Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

ЛЕНИНКА БУДУЩЕГО
 

Ленинка будущего: Лимонов, Ленин, Максим Грек…

Кабинет Виктора Васильевича ФЕДОРОВА, директора Российской государственной библиотеки (РГБ, или Ленинка), представлялся мне… как раз таким, каким он оказался: традиция дубового интерьера начала прошлого века - по стилю и современная компактность - в организации пространства. Вполне отвечает духу и назначению самой Ленинки: современное, попадая в стены библиотеки, становится историей и складывается в мозаику эпохи. По образованию экономист, Виктор Васильевич являет собой пример блестящего абстрактного мышления: заходит со стороны и бьет в точку. А вообще, главный библиотекарь соответствует своему историческому типажу: мудрец-книгохранитель.

Что читает главный библиотекарь

- Виктор Васильевич, Вы помните, за какой книгой Вы лично впервые пришли в Ленинку?

- Вообще, первый раз в библиотеку такого масштаба я пришел в Санкт-Петербурге. Вам, наверно, известно, что у нас в России две национальные библиотеки: Российская государственная в Москве, она же Ленинка, и Российская национальная в Санкт-Петербурге, Публичка. Я учился в аспирантуре Ленинградского финансово-экономического института и в 1971 году пришел в Национальную библиотеку работать над диссертацией. До тех пор я пользовался институтской библиотекой. Самой первой книги, к сожалению, назвать не могу, но точно помню, что это была сфера экономики.
А в Ленинку судьба забросила меня уже в качестве работника библиотеки. Я пришел 12 марта 1997 года как заместитель директора.

- Обоснованное любопытство: а каковы литературные пристрастия главного библиотекаря России?
- Честно говоря, мне сложно ответить на этот вопрос. Прежде всего, положение обязывает меня читать профессиональную литературу, а надо сказать, что профессиональная библиотечная литература чрезвычайно разнообразна. Что же касается собственных литературных пристрастий и вкусов, то меня всегда ставили в тупик вопросы типа: «Какую книгу вы взяли бы с собой, если бы летели на Марс?» Наверно, у кого-то такая и есть, пронесенная под мышкой через всю жизнь, которую периодически раскрывают и перечитывают. Но о себе я такого, к сожалению, сказать не могу. В зависимости от настроения меня совершенно к разным книгам тянет. Книга ведь, и литература вообще, тем и хороша, что в ней можно найти не только то, что тебе соответствует, но и наоборот - то, что ты хотел бы видеть в себе сейчас. Поэтому, мне кажется, невозможно даже на миг ограничиться какой-то одной книгой. И настоящий читатель Ленинки - это читатель полифоничный.

- И все же, наверняка у Вас есть или раньше были свои приоритеты?
- Мои вкусы периодически менялись. Естественно, я прошел период школьного романтизма, когда увлекался Вальтером Скоттом, Майн Ридом. Потом появилась литература более серьезная. Довольно рано по возрасту мне понравился Чехов, прежде всего, его рассказы. Вообще хороший рассказ, новелла, как мне кажется, - это произведение высочайшего мастерства писателя. Потому что рассказ - это сочетание лаконичности формы и полноты содержания. И здесь у меня много любимых авторов: Чехов, Лондон, О’Генри...

- Когда Вы увлеклись Чеховым?
- Мне было лет шестнадцать-семнадцать, я был на каникулах у бабушки и нашел у нее книгу рассказов Чехова, очень толстую, еще дореволюционного издания. Я стал читать и, можно сказать, открыл для себя Чехова. Получилось двойное знакомство: Чехов, которого преподавали в школе, и Чехов, которого я нашел у бабушки. Наверно, это у многих так. Ведь одно дело, когда нужно прочитать и ответить, чтобы получить хорошую оценку, и другое - когда прочел и остаешься один на один со своими мыслями.
Потом был длительный период, когда моей любимой, практически настольной книгой были «Похождения бравого солдата Швейка». Потом был Достоевский. Но Достоевский для меня очень быстро прошел: для моих эмоций он неподъемен, впечатление оставалось очень тяжелое. Я не мог сесть и за два-три вечера прочитать, скажем, "Преступление и наказание". Потом были "Три товарища" Ремарка, Хемингуэй.
Теперь же, хотя, может быть, библиотекарю об этом говорить неприлично, но выбрать книгу для меня – это целая проблема. Я могу подолгу ходить мимо книжных полок, думать, что бы оттуда взять. Перечитываю разных авторов, в зависимости от настроения. Могу сказать одно: к новым авторам меня почему-то совершенно не тянет, сколь бы знамениты они ни были.

- Можете привести пример очень яркого, на Ваш взгляд, литературного произведения?
- Конечно, есть книги совершенно особенные. Например, "Подвиг Магеллана" Стефана Цвейга. Это мало известная книга, небольшая, она не входит в список бестселлеров. Но на меня она произвела потрясающее впечатление. Представьте себе: история Магеллана всем известна, ничего нового здесь для себя не откроешь. Но у Цвейга, по-моему, найдена замечательная форма изложения. Вообще форма в литературе, как я понимаю, играет великую роль. Можно ведь самые священные, самые сокровенные мысли выразить так, что они никому не будут интересны. А Цвейгу удалось, как мне кажется, без всякой напыщенности показать, как обыкновенные люди превращаются - простите меня за штамп - в героев, входящих в историю. И не ради того, чтобы войти в историю, потому что никто их туда не тянул. И конечно, совсем по другим причинам они бросали семьи и плыли в неизвестном направлении. И Цвейг передает, как это все происходило, что ими двигало. Книга оставляет очень сильный отпечаток.

Тетенька в серой юбке и технический прогресс

- Виктор Васильевич, насколько я знаю, в США, например, нет такого понятия, как библиотекарь. Есть люди, которые работают с массивами информации, с каталогами, обучают этому читателей, даже лекции в университетах читают! В то же время для многих жителей России существует стереотип, что библиотекарь – это такая тетенька в очках и серой юбке, которая «ну, там, книжки выдает». Так кто же такой библиотекарь и чем он должен заниматься?

- Я не могу согласиться с тем, что типичный библиотекарь в России – это серенькая тетенька в длинной юбке и круглых очках, а в Соединенных Штатах или другой развитой капиталистической стране библиотекарь бегает с компьютером под мышкой. Мы точно так же обучаем своих читателей и пользователей тому, как работать с книгой, как быстрее найти нужную информацию. И кстати, знаете, как в штатном расписании Библиотеки Конгресса США называется должность моего коллеги, директора главной библиотеки Америки? Главный библиотекарь Конгресса США! Вот, по сути, и ответ на ваш вопрос.

Вообще же, наверно, даже самому просвещенному читателю может казаться, что существует такая профессия – библиотекарь. Но это не совсем точно, потому что после слова библиотекарь нужно ставить двоеточие или дефис и добавлять расширение. Есть люди, у которых главная задача обслуживать читателей, есть работники фондов, есть библиографы, тоже, в свою очередь, делящиеся на разные категории и группы, есть книговеды... Наша система в этом отношении мало чем отличается от западных. И если вы сегодня зайдете к нам, а потом в Библиотеку Конгресса, то увидите, что в принципе формы работы с книгами и любым другим информационным материалом и, соответственно, с читателем или пользователем - одинаковые. Конечно, Библиотека Конгресса богаче, чем мы. Но если копать глубже, то различаемся мы не только этим: у нас иные исторические корни, иной духовно-нравственный климат, отличается и отношение к книге. На Западе и в США чаще всего преобладает практический интерес, когда человек приходит в библиотеку сугубо за информацией.

- А за чем человек приходит в библиотеку у нас?
- Тоже за информацией. Но если вы сравните среднего читателя нескольких стран, то увидите, что традиционно в Советском Союзе, а потом и в России отношение к книге было более трепетное. Книга понималась не просто как материализованное воплощение информации, а еще и как некое откровение автора. Может быть, я немного идеализирую, но мне кажется, это так. Хотя сейчас происходит своего рода трансформация, специфика наша постепенно нивелируется.

- Вам наверняка приходилось работать в библиотеках других стран. Помните самое яркое впечатление о первой для Вас зарубежной библиотеке?
- Первая зарубежная библиотека, в которой я работал, находится далековато отсюда - в Сингапуре. И надо отдать должное этой стране: редко где так понимают и ценят общенациональное значение библиотек. Это касается и правительства Сингапура, и общества в целом. Хотя, конечно, национальная библиотека большой и малой страны - это абсолютно несопоставимые вещи. Сингапур - небольшое островное государство, и по сути дела все библиотеки страны представляют собой единую, большую библиотечную систему, звеном которой является национальная библиотека. Сингапур – относительно богатая страна, с очень развитой системой внедрения новых информационных технологий. Поэтому, находясь в любой точке этого государства, вы в течение двух часов можете получить необходимый вам документ из любой библиотеки страны.
Но больше всего в Сингапуре меня впечатлила экскурсия по супермаркету. Меня пригласили в детскую комнату, где родители оставляют своих детей, уходя за покупками. И там, наряду с традиционными игрушками, стояли компьютеры с программами для детей разного возраста. Ребенок шести-семи лет у них уже учится искать необходимую ему информацию. Здесь же на полках стоят детские книжки, и за ними не нужно идти в библиотеку. Книга становится неотъемлемым атрибутом жизни ребенка, она присутствует повсеместно. И что важно – книга сосуществует с компьютером, а не противопоставляется ему. У нас ведь принято говорить: "Новая эра, книги никому не нужны!" Но это не так. Компьютер служит лишь средством поиска необходимой информации, в том числе и той, которая содержится в книгах.

- И все же многие считают опасным столь тесное соседство: вдруг ребенок сделает выбор в пользу компьютера раз и навсегда? Вдруг повсеместность книги лишь снизит ее ценность в его глазах? Ведь книга и компьютер в представлении современного человека едва ли не на разных полюсах.
- Мне кажется, книгу и компьютер нельзя противопоставлять друг другу. Время все расставит на свои места. Вот часто приводимый пример: когда телевидение стало массовым, то говорили, что театр умер, кино умерло, что теперь уже никому ничего не надо, что люди только и будут делать что сидеть перед экранами и смотреть ТВ. Здесь то же самое. Казалось бы, зачем перелистывать страницы книги, когда есть монитор? Но ведь электронный текст и живая книга – это вещи несопоставимые!
Вообще, что такое книга? Мне кажется, это венец письменности, квинтэссенция всех достижений человеческой мысли, которая дает представление о том, чем живет человек. Это продукт духа.
А теперь взгляните на книгу с другой стороны. На хорошую книгу, с красивым переплетом, замечательными иллюстрациями, не говоря уже о тексте. Это произведение искусства, творение мастерских рук. Мы получаем книгу как сочетание продукта духа и творения рук человеческих. Пожалуй, во всей всемирной истории найдется немного сочетаний, подобных этому. А ведь печатная книга существует уже более полутысячи лет, и сколько за это время произошло революционных преобразований!..

Об обязательном экземпляре, проблемах площадей и гипертрофированном максимализме

- Говорят, что раньше в Ленинку поступали абсолютно все новинки отечественного книгоиздания, хотя бы по одному экземпляру. Сегодня, когда объемы книгоиздания возросли неимоверно, правило это по-прежнему сохраняется?

- Во-первых, объемы книгоиздания не возросли неимоверно. По числу наименований мы только в прошлом году достигли уровня СССР. А по размерам тиража нам еще расти и расти: в СССР печатали не меньше сотни тысяч экземпляров, сейчас бывают тиражи и в пять, и в три тысячи. Во-вторых, что касается комплектования наших фондов. Теоретически все осталось по-прежнему: согласно законодательству, хотя бы один экземпляр любого издания в России должен храниться в фонде РГБ. То есть каждый издатель, что бы он ни производил – плакат ли, инструкцию по технике безопасности, книгу ли, газету, журнал, - но шестнадцать экземпляров он обязан направить в Книжную палату, откуда они распределяются по всей стране. Два из этих шестнадцати поступают к нам. Другое дело, что исполнительская дисциплина всегда была чужда российскому сознанию, и библиотека – это не остров, где все хорошо, когда вокруг все плохо. Элементы правового нигилизма присутствуют и у нас. По нашим данным, примерно семьдесят процентов всей выпускаемой печатной продукции действительно поступает к нам.

- Прошу прощения, но это распространяется и на любовные романы в мягкой обложке?
- Это распространяется на все, что напечатано.
- А имеет ли смысл фонду РГБ обзаводиться собранием таких сочинений?
- Вот это интересный дискуссионный вопрос: нужны ли нам все эти бесчисленные мягкие томики и газетенки на грани «эротика – порнография». Наши комплектаторы в условиях недостатка площадей без конца на эту тему спорят. Но по сути дела, что бы собой ни представляла газета или книга, - это продукт нашей эпохи, и мы живем во время, когда выпускаются именно такие издания. Если через пятьдесят лет историк, изучающий нашу эпоху, не увидит этого экземпляра, у него не сложится полного представления о нашем времени. Получается, все это необходимо.
Кстати, если немного развить эту тему… Знаете, ведь весь библиотечный мир дискутирует сейчас по поводу электронных изданий. Например, выпущен компакт-диск. Там может быть музыка, текст - все что угодно. Но, по сути, это тоже источник информации. Значит, если это не пиратский тираж, его тоже нужно заносить в категорию обязательного экземпляра. И тут опять возникает множество проблем.

- Одна из них, безусловно, - проблема площадей фондов хранения. Вряд ли сегодня найдется хранилище, способное вместить в себя все наследие книгоиздания и периодики, хотя бы по одному экземпляру. Опять же, все больше информации переводится сейчас в цифровой вид. В чем, по-вашему, в будущем состоит роль библиотек, в частности, таких, как РГБ?
- Сейчас многими умами – философами, футурологами - признано, что цивилизованный мир в основе своей переходит в состояние информационного общества. Очень точная его характеристика - виртуальный мир. Информационное общество трактуется в большей степени как взаимообмен, то есть в наших товарно-денежных отношениях информация становится преобладающим товаром.
Но ситуация такова, что сама по себе информация в этом виртуальном мире вторична, у информации должен быть источник. И в моем представлении библиотека, подобная нашей, через сто лет по сути своей останется таким вот источником информационного ресурса. Говоря об информационном ресурсе, я подразумеваю прежде всего книгу, журнал.
В этом смысле роль библиотек, подобных нашей, то есть главных библиотек страны, и в прошлом, и в настоящем, и в будущем неизменна: сохранить историческую память, дабы связь времен не прервалась. Сохранить все то, что было создано, в письменных ли, в печатных ли формах или на электронных носителях, или на тех носителях, о которых мы еще ничего не знаем и которые появятся только через несколько лет. В этом смысле никакого изменения функций не произойдет. Другое дело – где это все хранить. И тут мы сразу выходим на проблему площадей. Известно, что новое здание всегда строится с таким расчетом, чтобы хватило на несколько лет вперед, потом эти несколько лет заканчиваются и наступает период, когда площади не хватает, - это хроническое явление. Поэтому любая библиотека переживает сначала благополучный период, потом начинаются трудности. Мы сейчас трудный период переживаем: нам катастрофически не хватает площадей.

- Позвольте задать риторический и традиционный вопрос: а что делать?
- Искать, конечно! Ведь очевидно, что человечество в лучшей своей части – то есть в библиотеках (улыбка) - всегда искало возможности сохранить как можно больше информации на как можно меньших площадях. Так в свое время появились микроформы - микрофиши и микрофильмы. Это считалось очень прогрессивным. Сейчас можно большое количество книг и другой информации уместить на CD-ROMах или сразу на серверах. И Ленинка сейчас именно этим занимается. А человечество будет постоянно что-то изобретать.
Есть другие подходы к решению этой проблемы. Например, концепция распределенного национального фонда. Знаете, что это такое? Эта концепция осуществляется при наличии современных информационных технологий, и суть ее в том, что читатель превращается в пользователя. То есть ему не нужно физически приходить в библиотеку, чтобы достать нужную книгу. Он может найти ее через интернет по электронному каталогу, и если она оцифрована, то получить полный ее текст на экране монитора. Таким образом, если между библиотеками по всей стране удается установить в сети оперативную связь, то концепция распределенного национального фонда успешно воплощается в жизнь. Ленинка сейчас над этим работает. Условно говоря: мы договариваемся с нашими коллегами в Петербурге, что все иностранные журналы по химии будут собраны у них, а по истории кино – у нас, и мы вместе начинаем работать над сводным электронным каталогом. Это значит, что наш каталог объединяется с каталогом Российской национальной библиотеки. Простому читателю, особенно тому студенту, который через четыре дня сдает экзамен, в общем-то, безразлично, из какого фонда он получит книгу. Он просто входит в электронный каталог и получает нужную информацию. Учитывая то, что мы подписаны на каталоги наиболее популярных библиотечных систем в Европе, нашему читателю-пользователю открываются широчайшие возможности.

- Во времена Советского Союза книгам по марксизму-ленинизму отводилась львиная доля площадей во всех библиотеках. Период насаждения идеологии миновал, и многие в прошлом идейные ревнители просто повыбрасывали эти книги из своих библиотек – согласно старой традиции «во всем идти до конца». Логично было бы предположить, что и в Ленинке за счет идеологической литературы на полках освободились вакантные места. Но ведь Ленинка не может «повыбрасывать» книги. Как обстояло дело?

- Прежде всего, о «традиции». Я называю такое наше отношение «гипертрофированным максимализмом»: если уж мы что-то делаем, то делаем по полной программе, срединного пути не знаем. Но возвращаясь к вопросу. Конечно, мы ничего не выбрасываем. Мы стараемся честно выполнять нашу функцию – сохранять для истории.
Я поясню: в библиотеке есть фонды основные – те, что для истории, которые формируются из тех самых обязательных экземпляров, и фонды подсобные. В подсобных фондах хранятся экземпляры самых часто спрашиваемых книг, дополнительно купленные на средства библиотеки. Когда-то таковыми были труды по марксизму-ленинизму. Теперь спрос на них упал, и из подсобных фондов их удалили. Библиотека сама регулирует, что ей поместить в подсобный фонд и в каком количестве. Можно купить и разместить два учебника, можно, может быть, и три, но тогда сократится место для других книг. Вот, например, вышел новый административный или уголовный кодекс, и спрос на него бешеный, - значит, закупаем десять экземпляров, расставляем по всем подсобным помещениям.
В основном же фонде нет дифференцированного подхода. Там действует крепостная система расстановки по годам. Маркс, Энгельс, Чехов, Лимонов – все они стоят в том порядке, в котором появлялись на свет, и в том количестве, в котором мы их получали как обязательные экземпляры: когда два, когда три. Это и дает тот срез эпохи, на котором очень наглядно видно: что, когда и как издавалось.

Цифра или буква?

- Виктор Васильевич, во многих западных странах сегодня проблема «где достать книгу» решается легко – путем нажатия клавиши Enter. Многие тексты хранятся в электронном виде, публичные и университетские библиотеки предоставляют своим читателям доступ к ним за умеренную плату или даже бесплатно. Насколько это возможно в России?


- Все зависит от объема оцифрованной базы. Наша база невелика, и, к сожалению, нашим бюджетом не предусмотрено, чтобы процесс оцифровки равномерно продвигался. Был период, когда казалось, что пройдет пять-десять лет, основная масса нашего фонда будет оцифрована, и тогда уже не нужно будет тревожить книгу: все можно будет прочитать с монитора. Но все оказалось сложнее. Во-первых, это огромная трудоемкая работа. Чтобы оцифровать, скажем, наши 43 миллиона единиц хранения, потребуется гигантское количество времени и денег. Со временем у нас традиционно легче, с деньгами сложнее. В аналогичной ситуации находятся и библиотеки других стран, независимо от того, насколько эти страны благополучные.
Во-вторых, возникает вопрос: а нужно ли все оцифровывать? К примеру, лежит у нас рукописное архангельское Евангелие XI века. Нужно ли его оцифровывать? Ведь вряд ли массовый читатель будет выстраиваться в очередь за этой книгой. Смотрите, какая здесь возникает проблема. Допустим, приходят в библиотеку два читателя: бедный студент с печатью озабоченности на лице и ученый-историк, который пишет об эпохе Пушкина. Первому через два дня сдавать экзамен, и ему неважно, откуда – только бы нахвататься нужной информации, которая, возможно, и трансформируется у него в какие-то знания. В этом смысле монитор для него спаситель. Ученому же оцифрованная версия не нужна. Для него очень большая разница, принесут ли ему первое издание «Руслана и Людмилы» в оригинале или он увидит его на экране монитора.

- А каковы критерии отбора на оцифровку?
- Их существует несколько, назову лишь два основных. С современной литературой проще - там преобладает критерий спрашиваемости. Сами понимаете, мы не можем хранить сто экземпляров одной книги. И в то же время в институтской библиотеке студент не находит сейчас самого элементарного учебника - потому что финансовые сложности, экономические проблемы, и в результате комплектование вузовских библиотек идет очень плохо. И если вы посмотрите данные по анализу наших читателей, то увидите, что больше сорока процентов из них - студенты. Поэтому, если пресловутый учебник по какой-нибудь фармакологии спрашивают очень часто, то легче его оцифровать. Другой критерий – сохранность. К примеру, газета начала прошлого века. Состав бумаги и уровень ее кислотности таков, что бумага сегодня в силу физических законов рассыпается. Существует несколько способов для того, чтобы сохранить ценные экземпляры. Один из способов – это оцифровка.
Еще один критерий отбора – это уменьшение площадей, которые занимает информация.
Вообще считается, что самым прогрессивным способом хранения на сегодняшний день является перевод в цифру. Однако никто из самых высококвалифицированных специалистов мира не рискнул бы сказать, насколько долговечна информация в электронном виде. Если говорить о микроносителях, то здесь все ясно: серебряная основа их фотопленки может храниться до трехсот лет, при благоприятных условиях. Что же касается цифровых носителей... Я смелый пример приведу. Представьте себе, что в скором будущем придумают свечение, которое накроет библиотеку, и все эти носители исчезнут. Теоретически это возможно, так?
Теперь другая проблема. Допустим, сегодня мы эту книгу оцифровали - в определенном формате, в определенном программном обеспечении. Но посмотрите на современные компьютеры, на программы - они меняются каждый год. Следовательно, созданная в этом программном обеспечении информация через три года уже не может быть свободно востребована, понадобится конвертер, который трансформирует ее в нужный вид. Подобно мифологическому Кроносу, пожиравшему своих детей, мы породили такое детище, которое постоянно нас пожирает: и финансово, и экономически, и по другим параметрам.
На Западе база оцифрованных текстов явно побольше нашей, но в то же время она не стала преобладающей, там теперь уже очень осторожно относятся к оцифровке.

Последняя инстанция

- Очередь в гардероб Ленинки уже стала притчей во языцех. Можно простоять несколько часов, не двигаясь с места. Многие, придя с явным намерением добраться до той или иной книги, так и уходят ни с чем. Кому-то удается добраться до каталога, найти и заказать нужную книгу. А потом оказывается, что ее не оказалось на месте, и выдать ее не могут. Почему так происходит?


- Во-первых, сама формулировка «та или иная книга» к Ленинке не совсем применима. В Ленинку приходят «только за этим» и «только сюда». Я позволю себе привести несколько сторонний пример. Допустим, вы студент Сорбонны и живете в Париже. Считается, что демократия во Франции постарше и поглубже нашей, верно? И право доступа к информации провозглашено было тоже чуть-чуть раньше, чем у нас. Так вот, если вы придете во Французскую национальную библиотеку и попытаетесь туда записаться, то просто так вам это не удастся. Вас обязательно спросят: "Над чем вы работаете? За какой книгой вы пришли? А почему вы не пошли в городскую библиотеку?" - и так далее. Случайного читателя там практически не встретишь. В этом и суть национальной библиотеки: главная ее функция, при всем уважении к читателю, - то, что называют «сохранить для истории».

- Простите, но, по-моему, библиотека по определению существует для того, чтобы ею пользовались читатели.
- Верно, и сказанное мною вовсе не означает, что мы отвергаем читателей. Я попытаюсь нарисовать идеальную картину. Предположим, я проснулся утром в своей квартире и понял, что пора писать научную работу. Я знаю, что в трехстах метрах от меня находится муниципальная, или - как раньше называлось - районная библиотека. Я прихожу туда, беру нужную книгу. Другой вариант: нужной мне книги там не оказалось, так как она вышла малым тиражом. Но есть центральная городская библиотека, в Москве – Некрасовская, есть целый ряд федеральных специализированных библиотек. Врач, например, может прийти к нам и не найти такого иностранного медицинского журнала, который есть в Центральной медицинской библиотеке, инженер - того, что есть в Государственной публичной научно-технической библиотеке и так далее. Тот же самый студент куда должен обратиться прежде всего? Конечно, в университетскую библиотеку.
Другое дело - что районные, городские, федеральные библиотеки в силу экономических проблем плохо комплектуются, и читатель волей-неволей идет к нам, потому что в Ленинке больше всего шансов найти нужную книгу, все-таки «самая главная библиотека»! А во-вторых, поход в библиотеку - это всегда немножко событие. «Где ты вчера был?» - «В Ленинке!», или: «Да в Ленинке…» Я, конечно, утрирую, но по сути, это именно так.
А теперь посмотрим на наши возможности. Ведь ограниченны не только площади фондов, но и вместимость читальных залов. На сегодня у нас две тысячи сто читательских мест. В часы пик, при работе в нашем нормальном ритме (то есть когда не ведется реконструкции или ремонтных работ), у нас более семи тысяч читателей в день. То есть на одно кресло или стул приходятся три читателя. В этом смысле очередь в гардероб является для нас спасением - это своеобразный регулятор. Ведь гораздо хуже, если бы на две тысячи читательских мест у нас был гардероб на шесть тысяч. Представьте, что тогда творилось бы в залах: один работает, а трое за ним стоят в очереди!
К сожалению, мы не можем взять на себя функции публичных или университетских библиотек. И потом, повторю свою мысль, мы не островок - мы часть страны, и мы живем в том же ритме и с теми же проблемами, радостями и горестями, что и вся Россия. Поэтому нельзя относиться к Ленинке так, будто бы только здесь и спасение.
Существует такое понятие, как библиотека последней инстанции, оно общепринято в библиотечном мире. Именно таковой и является национальная библиотека.

- И все же, разве допустимо, чтобы в главной библиотеке страны была такая почти кустарная система пропуска?
- Вообще модернизация гардероба у нас уже началась, через год-полтора она полностью завершится. Причем этим дело не ограничится: у нас будут электронные турникеты, будет вестись автоматизированная запись читателей, в результате которой каждый получит не традиционную корочку, а пластиковый билет. Это не только организует дело, но и ко многому нас обяжет. Например, сейчас у нас «…отстоишь очередь, дождешься, и вдруг окажется, что нужной книги нет на месте». Новая же система, так называемая система циркуляции, позволит практически мгновенно с помощью электронного билета ответить на вопрос, где находится нужная книга. Например: в основном хранилище, на таком-то ярусе, на такой-то полке; но в этот момент ее там нет, она находится в подсобном фонде такого-то читального зала или же на столе у читателя. Однако для этого на каждую книгу нужно наклеить специальный штрих код, установить сложнейшую систему взаимосвязи. Это очень трудоемкая работа, но у нас она уже в практической стадии. Если вы придете через несколько месяцев во второй подъезд, где сейчас в разгаре ремонт, то увидите, что там все совершенно по-другому. Не только с точки зрения интерьера, но и с точки зрения порядка записи.

Воспитательный процесс в условиях жестокого рынка

- Как человек, длительное время работавший в книгоиздании, Вы могли бы выделить определенные тенденции развития этой отрасли? Что сегодня происходит с книжным рынком в России?

- Если бы я не работал в книгоиздании, мне было бы существенно легче ответить на этот вопрос. Идеальной схемы книгоиздания, как я понимаю, не существует. И дело в том, что книгоиздание, опять же, не может быть изолированной отраслью, оно напрямую зависит от потребностей общества. Общество тоталитарное очень строго регламентирует через государственное воздействие свои духовные и нравственные устои. Как раз в отрасли книгоиздания мне лично это и пришлось пережить. Однако книгоиздание в числе первых стало переходить на рыночные рельсы. Это началось еще в Советском Союзе, в 89-м или в 90-м году, когда мы отошли от прейскуранта, по которому определялась цена на книгу, и перешли к так называемой свободной рыночной цене. То есть раньше было так: есть изначальные, фактические затраты на книгу – себестоимость, и есть целая система коэффициентов. Например, общественно-политическая литература: ее должны покупать все, значит, цена должна быть «рубль двадцать»; приключенческая литература: ее и так купят – «два сорок»; и так далее. Хотя, с точки зрения материальных и денежных затрат, это могли быть равностоящие книги. Вот марксистско-ленинская литература стоила 80 копеек, а детектив Джеймса Чейза – «четыре шестьдесят».
А потом цены отпустили, и это было очень интересное время. Сколько тогда было открыто авторов! Но законы рынка суровы и безжалостны. Мгновенно в сферу книгоиздания хлынула огромная масса людей, которых абсолютно не интересовало, что они печатают и как. Зато они очень хорошо знали, как извлечь из дела рубль. Для книгоиздания это был крайне суровый период. Традиционные книгоиздатели, которые чуть-чуть успели пожить в благоприятных условиях, были накрыты этой хлынувшей массой. На сегодня нет практически ни одного старого издательства, которое сохранилось бы в полном формате. Зато есть «Терра», «Дрофа», «Вагриус» и другие, которых десять лет назад не было.
Потом, когда другие отрасли вступили в рыночные отношения, начался, по Марксу, перелив капитала. Настал период пресыщения. Помните, это когда денег у людей нет, все завалено книгами («книжные развалы»), а покупают очень мало.
Сейчас же, как мне кажется, хотя я не берусь точно выстраивать хронологию, обозначилась некая тенденция выравнивания. Из книгоиздания в основном уже ушли люди, для которых рубль является самым главным. Те, кто остался, привлекли квалифицированных редакторов, которые прекрасно знают читательский спрос. А это сейчас самое главное, потому что вопрос сегодня состоит не в том, как издать книгу, а в том, как ее продать. В общем, книгоиздание потихоньку выруливает на ровную поверхность.

- Но ведь если задаваться только вопросом «как продать», то дальше мягкообложечных любовных романов мы никуда не уйдем. А как же учительная роль литературы? Ее традиционно привязывают к социалистическому прошлому и потому отторгают, но всегда ли это хорошо?
- Конечно, если общество хочет каким-то образом регулировать свое будущее, чтобы стать, например, миролюбивее, добрее – критерии могут быть совершенно разные, - то нельзя пускать дело на самотек, быть как осина на ветру: куда ветер, туда и клониться. В какой-то степени это и вопрос идеологии, того, как воспитывать людей. И конечно, общество в форме государства может влиять на книгоиздание, а может и не влиять. Сейчас предпринимаются попытки влияния, как мне кажется, очень здравые. Существует федеральная программа книгоиздания, которая поддерживает выпуск нужных с точки зрения государства книг. Например, у меня на столе лежит сейчас изданная нами с помощью этой программы книга "Быть России в благоденствии и славе", с подзаголовком: «Послания великим царям, императорам, политическим деятелям о том, как улучшить государственное устроение». Что это такое? У Солженицына есть труд "Как нам обустроить Россию", адресованный в том числе и руководству страны. Так вот, в наших фондах такого рода посланий очень много. Некоторые из них собраны в этой книге. Здесь всего лишь малая толика этих записок, в которых умнейшие люди России обращались к царю, великому князю или императору с предложениями, что же, с их точки зрения, нужно сделать в России. Список авторов начинается Максимом Греком ("Послание к благоверному царю и великому князю всея Руси Иоанну Васильевичу"), заканчивается Петром Аркадьевичем Столыпиным, («Речь о праве крестьян выходить из общины…»). Я процитирую вам одну потрясающую вещь – всего пара строк из записки «О Государственном Совете" Владимира Ивановича Вернадского: "Жизнью выдвинуты два коренных вопроса, которые должны быть разрешены во что бы то ни стало. С одной стороны, в России неизбежно установление свободных условий личной и общественной жизни на принципах равенства, а с другой - коренное разрешение земельного вопроса. Эти две задачи, великие и огромные каждая в отдельности, неизбежным ходом событий соединены вместе и должны быть разрешены одновременно". Ну что, решили мы эту задачу?.. Большинство политических деятелей сегодня наверняка скажут вам, что невозможно строить новую Россию, не зная ее истории. Но сами-то они историю знают?.. Мы попросили Геннадия Николаевича Селезнёва написать предисловие к этой книге, в надежде на то, что это привлечет к ней внимание властей предержащих. Вот вам и воздействие на читателя.
Но можно нарисовать другую картину: нет никакого государственного воздействия, есть ориентация на спрос. В большинстве своем так сейчас и происходит: детективы, любовные романы, мистика всякая... С одной стороны, книгоиздание в трудном положении. Но с другой стороны, к нашей отрасли применима известная формулировка: общество заслуживает того книгоиздания, которое оно имеет.

Советы и личный опыт

- Виктор Васильевич, в начале беседы Вы говорили о полифоничном читателе. В каком возрасте формируется полифоничность?

- Я думаю, что это должно закладываться изначально. Даже в десять лет, например, ребенок еще читает "Муму", но его уже тянет куда-то в сторону "Всадника без головы", особенно если это мальчишка. Что же, прекрасно: рыцарство похвально в любом обществе, независимо от его социального устройства. Но если ограничиться только этой литературой, то только и научишься, что "шашки наголо, по снегу и в рожь", а где же тогда "Муму"? Может быть, я ошибаюсь, но моя точка зрения такова.

- А что читали Ваши дети в самые юные годы?
- Детство дочки прошло под знаком "Волшебника Изумрудного города" Волкова. В те времена выпускалась только первая из серии шести книг. А когда двери книгоизданию открылись, я сам стал одним из первых инициаторов того, чтобы остальные пять книг скорее выпустить.
Что касается сына, то приведу конкретный пример. Я учился в Ленинграде в аспирантуре, ему тогда было три-четыре года. Картина известная: аспирантская семья, финансовые условия тяжелые, возможности создавать библиотеку нет. И вот однажды, когда в овощном магазине мы всем нашим семейством покупали что-то для шикарного обеда, мы вдруг обнаружили, что на грязном столе для авосек кто-то забыл книгу. Смотрим по сторонам - никого нет… И сознаюсь, мы взяли книгу себе. Это оказался "Буратино", 1949 года издания, альбомного характера. Он стал любимой книгой моего сына. Сколько раз на ночь я ему его перечитывал!

- Что бы посоветовал прочесть умницам и умникам главный библиотекарь страны?
- Я считаю, что нужно читать русскую классическую литературу, потому что человек без корней - это не человек. Чтобы понять себя, надо знать ту страну, в которой ты вырос. В какой бы стране я ни был, когда мои собеседники узнавали, что я из России, что я библиотекарь, всегда следовало несколько комплиментов в адрес русской классической литературы. Другое дело, что, как говорится, всякому овощу свое время. Наверно, мало найдется таких десятиклассников, которые до конца поняли бы "Преступление и наказание" или "Войну и мир". Но не прочитать эти книги в определенном возрасте – это значит лишить себя очень многого. А вообще я бы порекомендовал так: читать как можно больше, несмотря на то что на книжных развалах у нас сейчас много макулатуры. Я, например, очень переживал за свою дочь, что в школе она практически не читала. И теперь рад, что она читает интенсивно, пусть даже и модных японских авторов. Ведь чтение - это не просто получение информации. Это процесс, который творчески развивает личность, в конце концов, учит человека жить в тех или иных обстоятельствах. Конечно, прямого рецепта для этого не существует. Но когда из совокупности умений и навыков, которыми мы обладаем, исключается умение читать, то это очень тяжело.


Беседовала Алла МИТРОФАНОВА

Пожалуйста, оцените этот материал:


 
 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100