Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

АНДРЕЙ ЗУБОВ: В МИРОВЫХ РЕЛИГИЯХ МНОГО ОБЩЕГО
  Андрей Зубов: в мировых религиях много общего


Однажды лекцию профессора Зубова в стенах МГИМО (где коридоры на первый взгляд напоминают лабиринты, а нумерация аудиторий порой подчиняется, мягко говоря, загадочной логике) перенесли в другую аудиторию. «Где?» - «Да кто ее знает!…» – в общем, вполне типичный случай. Но ощущение было, что в поисках Атлантиды местного значения лихорадочно носится добрая половина института. В пятницу. На пятой паре. При факультативном характере курса (то есть необязательном посещении).

Профессор кафедры философии МГИМО Андрей Борисович Зубов - доктор исторических наук, автор пяти монографий и более 150 статей, соавтор «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви». Окончил МГИМО, факультет международных отношений, в 1973 году. С осени 2001 года читает в стенах alma mater два спецкурса по истории религий. Возглавляет Учебно-исследовательский Центр МГИМО «Церковь и международные отношения».

Время «комсомольства» и богоборста в прошлом


- Андрей Борисович, как Вы думаете, почему Ваши лекции, несмотря на самое невыгодное время и факультативный характер посещения, собирают полные аудитории студентов? В чем причина такого интереса к Вашему предмету?
- Мне кажется, в первую очередь интерес связан с самой тематикой. Ведь зачастую современный человек, особенно человек постсоветский, выросший в условиях гонения на духовные знания и ценности, ощущает внутри себя огромную пустоту. Каждый из нас понимает, что он, по словам Иосифа Бродского, «не только плоть», что есть некая духовная субстанция, нечто божественное, стремящееся реализовать себя. Долгие десятилетия об этом не говорилось ни слова. Сформировалось целое поколение ученых - так называемых «научных атеистов», совершенно «научно» обосновавших тезис о том, что предмета их исследования, то есть Бога, как это ни парадоксально, не существует. Но стремление найти истину, найти глубокое измерение своей сущности всегда было свойственно человеку. И вполне естественно, что молодым людям, студентам, важно понять, как прежде решались проблемы, которых по большому счету ничто кроме религии решить не может, – проблемы бессмертия, совершенства, целостности личности.

- Однако публика в МГИМО специфическая: всестороннее изучение вопросов международных отношений подразумевает глубокий интерес самих студентов к этому аспекту. Не препятствует ли «международный профиль» пониманию и восприятию Ваших лекций?
- Если человеку интересна история внешних событий – политических, экономических, - то тем более ему должна быть интересна история духа, духовного осмысления самых насущных проблем человеческой личности. Поэтому, я думаю, интеллигентная молодежь МГИМО, которая имеет уже некоторое образование и навык гуманитарного осмысления мира, даже в большей степени, чем другие, желает найти ответ на вопрос: «Что есть истина?». Отсюда – сравнительно высокая посещаемость этого курса (хотя я не обольщаюсь: в институте учатся тысячи людей, а на лекции ходят десятки).

- А вопросы вроде: «Зачем это нужно молодежи?» от представителей старшего поколения Вам приходилось слышать?
- Приходилось, но я вовсе не считаю, что перед молодыми людьми проблема осмысления духовных основ человека и мира должна стоять в последнюю очередь. Отнюдь. Религия сейчас вообще не является уделом пожилых людей. Как раз среди старушек очень много бывших «комсомолок-доброволок» 30-40-х годов. Многие из них настроены против Бога значительно сильнее молодежи, так как были активными богоборцами в юности. К сожалению, это отличительный признак многих бывших комсомольских активистов. Нынешняя же молодежь, свободная от бремени богоборства, намного легче приходит к вере.

- Как Вы считаете, когда было легче исповедовать свою веру: в советское время или сейчас? Ведь ясно, что во времена гонений в Церкви оставались лишь глубоко верующие люди, а сейчас обращение к Церкви стало массовым и модным, но многие делают это без достаточного внутреннего убеждения. Кроме того, сейчас существует множество религиозных течений, и неискушенному человеку подчас очень трудно в них разобраться.
- В то время тоже всего хватало: и суфизм, и индуизм, и какие-то течения нью-эйджевского толка были известны советской интеллигенции. Но, безусловно, в годы, когда за веру, за участие в церковной жизни могли выгнать из института или с работы, случайных людей в Церкви не было. Человек должен был сто раз подумать, прежде чем становиться верующим, как в первые века христианства. Кокетство веры обходилось слишком дорого. Сегодня люди идут в Церковь массами, и конечно, невод веры приносит много мелких рыбешек. Но вместе с тем, сегодня гораздо больше людей, которые всей душой стремятся к Богу.

Как политолог становится религиеведом

- Андрей Борисович, в 1973 году Вы вышли из стен МГИМО политологом. От выпускников этого института, пожалуй, в меньшей степени ожидают, что они станут заниматься историей религий, для того времени это случай вообще исключительный. Как Вы стали религиеведом?
- Это тот самый случай, который ясно, на мой взгляд, показывает, каково участие Бога в человеческой судьбе. Когда я заканчивал МГИМО, меньше всего притязал на то, чтобы заниматься историей религий, мало что в этом понимал. Я был человеком невоцерковленным, хотя и по-своему верующим: когда я был подростком, сестра моего деда подарила мне Новый Завет на русском языке, полученный ею в гимназии в награду за отличную учебу. Я прочел и был потрясен глубиной этой книги, многого, однако, в ней не понял. Став студентом МГИМО, в возрасте 16-17 лет, я ощутил всю неправду советского строя и идеологии. Я не представлял себе до конца, каким наше государство должно быть. Жил, как многие тогда, идеалами западной демократии, надеялся, что Россия станет когда-нибудь демократической страной западного типа. Советские идеалы я не принимал и не допускал какого-либо компромисса совести по отношению к ним. Поступая в МГИМО, я мечтал, как многие, стать дипломатом, но ко второму курсу ясно понял, что в МИД никогда не пойду, и что мне вообще следует держаться подальше от мест, где меня могли бы подвергнуть проверке на идеологическую лояльность. Я выбрал научную стезю.

- Чем Вы занимались в те годы? Правда ли, что на Ваши научные работы был запрет в печати?
- Правда, но не сразу. Я начал работу в Институте востоковедения Академии наук, хотел заниматься Таиландом - древностью и средневековьем, то есть проблемами, которые допускали минимальную идеологическую вовлеченность. Но жизнь распорядилась иначе. Во-первых, заниматься средневековьем мне никто не дал (хотя диплом в МГИМО я защищал по этому периоду). Пришлось заниматься современным Таиландом. Тема моей кандидатской звучала как «Адаптация парламентаризма в Таиланде». Защитил я диссертацию не без труда: она была работой «буржуазно-объективистской» и не соответствовала постулатам марксизма-ленинизма. К 1984 году, уже работая в другом отделе, я с еще большим трудом подготовил докторскую диссертацию, акцент в которой был сделан на религиозном характере восточных обществ. Защитить мне ее тогда не удалось. Более того, меня чуть было не выгнали из Института востоковедения – за религиозные убеждения и активную деятельность в этой сфере (я был уже верующим человеком, участвовал в крестном ходе на Пасху и т. д.). Мне запретили заниматься научной работой, запретили печататься. Был полный запрет на публикации моих статей во всех журналах – от «Знание – сила» до «Народов Азии и Африки» и «Рабочего класса и современного мира». Меня перевели в технический сектор энциклопедий Азии.

- Как же Вы пришли к истории религий?
- Меня заинтересовала проблема происхождения царской власти на Древнем Переднем Востоке. Я написал большую работу «Харизма власти: генезис царственности в древнейших государствах мира» (позже, в 90-е годы, она была опубликована). Главы из этого исследования я прочел своему другу Алексею Ивановичу Сидорову, который преподавал в Московской Духовной Академии. Он послушал и сказал: «Ты же тот самый человек, которого я ищу!». Оказалось, что ректор Духовной Академии, владыка Александр, попросил его найти преподавателя истории религий, который был бы верующим человеком. Поговорив с архиепископом, я согласился и начал активную подготовку курса: днями и ночами сидел в ИНИОНе, много читал, в первую очередь энциклопедию Мирчи Элиаде, готовил лекцию за лекцией и с начала осеннего семестра 1988 года стал преподавать историю религий.

- Вы ощущаете преподавание своим призванием?
- По-моему, у человека, если он последовательно развивается, в определенный момент жизни возникает потребность передавать кому-то свои знания, накопленный опыт. Каждый из нас начинает жизнь как ученик и завершает как учитель – это нормально. Можно, например, быть учителем в своей семье и учить только своих детей, но когда ты ощущаешь, что у тебя есть некий опыт, который может быть интересен не только твоим детям, то круг твоих детей-учеников расширяется. У меня появилась возможность беседовать со студентами на самую дорогую и близкую мне тему – о вере, причем в институте, который я сам когда-то кончал. В годы, когда я учился в МГИМО, запрет говорить на эту тему болезненно ощущался. Например, лекции по религиозным и культурным традициям Востока нам читал Леонид Сергеевич Васильев – блестящий ученый, но, естественно, сильно стесненный в преподавании идеологическими рамками научного атеизма.

Любовь сглаживает межконфессиональные различия

- Вам, как лектору, приходится говорить перед аудиторией о вещах, в которые Вы, как православный христианин, по идее верить не должны. Трудно ли сохранять объективность?
- Если говорить откровенно, то в своих лекциях я всегда подчеркиваю отличия догматики православия от догматики, скажем, индуизма. Но нужно сказать, при более глубоком подходе в религиях открывается намного больше общего, чем при взгляде поверхностном. Вера ведь может выражаться для человека во внешней форме, то есть в обряде, а обряды в каждой религии очень разные. Но тот, кому важнее сам объект веры, то есть Бог, к Которому человек стремится, найдет в разных религиях массу общего, потому что мы все стремимся к одному и тому же, просто наши пути очень различны. Меня, как религиеведа, всегда интересовали эти пути. Сохранились разработки к лекциям, где я, с одной стороны, выписывал интересные вещи, скажем, из Бхагават-Гиты, а с другой – из учений Отцов Церкви. И знаете, близость многих мыслей поразительна. И сейчас, готовясь к лекциям, я испытываю в некотором роде интеллектуальный восторг от того, насколько разными словами, в разных формах и разными способами люди славят Бога. По-моему, это подтверждает слова Тертуллиана о том, что душа человека по природе христианка.

- То есть негативных взглядов на буддизм, индуизм Вы не разделяете?
- Понимаете, когда человек, плохо изучив свою традицию, не познав ее глубин и истин, бросается в другие традиции, он совершает примерно то же самое, что человек, который вместо того, чтобы улучшать жизнь своей страны и своего народа, эмигрирует в другую страну, где лучшая жизнь уже организована, но не им. В этом смысле человек, переходящий из православия в индуизм, совершает ошибку. Но мнения, что индуизм и буддизм сами по себе являются чем-то ужасным и гибельным, я совершенно не разделяю. Я твердо верю в слова Христа: «что не Отец Мой Небесный посадил, то искоренится». Мы видим, что и буддизм, и индуизм до сих пор исповедуются миллионами людей. Значит, это тоже некоторые формы духовных путей к Богу, пусть и не понятные нам до конца. Я этих путей никоим образом не осуждаю и по-своему, как нечто внешнее, даже люблю, но сам практиковать их не собираюсь.

- А как Вы поступаете в ситуации, когда, например, Вам предстоит прочесть лекцию о христианстве в аудитории, где много людей, исповедующих другую религию?
- Это всегда очень трудно, хотя у меня есть такой опыт. Не так давно, например, мне пришлось читать лекцию о генезисе христианства из Ветхого Завета в еврейском обществе Риги. Вы понимаете, что для верующего иудея это серьезная проблема. Я не хотел ни в малой степени обидеть слушавших меня людей, милых, умных, интересующихся. Мне было очень тяжело читать лекцию, так как с одной стороны, я пытался передать всё совершенно адекватно, ни в чем не погрешив против истины своей веры, и в то же время старался ничем не обидеть моих слушателей, не дать повода почувствовать, что я смотрю на них свысока. Не дай Бог, чтобы они так подумали! И вроде бы получилось. С меня сошло семь потов, но, кажется, мы расстались друзьями, долго обменивались мнениями, я отвечал на вопросы, и никаких обид не было.
Одно время я преподавал в школе, и в моем классе была девочка-мусульманка, причем верующая. И когда я говорил об исламе, я постоянно видел ее глаза, чувствовал ее взгляд, даже если смотрел на других учеников. Это была огромная ответственность – сказать всю правду в аудитории, в основном христианской, так, чтобы не обидеть и не обмануть эту девушку. И вроде бы тоже получилось. Наконец, был очень радостный опыт, тронувший меня до слез. Одно время я читал курс по истории религий в РГГУ, довольно обширный: практически целый семестр был посвящен иудаизму. Я знал, что в моей аудитории есть несколько верующих евреев, знал, что есть и христиане, и люди нерелигиозные. И вот на экзамене одна девушка отвечает мне, причем девушка с совершенно русской фамилией и внешностью, и я чувствую, что она верующая, потому что так, как она, может говорить только верующий человек. Я задал ей вопрос о таинстве крещения. Она ответила очень точно. Тогда я стал задавать вопросы, ответы на которые может знать только человек, проходивший через таинство крещения, знающий это изнутри. Чувствую, что она пасует, и говорю: «Вы знаете, мне кажется, что вы человек верующий. Вы, наверное, имеете некоторый опыт?». Она отвечает: «Да, но я не христианка, я иудаистка». Тут я сказал: «Вы всё очень хорошо рассказали, без сомнения, я ставлю вам пятерку. Но скажите мне честно, вас, как иудаистку, ничего не покоробило в моих лекциях? Ведь я читал их с позиций христианина». Она ответила так: «Знаете, Андрей Борисович, ни один иудей так хорошо не рассказывал об иудаизме, как Вы». Это было для меня лучшим подарком. Не потому, что мои знания высоко оценили, а потому, что я понял: любовь сглаживает межконфессиональные различия, открывает неведомые до поры глубины. И кстати, когда меня попросили уйти из РГГУ, эта девочка была одной из тех, кто всеми силами пытался добиться распоряжения, чтобы я продолжал преподавать. Она доказала, что эти слова были не пустой фразой.

Религиеведение – это не форма пропаганды

Профессор А.Б.Зубов и зав. кафедрой философии МГИМО профессор А.В.Шестопал - Вы преподаете уже много лет. Как Вы считаете, курс по истории религий должен быть факультативным или обязательным? Если обязательным, то для кого?
- Я думаю, религия как факт человеческого сознания, как одна из важнейших форм духовной культуры, существующая так же давно, как и сам человек, конечно, должна изучаться. Наше поразительное невежество особенно распространяется на области религии и отечественной истории. То есть перед нами еще огромный путь не только введения в религию, но и введения в культуру нашего народа. В этом смысле история религий должна быть обязательным предметом, как и история философии. Может быть, даже в школе. Причем история религий ни в школе, ни в институте не должна быть скрытой формой пропаганды Православия. Делая религию идеологией нашего общества, мы губим и религию, и общество. Необходимо, чтобы это было именно подачей знания. Дальше люди сами разберутся, что им близко, а что нет. Курс должен быть абсолютно нейтральным, но нейтральным не негативно, не свысока, как смотрит атеист на верующего, а скорее как искусствовед подходит к шедевру, предмету своего исследования – с благоговением, но без особого перетягивания в сторону своего любимого периода или художника.

- Довольно живо сейчас обсуждается вопрос о введении теологии в программу обязательного изучения в вузах. Что Вы думаете по этому поводу?
- Я думаю, что дисциплине дано не совсем верное название. Теология ведь предполагает конфессиональный подтекст, и я опасаюсь, что это станет скрытой формой пропаганды церковных идей. Кроме того, у нас нет преподавателей теологии. «Кто чисто молится, тот богослов», – говорили Отцы Церкви, то есть теолог должен являть собой пример духовной жизни, быть глубоко духовным человеком. Таких людей по пальцам можно пересчитать! Поэтому я считаю, что теология как дисциплина совершенно не должна присутствовать в наших учебных заведениях. А вот история религиозных идей, где теология представляется одним из аспектов, – это как раз то, что надо.

- Что является основой Вашего курса истории религий?
- Мой курс держится на двух «китах». С одной стороны, я рассказываю собственно об истории религиозных идей. (В англосаксонских университетах подобный курс называется «The history of religious ideas».) Это рассказ о развитии идей, связанных с решением вопросов бессмертия, целостности и совершенства личности. С другой стороны, я рассматриваю смену религиозных форм в истории исходя из того, что в религии нет прогресса, как в технике. Как и в искусстве, в религии совершенные формы достигались у разных народов в разное время, и далеко не сразу их можно увидеть (так же не сразу увидели, например, совершенство индийской драмы, теперь же это признанная вещь). Сейчас я пишу книгу о религии Древнего Египта. Надеюсь, люди, которые ее прочтут (если Бог даст завершить), увидят некое совершенство и древнеегипетской религии, которую зачастую не понимают и не знают.

- Любой преподаватель старается особо заострить внимание студентов на определенных аспектах. Какие моменты стараетесь подчеркнуть Вы?
- На мой взгляд, для понимания предмета важно разделить все религии на те, в которых человек стремится к соединению с Творцом, и на те, в которых человек, не стремясь к Творцу, пытается использовать категории духовного мира для достижения блага здесь, на земле. При этом Творец как бы выносится за скобки. Религии первой группы я называю теистическими, второй группы – демонистическими. Для меня развитие религиозного элемента в истории человечества – постоянная напряженная борьба двух этих начал в каждом народе, в каждой религиозной системе. При этом демонизм останавливает развитие, как это ясно видно в истории, а теизм дает очень мощный импульс к совершенствованию человека во внешних сферах его жизни.
Кроме того, много внимания я уделяю религии первобытного общества. На мой взгляд, многие преподаватели религиеведения незаслуженно обходят стороной этот вопрос.

- А в чем особая важность изучения религии первобытного общества?
- Мне кажется, что во всех вещах начало – самое интересное. Если «конец – делу венец», то начало – то, откуда всё произрастает. Если мы хотим понять сущность исторического явления, то должны понять, как и с чего оно началось. Поэтому изучение веры древнейшего человека мне лично очень интересно. Ведь по крупицам мы можем восстановить духовный мир синантропа, неандертальца, тем более кроманьонца. Для меня это очень захватывающее и интересное дело. А, например, мегалитическая эпоха, с ее огромными религиозными комплексами, интересна как свидетельство того, что древний человек был очень примитивен социально и технически, но необычайно развит духовно. И это своеобразный урок для нашего времени, очень развитого технически и социально. Находимся ли мы в духовном плане на уровне древнего человека? Мне кажется, что скорее нет, чем да.

Ученый: верующий или атеист?

- По мнению бывшего директора Института религии и атеизма, автора концепции «методологического атеизма» В. И. Гараджи, религиевед, даже будучи верующим человеком, априорно должен исходить из того, что Бога нет. Согласны ли Вы с ним?
- Честно говоря, мне представляется абсурдным объявлять предмет своего изучения несуществующим. Я, скорее, придерживаюсь принципа западного религиеведения, в том числе Мирчи Элиаде и его последователей – чикагской историко-феноменологической школы, лейденской школы и многих других. Суть этого принципа в том, что религиевед всегда опирается на данность: для людей, религию и мировоззрение которых он изучает - будь то Египет, Полинезия или что-то еще, - Бог есть. И это не зависит от того, какую веру исповедует сам ученый. Изучение религиозных систем не должно вестись по принципу: «Эти люди во что-то верят, но в действительности они заблуждаются». Изучение должно вестись как бы изнутри, то есть ученый должен занять позицию людей, веру которых он изучает. Только таким образом он сможет эту веру понять. Ведь цель научного знания – понимание.

- Так кем же должен быть религиевед: верующим или атеистом?
- С одной стороны, для религиеведа важно понять, для чего существует тот или иной текст, ритуал, какую роль он выполняет в религии. Соответственно, ученый должен исходить из того, что тот или иной ритуал значим для тех, кто его исполняет. С этой точки зрения вопрос о личной вере ученого снимается. С другой стороны, человек неверующий почти всегда связан гордостью. Так или иначе, в его сознании присутствует мысль о том, что он более совершенен, чем люди верующие. Поэтому для религиеведов-атеистов часто характерен взгляд «сверху вниз». Человеку же верующему, если он не одержим мыслью, что его конфессия – истинна, а всё остальное – полная ложь, если он не смотрит с презрением на изучаемый им предмет, то ему действительно легче понять другого. Ведь человек, который никогда не знал любви, не сможет понять любовную лирику – для него ее просто не существует! Человек, не знавший опьянения вином, не поймет стихов, описывающих хмельную радость. Человек, который никогда не ходил в театр, не сможет понять, что такое театральная постановка и законы сценического мастерства. Точно так же человек, не имеющий навыка действенной веры в Бога, никогда не сможет понять религиозную веру другого.

Три «штриха»

- По поводу участия Православной Церкви в общественной и отчасти политической жизни страны… Как Вы считаете, не слишком ли оно активно?
- Мне кажется, что такое участие как раз должно быть активным, но несколько в иной форме, чем сейчас. Церковь должна быть совестью, она должна оценивать происходящее в обществе с нравственных позиций, а не отстаивать какие-то корпоративные интересы. Церковь, как и Богочеловек Иисус, существует не для себя, а для мира.

- Какие книги Вы могли бы порекомендовать людям, всерьез интересующимся историей религий? Может быть, Ваши собственные труды?
- Мне кажется, сегодня есть очень много хороших книг, посвященных отдельным религиям. Хотя по истории религий в целом, на мой взгляд, по-настоящему хороших учебников пока нет. Стал выходить на русском языке трехтомник Мирчи Элиаде, который в переводе называется «История религиозных идей и веры», если я не ошибаюсь. Это одна из лучших книг по данной тематике, с огромным охватом. Однако Мирча Элиаде - человек, как и все мы, и у него тоже есть свои сильные и слабые стороны: есть религии, которые он знает хорошо, и религии, которые он знает хуже, и это необходимо учитывать. Поэтому тем, кто владеет английским языком, я рекомендую две прекрасные энциклопедии: «Энциклопедию религии и этики» Хастингса, изданную в первой трети ХХ века, и Большую Энциклопедию Религии, изданную в 1987-88 годах в 16-ти томах. Что касается энциклопедии Хастингса, то, хотя она неоднократно переиздавалась по всему миру, мне кажется, ранние редакции – самые лучшие. Не потому, что я консерватор, а потому, что сейчас мы переживаем период так называемой поп-науки, когда знания упрощаются, а книги утончаются.
Что касается моих работ, то в скором времени я надеюсь в издательстве МГИМО переиздать первый том книги «История религий», посвященный религии доисторических и современных неписьменных народов. Надеюсь написать второй ее том - о вере египтян – и продолжить дальше эту работу. Тем более что, когда я читал курс в РГГУ, студенты полностью его записали, распечатали и подарили мне. Так что у меня прекрасный стимул.

- Что Вы больше всего цените в Ваших студентах?
- Вы знаете, преподаватель в каком-то смысле отец: он любит всех своих детей, причем такими, какие они есть. Он понимает, что Бог создал всех людей разными, и он ценит их индивидуальность. Он любит всех одинаково сильно, но всех по-разному. Так же строятся и мои отношения со студентами. Они замечательные люди, и я понимаю, что каждый из них ищет в наших занятиях что-то свое. Многие мои студенты первого поколения стали священниками, историками, богословами… Я с радостью наблюдаю за их путями и втайне надеюсь, что то, что я им дал, хоть мало-мальски помогло им найти себя в жизни.

Илья Морозов
при участии Аллы Митрофановой



Пожалуйста, оцените этот материал:

 
 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100