Поиск по сайтуВход для пользователей
Расширенный поискРегистрация   |   Забыли пароль?
Зачем регистрироваться?
ТелепередачаAlma-materКлубКонкурсыФорумFAQ
www.umniki.ru / /
  
  
 

01:00 1 Января 1970 -

  Читать далее

 

Ю.Б.ХАРИТОН
 Почти полвека бессменным научным руководителем ВНИИЭФ был выдающийся ученый, организатор науки и производства, академик Юлий Борисович Харитон. "Ю.Б.", как его называли, родился 27 февраля 1904 года в Петербурге. Работать начал с 13 лет. Его призвание определилось рано и на всю жизнь. В 16 лет он поступил в Политехнический институт. Его отличала страстная любовь к науке и стремление к самостоятельному научному творчеству. Молодого ученого заметили и направили на стажировку в Англию, в знаменитую Кавендишскую лабораторию Резерфорда (Кембридж).

С начала 30-х годов сфера интересов Ю.Б. Харитона - физика горения и взрыва. Проведенные им исследования цепных реакций позволили увидеть важнейшие процессы, происходящие в массе делящегося вещества. При этом были выявлены возможности, приводящие к ядерному взрыву.

В 1944 году руководитель советского атомного проекта И.В. Курчатов привлек Юлия Борисовича к работе, и уже с 1946 года Ю.Б. Харитон - главный конструктор первого ядерного центра. Здесь он достиг самых больших вершин на своем творческом пути, создал всемирно известные научные школы, заложил основы многих научных направлений. При этом он сохранял присущую ему скромность и обаяние, корректность и сдержанность, умение слушать и понимать, помогать людям и в работе, и в жизни. Он всегда будет примером служения Науке и Отечеству. В память о нем и организована конференция "Школьные Харитоновские Чтения"...

Юлий Борисович Харитон прожил долгую жизнь. Он умер 19 декабря 1996 г., окруженный любовью и почтительным вниманием со стороны близких и коллег. В последнее время он иногда выступал в широкой печати с воспоминаниями, которые приподнимали завесу тайны над работой по созданию атомной и водородной бомбы. Но мало кто из историков, а тем более журналистов, может похвастаться тем, что успел как следует расспросить знаменитого Харитона. Слава патриарха атомных дел пришла к нему тогда, когда состояние здоровья уже мешало интенсивному общению. И немалая часть им пережитого, того, что долго скрывалось за печатью секретности, так и ушла от нас вместе с Юлием Борисовичем.

Широко известно, что академик Харитон - автор основополагающих работ по теории горения и взрыва. Вместе с Я.Б.Зельдовичем он дал строгий расчет цепной ядерной реакции деления урана. Был вовлечен И.В.Курчатовым в атомный проект. Стал главным конструктором в коллективе, ведущем разработку ядерного оружия. Трижды Герой Социалистического Труда, он до конца дней оставался почетным научным руководителем Всероссийского научно-исследовательского института экспериментальной физики в Арзамасе-16.

За этой беглой, хотя и внушительной, констатацией стоит не вполне раскрытая для нас личность. Возможно, что со временем у Харитона появится столько же биографов, сколько их у Курчатова и Королева. Но сейчас этого нет. Поэтому так дорого и интересно каждое малоизвестное слово Харитона и каждое живое свидетельство о нем.

Из одного издания в другое кочуют строки Зельдовича, впервые сказанные на страницах "Природы" (1983. № 6): "Я ощущаю как огромное везение в жизни, как огромное счастье свое пятидесятилетнее знакомство и дружбу с Юлием Борисовичем и особенно те двадцать лет, которые я проработал под его руководством. Благородство, кристальная моральная чистота - все эти слова действительно, без преувеличения применимы к Харитону".

Как вспоминает А.Ю.Семенов, внук Харитона, в 1994 г. Юлий Борисович получил предложение от Мемориального комитета Роберта Оппенгеймера, а затем и от директора Лос-Аламосской национальной лаборатории выступить с лекцией в рамках регулярных чтений. Харитону хотелось поехать, он дал согласие, но потом из-за нездоровья пришлось отказаться. Текст своего выступления Юлий Борисович послал в Лос-Аламос, там он был напечатан в виде маленькой брошюрки на русском и английском языках, но в нашей стране известе мало.

Академик Ю.Б. Харитон
ОСОБОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ В ПАМЯТЬ ОППЕНГЕЙМЕРА

(© Публикация П.Е.Рубинина)


Я признателен Мемориальному комитету Роберта Оппенгеймера за приглашение сказать несколько слов в его память и поделиться с его американскими коллегами и "наследниками" воспоминаниями об атомном проекте, который возник и был реализован в СССР со сдвигом в четыре года по отношению к Соединенным Штатам Америки.

К сожалению, мне известно не очень многое о личности Роберта Оппенгеймера, но то, что известно, заставляет меня относиться к нему с глубоким уважением. Читая о его жизни, я обратил внимание на несколько забавных совпадений в наших биографиях. Юлиус Роберт Оппенгеймер (его первое имя совпадает с моим первым) родился в том же 1904 году, что и я. Его мать, как и моя, имела отношение к искусству и, по-видимому, привила ему интерес к музыке, живописи и поэзии. В 1926 году Оппенгеймер ненадолго оказался в Кембридже в лаборатории Резерфорда, где я работал с 1926 по 1928 год. К сожалению, я не запомнил его. Думаю, что на этом можно прервать список совпадений и вернуться к теме моего выступления.
Мне кажется, что начать я должен с нескольких, теперь уже исторических, обстоятельств, поясняющих род моих интересов и занятий еще со времен 20-30-х годов.

После двухлетней стажировки в Кембридже под руководством Резерфорда и Чадвика я работал до второй мировой войны в Санкт-Петербурге, тогдашнем Ленинграде, в Институте профессора Абрама Иоффе, в лаборатории будущего нобелевского лауреата Николая Семенова. После появления в 1938 году известных статей Гана и Штрассмана, в 1939-1940 годах - Мейтнер и Фриша мы вместе с блестящим физиком Яковом Зельдовичем, тогда двадцатипятилетним юношей, рассчитали цепную реакцию деления ядер урана и опубликовали результаты наших исследований в 1939 и 1940 годах. Во время войны я занимался разработкой боевых взрывчатых веществ. А в 1943 году был приглашен профессором Игорем Курчатовым, которого хорошо знал по петербургскому институту, участвовать в атомном проекте, руководителем которого в то время был назначен Курчатов.

В ходе этой работы я был назначен главным конструктором проектируемого изделия; в дальнейшем, после первых испытаний советских атомных бомб, в течение многих лет был научным руководителем "нашего Лос-Аламоса" - Института экспериментальной физики в закрытом городе Арзамасе-16, где продолжаю работать и сейчас.

Судя по тому, что мне известно из литературы и свидетельств коллег, побывавших у вас, есть нечто общее в закрытых городах, где проектировалось и было впервые изготовлено американское, а затем советское атомное оружие, хотя, разумеется, такие параллели возможны не без поправок на географию и различия в экономическом и тем более политическом строе - особенно в годы холодной войны.
У нас не водятся койоты, но я до сих пор помню, как едва не наступил на гнездо крупной птицы, высиживавшей птенцов у самой тропинки, по которой я углубился в лес во время первой рекогносцировки на месте будущего города Арзамаса-16. До сих пор жалею, что никому из нас не пришло тогда в голову позаботиться о сохранении встреченных в лесу остатков земляных укреплений шестисотлетней давности - оставшихся со времен татарского нашествия на Московскую Русь.
Уважаемые американские коллеги могут не сомневаться, что и во многих более современных чертах - скажем, организации строжайшей охраны и мер суровой изоляции добровольных и не вполне добровольных затворников закрытого города - между нами было и есть весьма много общего. Полагаю, что и вам и мне немалая часть всего этого представляется в последние годы взаимной политической и даже военной открытости - в немалой степени анахронизмом.

Конечно, мои американские бывшие "противники" - сейчас, слава Богу, просто коллеги - хорошо знают (а кто-то может и помнить) о тревожном ожидании сороковых годов: не грозит ли нам, тогда военным союзникам, услышать грохот германской атомной бомбы, испытать ее мощь на себе? Ваша "миссия Алсос" добилась впечатляющих успехов. Разыскав немецких физиков-атомщиков, интернировав их и убедившись в несостоятельности и слабости германского атомного проекта.

Тогда, в 45-м, в подобной же "миссии" советского атомного проекта пришлось участвовать и мне, и нам тоже достались кое-какие трофеи. Честно скажу - весьма важные для нас в то сложное время. Достаточно вспомнить, что у Советского Союза, разворачивавшего атомный проект с большим напряжением сил и средств - немалая часть нашей промышленности была разрушена войной, - практически не было разведанных месторождений урана.

Второго мая 1945 года мы вместе с профессором Исааком Кикоиным, ныне покойным, одетые наспех в военную форму (я носил знаки различия подполковника и, полагаю, не выглядел бравым офицером), прилетели в Берлин в день его капитуляции, когда там еще не утихли выстрелы. Через несколько дней нам удалось разыскать некое учреждение гитлеровского рейха, в котором хранилась огромная картотека самых разнообразных материальных ценностей, вывезенных Германией из оккупированных ею в годы войны стран. Там обнаружились и сведения об уране, к сожалению, без указания мест его хранения.

В конце концов после длительных поисков и расспросов, с помощью нескольких немецких ученых и антифашистов, при поддержке советского военного командования мы разыскали на территории скромного кожевенного завода бочки с окисью урана. Разумеется, весь запас был реквизирован и отправлен в СССР. Позже Игорь Васильевич Курчатов сказал мне, что, по его мнению, эта находка сэкономила нам примерно год работы.

В последнее время в печати широко обсуждается вопрос о роли разведки в создании советского атомного оружия. Не вдаваясь в подробности, которые, наверное, многим из вас известны по многочисленным публикациям, хотел бы только отметить, что, несомненно, поступавшая разведывательная информация способствовала ускорению наших работ. Однако в целом эта информация сыграла важную, но вспомогательную роль, поскольку у нас существовал собственный альтернативный проект создания атомной бомбы, успешно реализованный примерно через два года после первого испытания.

Сегодня мне окончательно видятся наивными глубокомысленные рассуждения о "разных путях" становления и успеха наших двух проектов, о "принципиальных различиях" в их проведении в жизнь в условиях западной демократии и советской тоталитарной системы. Попытаюсь максимально коротко сформулировать свою точку зрения.

Шла война не на жизнь, а на смерть с фашизмом, в которой СССР и США были на одной стороне. И для решения грандиозной научно-технической проблемы создания атомного оружия демократической Америке пришлось пойти на фактически государственное планирование и управление Манхэттенским проектом, на суровейшие ограничения свободы для его участников.

Когда несколькими годами позже Советский Союз с его всеобъемлющей административной системой приступил к решению аналогичной проблемы, властям, вводившим те же меры сверхсекретности и сурового режима, пришлось пойти на некоторые уступки коллективам ученых, нуждавшихся, как и их американские коллеги, в творческом общении и определенной интеллектуальной свободе.
Гигантские проекты были успешно и поразительно быстро реализованы в первую очередь потому, что их руководители и многочисленные участники были людьми высокой квалификации и общей культуры. Без этого необходимого условия не могла бы быть реализована ни одна самая совершенная научная идея. Истоки этой культуры по обе стороны океана были одними и теми же - я имею в виду европейскую научную физическую школу. Мировой фронт исследований в области атомного ядра связан в первую очередь с именами Резерфорда, Бора и Ферми. Созданные ими научные школы и коллективы явились интернациональной кузницей для одаренной молодежи разных стран. В довоенные годы советские физики посещали лучшие европейские лаборатории. Так, Петр Капица и Кирилл Синельников оказались в лаборатории Эрнеста Резерфорда, Игорь Тамм - в институте Пауля Эренфеста, Лев Ландау - в институте Нильса Бора. С чувством глубокой благодарности я сам вспоминаю годы, проведенные у Резерфорда.

Сознавая свою причастность к замечательным научным и инженерным свершениям, приведшим к овладению человечеством практически неисчерпаемым источником энергии, сегодня, в более чем зрелом возрасте, я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома - Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идут после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего.

(Источник - интернет-журнал VIVOS VOCO!)

 
 

1.

ХАРИТОНОВСКИЕ ЧТЕНИЯ 2002

01.11.2001

2.

Ю.Б.ХАРИТОН

17.03.2001

 

3.

О ЧТЕНИЯХ

17.03.2001

 
 
 
 
 
 
 
  © 2006-2007 www.umniki.ru
Редакция интернет-проекта "Умницы и умники"
E-mail: edit.staff@yandex.ru
Использование текстов без согласования с редакцией запрещено

Дизайн и поддержка: Smart Solutions


  Rambler's Top100