые доски скрипнули податливо. Отражение бесшумно спрыгнуло на землю и, пригнувшись, выглянуло из-за повозки. Потом – быстрый знак Привиредливости. Взяв Эретри под руки, вытащили осторожно, потащили за холмы. Чудом не разбилось зеркало, которое та по-прежнему держала крепко, точно от него зависела жизнь.

Чужие голоса теперь слышались отчетливо в вечернем воздухе.

- Я не поеду к проклятому городу! – хрипло орал первый. – Чтоб мне сдохнуть, на это я не подписывался!

- Ты что же, шакалье отродье, хочешь бросить зеркала здесь? – чуть тише урезонивал его второй. - Сказано ж было: довезти до леса, к Нердену поближе, оставить лучше там. Там вернее всего: небось, ордэры не накинутся, да и не смогут – разбили их, не слыхал разве? На дороге нельзя оставлять, дубина. А по Тёмным холмам я таскать на своем горбу эти свертки не собираюсь...

- Ах ты ж мраков сын!..

Громкие слова чернильной рябью расплылись вдруг, расползлись штормовым холодом. Колючий шум в ушах. Эретри молча потянула Привередливость за рукав. Та кивнула и протянула ей фляжку. Воды уже не было почти. Остатки. Вечернее солнце прощально-насмешливо сверкнуло над горизонтом. Поспорив ещё минут пять, даки решили, наконец, свернуть на развилке по направлению к Эйзоптросу: уж лучше ближе к Лорду, чем к захваченному городу. Как всегда - трусливое холопье всё сделало по-своему. Словно это они были хозяевами Дакии, а вовсе не князь Валиреску…

В облаке пыли повозка скрылась за поворотом. Зеркало похолодело в эретриных руках, точно прощаясь со своими товарками, что остались лежать на скрипящих досках.

Переждав, отражения вышли из-за холма, за ними – Эретри. С трудом передвигая ноги, она покорно следовала за Неуравновешенностью и Привередливостью. Как за маяком.

Корабль, корабль. На горизонте. Красивый какой – и паруса не рваные… Дальше Эретри не помнила ничего. Должно быть, прошла ещё немного, а потом упала, и дальше отражения несли её. И как будто темной стеной сомкнулся вокруг лес. Лес?..

…………………………

Первое, что появилось, - чья-то тень в свете дрожащего пламени. Эр лежала, было тепло и низко. Приятный треск, тихие разговоры плыли рядом. Тёмный силуэт качнулся в её сторону, когда она открыла глаза. Эр испуганно сжала в кулак клейменую ладонь. После вспомнила, что ещё в хлеву расцарапала на ней всю кожу в кровь – вряд ли бы сейчас кто-нибудь разглядел линии печати. А вдруг сверкнули всё же?.. Нет?

- Твоё зеркало в порядке, не беспокойся, - сказала тень, наклоняясь ближе. – Ты вцепилась в него мертвой хваткой, еле разжали пальцы. Бедняга, ну и натерпелась же ты, наверное…

- Кто… - сипло дернулось и умерло в горле слово. Перед глазами поплыли круги.

- Молчи, молчи, не надо пока говорить, - теплая ладонь легла ей на лоб, тихие шаги прошелестели рядом.

- Она ничего не помнит, - сверкнула глазами вторая тень, сидевшая неподалеку. – Совсем слабая – видно долго была без воды и пищи… От кого она убежала? Шла со стороны Эйзоптроса или Тёмных холмов? В любом случае, она не может быть пленницей кого-то из наших, нам бы сообщили…

- Опасно её отпускать, мы о ней ничего не знаем.

- Спятил - отпускать? Ей нужна помощь. Она и так не может уйти, слепой что ли? А если она из тех, то почему тогда в таком состоянии? Странно это всё как-то…

- А тех двоих, что бросили её, так и не догнали?..

И снова мягким шорохом – волны в песок. Как же любят люди раскрашивать, гладить друг друга словами. Отражения говорят не так, их волны - равнодушная соль… Только однажды был огонь, среди отражений.

Маяк-огонёк. За которым - корабль. Вдалеке. Волны разбились, и волны сомкнулись.

…………………….

Почти сразу Эретри почувствовала себя среди ордэров довольно уверенно. Даже странно. Каждый улыбался ей, точно Эр была не подозрительной незнакомкой, а гостьей.

Впрочем, это можно было объяснить тем, что запуганные, едва спасшиеся от смерти люди считали Эр связанной с ними одним несчастьем: особенно после поведанных ею «правдивых» историй. Когда она рассказала всё, что ей было известно о верлии, его свойствах и зеркалах, - этого оказалось достаточно, для того чтобы беженцы сами представили себе дальнейшие злоключения. А фамилия её рода только закрепила «успех».

«Ордэрка» - спасительно и лживо легла на лицо невидимая печать. Эретри как можно сильнее замотала руку чистыми бинтами, ссылаясь на застарелую болячку. Хотя в этом не было сильной необходимости: клеймо, точно подыгрывая, побледнело, стало практически незаметным. Даже когда Эр смыла с ладони запекшуюся кровь, линии больше не сверкали ярко.

Несколько дней потребовалось на то, чтобы Эретри пришла в себя и освоилась в ордэрском лагере. Впрочем, «лагерь» - было слишком громким названием для небольшой, жалкой группы людей, укрывшейся в лесу недалеко от озера Алциона, за которым мрачно вырастали Тёмные холмы. Неизвестно, кем были эти люди. Скорее всего, простыми нерденцами: просто прятались, ждали подходящего момента, чтобы перебраться в другое место. В разговорах довольно часто упоминался некий «Тайник». То ли некое секретное хранилище, то ли поселение. Эретри пока это не очень-то интересовало.

Постепенно она приходила в себя, набиралась сил. Только почти ни с кем не говорила и не могла никому смотреть в глаза. Так же трудно было для неё привыкнуть к смеху и шуткам, которыми люди подбадривали друг друга.

Они казались ей совершенно неуместными, серыми. Но, конечно, для приличия Эр смеялась, изо всех сил старалась быть «своей». Остригла коротко волосы, которые теперь невозможно было расчесать. Взамен прежнего уродливого «платья» ей дали другую одежду: штаны, рубашку, ношеную куртку. В таком облачении сильно похудевшая Эретри больше походила на мальчика и не узнавала себя, когда смотрелась в дакийское зеркало. Чьи-то чужие и вместе с тем такие знакомые черты видела она в своем лице. Вспомнить только не могла. Или боялась вспомнить.

Ей не хотели рассказывать. Догадавшись о том, что один из её родственников имеет отношение к ордэрам, Эретри только и делала, что старалась выудить хоть какую-нибудь информацию. Никто из жителей Кориотты (да что там говорить – даже родители) никогда ничего не говорили девушке об этом, скрывали словно. Теперь же она просто не могла успокоиться.

Всё открылось неожиданно и очень быстро. Одна из новоприбывших беженок, увидев Эретри, не удержалась и воскликнула: «Верлиевый цвет, да она же – вылитый Кай!». Случайные слова потянули за собой случайное признание.

Было страшно вздохнуть, слушая торопливый рассказ.

Кай. В плену. Харпит. Скорее всего – казнь.

Кровь застучала в висках, мир отдалился, притих. Словно в зеркало нырнул – через сердце.

…………………………………

Конечно, то была глупость. Старик Гэлард, старший в лагере, поверить не мог, как на такое можно решиться. Отговаривал, увещевал. Просил.

- Это только вы знаете, что я ордэрка, они-то не знают. Им не в чем меня подозревать. К тому же, я приду просить за брата… За это, что ли, решат меня убить? Зачем?

Как легко, оказывается, врать своим! Если бы Эр испытывала хоть немного неприязни по отношению к нерденцам, ни за что не стала бы она придумывать для их врагов оправдание.

Которых сама она, к тому же, не могла ненавидеть . Попросту не знала, что о них можно подумать. Эр лишь боялась за жизнь Кая. А все те неясные тени, окружавшие брата, казались ей слишком малозначительными, слишком непохожими на людей, чтобы вызывать ненависть.

Они были опасны – но как стихия, как мертвая тишина. Тем и были страшны. А от подобного страха, понятное дело, - не скроешься.

………………………………

Отпускать Эретри не хотели ни под каким предлогом. Поэтому она покинула лагерь тайно, прихватив с собой чужую сумку, в которую положила дакийское зеркало и немного еды. Найдя в потайном кармане сумки крохотную засушенную веточку верлия, Эр нисколько тому не удивилась. Спрятала за пазухой – машинально, даже не подумала выбросить.

В ту ночь небольшая часть нерденцев как раз собиралась со всем своим скарбом уходить из леса. К неизвестному поселку, недалеко от Западных гор. Перебраться туда нужно было как можно быстрее, а значит, следовало пересечь дорогу, ведущую в Харпит, - что очень беспокоило людей. Все без конца об этом говорили. Вечером следующего дня суматоха в лагере стояла невообразимая, поэтому Эретри без труда удалось спрятаться в одной из крытых повозок «переселенцев».

…………………………..

Солнце слепило глаза, лениво освещая городские стены вдали.

Пешком оставалось пройти совсем немного. И никак не получалось идти быстрее. Словно что-то мешало, что-то удерживало…

Харпит.

Эретри стиснула зубы: теперь она, наверное, никогда не забудет имя этого города.

Ржавое, застарелое имя. Ручей, умирающий в горном камне…

Харпит. До дрожи она сейчас боялась его.

Что, если опоздала? Темно и темнее. Расплачется и уйдет. Просто уйдет – если отпустят. А ведь не отпустят – ордэрка. Дрянь. Верлий. Тонкая ветка за пазухой. Эретри – тоже не имя. Рухлядь. Как грязно. Как мерзко быть такой слабой. Как мерзко – идти вот так, не чувствуя под ногами земли.

Пишет Хаос Мира Зеркал. 04.05.10

Эретри

УТОНЧЕННОСТЬ меняется на ПРАВДИВОСТЬ

Рита

НАДЕЖДА меняется на ПРОСТОТУ

Никта

ОТКРЫТОСТЬ меняется на НЕВЕРИЕ

Алина

МУДРОСТЬ меняется на ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬ

Анитра

Анитра с замиранием сердца поднялась по скрипучей лестнице на сцену театра. Ни с чем не сравнимый запах кулис, пустая пока будка суфлера, обитые красным бархатом кресла зрительного зала. Анитра закрыла глаза: шорох занавеса, запах раскаленных фонарей рампы, нарастающий шум аплодисментов. "В главной роли..." – Она поклонилась воображаемой публике и ответила на взрыв оваций снисходительной усмешкой примы.

"Анитра, - резкий окрик вернул её из грезы в реальность, - в левой кулисе стоял Эвехил, - по всему театру ищу тебя, а ты на сцене прохлаждаешься, - он протянул девушке ведро с водой и тряпку, - работать за тебя кто будет? Не забыла, что ты на испытательном сроке?"

"Я думала, что стану актрисой", - Анитра расстроилась до глубины души и срыть этого не смогла.

"Станешь, со временем, - без особой уверенности ответил Эвехил, - служение искусству начинается с уважения чистоты. Приступай к работе".

"Но я…" - хотела было возразить Анитра.

"Тебя никто не держит здесь", - Эвехил развернулся и ушел, не дожидаясь ответа девушки.

СКРОМНОСТЬ

Ксанф

НЕРЯШЛИВОСТЬ меняется на УМИРОТВОРЕНИЕ

Анастасиус

ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ меняется на САМОЗАБВЕНИЕ

Герман

ЗДРАВОМЫСЛИЕ

Сильвия

ВОСТОРГ меняется на СКОРБЬ

Пишет Ксанф. 18.05.10

Совместно с Никтой

Ксанф не хотел, да и не мог показать, что у него есть какие-то сомнения, тем более страхи. Все это должно остаться где-то глубоко внутри, ни в коем случае не просочиться наружу. Никта, а тем более Анастасиус, не должны почувствовать и сотой доли того, что чувствовал Ксанф. У каждого врача свои способы справляться с собственным волнением – Ксанф использовал все свои возможности в этой связи. В третий раз протерев руки о бумажное полотенце, он мельком глянул в зеркало и уверенным твердым шагом направился к двери.

- Заходите, - Никта стояла в коридоре, - Здравствуйте, еще раз. – Юноша чуть кивнул головой. Я хотел бы переговорить с Вами до операции.- Его голос, спокойный и мягкий, здесь был необычно громким. - Думаю, даже не обсуждается, что Вы будете присутствовать там, верно?

Никта кивнула решительно и зашла в моечную предоперационной.

- Поймите правильно, этот разговор я обязан проводить каждый раз перед операцией. Как лечащий врач, не как хирург. Операцию выбирают тогда, когда консервативная терапия не дает результата. В случае Таса это именно так. Но любая операция – это определенный риск, здесь же этот риск весьма велик. Вы понимаете, о чем я. – Хотя как она может понимать? Откуда? Она даже не представляет, насколько безрассудной кажется ему вся эта идея, несмотря на огромное количество проработанной литературы, несмотря на его опыты с кроликами и собаками в последние ночи, несмотря на множество других вещей. Но это все эмоции. Не более. Нужно взять себя в руки и сделать все четко и правильно. – Четко и правильно, - повторил он вслух, - Аккуратно. Тогда риск будет минимален. Я надеюсь, что наш хирург поможет нам. Но мы оба знаем, в каком он сейчас состоянии, поэтому нужно понимать, что его помощь…может не прийти вовремя. Не прийти вовсе. И нам с Вами. Вам. Нужно сохранять спокойствие в любой ситуации. Я уверен, что могу на это рассчитывать, но считаю должным проговорить это сейчас вслух.

- Ты просишь меня не переломать ему оставшиеся ещё целыми кости в случае, если он решит не помогать нам в нашем деле? – усмехнулась зло Никта, - если да, то искушение в случае, если он заупрямится, будет практически непреодолимым.

Ксанф не обратил внимания на иронию.

Он хотел поговорить с ней о риске, о возможных неблагоприятных исходах, но почти сразу понял, что это-то она как раз представляет себе в полном объеме. Теперь получалось, что Ксанф скорее должен рассматривать ее как помощника, чем как знакомого или родственника пациента

- Что бы ни случилось, я постараюсь сделать все возможное, чтобы получить максимально положительный результат. Если у Вас будет возможность помочь мне, я очень прошу вас сделать это. И еще. В операционной есть два зеркала. Постарайтесь держаться от них подальше. Появление чужих отражений нам ни к чему.

- Я знаю, что ты сделаешь всё, что от тебя зависит. Если бы я сомневалась в твоих способностях хотя бы на грамм, я не стала бы подвергать Анастасиуса такой опасности, - ответила Никта, проигнорировав его предупреждение о зеркалах.

- Тогда пора мыться. В операционную в форме црушника не пускают. - Он достал из шкафа и аккуратно положил на стул льняной костюм и шапочку.

Никта недовольно поморщилась, глядя на костюм. Потом подняла насмешливый взгляд на Ксанфа, который, казалось, не собирался выходить, и поинтересовалась «тактично»:

- А ты собираешься остаться и смотреть, как я буду переодеваться?

- Нет, ну что Вы. Интереснее будет посмотреть на Вас в этом костюме, - он улыбнулся и вышел. Через пару минут Никта поняла, что он имел в виду – штаны могли бы надеть две Никты сразу, а широкая в плечах рубашка вдобавок имела достаточно глубокий вырез. О шапочке девушка вообще предпочитала не думать.

Оставшись без защиты брони серого мундира, она почувствовала страх и панику одновременно. Было физически больно думать о том, что нужно будет выйти сейчас в таком виде из комнаты. Сначала Ксанф, потом медсестры, которые должны были ей помочь, доктор Фауст, Анастасиус… Все будут смотреть. Все увидят. Щеки её горели от стыда. И дело было вовсе не в хирургическом костюме. Впервые со времени поездки на Юг, Никта почувствовала себя калекой. Она опустилась на стул у окна. Кисть левой руки отдалась болью, как когда в первый раз на ладони выжгло серебром клеймо рабыни. Сможет ли она это выдержать? Ради него. Чтобы он жил. Чтобы смог ходить когда-нибудь. Сомнение. Стыд. Страх. Никта «сжала руку в кулак». Сможет. Иначе. Иначе – смерть через Лабиринт.

- Не врачи, а извращенцы какие-то, - проворчала она, разглядывая себя в зеркало, - даже оружие с собой не взять.

Усмехнулась отражению: на ней снова была броня. Иронии и высокомерия. И никакие сочувственные взгляды теперь не имели значения.

Встретились они уже в операционной.

Никта стояла у стола с инструментами и рассматривала что-то с интересом. Покалеченную руку она скрыла под фартуком, выше пояса. Она оглянулась на шум.

- А я, оказывается, уже видела многие из этих, - она кивнула на хирургические инструменты, - только, наверное, используем мы их для разных целей обычно. Ты лечишь, мы.... - она усмехнулась невесело.

- Оттачиваете мастерство получения информации.

- Можно и так сказать, - улыбнулась она смелее.

- Нужно повязать маски, сестра поможет. И можно приступать.

Никта кивнула, ее уже предупредили. Еще когда заставили пять раз вымыть руки по локоть и обработали с ног до головы какой-то вонючей гадостью. Запах быстро исчез, а может его перебили другие.

Она протянула руку к инструментам:

- Я возьму это на время операции? - указала на долото.

-Смотря зачем. - Ксанф нахмурился.

Никта кивнула на зеркало рядом со столом:

- В случае чрезвычайной ситуации…

Юноша повернулся к сестре, несколько секунд они что-то обсуждали, потом сестра марлей занавесила оба зеркала.

- Так будет спокойнее. Для инструментов. За долото беспокоюсь.

Пишет Анастасиус. 18.05.10

Не вошла, впорхнула к нему в палату и чуть не слилась с белыми стенами.

Не передать было, какая воздушная, золотистая, стремительная она была. Можно было бы даже сказать, что Тас замер от восхищения, если бы он и так уже много дней не лежал в кровати как застывшая без воды рыба.

Бывает же в сильный дождь – ветер распахивает окно настежь и трясёт его до изнеможения, капли врываются в комнату, обстреливая книги на столе, и гром так близко, что, кажется, уже забрался внутрь головы. И нужно встать, плотно закрыть окно, вернуть уютную тишину, но нет на это сил – лишь желание и дальше заворожено смотреть, как ходит окно ходуном и как взлетают одна за другой намокшие страницы книг.

Она подбежала к занавескам и распахнула их, звонко смеясь. От появившегося солнца волосы её стали ещё более светлыми, почти прозрачными.

Упивалась этим утром.

Или собой. Она точно была отражением.

Особенным.

Ни доли противоречия, настолько совершенная в своём самозабвении, идеальное творение зеркал.

Тас силился вспомнить, кого она сменила… Все последние отражения существовали как будто отдельно, как часть лечения и неизменные объекты наблюдения врача.

– Привет, лучик. Выспался?

– Да. Хотя не знаю. Мне кажется, я всё время сплю.

– Выспись, выспись.

Села на пол, у его ног. Видны были только песчаные волосы и прищуренные серые глаза. Стала щекотать его правую пятку. Ничего. Ничего не почувствовал. До сих пор ему не верилось, что такое возможно – не чувствовать самого обычного. И не было стыдно признаться ей в боли, бессилии, в том, что надоело это терпеть. Она встала плавно и подошла к изголовью кровати. Помахала перед ним как погремушкой карманным зеркальцем, которое на миг успело поймать его отражение.

– Главное, выспись. Ничего, скоро ты проснёшься. Совсем-совсем.

Какая же она была воздушная. Как сливки в кофе, как морская пена, как тающее мороженое в чайной ложечке.

Счастливая как детство. Не передать словами.

Анастасиус закрыл глаза.

Когда он их открыл, то уже был в операционной. Обратил внимание лишь на девушку в мешковатом костюме. Ему показалось до смешного странным, что персоналу не могли подобрать одежду по размеру. А ведь она не персонал… Даже маска не скроет от него эти знакомые черты. Никта! Как хотелось выкрикнуть это имя. Так громко, чтобы у врача от удивления выпал инструмент из рук.

Но не было крика. А они были сосредоточены и серьёзны.

Страха тоже не было, хотя он прекрасно осознавал всю опасность… Его раздирало любопытство, и съедала надежда – а вдруг всё получится?

Пишет Герман. 18.05.10

Он шел по длинному искривленному коридору. Его шаги разрывали вековую тишину. Зеркала давили на него. И теперь ему казалось, что они следят, что в каждом из них сидит маленькое злобное существо, рвущееся на свободу. Большая дубовая дверь распахнулась перед ним. Герман сделал шаг в темноту. Дверь с шумом захлопнулась.

"И здесь зеркала".

Он упал на колени. Его тело замерзало. Герман посмотрел вниз. Блестящий мраморный пол покрывался инеем. Порыв ветра ударил ему в лицо. Герман оглянулся назад. Дверь исчезла. Теперь на её месте было зеркало.

"Этого и следовало ожидать".

Склонив голову перед Мраком , он озвучил свою просьбу:

"Хочу стать вашим рабом!"

Он посмотрел в темноту. Глаза болели. Герман снова оглянулся.

Казалось, что зеркала стали ближе. Его дыхание участилось. "Хочу стать Вашим рабом".

Теперь зеркала дрожали, смеясь и постепенно сужая круг. Герман начал кричать.

"Хочу стать Вашим рабом!"

Зеркала надвигались на него. Всё ближе и ближе.

Он пытался заглянуть в них, пытаясь увидеть себя, но глаза застилала пелена. Его тело ослабло. Теряя сознание, он успел уловить в зеркале свою надломленную фигуру.

Над ним стояла Марина. Свежая, весенняя и безумно красивая.

Герман заглянул в её тёмно-зелёные глаза.

- Марина, Марина!

Она улыбнулась и потянула к нему свои руки.

Из его глаз текли слёзы, он пытался дотронуться до неё, но она всё время ускользала.

Герман взглянул на её маленькую ручку. Его глаза расширились от ужаса. Белая и нежная кисть была зеркальной.

- Что происходит, Марина?

Её глаза стали стеклянными, как будто кто-то замуровал её в зеркало.

- Марина!

Зеркало сжимало в его своих объятьях.

- Прочь! Прочь! Зеркало! Прочь!

Герман задыхался от крика..

***

Герман открыл глаза и, осмотревшись, попытался сесть на кровать. Его тело сковала боль.

Недалеко от кровати стояла миска с большим красивым виноградом. Герман протянул руку к сочной ягоде.

В комнате было темно и пахло больницей.

Герман жадно глотал виноград.

Внезапно его грудную клетку сковало, он задыхался. Герман начал кашлять. Боль прошла, только на его руке и простыне были маленькие капельки крови. Послышались шаги. Герман вытер руку, ещё раз посмотрел на маленькое бурое пятно и быстрым и резким движением спрятал ткань под кровать. Дверь со скрипом отворилась. Через несколько мгновений показалось довольное лицо Брезгливости. Следом за ней появилось Благоразумие. А после все отражения. Последняя зашла Мстительность.

Брезгливость подошла к его кровати.

- А, Вы уже очнулись! - её пухлое личико искривляла едкая ухмылка, - вот я же говорила, что будет дождь. А Вы меня не слушали! Нет, ну как так можно? Ведь я же предупреждала Вас. Ох! Как Вы нас заставили волноваться. Да! Да!...

Казалось, из её рта струился нескончаемый поток слов, переживаний, упрёков.

Герман взглянул на Мстительность. Она стояла позади всех. Ее лицо сильно вытянулось. Под глазами виднелись небольшие мешки. Лицо ее было печально.

Тем временем Брезгливость продолжала.

- Вот что бы Вы без нас делали? Бедная Мстительность ночами с Вами сидела. Бред Ваш слушала. То зеркала у Вас какие-то, то Марика или Малика, непонятно.

"Это был сон. Сон".

- Мстительность?

- Да, да, ну не я же с Вами сидеть буду?

Герман посмотрел на всех и, прервав Брезгливость, попросил оставить его одного.

Брезгливость вздохнула и посмотрела на него одним из своих обвиняющих взглядов.

Герман не обращал на неё никакого внимание, отведя глаза в сторону, он добавил:

- Мстительность... останься..

Отражения с недоумением посмотрели на Германа, затем на Мстительность. В их глазах читалось непонимание и глубокое удивление. Все вышли.

Герману с трудом удалось сесть на кровать.

Мстительность распахнула окно, и яркий свет озарил комнату. Его глаза болели. Свет был непривычен ему. Но он продолжал смотреть. Долго они молчали. Она не могла отвести от него взгляд. Неожиданно он поднял на неё глаза. Их выражение поразило Мстительность.

- Вы в порядке?

После короткого молчания Герман ответил вопросом на вопрос:

- Скажите, Вы не очень заняты сегодня вечером?

- Нет.

Её щеки покрылись легким румянцем.

- Я прошу Вас оказать мне особую милость... Пойдемте гулять!

- Гулять? Куда?

- Да просто так. Куда Вы захотите. Пойдемте!

- Что Вам вздумалось?

- Это не так легко объяснить... Мне тяжело..

- С Вами происходит что-то странное, - мягко сказала она.

- Сегодня вечером я не хочу оставаться наедине с собой, - сказал он едва слышно, не отводя глаз от своих рук, - так Вы согласны?

- Да.

Мстительность спрыгнула с окна, и с необычайной живостью побежала из комнаты.

Её остановил голос Германа.

- Постойте!

Мстительность взглянула на него своими темно-голубыми глазами.

- У меня есть ещё одна просьба.

- Я Вас слушаю.

Герман опустил глаза.

- Скажите.. Могу ли я не называть Вас Мстительностью. Это неприятно.

- А как тогда?

- Ну.. я не знаю.. Придумайте себе имя.

Она улыбнулась и выскользнула из комнаты.

***

В шесть она вошла в его комнату. Герман окинул её взглядом. Никогда раньше она не была такой живой. Тёмно-синее платье обрамляло её красивое тело и необыкновенно шло к её большим глазам. Тёмные волосы собраны вверх. Глаза блестели.

- Вам нравится? - она произнесла это так робко, так не похоже на себя, что Герман не сразу нашел, что ответить.

Кивнув головой, он спросил:

- Вы выбрали себе имя?

- Калерия.

Они вошли в "Мрак". Герман почти ничего не ел. Нервными движениями пальцев он крошил хлеб и смотрел по сторонам. Несколько раз он пытался заговорить, но обрывал на полуслове.

- Калерия, - он произнёс её имя, как будто пробуя, как оно звучит на вкус.

Мстительность взглянула на него.

- Гм.. Калерия, мы должны поговорить.

- Должны.

- Я... я всё это время думал...

Её тёмно-синие глаза засверкали.

- Я думал, что мы..

- ...что мы..?

- ..что мы поступили неправильно с той девчонкой..

Её глаза моментально потухли, улыбка пропала, и лицо казалось грубым и даже злым, но он этого даже не заметил

- Мы не должны были так. Ты же меня понимаешь?

Он посмотрел на неё внимательно.

- Понимаю.

- Что с ней? Жива ли она? Мы не могли так поступать, просто не могли! Его слова заглушил сильный кашель. Герман попытался отвернуться, уйти, но не смог.

- О, Мрак! Это же кровь! - её лицо побледнело, - Вы больны! Больны! - она вскочила со своего стула, расхохоталась и закричала, - Вы умираете, Герман!

Герман зло посмотрел на неё, пытаясь спрятаться от многочисленных взглядов, он выбежал из "Мрака".

Пишет Алина. 18.05.10

После того как солнце село в третий раз, она перестала считать дни. В палату никто не приходил. Ни родственники, ни друзья, ни знакомые. Только медсестры и врач.

Ее соседи по палате были не особо разговорчивы. Только спустя несколько дней она поняла из их обрывистых фраз, что все они попали в больницу после происшествия в закусочной «Мрак».

Ей стало невыносимо тяжело находиться с этими людьми в одной комнате. Все они просто зашли пообедать.

Просто. Пообедать.

И студенты просто сидели в ЦРУ из-за нее.

Просто. Из-за нее.

Родители тоже просто.

Верили. Были уверены.

Что правильно воспитали дочь. И что она не поставит принципы выше их жизней.

Думать обо всем этом было больно. Не думать не получалось.

***

Сначала она очень-очень хотела, чтобы кто-нибудь, ну, хотя бы даже ее старший брат Тигран, сбежал из црушного плена.

Через несколько дней поняла, что это было бы безумием. Даже если он сбежит, его все равно найдут. И она не сможет его нигде спрятать. Потом она хотела сама сбежать из больницы, узнать, где ЦРУ может держать ее родных, и отправиться за ними.

Через несколько дней поняла, что это было бы таким же безумием. Она не успеет. ЦРУ убьет их быстрее. Кроме того, вряд ли у нее самой хватит сил на какое-нибудь путешествие. Даже самое короткое. Она решила пока ждать.

***

Ребра срастались.

Чтобы чем-то занять себя, она наблюдала за соседями по палате. Заметила, что все они очень нервничали. Если кто-то читал, то все время загибал и разгибал уголок страницы. Если делал пометки карандашом – стучал им по плотной бумаге. Ночью все долго не могли заснуть.

Через несколько дней в палату пришел доктор.

- Завтра мы вас выписываем, - объявил он сухо. Повернулся к Алине, – кроме тебя.

***

На следующий день в палату вошли црушники.

Алина почувствовала, насколько она всех их ненавидела.

Ломают. Рушат. Всё. Всем.

И ей все порушили.

И этим людям.

Вот чего они все так боялись. ЦРУ. Похоже, уже многих из «Мрака» забрали эти, в серой форме.

Алина, не двигаясь, следила горящими глазами за црушниками. Они все делали быстро. Так же, как и вербовали, арестовывали, избивали. Минут через пять палата была пуста.

Алина приподнялась на локтях. Увидела себя в зеркале напротив. Только нет, это совсем не она. У нее нет таких синих кругов под глазами и губа не разбита.

И взгляд совсем не такой.

Не ненавидящий.

Пишет Сильвия. 18.05.10

На следующий день Сильвия безуспешно пыталась найти тетю Мел, она, как нарочно, ушла куда-то на целый день. Сомнения не оставляли ее: что, если Кристобаль и правда где-то поблизости? Временами ей казалось, что это вполне возможно и даже очень естественно, ведь они все-таки еще муж и жена, и поэтому он должен быть там, где и она. Но тут же обрывала эти мечты своим категоричным неверием. Чем больше она об этом думала, тем сильнее ей хотелось его увидеть, и тем призрачнее казались эти мечты. Мысли Сильвии метались между решением немедленно броситься его искать и спокойным ожиданием. Она не знала, что ей делать, она просто запуталась. Ее новое отражение – Скорбь, не мог ей ничем помочь, а только лишь усиливал отчаяние своей хозяйки.

Прошло несколько дней, но ничего не изменилось. Новых вестей не было, и это очень расстраивало Сильвию. Теперь она окончательно решила, что это были всего лишь слухи. Зато она подружилась со Скорбью: бедный мальчик отличался от всех других отражений, у них с Сильвией нашлось много общего. Теперь она больше времени проводила с ним: гуляла по улицам, рисовала. Скорби нравились эскизы Сильвии, которые она временами от нечего делать набрасывала на кусках бумаги; иногда он ей подсказывал, и они вместе принимались воплощать эти идеи на бумаге. Так было лучше для них обоих: мальчику не приходилось терпеть общество других отражений, а Сильвия нашла себе верного друга.

В первой половине дня она работала все в том же кафе. Любая другая на ее месте мечтала бы поскорее найти другую работу, но Сильвии было все равно. У нее выработалось безразличие ко всему, что ее окружало, будь это близкие люди или грубые и невоспитанные посетители кафе. Пожалуй, такому безразличию можно было бы позавидовать, если не одно «но»: это же самое отношение у нее сложилось и к своей жизни, ей теперь было все равно, как жить, чем заниматься, с кем общаться. Чтобы вывести Сильвию из этого состояния, потребовалось бы очень много усилий и силы воли. Но она была никому, кроме Скорби, не нужна, а такое отражение – не лучший помощник.

***

Она смотрела в зеркало и не верила отражению. Впрочем, теперь уже все равно. Сильвия отвернулась от серебристой поверхности и снова стала читать книгу. Для нее стало нормой читать в рабочее время, когда в кафе нет посетителей. Ее это не столько увлекало, сколько отвлекало от всего.

- Вы меня собираетесь обслуживать или нет?!

От неожиданности Сильвия вздрогнула, но тут же закрыла книгу. Такие посетители не были редкостью, и девушка уже с этим смирилась. Приняв заказ, она снова села у окна, но читать не стала. Была весна, под окном цвела сирень, пели птицы. Впервые за долгое время Сильвия вспомнила, что раньше в такую погоду она всегда ходила гулять в лес. Сколько времени прошло с тех пор, сколько всего произошло… Но старая привычка дала о себе знать. Сразу после работы они вместе со Скорбью вышли за пределы Эйзоптроса и пошли вверх по лесной дороге. Сильвия взяла с собой карандаш и много листов бумаги, чтобы рисовать. Ей нравилось рисовать природу, раньше это вдохновляло ее на новые идеи.

- Почему ты рисуешь только для себя? – неожиданно Скорбь задал вопрос.

- Потому что мне это нравится, - ответила Сильвия. Ей не хотелось ни о чем говорить, когда вокруг было так красиво и свежо, природа просыпалась от зимней спячки.

- Ты можешь рисовать для других. Это же будет здорово! – детский восторг Скорби. Мальчик еще не знает, что не все так просто в жизни. Не всегда мы можем делать то, что нам хочется.

- Давай не будем об этом больше говорить, хорошо? Я рисую для себя и для тебя – и нам с тобой хорошо вместе. Больше никто не будет знать об этой нашей тайне, договорились?

Вместо ответа Скорбь кивнул. Он опять загрустил, и даже окружавшая их красота природы не могла нарушить воцарившегося молчания. Ветер играл кроной деревьев, много раз над головами Сильвии и Скорби пролетали, весело щебеча, маленькие птички, солнце стало клониться к закату, а набросков на листах бумаги становилось все больше…

Пишет Рита. 18.05.10

Еще на грани сознания и беспамятства он услышал голоса.

- ..прогоним – а коли помрет в дороге? Лорд нам за это спасибо не скажет.

- Давайте я его до города довезу. Там лекарям сдам – не посмеют не вылечить, – высокий голос, девичий.

- А тебе какая от того выгода?

- Так вы мне еще одну лошадь дадите – для него.

- Ишь, хитрая! Не, не пойдет. Пусть здесь остается, пока на своих двоих не свалит.

Сирена задумалась. Оставлять в деревне ордэра, хоть и с клеймом Хаоса, она не хотела: слишком близко были предгорья, слишком мало она верила в лордову магию.

- А если не уйдет по своей воле, что тогда? – разведчица продолжала играть настырную корыстную девчонку. – Мула хоть дадите, тогда уведу его. И так беду от деревни отвела, а то затравила бы его ваша ворожея насмерть..

Гато снова провалился в тяжелый сон, и голоса превратились в жужжание: далекое, настойчивое, перепиливающее череп пополам.

По воле старосты они остались в деревне еще на три дня – уж больно лордобоязненными оказались селяне, ослабевшего раба Его остереглись прогнать, не подлечив.

Память возвращалась постепенно. Словно кто-то разыгрывал спектакль в сознании Кристобаля, и только после представления сообщал, кого играли актеры.

«- ..Убить всех?

- Да, - ответила светловолосая женщина с равнодушным взглядом.

- Но это невозможно! – воскликнул Гато.

- Я знаю.

Он вздохнул. Что-то звало его в дорогу – что-то важное. Тогда он помнил, что. Сейчас нет. Но все же сказал:

- Я остаюсь.

- Нет, Гато. Это моя война. Хватит мне тебя впутывать. И раньше не должна была, а уж теперь..

- Кровь, - он указал на ее руку.

- Чужая. – женщина усмехнулась. – Возвращайся в город. Если с ней все в порядке, то она уже ждет тебя там..»

- Эй, не спи! – Гато очнулся от резкого окрика. Снова эта смуглая девушка. Кого же она ему напоминает?

Незнакомка будила его каждые три часа, давала выпить отвар из крахмала, спрашивала о чем-то – он не отвечал, прислушиваясь к воспоминаниям, так причудливо складывающим в мозгу хронологический пасьянс, чередуя недавние события и далекое прошлое, будто закручиваясь в спираль, за витками которой скрывалось то главное, что он не мог вспомнить.

«- ..Все будет хорошо, - Гато смотрел на смуглокожую девушку с красиво убранными светлыми волосами – в прическе были жемчужины, словно его собеседница забыла расплести свадебные косы. - Я не отдам тебя ему.

Она произнесла в ответ:

- Не волнуйся, все будет хорошо. В конце концов, я ведь жива, я существую, а значит когда-нибудь мы увидимся. Возможно, будем видеться очень часто, а может быть наша жизнь почти не изменится. На все воля Хаоса.

- Неужели ты не знаешь? – Гато грустно покачал головой. – «В свободе и в рабстве..» до конца вместе. Или не вместе. Это значит, что либо я тоже должен стать его рабом. Или расстаться с тобой навсегда.

- Я знала, на что шла, и я сделала свой выбор. Ты самое дорогое, что у меня есть, ради тебя я готова на все. Ведь самое ценное, что у нас есть – это наша жизнь и жизнь наших родных. Я не имела право отнимать её у тебя. – девушка посмотрела на печать Лорда на руке. На другой, правой руке сверкнуло обручальное кольцо.

Гато почти сказал вслух: «Это не жизнь». Но вовремя сдержался. Девушка смотрела на него с такой нежностью, что у него перехватывало дыхание. И хотелось сделать все что угодно, лишь бы она была счастлива.

- Самое ценное, что у нас есть – наша честь. И даже рабство не в силах ее отнять. Принеси мне зеркало..»

- Не спи, я сказала! Как же везти тебя, небось, к седлу привязать придется, - двойник девушки из сна нахмурился, и почти силком в Гато влили очередную порцию лечебного варева.

Она ли это.. Кристобаль задумался. Совсем другой голос –грубый, резкий. И совсем другой взгляд. Ни тени нежности, ни на никс любви.

«- ..Ты как? – голос показался ему очень знакомым, - идти сможешь? Гато перекатился на спину и увидел собеседника. Парень был одет в ордэрские цвета, но ордэром не был, Кристобаль это знал откуда-то. Тот перехватил его взгляд и ответил на незаданный вопрос:

- Ее здесь нет.

- Последнее, что помню: как вы четверо смотрите на меня. Никта, ты, отражения.. – Гато чуть покачнулся. Кружилась голова, но какая разница, если.. Что – если? Не помнил. – Спасибо, ты спас мне жизнь.

- Я не мог поступить иначе.

Они шли среди полуразрушенных домов, где-то полыхало зарево пожара, доносились крики и далекий звон металла о металл. Было ясно, что они выбрали не самое спокойное место для прогулок. На языке вертелся один вопрос, но надо было идти, пока их не обнаружили. Ужасно горела спина, что-то впивалось в кожу, а он думал только: как хорошо, что она не здесь. Только не в этом кошмаре, только бы подальше отсюда, в безопасности.

Наконец они остановились. Гато повернулся к своему спутнику и задал вопрос, который его так мучил:

- А где же Сильвия?..»

Сирена не обнаружила лордова ордэра, как она его называла про себя, в избе, и мысленно выругалась, что не заставила деревенских его караулить. Впрочем, нашелся он совсем недалеко, у кромки леса. Стоял, обняв сосну, и качал головой, как бы говоря кому-то: нет, быть этого не могло, ни в коем случае. Разведчица не в первый раз видела такую картину: ребята из отряда, как наворотят дел по пьяни, потом тоже так стоят, не в силах смириться со вчерашним.

- Что вспомнил все?

Ордэр кивнул.

- А вот нечего было с бабушками любовь крутить, - не отказала себе в ехидстве Сирена.

Тот только махнул рукой и отошел поглубже в лес.

- Ну ладно, - девушка догнала его и примирительно хлопнула по плечу. – Не раскисай, с кем не бывает. Нам пора. Раньше выйдем, удерживать никто не станет.

На рассвете их провожали только староста и хозяин мула, все причитавший, что такую хорошую животину отдавать какому-то проходимцу, хоть и с клеймом, просто верх безумства. Ордэр сносно держался в седле и почти не отставал. Сирена расслабилась. Через пару часов будет поворот на Стэллиад, где условлена встреча с группой Эльги и девчонками из ее тройки. С богатым уловом она возвращалась в ставку: и предгорья разведала, и языка взяла. Правда, сомнения точили: хоть Сирена и не слышала, чтоб кто-то из идейных ордэров приносил клятву Хаосу, но откуда ему еще такому взяться.. Она слишком поздно заметила, что ордэр уже не отстает, а обгоняет, стоя на галопирующем муле. Помотала головой, чтобы отогнать галлюцинацию, и в следующую секунду оказалась на земле. Ордэр перескочил на ее лошадь, собрал повод построже и, бросив на прощанье что-то из серии «прости, но мне надо спешить», скрылся за изгибом дороги. Когда Сирена схватилась за арбалет, стрелять было уже не в кого.

В Нердене бушевал Дамир. Мать предоставила своему сотнику полную свободу отрываться на подчиненных.

- Что вы с ним сделали? Мраковы отродья, да кто ж бьет так.. Я вас самих сейчас в зеркало утрамбую!

Мастер, поимке которого так радовались ритины «полевые командиры», лежал бездыханный на полу, а рядом суетился фельдшер, кочевавший с их отрядом, и Вельта, с наивной надеждой подносящая к губам пожилого ордэра зеркальце – вдруг все-таки живой.

- Оставь его, мертвее не бывает. – Рита отобрала зеркальце, посмотрела не на свое отражение, а куда-то вглубь, подмигнула тайком. Ей казалось, она знала, чьих рук это дело.

- Надо вскрывать, а то Дамир своих запытает, - обронила мать и вышла из застенка.

В коридоре она наткнулась на горящий негодованием взгляд.

- Еще один. – Кай процедил сквозь зубы. – Можно делать зарубку на прикладе.

- Не бойся, кажется, ты следующий.

Он поднял глаза с вызовом.

Рита пояснила:

- Теперь ты единственный, кто знает, что с этими книгами делать.

Пишет Ромчик. 18.05.10

Невесёлые думы посещали Ромчика: "Блинчики-оладушки,сходил на пикничок с друзьями...Кто бы мог подумать ,что лес расступится и появится такое "счастье"! Вот говорили мне не отходи далеко,ты ж как пить-дать потеряешься!

Решил сходить,поискать муравейник с красными муравьями. Кисленького ему видите ли захотелось--травинку на муравейник и наблюдать за их копошением, а потом ням-ням-ням..."

Смеркалось... Предыдущие полтора часа скитаний и поисков ни к чему не привели. Домой не вернуться,товарищей тоже вряд ли удастся отыскать. Очки слетели с носа и ушей и на Ромчика радость не разбились.Пошарив немного руками в сумерках и обретя вновь нормальную ориентацию в пространстве,водрузив очки на законное место,Ромчик оторопел.Он увидел стеклянный град,который был окружён приличным рвом, наполненным водой. "Так,с плаванием у меня не особо, а с прыжками в тёмную воду с высоты и подавно. Значит надо пойти в соседнюю деревню и устроиться на ночлег,чай не звери,примут заблудшего путника." подумал Ромчик. Пройдя вдоль рва шагов эдак сто,Ромчик понял,что мрак сгущается.

"Деревню в такой темени не увидишь, значит надо попасть в этот чудесный город"посетила очередная умная мысль.

Но моста или какого-либо средства переправы через ров видно не было. Пройдя ещё шагов сто,Ромчик опять споткнулся. "Ё-моё,да что это такое,сколько можно падать"подумал он.

Оказалось, что поводом к столкновению Ромчиковых ладоней с землёй стал какой-то странный предмет. Пощупав,Ромчик понял, что это камень."Может написано на нём,что это за город такой"

Надпись гласила "Эйзоптрос - столица Мира Зеркал."Ниже была начертано чёрной копотью "До моста ещё 100 шагов"

Ромчик воспрял духом и отправив в рот конфетку,бросился было бежать,но вспомнил ,что шлёпанцы и бриджи не самый подходящий наряд для забегов по мокрой и скользкой траве. Жуя и шлёпая ,Ромчик задумался о названии города."Эйзоптрос,Эйзоптрос...Ну вот о чём люди думают,когда города называют.Так вспомним латынь в университете.Разбить слово на терминоэлементы и переводить с конца...Эй-зоп-трос...Ничего в голову не лезет,ну да ладно.

Главное пристроиться на ночлег не под открытым небом."И вот Ромчик увидел мост.Он был поднят.

"Странно...стены зеркальные ,а мост не облицован зеркалами"подумал Ромчик.

Увидив какого-то человека с факелом на стене, Ромчик закричал "Эй!!!Помогите мне!!!Я заблудился!!!"

Мост очень медленно опустился и Ромчик почесав голову,двинулся по нему в город.

Приблизившись к вратам, Ромчик невольно залюбовался своим отражением в зеркальной стене.

На него смотрели серые глаза ,прикрытые очками в золотистой оправе.Непослушные светлые волосы выглядели как после взрыва на макаронной фабрике.

Картину довершали шлёпанцы одетые почему-то на носок, а не на босу ногу. Поправив причёску ,Ромчик заметил странности в отражении.

Хотя нет... Это были не странности. Просто футболка и бриджи были запачканы непонятного цвета грязью.Присмотревшись,Ромчик понял,что это смесь копоти,травы и чернозёма. Он начал было отряхиваться,но его прервал голос из-за городских врат "Проходи,не мешкай!"

Сунув в рот очередную мятную конфетку, Ромчик шагнул под тёмный свод... Подпись автора

Пишет Хаос Мира Зеркал. 01.06.10

Никта, Ксанф, Анастасиус

- Бригадир! – она вздрогнула от этого окрика, - бригадир!

В операционную ввалился, отбиваясь яростно от медиков, црушник из её бывшей бригады.

- Куда?! Это операционная! – медперсонал делал все, чтобы вытащить его из комнаты. – С ума сошли?! Нельзя!

- Вон! – негромко, но так, что услышали все, в том числе и нарушитель спокойствия, приказала Никта.

Тот подчинился беспрекословно, однако до того, как дверь закрылась, успел выкрикнуть:

- Право цеха!

Никта побледнела.

- Мне нужно выйти, - она стремительно покинула операционную.

Никто не гарантировал успех операции. Никто не обещал, что обязательно получится исправить то, что случилось с Тасом, как ему казалось, уже много лет назад.

Ксанф обменялся серьезным и хмурым взглядом с Фаустом, который сидел рядом, чтобы помочь советом, если понадобится.

Тот покачал головой отрицательно:

- Ну что, доктор, это того стоило? Был у Вас один инвалид, теперь – два, – он показал на собственные перебинтованные кисти рук, - причём этому, - он кивнул на Анастасиуса, - недолго теперь осталось. Особенно если не сумеете уберечь его от осложнений. Зашивайте, - он соскочил с высокого табурета, на котором сидела в течение всей операции, и направился к выходу.

Всё было напрасно. Исправить ничего было нельзя.

Операция была уже завершена, Анастасиуса аккуратно переложили на каталку и готовились перевезти в палату, когда в комнату вновь ворвалась вопящая на все лады толпа медработников, следом – всё тот же црушник, вцепившийся мертвой хваткой в едва держащуюся на ногах, бледную как смерть Оливию.

Ксанф не понял, что произошло. Уже в следующую секунду на операционном столе оказался новый пациент. Молодая девушка в хирургическом костюме. Из груди её торчала рукоятка кинжала.

Сначала он подумал, что она прижимает левую руку к ране, но потом…медленно, словно завязая в патоке, одна за другой мысли выстроились в логическую цепочку.

Он откинул волну длинных черных волос с её лица:

- Никта!... Что случилось?!

Но та была без сознания, а испуганные медсестры не могли ничего толком объяснить. Да и времени на это не оставалось. Нужно было срочно принимать решение.

***

- Что случилось? Что за спешка? Нельзя было несколько часов подождать?

- Нет, - цеховик все ещё не мог восстановить дыхание после бега и борьбы с медиками, которые пытались не пустить его в операционную. Никта заметила, что он изо всех сил старается не смотреть на неё, и усмехнулась про себя: надо же какой трепетный, никогда бы не подумала. Но причина была не в её женском обаянии, - Кассиус убит.

- Что? – она действительно не услышала то, что он произнёс: разум отказался воспринять эту новость.

- Кассиус убит, - повторил цеховик.

- Как?

- Хоод, - ответил тот, - его выпустили несколько дней назад.

- Ларс? – вновь переспросила Никта. Вот эта информация точно не укладывалась в голове.

Црушник кивнул.

- Арестовали? – нахмурилась она.

- Да.

- Что сказал?

- Что должен был это сделать. «Чтобы исправить».

- Сумасшедший дом… Бред какой-то, - Никта отрицательно покачала головой, - возвращайся к своим. Сегодня вечером соберёмся в нашем обычном месте. Скажи, чтобы все были.

- Хорошо, - црушник чуть поклонился, - и ещё…

Никта, оглянулась на стук двери операционной: Фауст выглядел уставшим и расстроенным. Он сорвал с лица маску, шапочку и выбросил их в урну с демонстративным презрением.

- Есть ещё что-то? – хмыкнула она несколько рассеянно: по всей вероятности операция была завершена, но толковать недовольное выражение лица доктора можно было по-разному, учитывая при каких обстоятельствах он оказался в Эйзоптросе.

- Да, - цеховик поморщился: ему самому не хотелось поднимать эту тему, - у нас ЧП. С участием…

- Дай угадаю, - перебила его она, - Германа?

Црушник кивнул согласно:

- Он избил девчонку, которую вёл раньше Хоод, до полусмерти. Её, кстати, сюда должны были доставить из нашего Северного отделения. А наши соглядатаи сегодня видели его в «Мраке». Кровью харкает. Как бы не заразил других.

- Изолируйте, - сухо распорядилась Никта, - срочно. Молодец, бледнолицый. Теперь мы от него без проблем избавимся.

Реакция Фауста не давала ей сосредоточиться ни на чём другом, поэтому она решила поговорить с врачом, тем более что вернуться в операционную теперь она не могла.

- Всё. Иди. Вечером обсудим остальные новости, - она махнула црушнику на прощание и последовала за Фаустом.

Она была уже успела отойти от цеховика на несколько метров, когда из коридора навстречу ей вышагнула Оливия.

- Это ты во всём виновата! – глаза у неё были опухшие и красные от слёз, - если бы не эта операция, он мог бы жить ещё много лет!

- Ну, Фауст, - процедила Никта сквозь зубы, - вот злопамятная скотина.

- Эй, - она окликнула црушника, тот остановился на пороге, - забери-ка этого безрукого эскулапа к нам. Надо будет обсудить с ним один вопрос, касающийся медицинской этики.

Подчинённый кивнул и направился, было, в сторону ординаторской, но вдруг резко изменился в лице и потянулся к кинжалу на поясе, глядя с растущим ужасом за её плечо.

Краем глаза она заметила движение сзади. Замах руки с тем самым долотом, которое она положила на кушетку, когда вышла из операционной.

Времени на принятие взвешенного решения не оставалось.

Никта шагнула вперёд. Так, чтобы закрыть Оливию от вылетевшего из руки црушника кинжала.

Никта

ФАНТАЗЁРСТВО меняется на ТРУСОСТЬ

Анастасиус

Анастасиус пришел в себя после операции. Попытался пошевелиться, но у него ничего не получилось.

Осознание того, что операция не оправдала их надежд пришло значительно позже.

Когда к нему в палату пришел Ксанф и сообщил, что Никту тяжело ранили, и что теперь она была на грани жизни и смерти.

Анастасиус посмотрел на врача с тревогой: теперь всё зависело от решения Ксанфа, потому что они с Никтой уже не могли повлиять на то, что будет с ними дальше.

СМЯТЕНИЕ меняется на БЕЗНАДЁГА

Ксанф

ОТСТРАНЕННОСТЬ меняется на МЕЛАНХОЛИЯ

Вечером бригадиры были вынуждены организовать экстренное собрание: ранение начцеха, по словам стукача из больницы, было крайне опасным. Она вполне могла не пережить следующей ночи. Отлаженная схема действий в чрезвычайных ситуациях в данном случае сработать не могла, потому что своим заместителем Никта не так давно назначила Кассиуса, который теперь был мёртв.

Сходку возглавил Риг, начальник бригады ФПиК, остальные бригадиры не возражали.

- По поводу начцеха… Мы не знаем, удастся ли этой изворотливой мадам выйти сухой из воды на этот раз. Но, на мой взгляд, это просто роскошная возможность поменять нашу жизнь к лучшему.

Ричард скептически усмехнулся:

- Всё никак не успокоишься, Риг? Делать тебе нечего. Вернётся, опять по шее получишь и посмешищем у всего Цеха станешь.

- А я с Ригом согласен, - сухо заметил Мстир, - девка совсем на хахале своём свихнулось. Даром, что инвалид, как она. Говорил же - нельзя калеку да ещё и бабу главной делать.

Ричард пожал плечами:

- А ты всегда с Ригом согласен. Хотя бы раз для разнообразия высказал собственную здравую мысль.

- Так сам-то чего отмалчиваешься? – процедил сквозь зубы Мстир, - раз умный такой. Давай. Предлагай.

- Никта нам нужна, уж поверьте разведчику. Поэтому необходимо сделать всё, чтобы она выжила и вернулась к исполнению своих обязанностей.

- С чего бы это? – едва сдерживая злость, вежливо поинтересовался Риг.

Ричард лишь улыбнулся криво-презрительно на этот вопрос.

- Ладно, предлагаю вернуться к обсуждению этого вопроса послезавтра, когда точно станет известно, выживет наша «бешеная баба» или нет, - заключил Мстир.

- И заодно обсудим, как нам избавить её от ненужной привязанности. Чтобы «вернулась к исполнению своих обязанностей» наконец, - поддакнул Риг.

Сильвия

А жизнь постепенно и почти незаметно начала налаживаться тем временем.

Сначала изменилось отношение к ней персонала и посетителей кафе. Ей перестали хамить. Да что там хамить! Никто не смел косо смотреть на неё. Все старательно улыбались и демонстрировали доброжелательность и приветливость изо всех сил.

В один прекрасный день находиться в атмосфере вынужденного дружелюбия стало просто невыносимо, и Сильвия уволилась с работы.

Как ни странно, предложение о новой работе само постучалось в дверь вечером, когда родители Сильвии сели пить традиционный вечерний чай в садике у дома.

На пороге стоял чиновник магистрата.

- Я могу поговорить с Сильвией Рейес? – вежливо поинтересовался он у мамы Сильвии.

- А Вы кто, молодой человек? – спросила она в ответ.

- Я из Архитектурного Совета Магистрата Эйзоптроса, мадам, - улыбнулся мило чиновник, - мы бы хотели предложить госпоже Рейес поработать на нас в качестве дизайнера. Она однажды уже выполняла наш заказ – проектировала и декорировала пространство городской библиотеки.

- Хорошо, проходите, - Виолетта впустила позднего гостя в дом.

- Мама, всё будет хорошо, вот увидишь, - Сильвия улыбнулась несмело.

- Ох, не знаю, дочка, - мать с неодобрением и подозрением покосилась на внушительную горку эйзонов на столе, - что-то не нравится мне всё это. Как бы не мошенники…

- Что ты! Кто осмелится называться человеком Магистрата баронессы Эквус, не имея на то права? Только что сумасшедший, которому жить стало невозможно.

- Ладно, - мать погладила её по плечу, - но будь осторожна, пожалуйста.

Работа предстояла большая. Необходимо было привести в порядок здания пожарных частей города. Что-то перестроить, что-то реконструировать, поменять интерьер и отремонтировать фасады зданий. Сильвия с радостью взялась за дело.

Однажды вечером, когда она отдыхала от непростого трудового дня на крылечке одного из корпусов со стаканом прохладного лимонада в руке, взгляд её упал на зеркальце рабыни.

По стеклу вычертилось элегантными буквами:

«Добрый вечер, красавица. Как Вы поживаете?»

Для любого другого горожанина разговор с зеркалом мог быть приравнен к психической болезни, но её это не касалось.

СОГЛАСИЕ меняется на ПЕЧАЛЬ

Рита

Нерден теперь был ещё меньше похож на город, чем до того памятного момента, как началась первая заварушка с участием чужаков из Эйзоптроса. Уцелевшие со времен первого изгнания ордэров дома были сожжены дотла или разрушены до фундамента.

Вельта с азартом охотника рыскала по опустевшему городу в поисках артефактов и красных, которые могли бы помочь в расшифровке ордэровских книг.

И удача ей улыбнулась в одном из незаметных нерденских переулков.

Она увидела нервно передергивающего плечами, неряшливо одетого человека. Он стоял перед невесть откуда взявшимся в столице ордэрского движения большим треугольным осколком чистого зеркала.

Вельта притаилась у стены, чтобы не вспугнуть незнакомца. Тот между тем достал из-за пазухи книгу в черном потрепанном переплёте и, открыв её, начал начитывать лихорадочно-нервно какую-то абракадабру.

- Не играй с силой, которая старше и могущественнее тебя, Данжэр, - откликнулось на его действия зеркало не менее лихорадочно-нервными строчками красным по стеклу.

Вельта вжалась в стену: «Вот тебе и сказки, мать!»

Теперь главное – не спугнуть удачу.

Данжэр даже не взглянул на зеркало. Он продолжал читать строчку за строчкой, держа в одной руке книгу, а в другой – несколько блестящих предметов с черной зеркальной поверхностью.

Зеркало пошло рябью, потемнело словно небо перед грозой и, наконец, перестало отражать Данжера и развалины за его спиной.

- Ты не причинишь мне зла, - рассмеялся тихо Данжэр, - войду в зеркало и выйду из него, когда захочу и где захочу.

Зеркало промолчало.

Данжэр положил книгу на камень рядом с зеркалом, сделал шаг вперёд и… исчез.

У Вельты дух захватило от увиденного.

Она выскочила из засады и бросилась к книге.

Торжеству её не было предела: этот идиот написал транскрипцию древнего текста!

Она подошла к зеркалу, от которого теперь в воздухе остался висеть лишь тонкий контур.

Любопытство оказалось сильнее осторожности. Она достала кинжал и ткнула им в «зеркало». Ничего не произошло. Стекло действительно исчезло.

Вельта подняла с земли небольшой кусок горелого дерева и осторожно бросила его в зеркало. Он исчез так же, как исчез Данжэр.

И тогда она решилась коснуться несуществующей стеклянной поверхности рукой. Вернее одним указательным пальцем.

Кожу обожгло как крапивой. Серебряная проказа стремительно распространилась на всю кисть. Теперь правая рука была словно в серебряной перчатке.

Она попыталась стереть серебряную грязь полой плаща, но ничего не получилось. Только боль усилилась. И серебро распространилось до локтя.

Вельта схватила книгу, надеясь найти в ней нужное заклинание, чтобы избавиться от зеркальной проказы, но стоило девушке наклонить её, как чернила стекли со страниц круглыми фиолетовыми капельками и впитались в землю.

НАИВНОСТЬ меняется на СОВЕСТЬ

Герман

Его скрутили в районе Северного отделения. И, не дав сказать ни слова, накинув на голову черный мешок, поволокли его в неизвестном направлении. Освободили Германа только в одной из подземных камер - каменных мешков. Его полностью изолировали от внешнего мира. Даже когда приносили еду, не открывали дверь. Просто просовывали поднос в прорезь у порога. Убирались в его камере только тогда, когда он засыпал.

Было очевидно, что Цех решил держать его здесь до того, как он испустит дух.

СЧАСТЬЕ

Алина

Отношение к ней со стороны медицинского персонала значительно изменилось. Медсестры и раньше были приветливы и готовы помочь, но теперь их желание поставить Алину на ноги как можно скорее приобрело характер мании.

Больничную безвкусную еду заменила вкусная по-домашнему кухня. Блюдо с фруктами появлялось на прикроватной тумбочке каждое утро.

На все её вопросы по поводу столь разительных перемен медперсонал отмалчивался.

И лишь спустя неделю на её очередной вопрос, медбрат протянул ей изящное карманное зеркальце в золотой оправе.

НЕУСТРАШИМОСТЬ меняется на КРАСНОРЕЧИВОСТЬ

Ромчик

СУЕТЛИВОСТЬ

Пишет Рита. 15.06.10

У Риты было на редкость хорошее настроение. Злость и радость. 50/50. Смешать, но не взбалтывать. Подавать охлажденным.

Она улыбнулась: действительно охлажденным, так как сейчас было уже все равно. Первый азарт прошел. На смену иллюзии выполнимости ее миссии пришло осознание полнейшей бесполезности любых усилий. И даже случайная удача не столько радовала – скорее давала повод посмеяться. Над кем? Над собой, конечно. Как древний царь из того мифа, должно быть, смеялся, глядя на сорвавшийся со скалы камень – тот камень, который он был приговорен таскать вечно.

И другой миф ей вспомнился – о воине и черепахе. Как бы быстро ни бежал воин, черепаха была настолько далеко, что не то что догнать, увидеть хоть на горизонте мраков панцирь не представлялось возможным. А в Ритином случае черепах были сотни, и бегали они куда более резво. И имели тенденцию размножаться.

Отдав несколько распоряжений дозорам, Рита собралась сыграть партию в шахматы с Каем. Конечно, она была не прочь побродить в одиночку среди развалин, но подавать своим дурной пример и множить слухи, мол, мать что-то ищет в ордэрском городе, не хотелось.

Их потревожили в тот момент, когда она уже достраивала свою любимую кориоттскую защиту (не хватало рокировки). Правда, играть баронессе пришлось за двоих – Кай сидел тут же, демонстративно отвернувшись, не отвечая на ее подколки.

Ощущение чьего-то присутствия заставило Риту оглянуться. В дверном проеме когда-то парадной двухсветной гостиной, а ныне просто полуразрушенной коробки из четырех стен без крыши стояла Вельта. Правая рука ее была закутана в плащ. Сначала баронесса подумала, что в руке у девушки кинжал и, в общем-то, понятно, кому он предназначается. Но та подошла ближе. С какой-то усталостью произнесла:

- Ну что, мать, можно умереть от зеркальной пыли из сказки?

И развернула плащ. Серебро сверкнуло в последних солнечных лучах, отразило пламя свечи.

- Где это ты так? – Рита потянулась к вельтиной руке.

- Можно, - впервые за весь вечер Кай решился прервать молчание, чтобы ответить на вопрос Вельты, - Не стоит этого делать, - предостерег он Риту.

Баронесса замерла, так и не коснувшись блестящей серебряной пленки.

- Противоядие есть? – спросила она, пристально глядя на ордэра, словно в его облике и скрывался ответ.

- Было. Пока была цела наша библиотека, - нахмурился он, - теперь только пепел остался.

- Не я ее поджигала, ты знаешь. Лучше помоги ей, если можешь. Я все равно не поверю, что ты не запомнил такую важную вещь – особенно в ваших ордэрских играх с огнем.

- Приятно, когда о твоих интеллектуальных способностях такого высокого мнения враги, - сухо прокомментировал он, - но я врачеванием не занимался никогда. Нужны книги.

- Книги есть. Пошли.

Кай кивнул.

Долго идти не пришлось. Тайник с последними фолиантами из библиотеки находился почти в самом центре Нердена. Вельтин рассказ о произошедшем уместился в пять минут от одного красивого полуразвалившегося особняка до другого. Рита велела дозорным взять под прицел периметр и нажала рычаг.

Книг в каменной нише лежало немного, но все они были в отличном состоянии, словно их прятали не в спешке, вынося из огня под плащом, а кто-то заранее положил их в это место.

Кай быстро пролистал книги одну за другой.

- Нет, - он покачал головой, - не то. Ещё что-нибудь есть?

- Только это. И то, что Вельта подобрала у того старикана.

- Плохо, - помрачнел Кай.

- А если наведаться к пропавшему зеркалу, в котором он исчез? Поможет?

Кай рассмеялся:

- Нет. Она, - махнул в сторону Вельты, - его с собой на руке и принесла. Там разве что рама осталась. Пустая.

- Что смеешься, - резко одернула Рита. – Если она умрет, в ту же минуту догонять отправишься.

Вельта вздрогнула, услышав о себе такое, но быстро сделала вид, будто ей все равно – Рита позавидовала ее выдержке. Хотя, наверно, вела бы себя точно так же. В их отряде мало кому было что терять.

- Рассказывай, что будет дальше. И как это можно пусть не предотвратить, замедлить.

- Я уже мертв. С той самой минуты, как в плен попал, - он взъерошил волосы привычным усталым жестом, - так что угрозы можно для других врагов Хаоса приберечь, - что до неё… - он подошел к Вельте, попросил поднять руку, и, потирая подбородок в раздумьях, склонил голову набок, чтобы лучше рассмотреть, насколько далеко зашла зеркальная проказа, - думаю, несколько дней у неё есть. А потом… Мне бы не хотелось рассказывать подробности, если честно, - он бросил сочувственный взгляд на Вельту.

- Считал бы себя мертвым, бежать бы не пытался, - буркнула Рита себе под нос.

Резким движением она толкнула его в сторону Вельты так, что Каю пришлось схватиться за руку девушки, чтобы не упасть.

- Теперь и у тебя несколько дней есть, - Рита отметила, как быстро расползалось серебряное пятно на коже ордэра.

К её удивлению вельтина рука была чиста. Зеркальная болезнь полностью перешла на руку Кая.

Он развернулся лицом к баронессе и рассмеялся весело:

- Теперь только у меня несколько дней. Правильно, - он показал Рите язык, на котором лежал небольшой пожухлый лепесток какого-то цветка.

- Верлий, - выдохнула она. Почему-то вспомнился бал, рабыня Лорда и рисунок на ее наряде,– как на платье у Алкарин. – То ли подумала, то ли сказал вслух.

Кай, проигнорировав слова Риты, с интересом рассматривал теперь свою «серебряную перчатку».

Баронессу не так уж радовал подобный поворот событий, хотя на Кая она была очень зла – не поверила в то, что он не знает, как эту зеркальную проказу вылечить. И даже мелькнувшую мысль: а ведь это избавит ее от необходимости убить юношу, Рита отогнала, как назойливую муху.

Оставалось только ждать. Кая охраняли разведчики, проинструктированные не приближаться к нему ближе, чем на два метра, ни под каким предлогом, и напросившаяся в караул Вельта.

- Ты умрешь? – девушка не решалась подойти, но не отводила от Кая взгляд.

- Лучше я, чем ты, - ответил он. Его веселил приказ баронессы охранять его, не приближаясь. Как забавляла легкость, с которой он смог обвести вокруг пальца «главариху», сжевав соцветие верлия у неё на глазах.

- И правда ничего нельзя сделать?

- Нет. Нельзя, - он покачал головой, - было бы можно, сделал бы. Главное, чтобы когда… - он не стал договаривать фразу, - главное, чтобы меня не касались, не пытались сжечь. Отгородите территорию красной тряпкой какой-нибудь. Чтобы никто не приближался. В Нердене этот знак все понимают.

Вельта замолчала. Время в темноте текло по своим законам, то замедляясь до безумно долгих секунд, то ускоряясь так, что, казалось, если не скажешь прямо сейчас, в следующий миг небо начнет светлеть. Она собралась с духом и подошла почти вплотную:

- Я хочу забрать это мраково зеркало назад. Тогда ты будешь жить?

- Нет, – он убрал руку за спину, - не смей даже думать об этом. Меня не спасешь. И сама погибнешь.

- А если мне жизни без тебя нет? – с вызовом спросила она.

- Смешно, - Кай рассмеялся искренне, - очень смешно. А если мне твоя жизнь ни к чему? – и, не дожидаясь ответа, приказал холодно, - уйди.

Вельта отвернулась было, ордэру показалось, чтобы скрыть слезы. Но в следующий момент удар в солнечное сплетение сбил его с ног. У горла сверкнуло лезвие. И темнота опустилась чугунным колпаком среди и так безлунной ночи. - Фарта было на никс, а свезло на эйзон, - первое, что он услышал, придя в себя, голос баронессы. – Хорошо, подковой догадалась бить, не голыми руками. Раф, что с ним? Только не касайся. – Рита предупредила их отрядного эскулапа.

- Повезло, порезать его она не успела. Сложно шить-то с расстояния, - пожилой фельдшер усмехнулся в усы. – Эй парень, говорить-то можешь?

Но Кай не ответил, он прислушивался к беседе Риты с главой разведчиков, в которой та рассказывала, как чудом успела помешать Вельте убить пленника, и с какими предосторожностями теперь нужно ее искать в окрестностях ордэрской столицы.

- Держи, оботрись, - Раф бросил ему кусок бинта. Только тогда Кай понял, что не вода, а кровь заливает ему левую часть лица.

- Спасибо, - Кай приподнялся на локте и прижал бинт к голове.

- В глазах не двоится-то? Крепко она тебя приложила.

- Нормально, - он сглотнул комок, подступивший к горлу, - всё хорошо.

- Отлично. – подключилась к разговору Рита. – А теперь оставьте нас с Каем и Атэной одних. Говори, что, мрак вас побери, вы не поделили.

- Мою жизнь, - дерзко ответив взглядом на взгляд, выплюнул он под ноги баронессе.

- Как ты мне надоел.. – Рита посмотрелась в карманное зеркальце и положила его на каменный пол недалеко от Кая. – На, жить захочется – клятву принесешь. Или что там у вас принято.

Вышла, не оглядываясь. С полной уверенностью, что юноша либо умрет к следующему утру, либо освободится каким-то потусторонним способом. Но это будет уже не ее забота.

Пишет Алина. 15.06.10

Она повертела зеркальце в руках. Дважды в нем мелькнуло ее отражение.

- Зачем Вам все это?

- Добрый день, - изящным, но резким почерком начертилось на поверхности зеркала, - что «всё это»?

- Зачем Вам нужно, чтобы я как можно быстрее вышла из больницы? Ведь это из-за Вас все просто помешались на моем лечении?

- Почему из-за меня? Просто в больнице доктора Ксанфа очень хороший персонал.

- Хорошо. Пусть так, - она на секунду опустила глаза. - А зачем мне передали это зеркальце?

- Ну как девушке без зеркальца?

Она слегка улыбнулась.

- Сейчас видеть свое отражение совсем не доставляет мне удовольствия.

- Вот-вот, - многозначительно ответило зеркальце.

- Вы можете что-то предложить?

- Исправить?

- Что именно исправить? - зло усмехнулась она. - Можете освободить моих родителей? Спасти студентов? Слишком длинный список получается.

- Сомневаетесь в моих возможностях?

- Сомневаюсь в своих возможностях все оплатить.

- Зачем так? Я же не лавочник какой-то.

- О сделках с Вами ходят легенды, милорд. Вы же знаете, - она снова слегка улыбнулась.

- Конечно. О добрых делах в легендах не напишешь. Да и не принято в нашем мире добром за добро платить. Вы же знаете.

- Ну, да. Что Вы хотите за то, чтобы вся моя семья снова вернулась домой?

- Ничего.

- Неужели правда? - осторожно спросила она, - правда ничего не возьмете? - глаза заблестели от радости. Вдруг потухли: - нет, такого не бывает. Всегда приходится платить. Чуть позже, чуть раньше. Все равно всегда платишь.

- И самое удивительное: в течение всего нашего с Вами разговора только Вы о корысти думаете. Своей или моей. И аппетиты Ваши растут на глазах. При том, что я не предлагал Вам ничего. И не просил ничего.

- А Вы правы, - она усмехнулась. - Я стала ужасно корыстной. Я постоянно думаю о том, как вернуть своих родных.

- Это делает Вам честь. Но я потому и не предложил ничего, что сочли бы мое предложение не искренним желанием помочь, а стремлением «нажиться на Вашем бедственном положении».

Она улыбнулась.

- Так Вы, правда, мне поможете, милорд? Они, правда, вернутся домой?

- Вы просите меня об этом?

Она помолчала.

- Да. Прошу. Пожалуйста.

- А что мне за это будет?

- Так и знала, - Алина отвела взгляд от зеркала. Резко спросила: - Чего Вы хотите?

- Это не ответ на мой вопрос.

- Я не знаю, что могу Вам предложить. Тем более, сейчас, - она дотронулась до бинтов на груди.

- Например, Вы можете пообещать мне закончить с отличием Школу в Эйзоптросе и поступить в столичный университет.

Алина с облегчением вздохнула.

- Это я Вам пообещать могу. Конечно.

- Спасибо. А до того дня Вы не сможете вернуться домой и встретиться со своими родными.

- Ладно, ничего, - она натянуто улыбнулась. - Я согласна.

- Конечно, согласны.

- Только, - она замолчала. - Может, Вы могли бы освободить меня от работы на ЦРУ? Боюсь, это помешает мне учиться. Очень.

- Нет. К сожалению, я не в силах помочь Вам в этом деле. Начцеха вызывает во мне трепетный ужас. - Может, Вы знаете, кто мне может помочь?

- Вы сами можете себе помочь. Просто нужно сделать так, чтобы Цех возглавил другой человек. Тогда Вы сможете освободиться из этой кабалы.

- Разве я могу повлиять на то, что происходит в Цехе?

- Почему нет?

- Я же в этой игре последняя, причем сильно избитая, пешка. Я ничего не могу изменить. Тем более на таком уровне.

- Тогда смиритесь. Или найдите себе покровителя.

Она сжала губы.

- Хорошо. Я придумаю что-нибудь. Спасибо за совет, милорд, - она заглянула в зеркало. - И за то, что вернете их домой, тоже. Спасибо.

Зеркальце погасло.

Показалось, что дышать стало легче. И сразу ужасно захотелось спать.

Пишет Герман. 15.06.10

Ночь первая.

Тяжелая дверь захлопнулась, навсегда спрятав за собой мир живых. Герман бросился к двери. Но было поздно.. Глухие удары полные злобы и решительности обрушились на неподвижные грязновато-серые стены. Только обессилив, Герман заметил, что его руки покрылись липкой и отвратной ему кровью. Он столько раз наблюдал подобные ситуации+ только с той, другой стороны, каждый раз удивлялся этим глупым людям, борющимся за свою никчемную жизнь. И вот теперь.. он такой же, как они. Он - один из них. Нет, даже хуже!

Закрыв глаза, Герман опустился на пол. Он вспоминал разорванные сине-лиловые тучи, которые, краснея на восходе, быстро гнались ветром. С тех пор как Герман работал в ЦРУ, он неосознанно избегал физического одиночества. Рядом обязательно должны были быть люди. Они могли кричать, бояться или просто сидеть, сжавшись в стену.. Неважно. Они нужны были ему! Иначе воспоминания о прошлом, о содеянном заполоняли его. И вот теперь, когда он был пойман, мысли о том, что делал он, и что делали другие, обрушились на него и затянули в бесконечный водоворот страданий и жестокости.

Несколько лет назад ему пришлось допрашивать одного старичка проходившего по очень важному делу. Старичок был маленький, щуплый, но на редкость упертый. На все вопросы он отвечал молчанием и бесконечной злобой в старческих мутных глазах. Герман долго наблюдал за ним. У старика был крохотный желтый птенчик, которого, судя по ласке и заботе, он любил больше всего на свете. Заметив это, Герман приказал найти змею.

Через несколько дней Герман пришел в камеру к старику. Всё шло как обычно. Герман задавал вопросы. Старик молчал. Он не успел заметить, как в руках ЦРУшника появилось гадкое тёмное существо чем-то походившее на длинного червя с толстым закругленным хвостом, оканчивающимся острым шипиком. Змея медленно ползла на встречу к своей жертве, пытавшейся спрятаться в темном углу камеры. Черная блестящая чешуя переливалась при свете последних лучей дня. Герман вцепился в костлявые старческие руки, повторяя свои вопросы. Старик продолжал молчать, лишь его руки поддергивались от истерики. Змея, извиваясь, подползала к добыче. Терпение Германа было на исходе, он слишком долго возился с этим никчемным старикашкой. Герман вцепился в его руки сильнее.

- Молчишь? -, теперь он не мог не кричать.

"Глупый, глупый старик. Что он делает? Одно слово и это жалкое существо будет жить!"

Но старик как будто не слышал его. Его тело окаменело. Только глаза продолжали жить, они неустанно следили за мерзкой ползущей тварью.

Побледнев от злости, Герман затряс старика.

- Говори! Говори! Говори!

Нечаянно он поймал его взгляд. Глаза старика были наполнены слезами и невыразимой болью, в них не было ничего, ни единого вопроса, обычно возникающего у бедствующего человека. Только боль.

Герман посмотрел в угол, где должна была быть птица, но теперь там был только большой поблескивающий червь.

Он заглянул в старческие глаза. Пустые и безжизненные. "Всё кончено. Старый упрямец!"

Герман бросил ослабшее дряхлое тело.

"- Но зачем я сделал это? Для кого?

- Работа такая.

- Работа? Ха! Быть их мучителем? Издеваться над этими тварями дрожащими?"

Герман посмотрел на змею. Свернувшись в плотный клубок, она выпустила себе кровь, которая попала в глазную вену, затем сделав глаза красными. Ему стало противно.

"Убивать других, убивая себя. Грязно. Отвратно. Все мы трупоеды какие-то, сожрали бы и душу, но не можем.. "

В камеру зашел его напарник.

- Разрыв сердца. Труп, - Герман вышел прочь.

Герман встряхнул головой, как будто это могло избавить его от воспоминаний.

Ночь вторая.

Он проснулся в сильном раздражении. Неясность его положения нервировала его всё больше и больше. Герман подбежал к двери и дернул ее изо всех сил. Дверь оставалась неподвижной. Злость опьянила Германа, он продолжал дёргать дверь. Глаза его больше не были глазами человека, они походили на звериные, дикие. Внезапно он остановился и, как загнанный волк прислушивается к шагам своих будущих палачей-охотников, так и Герман, прижавшись к двери, пытался уловить звук живого. Но казалось, что вместе с его "смертью" погибло и всё живое, населявшее этот мир. В глазах промелькнула искорка. Дыхание! И быстрый стук сердца. Тук тук тук тук. Кто-то был там, в том мире, живой. И кто-то боялся. Боялся дикости мира, в котором теперь находился Герман. Боялся его!

Вспылив, Герман ещё раз дёрнул дверь, но всё было безрезультатно. Он мог только пугать живых и по-своему счастливых существ за дверью.

Злоба перерастала в лихорадку. Его глаза горели. Он не мог сидеть на месте. Ему надо было бежать. Он носился из угла в угол подобно дикому зверю. Приступы кровавого кашля усиливались, но он не замечал их. Его глаза бешено светились. Злоба требовала выйти наружу.

Он решил не спать. "Ведь кто-то открывает эту проклятую дверь, кто-то дает ему эту дрянную похлёбку. И он притворится. Да. Да. Это же так просто! Притворится.. а потом, когда этот кто-то будет близко он откинет его в сторону, как мешающий стул и убежит в их мир".

Весь день Герман не спал, он лежал на холодном полу, притворяясь спящим, выжидая свою жертву. Но никого не было.

***

Тяжелая дверь с грохотом открылась, пропустив слабый свет свечи. Хрупкое существо уже давно не плакало, оно спокойно сидело в углу камеры, изредка всхлипывая. Не сразу подняв голову, она заметила высокого мужчину с тонкими чертами и светлыми с сединой волосами. Несмотря на внешнюю привлекательность, человек этот отталкивал и даже пугал. Мягкой поступью он подошел к ней совсем близко, нагнулся и прошептал:

- Вставай, дитя моё,- его улыбка обдала ее холодом.

Мужчина помог ей встать и выйти из комнаты.

Оказавшись на свободе, она подняла на него свои лучистые зелёные глаза, пытаясь высказать ему свою благодарность.

Посмотрев на его лицо при хорошем освещении, она издала вопль и отскочила назад.

Мужчина улыбнулся и протянул ей руку.

- Вы так похожи на.. на.. Германа!

В серо-голубых глазах промелькнула искорка.

- Нам нужно спешить.

- Но куда? И кто Вы?

- Всё потом! Потом! - он взял её за руку и повёл по длинному коридору.

Ночь третья.

Отчаявшись, он лежал на холодном полу. В его голове была неприятная пустота, когда нет мыслей, но есть только образы, формы и цвета. Где-то слышался приятный женский голос, и Герман, наслаждаясь звучанием, сам становился его частью.

Нас на небе можно увидеть лишь тогда,

Когда рассеиваются облака.

Мы одни, и нам страшно.

Мелодия и слова казались ему знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где он мог их слышать.

Они живут, не видя солнечного света,

Бесконечно далеко от нас.

Они цепляются за звёзды,

Чтобы не упасть с неба.

Цвета сближались, соединялись, затем некоторые из них убегали далеко, туда, где Герман не мог их настичь. Оставшиеся становились объемней, воспоминания вдыхали в них жизнь. Чёрный - длинный и прямой. Затем матовый - лёгкий и чистый, и яркий глубокий зелёный. Всё постепенно обретало форму и становилось маленьким, хрупким, но очень знакомым. Теперь память рисовала близкие ему образы: холодные ладони гладили его лицо, а зелёные глаза пытались проникнуть в его душу и ... помочь.

Он хотел протянуть к ней руки, но понял, как она была далека.

"Это всего лишь плод моего воображения"

- Марина, Марина.., - его шепот заглушил хриплый кашель.

Герман приник к стене.

"- Откуда эта пустота?

- Тебе тяжело без неё.

- Хм, глупости! Кто она мне? Жалкая девчонка.

- Но с ней тебе было хорошо, вспомни, как ты был...

- Что?

- ...счастлив!

- Я не был счастлив с ней. Она мне мешала.

- Мешала?

- Да!

- С ней ты не был так жесток, потому что ты..

- Нет! Нет! Нет! Не говори!

- .. любил!"

Из его светлых глаз потекли слёзы.

***

Уже несколько дней Герман лежал на полу. Он ничего не ел. Его глаза были пусты и безжизненны, как небо Эйзопторса. Кашель заметно усилился. Багровые пятна покрывали манжеты белой рубашки. Но он уже не замечал ничего.

"Я сплю. Мне будет вечно сниться осень. Меня укроет и спасет листва осколками солнца. И будет греть или сожжет, отравит медленно, как ртуть меня, моя любовь, моя тоска..."

Его щеки побагровели. Он согнулся от боли в очередном приступе кашля..

Дверь открылась.

Пишет Нида. 15.06.10

- В каком смысле «при смерти»? – Кассиус вскочил на ноги, едва не опрокинув стол.

- Так получилось… - Ник позеленел от ужаса, - закрыла собой ту дуру, что пыталась её убить. Норд до сих пор в себя не может прийти: начцеха ему жизнь не один раз спасала, и если она…

- Сумасшедший дом – Кассиус развел руками, - бред какой-то. Сначала на меня покушение, теперь на начцеха. Нда. Не зря я решил на время затаиться, чтобы выяснить, кто это против ЦРУ такую игру ведёт. Где девка-то? Забрали к нам?

- Конечно, - кивнул црушник, - там же сидит, где Хоод. Уже допросили: говорит, что мстила за мужа. Того самого Артемьева.

- Интересно, - нахмурился Кассиус, - Начцеха успела дать какие-нибудь указания по поводу Хоода или Германа?

- Да. Второго приказала изолировать. Уже сделали. И избавиться от него хотела после совещания. Как именно, по словам Норда, не успела сказать.

- Так, Германа переведите в «нору», только так, чтобы ни одна живая душа об этом не знала, - предупредил Кассиус, - Артемьеву охраняйте как зеницу ока. Не дай свет, кто из наших же решит с ней поквитаться за начцеха. Выживет старшая, сама скажет, что с ней делать. Не выживет… тогда мы будем решать.

Начцеха не ошиблась в том, что Хоод попытается убить его, не ошиблась в том, что после его смерти в совете Цеха возникнет грызня за власть, не ошиблась в том, что Герман даст им, наконец, повод избавиться от него, но не приняла во внимание фактор хаоса. И теперь план по «реформированию» состава Совета всерьез грозил переродиться в переворот.

Теперь Кассиусу, если он планировал ещё некоторое время не умереть по-настоящему, предстояло действовать на свой страх и риск.

- Что с той девчонкой, которую Герман чуть не убил?

- В больнице. Наш источник говорит, что ею Серый заинтересовался.

- Так это же прекрасно, - губы Кассиуса растянулись в улыбке, - тогда всё у нас получается как нельзя лучше. Вечером, на встрече бригадиров, проследи внимательно, кто будет задавать вопросы о Германе. Потом мне доложишь.

Поздно вечером они были в самом засекреченном убежище Бригады по особо важным делам, об этих застенках не знал никто в ЦРУ. После операции, которую Кассиус наметил на этот вечер, они должны были навсегда избавиться от базы.

Кассиус вошел в камеру, где сидел Герман, положил на пол небольшое круглое зеркальце:

- У тебя три варианта: утонуть, разбить это зеркало или принести клятву Лорду, - и, не дожидаясь ответа, вышел.

Дверь была закрыта на замок, потом раздался звук, как если бы тяжелая металлическая заглушка плотно запечатала дверь с той стороны, и в камеру стремительно стала прибывать вода. Она сильными струями била из отверстий в стенах у самого пола.

Через две минуты он уже стоял по пояс в холодной воде, ещё через некоторое время вода поднялась до уровня подбородка.

Герман жадно глотал воздух. Он был слишком слаб, чтобы бороться..

«Стать рабом зеркал»-, его глаза лихорадочно блестели,-«Никогда!.. подчиняться … им.. всем… жалкое никчемное стекло…»

В его памяти всплыли строки, когда-то сказанные его отцом:

Двери этой обители: выход и вход.

Что нас ждет, кроме гибели, страха, невзгод?

Счастье? Счастлив, живущий хотя бы мгновенье.

Кто совсем не родился — счастливее тот.

«Да.. умереть.. теперь…сейчас..», - глаза блестели ещё ярче. Вдох. Вода укутала его с головой, - «Смерть –это всего лишь зачерненная сторона зеркала, без которой мы бы ничего не увидели..».

Он смотрел на маленькое зеркальце, переливающееся и искрящееся. И теперь, ослабевая и чувствую холодное дыхание смерти, держащей его за руку, он не боялся, он даже не думал о конце.. Он вспоминал небо, то самое ненавистное тёмное и густое небо Эйзоптроса. Он любовался им, на его губах появилась лёгкая, едва заметная улыбка. Веки опустились.

Тонкие пальцы гладили зеркальную поверхность. Губы шептали что-то. Герман не понимал, что происходило, но ему было спокойно. Слово, ещё одно и ещё.. Красивое небо цвета черничного йогурта тянулось к нему, нежно обнимая своими пышными руками.

Слова были ему приятны, такие звучные, лёгкие, сами слетали с его побледневших губ.

Теперь небо прижалось к нему. Теплота разлилась по его телу. Герман поднял маленькое зеркальце, яркость и жизнь в глазах поразила его. Он не мог вздохнуть.

«Я хочу жить! Хочу жить!»

Слёзы тонули в прибывающей воде. Отбросив зеркало в сторону, он прошептал:

Я клянусь Вам в верности, Лорд Хаос… до самой своей смерти!

Серо-голубые глаза смотрели сквозь воду в поисках мягкого, пушистого неба..

- Зачем держать в ЦРУ человека? – усмехнулся хитро Кассиус, вслушиваясь в шум быстро прибывающей воды за дверью камеры, - зачем договариваться с начцеха о человеке, который не знает сам, что учудит в следующий момент? Зачем продолжать сохранять за ним место даже тогда, когда ясно стало, что ничего хорошего из этого всё равно не выйдет?

Всё было просто. Очень просто. И теперь этот простой ответ позволял бригадиру Кассиусу не только избавиться от Германа, но и поменять расклад в совете бригадиров.

Вскоре вернулся Ник. Он произнёс единственное слово: «Риг».

- Привет, Ричард, - бессмысленно было пытаться застать разведчика врасплох. Кассиус ждал его недалеко от дома.

- Привет, Кассиус, - бригадир, казалось, нисколько не удивился внезапному воскрешению особиста. Не останавливаясь и не оборачиваясь, бросил он через плечо, - зайди в дом с черного хода.

- Можно было догадаться, что слишком уж просто у Хоода всё получилось. При том, что нашей начцеха избавиться от тебя не удавалось. Я прошел проверку на лояльность?

- Вполне, - Кассиус ухмыльнулся.

- А от Бестии зачем было так торопиться избавиться? – удивился Ричард, - не мог потерпеть, пока её Он сам не уничтожит?

Кассиус улыбнулся широко:

- Эх, Ричард, Ричард… Для разведчика ты слишком болтлив, на мой взгляд. Так недолго и головы лишиться.

- Совпадение? – удивился искренне Ричард.

- В нашем мире это явление другое имя носит, - ответил Кассиус.

- Да что ты! – лицо Ричарда превратилось в каменную маску. Невозможно было понять, как он отнесся к тому, что сказал Кассиус.

- Германа помнишь? – спросил особист.

- Конечно, - кивнул Ричард, - он в последнее время у всех на слуху.

- Он поклялся в верности Хаосу, - поделился новостью Кассиус.

- Но ведь это значит… - начал было фразу Ричард, но вовремя спохватился.

Кассиус кивнул согласно.

- И что теперь ты собираешься делать? – спросил Ричард.

- Можно позволить событиям идти своим чередом… - сказал Кассиус.

- Но тогда мы рискуем потерей нескольких серьезных контактов, - закончил за него Ричард.

- Или вмешаемся в их ход, - подтвердил особист.

- Я? – Ричард скептически поскреб подбородок.

- Подумай ещё, - предложил Кассиус.

- Мстир, - теперь он не стал скрывать свои эмоции: облегчение, удивление и восхищение.

Кассиус кивнул. - Ничего личного, - Мстир вытер клинок о сукно сюртука Рига, - то, что касается Цеха должно остаться в Цехе. Твой подопечный поклялся в верности Хаосу.

Он ещё успел увидеть ужас на лице умирающего бригадира.

Пишет Анитра. 15.06.10

Оконная створка стукнула громко и распахнулась, впустив в душную комнату случайный порыв ветра. " Мда...пробуждение не из приятных",- подумала я, поёжившись от холода. "Бррр..какой неприятный сон+давно такого не снилось, не по себе как-то" Окончательно проснувшись, я встала с кресла и скакнула к окну: двор посерел и как-то съёжился, у земли скакал и кружился, танцуя, никчёмный и почему-то белый клочок бумаги, слышен был одобрительный гул листьев, предвкушавших грозу. В голове моей гудел как будто осиный рой, а через это жужжание пробивались слова "Тебя здесь никто не держит..."

"Не держит , так не держит, в конце концов это всего лишь сон!", - подумала я и, сердито захлопнув окно и круто развернувшись, стала рассматривать комнату: на пыльном столе из тёмного дерева лежали выцветшие афиши. Я подошла, осторожно взяла одну из них: на меня смотрела красивая немолодая женщина+яркие черты лица, широкая улыбка, перо в волосах... Я взяла другую афишу...третью...четвёртую, и на всех была она - такая разная, загадочная, как будто в одно и то же тело вселялись разные людские души..."

"Мяу..." - послышалось вдруг, и снова "мяу" - так жалобно, тоскливо. Сердце моё как будто превратилось в подушечку для иголок+ Я бросила афиши и подбежала к окну: на ветке ближайшего дерева сидел, беспомощно вцепившись в кору и мелко дрожа, крошечный котёнок - такой маленький, что ветер, даже не замечая его, беспощадно раскачивал ветку в разные стороны. "Надо его достать...но как...далеко ведь...не дотянешься...всё-таки рискну", - и через секунду я уже была на подоконнике. Сев на него боком и обхватив коленями, я перегнулась через край... стало немого страшно, мышцы вздулись от напряжения...в лицо ударил ветер...держась одной рукой за подоконник, я попыталась свободной ухватиться за край ветки, с первого раза не вышло, со второго тоже...тело начало ныть, и наконец... получилось! Притянув её поближе, я умоляла: "Ну подойди, глупый, подойди ближе, ну хотя бы чуть-чуть...!" А он смотрел на меня, и громко плакал, широко открывая розовенькую пасть с маленькими белыми зубками.

Где-то через минуту дело повернулось следующим образом: я в изнеможении сидела на полу подле окна, дождь лил шумно и с радостью, а мокрое маленькое чудо в страхе забилось под стол и , притаившись, сверкало оттуда чёрными как смоль глазами-бусинками. В воздухе повисла тишина...наверное нам было нечего сказать друг другу: я молчала от усталости, а на счёт котёнка...наверное, ему...а может и ей нечего было мне сказать, пока что...

Вдруг мне жутко захотелось вскочить, встрепенуться и побежать куда-нибудь, без оглядки. Я действительно поднялась и , положим, не побежала, а поспешно вышла за дверь,+ведь всё тело болело , а голова была словно чугунная.

Длинный коридор...такой длинный, что я не могла различить, что за вещь стояла в его конце...а там было что-то большое, тёмного цвета, но это что-то очень сильно расплывалось и становилось то больше, то меньше...ну да мрак с ним. Я круто развернулась и пошла в другую сторону, всё ещё поглядывая назад, и вдруг споткнулась обо что-то+это что-то загромыхало, послышался плеск воды...проклятое ведро... в появившейся луже я увидела себя...какая же я была злая, причём из-за пустяка!

Лестница... внизу тёмный проём... откуда-то сверху слышались голоса...мужские голоса: один тонкий, срывающийся, а другой, в противоположность первому, - низковатый и несколько густой, какие встречаются часто у мужчин. До меня донесся лишь обрывок разговора: первый говорил почти шёпотом, часто и неровно дыша:

-Здесь точно всё? А то ведь с меня потом спросят

Второй говорил чуть погромче, но как будто тоже чего-то опасаясь:

- Как договаривались, от корки до корки...умаялся я все это переписывать.

- Не нравится, не делай, другой за тебя деньги получит, - зашипел на него первый.

-Хаха...ищи другого, скатертью дорожка, только вот вряд ли кто на это пойдёт, уж я то наших прекрасно знаю, - протянул второй.

-Ладно-ладно, давай сюда.

-Деньги вперёд, а то знаю я тебя - шустрый ты больно.

-Да забирай, не нужны мне они, - процедил фальцет.

-Ой врёёёшь, брат, - засмеялся баритон.

Вдруг кто-то внизу хлопнул дверью громко, и эти двое поспешили удалиться - над моей головой раздались их торопливые шаги+я в свою очередь шагнула в тёмный угол... "Зачем я это сделала?", - не знаю, машинально как-то, но всё-таки, зачем? Но этот вопрос куда ничтожней всех остальных, которые так внезапно, в течение одной лишь минуты завелись у меня в голове...

Пишет Ромчик.15.06.10

К лицу Ромчика поднесли факел.Почему-то Ромчику не запомнился ни цвет пламени ,ни очертание человека , державшего эту палку с тряпкой,которая тлела и издавала такую вонь,что Ромчик почему-то подумал о нестиранных пару месяцев носках.Глаза предательски наполнились слезами,в горле запершило.

"Проходи,не мешкай"-снова произнёс чей-то хрипловатый голос.

Ромчик,оставив тело с факелом позади,пошёл на звук голоса.Его помутнённому слезами взору предстала эпическая картина:три караульных сидели и преспокойно ели.Нет,если бы они ели Ромчик бы всё понял.Они просто жрали ,воровато оглядывая своих сотрапезников и стукая им по пальцам ложками-черпаками всякий раз как они превышали "норму наглости"-пытаясь стащить бёдрышко из миски или вырвать из рук последнюю плацынду.

Компания "алчущих и гладом терзаемых" состояла из 3 человек. Выглядели они все как на одно лицо,измазанное жирком и с крошками на подбородке.

Самый отягощённый грузом ответственности за будущее продуктов питания,то есть с самым большим пузиком ,приподнялся со своей лавки,отряхнул крошки,умылся водицей из рукомойничка,вытерся полотенцем и стал похож на солидного человека.Направившись ко мне он попытался поправить свои седеющие волосы,но это священнодейство успехом не увенчалось и седеющие волосы остались в состоянии ирокеза ,смятого неприятельской рукой.

"Тэк-с,Вы кто у нас?Как звать-величать?"-подойдя вплотную, любопытствовал кругленький дядя.

"Я эт...Я Ромчик"-недолго думая,промямлил Ромчик.

"Лаконично и кратко.Прекрасно,уважаю таких людей. Я-Ышлончик,а это мои отражения - Нега и Обжора.Мы здесь вроде как караул несём.Ну раз дозор с моста решил,что тебя пустить можно,значит всё с тобой в порядке."-проговорил Ышлончик.

Заметив мой взгляд ,гуляющий по мискам Обжора и Негая,Ышлончик сказал:"Голоден?Что спрашивать-то ,сам вижу что да.Пошли за мной"

Напялив на себя кожаную тужурку,подхватив своё странное оружие , Ышлончик пошёл в какой-то боковой коридор.Ромчик следовал за ним.

Их путь занял секунд сорок,но для Ромчика путь по тёмному и смердящему коридору ,казалось,растянулся на десятки минут.

"Припёрлися"-сказал караульный Ышлончик и потянув на себя ручку, отворил тяжеленную дверь из дерева.За дверью оказалась то ли очень узкая комната,то ли слишком широкий коридор.Занеся ногу над порогом,Ромчик услышал шаги позади себя.Резко обернувшись он успел увидеть только какую-то тень.Путешествие в комнату он завершил уже спиной вперёд и мягко приземлился на горку ковров ,удачно подвернувшихся его телу.

Ышлончик копошился с плиткой и разыскивая за коврами тайнички со столовыми приборами,салфетками и солонкой.Тем временем,Ромчик лежал на горке ковров и рассматривал существо которое сбило его с ног.Бриджи как на нём самом,правда зелёного цвета,оранжевая майка,кепка со стразиками,отражавшими пламя камина по всей караулке(потом выяснилось,что это помещение именно для этого служило). Бросался в глаза Ромчику неестесственно длинный нос,который был прикрыт фиолетовой шалью, натянутой на нижнюю часть лица ,вроде намордника.Ноги субъекта были босы,но на удивление чисты.Очки беспросветно тёмные с розоватым отливом скрывали верхнюю часть лица.Голубоватого цвета колпак ,на кончике которого болтался огромный чёрный балабончик,размером с голову этого мальчугана,как понял Ромчик, очень долго вглядываясь в его лицо и тщедушную фигуру.На груди на толстой серебристой цепочке болталось маленькое прямоугольное зеркальце.Ромчик недолго посмотрел на него собираясь с мыслями и разглядывая свою недовольную физиономию.

"Ты вообще кто такой?"-спросил,негодуя Ромчик,чувствуя себя конём под этим телом.

"Как кто?Я твоё отражение!!!Я Суетливость!!!"-крикнул мальчуган,давясь от щенячьего восторга и радости.

Сняв с лица фиолетовую шаль и повязав её на шею,Суетливость обнажил в улыбке ряды золотых зубов с вкраплёнными в них то ли зеркальцами,то ли стёклышками.

"Ну что? Приступим к трапезе?"-потирая руки, спросил Суетливость...

 
 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100